– Да дайте же мне прочесть, прежде всего, что она пишет! – сказала Присцилла, откладывая в сторону греческий словарь и раскрывая письмо Стеллы. Стелла Мэйнард была их подругой, пока они все вместе учились в Королевской Академии. А теперь она сама преподавала в школе.
"Энни, дорогая, я собираюсь уходить с работы, – писала она, – чтобы на следующий год поступить в колледж. И так как в Академии я отучилась три года, меня примут сразу на второй курс. Я сыта по горло преподаванием в захолустной сельской школе. Когда-нибудь непременно напишу мемуары и назову их "Мытарства сельской учительницы"! Это будет моя дань реализму в искусстве… Пусть тот, кто думает, что учителя сельских школ только и делают, что валяются в клевере и получают квартальные премии не за что, снимут розовые очки… Из моих мемуаров люди узнают всю правду о нас, школьных учителях! Ведь и дня не проходит без того, чтобы кто-нибудь не начал вменять мне, что де слишком много получаю за такую легкую работу. Застрелиться можно! Так один налогоплательщик заявил мне: "Вы гребете деньги лопатой, палец о палец не ударив. Подумаешь, сидите себе, да слушаете, что отвечают ученики"!
Первое время я пыталась спорить, но теперь стала умнее. Факты, конечно, вещь упрямая, но, как сказал один мудрец, "двуногих ослов им не переупрямить". Так что я теперь лишь презрительно улыбаюсь и красноречиво молчу. Я ведь вела у девяти классов одновременно, Энни! А это означает, что мы исследовали и внутреннее строение дождевого червя, и то, как устроена наша солнечная система. Моему младшему ученику едва исполнилось четыре года. Мать отправила его в школу, чтобы он "не путался под ногами". А самому старшему перевалило за двадцать. Ему, видите ли, втемяшилось в голову, что куда легче ходить в школу и получать образование, чем пахать в поле. Среди всего этого хаоса знаний, царившего ежедневно на занятиях, длившихся по шесть часов, дети, должно быть, чувствовали себя, подобно тому маленькому мальчику, которого познакомили с собственным биографом. Этот малыш покачал головой и пожаловался на то, что должен заглянуть в будущее вместо того, чтобы творить настоящее и узнать получше свое прошлое.
Знаете, я чувствую себя точно так же! А еще мне пишут письма, Энни. Да еще какие! Мать Томми сетует на то, что ее сынок "не силен в арифметике". Вот Джонни Джонсон, который в тысячу раз хуже Томми, уже щелкает дроби, как орешки, а ее лапочка-сыночек все еще "сидит" на приведении чисел к общему знаменателю. Нет, она никак не может этого понять!.. Папа Сюзи желает знать, почему в письмах его дочери половина слов написана с ужасными ошибками, а тетушка Дика требует, чтобы племянника отсадили от Брауна. Гадкий мальчишка учит беднягу Дика нецензурным словам…
Я бы никогда не начала свое письмо со следующих слов, но позволю себе ими закончить:
Тот, кто согласно Божьей воле, подлежит уничтожению, становится сельским учителем…
Ну вот, после всех этих излияний, мне стало много легче. Несмотря ни на что, я довольна этими двумя годами своей жизни. И все-таки уезжаю в Редмонд!
А теперь несколько слов о моей идее. Вам известно, как я ненавижу снимать эти комнатушки. В течение четырех лет постоянно приходилось это делать, и я бесконечно устала. Последующие три года меня на это уже не хватит.
Послушайте, что если нам всем снять целый домик где-нибудь в Кингспорте и преспокойно поселиться в нем? Этот вариант позволит нам сэкономить кучу денег! Конечно, нам придется нанять домработницу, но у меня уже даже есть на примете кое-кто. Говорила ли я вам когда-нибудь о тетушке Джеймсине? Несмотря на свое имя, она добрейшая из всех тетушек, с которыми меня сталкивала судьба. А в том, что ее наградили таким имечком, она не виновата. Ее назвали Джеймсиной в честь отца, который носил имя Джеймс. К несчастью, он утонул в море за месяц до ее рождения. Я часто называю ее "тетушкой Джимси"… Взрослая ее дочка недавно вышла замуж, и молодые примкнули к иностранной миссии. Тетушка Джеймсина с ума сходит от одиночества в своем большом опустевшем доме. Она с удовольствием перебралась бы в Кингспорт и ухаживала за нами, если б мы того захотели. Вы ее обязательно полюбите! Чем больше я подвергаю анализу этот план, тем больше прихожу от него в восторг. Вместе нам будет так хорошо! И мы приобретем, наконец, независимость!
У меня просьба к вам и Присцилле, если, конечно, идея моя показалась вам заманчивой. Так как вы уже "на месте", может вы бы присмотрели этой весной какой-нибудь подходящий домик? Лучше сделать это сейчас, не откладывая на осень. Было бы прекрасно, если б вам удалось отыскать меблированный дом, но если не получится, то перетащим в него наш скарб и кое-какую мебель, без толку пылящуюся на чердаках наших друзей. Думаю, они с радостью одолжат ее нам. Во всяком случае, напишите как можно скорее, как вам понравилась моя идея. Нужно дать знать тетушке Джеймсине, чтобы она согласовала свои планы на будущий год".
– А что, хорошая идея, – заметила Присцилла.
– И мне так кажется, – восторженно согласилась Энни. – Конечно, мы с вами и здесь устроились неплохо, но после всего того, о чем говорится в письме, начинаешь чувствовать себя как-то неуютно. Итак, до начала экзаменов нам нужно отыскать дом.
– Боюсь, не слишком-то просто будет найти подходящий вариант, – с сомнением заметила Присцилла. – Не ожидайте слишком многого, Энни. Хорошие дома в престижных районах скорее всего окажутся нам не по средствам. Вероятно, придется довольствоваться каким-нибудь маленьким, обшарпанным домишкой на одной из тех улочек, где никому не известные люди предпочитают вести серенькую жизнь, просиживая в своих "норах" и не показывая носа наружу.
И они начали кампанию по розыску достойного жилья, что оказалось еще труднее, чем предполагала Присцилла. Предложений-то было хоть отбавляй, и они могли бы присмотреть любой дом, с мебелью или без. Но один дом казался им слишком огромным, другой, наоборот, маленьким; за аренду первого платить пришлось бы слишком много, а второй находился далеко от Редмонда.
Быстро пролетела экзаменационная пора; они уже отучились последнюю неделю семестра, а "дом-мечта", как Энни называла их пока еще иллюзорную обитель, так и не был найден.
– Придется подождать наступления осени, – утомленно сказала Присцилла одним прекрасным апрельским днем, когда они возвращались через парк, потерпев очередное фиаско. С моря дул легкий ветер, и небо сияло в своей голубизне. В гавани вода напоминала по цвету взбитые сливки и блестела в ответ на прикосновение солнечного луча, время от времени пробивавшегося сквозь стелившийся по ее поверхности перламутровый туман.
– Должны же мы отыскать хоть какую-нибудь хибару! – буркнула Прис. – А если нет, то, боюсь, этот вопрос повиснет в воздухе, и придется снова мыкаться по комнатушкам.
– Не собираюсь тревожиться из-за этого сейчас. Глупо отравлять себе удовольствие в такой прекрасный день! – заметила Энни, с восторгом оглядываясь по сторонам. Свежий воздух был напоен запахом хвои сосен, и высокое небо над их головами поражало кристальной чистотой – благословенная перевернутая чаша!
– Сегодня весна вливает веселье в мою кровь, а апрельский шарм растворен повсюду в атмосфере. Прис, у меня видение! Я сплю с открытыми глазами и вижу сны наяву! Это все потому, что ветер дует с запада. Люблю западные ветры… Не правда ли, с собой они приносят надежду и радость? А восточные ветры всегда ассоциируются у меня с грустью и дождем, барабанящим по крышам, и еще с унылыми волнами, лижущими серый берег… Когда состарюсь, восточный ветер, как пить дать, будет вызывать у меня приступы ревматизма…
– Испытываешь радостное облегчение, когда убираешь меха и теплую зимнюю одежду подальше в сундук, а вместо них надеваешь что-нибудь легкое, весеннее! – засмеялась Присцилла. – Вы не испытываете чувства обновления, будто родились заново?
– Весною все рождается вновь, – сказала Энни. – Это пора всего нового. Весны не похожи одна на другую; в дыхании каждой новой весны – свой особый, присущий лишь ей одной аромат. Посмотрите на нежную травку вокруг пруда и эти тронувшиеся в рост почки ветлы!"
– И экзамены успешно сданы! – подхватила Прис. – В следующую среду собирается Совет колледжа. А мы в этот день уже будем дома.
– И я этому очень рада, – мечтательно сказала Энни. – Столько всего надо сделать! Но прежде всего усядусь на ступеньках заднего крыльца и подставлю лицо ветру, дующему с полей мистера Харрисона. Потом я бы нарвала папоротников в Охотничьих Угодьях и фиалок в Фиалковой Долине. Помните золотые деньки, Прис, когда мы устраивали пикники? Я снова хочу услышать лягушачий хор и шелест тополей. Но я научилась любить также и Кингспорт, и мне хочется вернуться в него обратно осенью. Но если я не стану стипендиаткой Торборна, нечего и думать о продолжении учебы в Редмонде. Я не могу больше брать денег у Мариллы!
– Нам бы только найти пристанище! – вздохнула Присцилла. – Вы только оглянитесь вокруг, Энни, кругом дома, дома, дома. И ни одного нет для нас!
– Ну, хватит, Прис! Еще не вечер… Подобно старому римлянину, мы найдем походящий дом либо… его построим! В такой день в моем воображении слово "нет" напрочь отсутствует.
Девушки дождались в парке заката, не переставая удивляться весенним чудесам и чистоте, словно природа умывалась после пробуждения. Домой они направились, как обычно, по Споффорд-Авеню, что давало им возможность лишний раз увидеть Пэтти-Плейс.
– У меня такое предчувствие, что прямо сейчас с нами произойдет нечто необычное. Узнаю это по характерному покалыванию в больших пальцах рук! – призналась Энни, когда они поднимались на холм. – Это очень приятное и непонятное ощущение. Но, послушайте, ведь… ведь! Присцилла Грант, взгляните скорее туда! Может, я грежу наяву?!
Присцилла посмотрела туда, куда показывала подруга. Да, глаза и пальцы Энни не подвели ее! На аркообразном верхе ворот Пэтти-Плейс красовалось объявление: "Сдается внаем вместе с мебелью. Спрашивать внутри.
– Присцилла, – прерывающимся шепотом спросила Энни, – думаете, нам по карману снять Пэтти-Плейс?
– Куда уж там, – махнула рукой та. – Все слишком хорошо, чтобы было похоже на правду. Сказок в нашей повседневной жизни не бывает! Никакой надежды, Энни! Не делайте на это ставку, чтобы вас потом не постигло разочарование. Естественно, они запросят куда больше, чем мы сможем им предложить. Не забывайте, это Споффорд-Авеню!
– Нужно как-то все разузнать, – решительно сказала Энни. – Сегодня уже слишком поздно, но мы можем вернуться сюда завтра. О, Прис, что если и в самом деле мы поселимся в этом чудесном домике?! С тех пор, как я его увидела, меня не покидала мысль, что моя судьба каким-то образом окажется с ним связана…
Глава 10. Пэтти-Плейс
Вечером следующего дня они решительно шагали по той самой дорожке из кирпича, уложенного "елочкой", через маленький садик Пэтти-Плейс. Апрельский ветер шумел в кронах сосен, а в роще сладкоголосо пели малиновки – кругленькие птички, важно расхаживающие по тропинкам.
Девушки робко позвонили, и им открыла угрюмая, старая служанка. Входная дверь вела прямо в гостиную, в которой, у прелестного маленького камина, сидели две такие же угрюмые пожилые особы. Одной на вид можно было дать лет семьдесят, а другой – пятьдесят. И единственная разница между ними была возрастная. В остальном они удивительно походили друг на друга. У обеих глаза оказались удивительно большими и какого-то словно "вылинявшего" голубого цвета. Обе не снимали очки в стальной оправе; на головах были одинаковые капоры, а на плечах – серые шали; каждая вязала без особой спешки и практически безостановочно; обе дамы качались в своих креслах-качалках и молча разглядывали вошедших. У ног каждой стояла большая статуэтка белой китайской собачки с зелеными, круглыми пятнами вдоль спины, зеленым носиком и зелеными ушными раковинами. Эти собачки целиком завладели вниманием Энни. Казалось, они – молчаливые стражи, ангелы-хранители домашнего очага.
В течение нескольких минут все молчали. У девушек от волнения язык буквально примерз к небу. Но и старушки с собаками, казалось, не имели ни малейшего намерения нарушать тишину. Энни украдкой разглядывала комнату. Какая же она была уютная! Вторая дверь выходила прямиком в сосновую рощу, и малиновки бесстрашно прыгали чуть ли не по ступенькам дома.
На полу лежали круглые коврики; точно таких же Марилла связала за свою жизнь немало. Но, что и говорить, даже в Эвонли они вышли из моды сто лет назад. Оттого-то и странно было видеть их здесь, на Споффорд-Авеню! Старые, "отцовские" часы в углу громко и солидно отбивали время. Рядом с камином Энни увидела два небольших буфета старинной работы, через стеклянные двери которых поблескивал китайский фарфоровый сервиз. На стенах висели старые эстампы и гравюры с силуэтами людей. Винтовая лестница вела наверх. Пройдя всего несколько лестничных пролетов, вы оказывались на небольшой площадке с красивым видом их окна. Под этим окном в полстены, стояла мягкая кушетка. Энни казалось, что все это она когда-то уже видела…
Между тем, держать паузу дольше было бы неприлично, и Присцилла слегка подтолкнула Энни локтем, напоминая о том, что пора начинать разговор.
– Мы… мы прочли ваше объявление, что… э… этот дом сдается внаем, – пролепетала Энни, обращаясь к старшей даме, по всей вероятности, самой мисс Пэтти Споффорд.
– О, да, – сухо сказала мисс Пэтти. – Я как раз намеревалась снять сегодня это объявление.
– Ну… тогда, увы, мы опоздали, – грустно произнесла Энни. – А вы что, кому-нибудь его уже сдали?"
– Нет, но мы решили вообще этого не делать.
– О, как жаль! – импульсивно воскликнула Энни. – Я просто без ума от Пэтти-Плейс и так надеялась, что мы будем здесь жить!
Тогда мисс Споффорд отложила вязание, сняла очки, повертела их в руках и снова надела. И впервые с интересом посмотрела на стоящую перед ней девушку. Другая леди немедленно последовала ее примеру; могло даже показаться, что это вовсе не дама, а отражение мисс Споффорд в зеркале.
– Вы любите Пэтти-Плейс? – переспросила пожилая леди. – Это действительно так, или, быть может, вам просто понравилась обстановка? Современные девицы склонны к преувеличениям, так что трудно понять, что у них на уме. В мои молодые годы все было иначе. Тогда девушка сказала бы, что она любит Создателя и свою мать – в одном тоне, и совсем в другом – что она любит – ну, скажем! – старинные часы."
Но Энни и глазом не моргнула.
– Я действительно полюбила это место, – мягко произнесла она, – еще тогда, когда впервые увидела его прошлой осенью. Мы с двумя моими подругами хотели бы вести свое хозяйство вместо того, чтобы прозябать по чужим комнатушкам. И когда я увидела, что этот дом сдается внаем, моему счастью не было конца!
– Ну, если вы его любите, то – пожалуйста! Мы сдадим его вам, – сказала Пэтти Споффорд. – Мы с Марией решили сегодня отказаться от сдачи дома, потому что все те люди, которые имели на него виды, нам не нравились. Нам вовсе не обязательно его сдавать. В любом случае на нашей поездке в Европу это никак не отразится. Конечно, нам бы это не повредило, но ни за какие золотые горы не отдала бы я свой дом ни одному из тех прохвостов, которые приходили его осматривать. Но вы – совсем другая! Я верю, что вы и в самом деле от него без ума … Можете въезжать!
– Да, но в том случае… если мы сможем выплатить вам необходимую сумму, – в волнении сказала Энни. Тогда мисс Споффорд назвала им эту сумму, и Энни с Присциллой переглянулись. Последняя отрицательно покачала головой.
– Боюсь, мы не потянем такую сумму, – сказала Энни, поглубже пряча свое разочарование. – Понимаете, мы просто бедные студентки…
– Ну а сколько вы могли бы платить нам? – живо поинтересовалась Пэтти Споффорд, снова откладывая вязание.
Энни назвала свою сумму.
Старушка важно кивнула.
– Идет. Я вам уже говорила, что мы могли бы его вовсе не сдавать. Мы сами не богаты, но на поездку в Европу нам хватит сбережений. Никогда туда не ездила за всю свою жизнь и вовсе об этом не мечтала. Но моя племянница, Мария Споффорд, которую вы имеете честь видеть перед собой, загорелась этой идеей. Не могу же я отпустить ее одну в подобное длительное путешествие!
– Н-нет, конечно, не можете, – прошептала Энни, видя, что мисс Пэтти Споффорд тверда в своих убеждениях.
– Конечно! Так что мне придется тоже поехать, чтобы присматривать за Марией. Впрочем, надеюсь, мне там тоже понравится. Хоть мне и семьдесят лет, но вкус к жизни я еще не утратила. Если б эта идея пришла мне на ум раньше, я бы уже давно туда съездила! Мы собираемся путешествовать года два, а может и три. Договоримся таким образом. В июне мы сядем на пароход и пришлем вам ключи. Въезжайте, когда захотите, – выбор за вами. Естественно, до этого мы приведем все в доме в порядок. Кое-какие вещи, которыми мы особенно дорожим, мы увезем с собой, но все остальное останется на месте.
– А китайских собачек вы нам оставите? – робко спросила Энни.
– А вы бы хотели?
– Еще как! Они такие забавные!
Судя по выражению лица мисс Споффорд, ей очень приятно было это слышать.
– О, это дорогие статуэтки, – сказала она с гордостью. – Им уже лет сто; с тех пор, как полвека тому назад мой брат, Аарон, привез их из Лондона, они так и простояли здесь у камина. Кстати, Споффорд-Авеню назвали так в честь Аарона!
– Хороший был человек! – впервые подала голос Мария. – В наше время таких и не встретишь!
– И Марии он был прекрасным дядей, – с чувством сказала Пэтти Споффорд и добавила, обращаясь к племяннице:
– Я рада, что ты вспоминаешь его добрым словом!
– Я никогда его не забуду! – заверила старушку Мария. – Вот и сейчас мне кажется, будто он стоит у огня, засунув руки за лацканы пиджака, и улыбается нам.
Мария Споффорд достала носовой платочек и вытерла глаза; но Пэтти Споффорд решительно воспротивилась сентиментальным излияниям и вновь заговорила о деле.
– Ладно, собачек можно оставить. Но обещайте, что будете предельно осторожны с ними! – сказала она. – Зовут их Гога и Магога. Та, что смотрит вправо – Гога, влево, – соответственно, Магога. Да, и еще одно! Надеюсь, вы не станете возражать, если мы сохраним за этим домом его название – Пэтти-Плейс?
– Ой, что вы, конечно нет! В его названии – самая соль!
– А вы, как я погляжу, тонкий человек, – с глубоким удовлетворением отметила Пэтти Споффорд и продолжала:
– Вы не поверите, все люди, которые сюда приходили, просили позволения снять название дома с ворот на период их проживания здесь. Как бы не так! Им дали понять недвусмысленно, что дом и имя, которое он носит, – это одно целое, и их нельзя отделять друг от друга. Усадьба называется Пэтти-Плейс с тех пор, как она перешла ко мне по наследству от Аарона. И она будет так называться, пока я жива, и пока жива Мария. Ну а уж после нашей кончины новый владелец пусть выдумывает любое дурацкое название, – нам уже будет все равно. А теперь, не хотите ли осмотреть дом прежде, чем мы достигнем окончательного соглашения?