- Просто принеси чего-нибудь обычного и содовой, таблетки запить. Слышь, друг?
Ответа не было.
- Слышь, Блэр? У меня сегодня в груди больно, наверное, лучше таблеток выпить.
Ответа не было. Наверное, Блэр снова торчал в кухне, у зеркала рядом с ночником, рассматривая жуть, в которую превратилось его лицо. Затем раздался скрип офисного стула. Зайка швырнул сумку за дверь.
- Ну и пиздуй. И постарайся не засрать рабочий стол, мне кой-чего написать надо будет.
- Да пошел ты, я для работы бумаги ищу.
- Нет, дружок, продолжай, - стон Зайки перешел в писк. - Развлекайся, ты уже час как встал. Странно, что ты ненароком себя не обтрухал.
- Это, блядь, для работы!
- Они такие разные, не так ли? Эти противоборствующие подростки, да?
Блэр так резко вскочил со стула, что тот подпрыгнул вместе с ним. Он пнул ногой дверь ванной и резко воткнул палец в клубы пара.
- Я до тебя, блядь, через минуту доберусь.
Брови Зайки скакнули вверх.
- Как провинциально, - сказал он, протягивая руку за пилкой для ногтей "Стефенсон рокет". - Как низко.
- Я не шучу, Заяц. Все, приехали. Ты меня достал.
- И я не шучу - ты себя до комы доведешь, хотя мне на это и насрать. - Зайка облокотился на край готической ванны. - И с хуя ли это ты так завелся?
- Знаешь, это называется частной жизнью. Основное универсальное, мать его, человеческое право.
- Универсальное, да? - фыркнул Зайка. - Ну и пошел на хуй тогда.
- И не строй из себя по любому поводу жертвенного, блядь, ягненка.
- Отлично, пошел, я сказал.
Блэр резко выдохнул, прижавшись животом к краю ванны.
- Я в эту хуйню больше не играю, Зайка. Нам по тридцать три года. Это наш первый реальный выход в мир, и извини, если тебе кажется, что я собираюсь засыхать тут рядом с тобой. Видишь ли, я слышал, как тикают часы, и они, блядь, тикают по мне.
- Звонят.
- Не перебивай!
- Извини, на самом деле - звонит колокол. Колокол по тебе, извини, конечно. "Не спрашивай, по ком звонит…"
- Заткнись! - Блэр швырнул бутылку с моющим средством в воду, во все стороны полетели брызги. - Я не позволю тебе съебаться отсюда. Мы здесь. Это - жизнь. Я не знаю, что у тебя за заеб, но я в игре.
- Это не у меня, а у тебя заеб, дружище.
- Нет, Зайка, это у тебя заеб - что бы я ни делал, ты просто обсираешься от страха. Взгляни на себя. Да ты должен от счастья охуевать, что я собираюсь построить наше будущее, ты просто тащиться должен оттого, что мы наконец будем свободны.
- Не тупи, через месяц нам возвращаться. Ах, "Альбион", приют юности…
- Я не вернусь туда. Даже не думай.
- Мы просто под наблюдением четыре недели, Блэр. Не надо уж тупить до такой степени. Я даже сумку не распаковываю.
- Отлично, Зайка, очень умно. Ты собираешься сидеть здесь и притворяться, что разговора с куратором просто не было, да? Вот как собираешься косить, не замечая ничего вокруг. Слушай сюда: я никогда ни слова не забуду с той встречи.
Зайка начал сводить и разводить ноги, заставляя маленькие цунами накатывать на живот.
- Я просто сказал, что мы на четыре недели под наблюдением. В этом ничего особо двусмысленного нет.
- Трынди, что хочешь, нам велели идти в люди и общаться. Как ты думаешь, почему мне нашли работу? Ты правда считаешь, что они дали бы мне работу, если бы собирались через четыре недели упрятать обратно?
- Что, эта херь с активатором сандвичей? Активировать сандвичи - я не…
- Это аппликаторы сандвичей и изготавливаются за границей. Мы - главный офис и занимаемся только общей маркетинговой стратегией.
- Нет, ты послушай, ты же там только раз рожу засветил. Непыльная профессия, скажу я. И вообще, ты хоть какого-нибудь хуя об этом знаешь?
- Ну, дело не в этом. Дело в том, что это работа. Не еби мне мозги сложными вопросами, Зайка. После приватизации невыгодно держать всех под наблюдением, правительство на это просто не подпишется. Они отвинтили сливной клапан, хочешь ты этого или нет. И я, например, собираюсь через него просочиться.
- Это легкие вопросы, да? - мрачно хмыкнул Зайка. - Ты мне еще раз расскажи, что я ничего вокруг не замечаю.
- Я тебе, блядь, просто хочу сказать, что мы абсолютно здоровы и не нуждаемся в опеке, по крайней мере я. Ни одна сука мне не докажет, что я не смогу влиться в более широкое сообщество. Кураторы, очевидно, ожидают увидеть, кто проявит инициативу и поплывет по жизни, а кто, умываясь соплями, с ревом побежит под надзор. Я, например, собираюсь примкнуть к первой группе.
- Собираешься примкнуть, да? Именно эту хуйню ты собираешься в субботу втирать куратору?
- Ну, никто даже не сказал, что это куратор! Это день выхода в свет, может, он просто сопровождающий!
- И все равно он может курировать вопрос с сандвичами и Рибеной. Христа ради, ты ведешь себя как сбежавший заключенный!
- Я себя таким и чувствую. Просто каким-то военнопленным, мать его. Неудивительно, что они будут курировать нас во время послестрессового лечения, после этого ебучего Лондона.
- Да заткнись ты, ни одного происшествия за всю неделю.
- Как это? А в прошлую пятницу?
- Нет, ты послушай, это правила игры этого мира, и от них не съебешься. Нужно действовать, защищать свои права, подавлять бич терроризма. Извини, если тебе это кажется слишком сложным.
- Отлично, ты подавил бич туризма, а теперь будь хорошим мальчиком, принеси нам пирог с мясом и бутылку "Гордона" из "Пэтеля"!
- Господи, да ты, блядь, просто жалкий либерал. Ты слышишь себя в последнее время? Ты стал просто охуенным хиппи, вот это прикол. После всех жертв, на которые страна пошла ради твоей безопасности, тебе, козлу, должно быть стыдно.
- Это тебе должно быть стыдно, солнышко. Именно из-за таких, как ты, и расплодились здесь туристы.
- Ну, если честно, Зайка, это случилось из-за таких, как ты, из-за самодовольных ссыкунов. Если бы вы не были так заняты спасением диких зверушек, мы бы затоптали эту угрозу, пока была возможность!
- Затоптали бы, да? Как это?
- Ну, в смысле, на Ближнем Востоке, так, блядь, на закуску.
- Знаешь, если честно, я думаю, именно это мы и сделали, дружок. Кажется, мы воткнули им охуенно здоровую штуковину, а потом поскакали домой и решили, что они подумают, что все правильно и дело в их бедности и в том, что они не позволяют своим женщинам сверкать голыми жопами на улицах.
- Ты просто жалкий маленький хиппи, Зайка, я тебя не узнаю.
- Ты, блядь, нарываешься на кураторство, так и знай.
- Это ты жаждешь кураторства.
Зайка выпрямился и моргнул.
- Значит, ты признаешь, что этот чувак в субботу будет именно куратором, так?
Блэр яростно выдохнул воздух через нос.
- Во имя Христа! Да насрать на этого куратора! Они просто хотят, чтобы в газетах прекратили появляться гадкие истории для извращенцев! Нет, ты послушай, это же очевидно, Зайка. Во всяком случае, я думаю, визит в субботу должен удостоверить, что нам здесь не просто хорошо, но что мы еще, блядь, и в полном восторге. Им нужно, чтобы у нас все получилось, чтобы мы стали примером для подражания. Они сделают все, чтобы так и было.
- Чушь, они беспокоятся только насчет историй про королевского ребенка. - Зайка резко свел вместе коленки, волна захлестнула его грудь и попала в уши. - Это каждый дебил знает. Ты правда веришь, что им не насрать на все остальные истории? Несколько безумных придурков и левые статьи в газетах? Нет, дружок. Королевский ребенок. За версту чую. Я бы сказал, нас выпустили только потому, что у нас была комната рядом с лестницей. Удобный вид для службы безопасности "Дредноута".
- Ясно, забей, с тобой, блядь, разговаривать без толку.
- Слушай, королевская семья всегда съебывалась за город, подальше ото всех. Именно в этом суть власть имущих: они прикрывают друг друга.
- Ну, нас же всех приватизировали, Зайка. Смирись с этим.
- И зачем тогда, по-твоему, пристройка в "Альбионе"? Просто, блядь, для прикола? Говорю тебе, друг: хитро-выебанные королевские дети. Такие истории ниоткуда не всплывают. Дыма без огня не бывает.
- Слушай, Зайка, ради всего святого. Мне показалось или эта теория заимствована из "Мейл"?
- Не пизди про "Дейли Мейл", дружок, они таких, как ты, читают словно ебаную азбуку.
- Ну и скажи мне в таком случае: за тридцать с хуем лет в "Альбионе" ты хоть раз видел там королевского ребенка?
- Ну, они же тебе, блядь, не торопятся говорить, кто из них королевский, так? Думаешь, они ему герб на лоб присобачат?
- Я, твою мать, хочу сказать, что за все время пребывания в этом заведении, где, по твоим словам, происходит эта хуйня, я ни одного долбаного слуха не слышал о королевском, мать его, ребенке.
- Ну, если тебя интересует мое мнение, это та девка в темном конце "Дредноута", где все приборы стоят. У которой на башке еще хуйня какая-то типа жабер. - Зайка приложил палец к щеке и оттянул нижнее веко, сделав грустное лицо. - Попомни мои слова: королевский ребенок.
- Да, очень смешно. Выходит, они решили распустить тысячу пациентов по всей Британии из-за того, что кто-то сумел разузнать об одном блядском ребенке? Ради бога, Зайка. Это же чушь собачья. В этих краях и без королевских детей до хуя приколов, о которых газеты взахлеб будут писать сто лет кряду. Нет, ты послушай, ради бога, чуть не двадцать лет в Имперском крыле был нормальный, полностью амбулаторный человек-паук, так они нарядили его в черный мех на вечеринку в честь Дня всех святых - как думаешь, что газеты об этом напишут?
- Ее зовут Ева, Блэр, не разгоняйся ты так. И она не попадет в газеты просто потому, что калека.
- А я тебе говорю, что там половина историй болезни содержит разоблачение шокирующих, если не уголовных, ошибок системы здравоохранения, и они берут начало в обстоятельствах рождения этих людей. И наша тоже. Прикинь шухер: здоровые близнецы, которые тридцать три года ждали, пока их разрежут? Здоровые ребята, приговоренные пожизненно? Да они эту тему никогда обсасывать не перестанут. А теперь посмотри на последовательность событий: приватизация вышвыривает эти досье на всеобщее рассмотрение; нас резко отправляют в отпуск. Тебе это не кажется подозрительным?
- Хромой королевский ребенок.
- Ой, да отъебись ты.
Зайка положил костлявую руку на край ванны и откинулся назад, напустив на себя вид всезнайки.
- Слушай, друг, если они так беспокоятся, что наша история попадет в газеты, ты считаешь, что они бы нас отпустили в Лондон вот так просто? Вверх по ебаной Флит-стрит? Да брось ты, открой глаза! Они бы нас за моря-океаны мухой перекинули, состряпали бы нам каникулы или еще какую хуйню-муйню. Взгляни правде в лицо: ты мог бы любому дебилу рассказать нашу историю, и он бы и глазом не моргнул. Всем насрать на наши истории, Блэр. Мы просто приманка.
- Ну, во-первых, на Флит-стрит газет не осталось, поэтому этот глупый аргумент мы решительно отвергаем. И вообще не позволяй, чтобы твой извращенный взгляд на мир привел тебя к мысли, что ты можешь попытаться кому-то рассказать нашу историю, понял?
- А почему бы и нет? Не вижу в ней ничего постыдного. Я считаю, что, если мы сами не выложим всю правду как она есть, рано или поздно нас раскусят.
- Ну, нас прямо предупредили, что этого делать не надо. И если ты на секунду перестанешь прикидываться идиотом, нас вообще не раскусят.
- И что же ты усмотрел в моем поведении, что выдавало бы наше прошлое? Да ни хуя ничего. Хоть одну мелочь назови, которая указывала бы на наше прошлое.
- Для начала, блядь, бальные танцы.
- Ага, дружище, мать твою, значит, вот почему последние пять субботних вечеров ты меня ни хуя не приглашал?
- Три вечера.
- Нет, пять, дружок, с той самой сраной встречи. Я должен был догадаться. Значит, танго тебя больше, блядь, не прикалывает, так? То есть не соответствует твоему охуенно новомодному хитрожопому имиджу?
Блэр резко нагнулся к брату и отчетливо произнес, словно выплевывая каждое слово ему в лицо:
- Нет, ты послушай, ты просто прикинь, что подумают люди? Это неестественно. И если ты когда-либо выкинешь такую штуку перед посторонними, я выброшу к хуям твою дерьмовую коллекцию дисков, понял?
- Кстати, очень нелегко найти королевского ребенка, который танцевал бы танго лучше нас.
- Прекрати! Ты считаешь, что кураторы, выпустив всех нас по какой бы то ни было причине, хотят, чтобы мы влились в общество и стали строить конструктивное будущее или валялись в ванной дни напролет и ныли, кто бы нам завтрак приготовил?
- Да ладно тебе! Охуенное ты, наверное, за четыре недели будущее построишь. - Зайка со стоном потянулся к крану с горячей водой. - Может быть, у тебя собственный завод поленты через две недели будет?
- Ты, блядь, ни хуя в этом не понимаешь, усек? Для Зайцев это слишком круто. Мы напуганы, да, Зайчик Мария? Мы в штаны насрали от страха? Позволь тебе кое-что сказать: они выпустили нас не для того, чтобы мы вели себя так, как ты. Они выпустили нас, чтобы мы нашли способ влиться в общество.
- Через жопу, ты хочешь сказать?
- Нет, через установление эмоциональных связей, помимо нудных психологических заебов, которые ты придумал, чтобы доказать самому себе, что тебе будет лучше ни хуя не делать!
- Сколоти состояние на носовых платках, ебарь.
- Да, именно так. - Блэр сделал беспомощный жест, обводя рукой ванну.
Зайка задрал на лоб очки и закатил глаза, повернувшись к брату.
- Блэр, ты послушай. Побудь хоть минутку серьезным. Я знаю, что сейчас проносится в твоем маленьком мозгу. Забудь об этом, ладно? Не страдай. К концу четвертой недели ты не превратишься в нормального человека. Ты не будешь ходить по магазинам за шмотками. Они не оставят своих пациентов в состоянии свободного полета, яйцами клянусь. Они отловят нас, когда шумиха в газетах поуляжется, если только мы не обратимся в суд. Нет, ты послушай, чья, как ты думаешь, эта комната? Нас здесь просто временно поселили, Блэр. Это просто еще одна палата. Попомни мои слова: если начнешь скакать, как оголтелая блядь, первым вернешься обратно. Сделай одолжение и мне, и себе. Ты охуенно проведешь время, если просто немного расслабишься и примешь ситуацию такой, какая она есть: нам дали месяц почудить в "Большом дыме".
У Блэра ввалились щеки.
- Ну, во-первых, мы подопечные, а не пациенты.
- Ты решил навсегда остаться мудаком?
- И к тому же, извини, но я тебе это скажу только один раз: отъебись от меня, Зайка, я завелся.
Зайка преданно уставился ему в глаза, затем задумчиво пожевал губу.
- Ну, я рад, что мы с этим определились, - произнес он и принялся снова полировать ногти. - Для справки: ебись, Блэр. У тебя три с небольшим недели, чтобы словить кайф.
Блэр стоял, дрожа от ненависти. Затем он заорал, резко вытащил утку из-под раковины и запустил ею в брата. Зайка с шумом нырнул, пустив волну, захлестнувшую край ванны и залившую пол. Гора купальных халатов намокла. Блэр отшатнулся назад и уставился на волосы брата, плавающие на поверхности воды. Затем он развернулся и пулей вылетел из ванной.
Вынырнув, Зайка почувствовал боль в груди. Он повернулся, чтобы разгладить лежащее на краю ванны махровое полотенце, прилипшее, словно ошметок мяса.
Боль не стихала.
3
Ирина Александровна сидела, сгорбившись, на полу лачуги, очень похожая на круглую болванку посреди щепок и кусков железа. Она была вся какая-то неопрятная, с ничего не выражающим лицом, словно тряпичная кукла, раздавленная детской коляской. Кожа на груди, животе, щеках и шее отвисла, подчеркивая ее никчемность. Ресницы моргали, ожидая шума трактора.
Ирина припасла плохие новости для своего отца, Александра, и детей, Людмилы и Максима. Откровенно херовые новости о еде и погоде, о том, что у петуха глаз слезится, и о приближении линии огня. Для нее было привычным делом сидеть вот так после того, как подобные новости приносил местный ветер - то бишь некая Надежда Крупская, местный оракул, - и придумывать, как подсластить родным пилюлю. Но сегодня ей было не до вымыслов. Сегодня ваучер с пенсией Александра прибыл в Иблильск и был обменян на мясо и хлеб.
В хороший день также можно было дождаться фанты.
- Они что, совсем там охуели, эти дети? - проскрипела из темноты лачуги ее мать Ольга. - Склад закроют!
В ее голосе слышались злобные нотки.
- Знаешь, твой муж, если нажрется, может пригласить рабочих с вахты, - вздохнула Ирина, уставившись на вершины гор за лачугой.
Эти горы начали забирать принадлежащую им по праву территорию. Несколько досок были оторваны от стен лачуги и сожжены вместо дров в самые суровые зимние ночи, когда даже навоз был в дефиците. Такие ночи неизменно несли сквозняк, который продувал лачугу с трех сторон, заменяя любое редкое тепло звериным холодом. Вдобавок к этому Ольга воняла уже просто по-страшному из-за недержания, которое, как подозревала Ирина, было не вполне непроизвольным, своего рода счет судьбе, которая выписала ей полную разочарований жизнь. В те дни казалось, что все в районе были озабочены выставлением такого счета, и начало этому было положено еще до войны, до того, как закрылся завод по изготовлению двигателей. Этим декабрем в Иблильске подобные эмоции шли по двойной ставке, даже учитывая традиционный восторг перед трудностями и уважение к сладостным страданиям.
Еще несколько долгих минут прошло, прежде чем на линии горизонта показался трактор. Из трубы вылетал дым, тут же прибиваемый ветром. Ирина вытерла нос о рукав платья, вышла во двор и увидела, что к ней, словно птица, летит Людмила. Когда уже можно было рассмотреть выплывавшее из тумана лицо дочери, за ее спиной во дворе наконец показался трактор Максима. Тело Александра лежало на животе в ковше, ноги небрежно торчали наружу.
Лицо Ирины сжалось в жуткую гримасу. Она сделала шаг вперед и прижала ладонь ко рту.
- Он упал на ровном месте, - с плачем сказала Людмила. - Я еле его нашла, и он упал.
- Он дышит?
- Нет.
- И в грязь его нести слишком поздно. Господи, спаси нас. Господи! - Ирина расставила мощные ноги пошире, чтобы удержать равновесие. Она взглянула на дочь и нахмурилась, тыча в нее пальцем. - И повернись ко мне.
- Говорю тебе, он упал с бутылкой в руке.
- Рожу ко мне поверни! - Ирина схватилась за пальто дочери и подтянула ее ближе. Ее глаза просканировали болезненный на вид след на щеке. - И не сметь мне врать. Быстро все рассказала!
Людмила спрятала руку без перчатки под мышку и стояла, выдыхая клубы пара.
- Я поскользнулась по пути, и потом, когда я его увидела, я же говорю…
- Ха! Ясно, пока заткнись.
Людмила замолчала. Все, что бы она ни сказала, разобьется о тупость ее родственников. Вместо этого она попыталась сосредоточиться на Мише Букинове, на его нежных руках, на том, как ей было хорошо в их тепле.
Шестилетняя Киска выбежала во двор, притянутая ощущением беды. Ее глаза ярко блестели, осматривая каждый уголок сцены. Как все дети ибли, она мечтала однажды поймать и свою беду.
Макс с шумом закрыл дверцу трактора и направился к собравшемуся на крыльце семейству. За его спиной над горизонтом виднелись последние лучи солнца.
- Итак, - фыркнула Ирина, - вот мы, блядь, и приплыли.