Откуда у нее брался драйв – это было загадкой. Она могла превращаться в мышку, которую никто не замечал после концерта, могла сидеть в углу с книжкой во время грандиозной попойки, патологически избегала всяких знакомств. Она изменялась, только когда брала в руки гитару. Из тормоза превращалась в человека, способного довести людей до экстаза.
Когда кто-то спросил Крюгера, за что он так проникся к Лите, тот ответил:
– За интонации.
***
Бытовые и незначительные картинки той жизни почему-то вспышками застряли у нее в памяти. Например, они сидят у Фреда на кухне. Вокруг царит сигаретный дым и восхитительный бардак, который никого не напрягает. Ударник Митя, толстый и добрый, лежит на топчанчике. Митя, когда пьяный, стучит божественно. Когда трезвый, попадает мимо. Сейчас он в переходном состоянии.
Лита сидит на этом же топчанчике с ногами и читает самиздатовского "Властелина колец", которого дал ей Кларнетист.
Митя своей лохматой головой лезет ей в машинописные листы "книжки", Лита, не отрываясь от Фродо, отодвигает его голову. Митя жаждет общения.
– Сестренка, – говорит он, – вот откуда у тебя этот блюз, а? У тебя есть родственники в Африке? Нельзя просто так уметь хрипеть как черная. Откуда этот блюз, а?
Кларнетист входит в кухню с видом сомнамбулы, играя на флейте.
Митя снова лезет головой в Средиземье:
– Не читай это. Там все будет хорошо. Там все победят. А тут всем плохо… А вот откуда у тебя этот термоядерный блюз, а?
– Митя, отстань от ребенка, – говорит Крюгер, который сидит тут же, со взглядом шамана перебирая аккорды на гитаре.
Кларнетист, продолжая играть, выходит из кухни.
– Это термоядерный ребенок, – говорит Митя, с блаженной улыбкой глядя в потолок. – Сестренка, где ты хранишь эту свою энергетику, а?
– Все там же, – отвечает Лита, не отрываясь от книги.
Митя хохочет. Крюгер загадочно улыбается. Лита наконец поднимает голову и смотрит на них удивленно. Похоже, каждый из них имеет в виду что-то свое.
***
Однажды Кларнетисту на неделю кто-то одолжил синтезатор. Лита всю неделю не отходила от этой штуки. Спала рядом с ним. После этого даже Кларнетист вынужден был признать, что она сумасшедшая.
Когда они первый раз увиделись у Крюгера, Кларнетист смотрел на нее, как смотрят на насекомое в чае (Лита так тогда подумала). Когда Лита открыла рот и спела, то заслужила от него одно слово: "Круто". Это была высшая похвала.
Кларнетист учился в консерватории и мог играть, кажется, на всем, во что можно было дуть. При этом он был из семьи с папой-дипломатом и в детстве жил с родителями за границей. Он любил про это рассказывать, Лита любила про это слушать. Она ведь умела слушать. Непонятно, на чем они больше сошлись – на музыке или на этих рассказах.
Вообще, когда она разговаривала с Кларнетистом, ей приходили в голову всякие интересные мысли. Например, если она испытывает восторг и приступы полноты бытия – значит, это должно быть где-то изначально? Должен быть первоисточник?
***
В феврале Лита крестилась. Креститься она поехала с Манькой за компанию. Манька к тому моменту уже успокоилась по поводу своей беременности, повеселела и ходила животом вперед.
За два дня до крещения Лите приснился сон – церковь, и в ней сделан эскалатор, обычный длинный эскалатор, как в метро. Она одна ехала вверх. А навстречу ей ехало много людей. Лита знала, что все они ехали с крещения – у них были какие-то удивительные лица. Они все ехали вниз, а она одна на пустом эскалаторе – вверх.
***
Они приехали к храму на час раньше – Лита как всегда все перепутала. Манька, несмотря на свое почтенное состояние, совершенно не изменилась. Она забралась с ногами на лавочку в скверике перед храмом, потому что само сиденье было мокрым, и достала из сумки роман про любовь.
– У меня тут очень клево, – сказала она, уткнувшись в книгу.
Интересно, Маньке не хватало любви в обычной жизни, чтобы так вбиваться в роман?
Лита молча сидела рядом и разглядывала деревья.
Но во время крещения Манечка была очень серьезной, не присела ни разу, несмотря на седьмой месяц, и в конце даже заплакала.
Священник, который их крестил, уже после вдруг грустно сказал, глядя на Манькин живот:
- А у меня дочка – ваша ровесница. Уехала вот с каким-то художником…
И вздохнул. Лита не удержалась, вздохнула вместе с ним.
После крещения она ехала в метро на эскалаторе и чувствовала – через куртку – запах мира, которым ее мазали.
Потом проводила Маньку и поехала одна на ту крышу, где они последний раз были с Лесником.
Внизу было уже почти темно, но когда она вылезла наверх – заорала от восторга. Здесь, над самым горизонтом, над домами и всеми обитателями серого города сияла огромная розовая полоса. Лита стояла на крыше, как на башне Бальмонта, и смотрела на этот след от солнца.
Первый раз в жизни у нее было ощущение, что ее домик расширился до неба. До всего мира.
***
В начале марта Лита познакомилась с Фединым сыном. Фединой жене нужно было лечь
в больницу, и на четыре дня она оставила ребенка у папы.
Лита заехала к Крюгеру за какой-то ерундой – а там оказался Егорка. Он первый стал ей что-то рассказывать, Лите оставалось только к нему проникнуться.
Ему было почти пять лет – то есть столько же, сколько племяннику Лесника. Лита вдруг вспомнила, как Лесник сказал про племянника – "как будто младенец Христос у нас поселился".
В общем, четыре дня она гуляла с ребенком в парке, читала ему, играла в прятки и даже что-то готовила – кашу, например, варила первый раз в жизни. Домой она уезжала только ночевать. Фредди, похоже, был ей благодарен. Сам он как-то участвовал в жизни своего сына, но без энтузиазма.
На четвертый день, когда Лита вернулась с Егоркой из парка – они ввалились в квартиру все в снегу, – к ним в прихожую вышла женщина.
– Мама! – заорал Егорка.
Лита тогда в первый раз увидела бывшую Федину жену. Она была очень худая и очень красивая. Обняла заснеженного сына.
– Ну что, едем домой? – спросила она.
– Давай Литу возьмем? – попросил Егорка.
Лита и Федина жена рассмеялись.
Потом Федина жена стала собирать Егоркины вещи. Лита молча на все это смотрела.
– А где Фред-то? – наконец спросила она.
– Не знаю, – ответила его жена. – Как он вообще?
Что Лита могла на это сказать?
– По-разному.
– А ты – Лита? – вдруг спросила Федина жена. – Про тебя все говорят.
– Да? – тупо спросила Лита. – Кто – все?
Федина жена не ответила. Продолжала собирать вещи. Потом как-то странно посмотрела на Литу. Хотела что-то сказать. Но почему-то не стала. Хотя было же очевидно, что Лита вне этой череды Фединых девиц. И Лите показалось, что эта женщина все еще любит его. Или не его уже, а то пространство, которое он создавал вокруг себя.
Конечно, быть Фединой женой невозможно.
А Егорка перед уходом вдруг крепко обнял Литу и сказал: "Люблю тебя…" Это было первое в жизни признание в любви, которое Лита услышала.
***
Все у них получалось из какофонии, бардака и творческого безумия. На одном из первых выступлений в каком-то приличном месте вроде ДК они так разошлись, что сломали стойку от микрофона.
Тогда у них был еще блаженный акустический состав. Лита, открыв рот, слушала, как звучат вместе баян и виолончель. Крюгер умел соединять несоединимое.
И ведь ничего почти не сохранилось от того короткого периода с Литой. Никаких записей. Это осталось только в памяти тех, кто видел и слышал.
***
Лита, как ни странно, полюбила тех, с кем она играла. Это был ближний круг. С ними было не страшно жить. И не было того, чего она больше всего боялась. Как это называлось… Потерять себя? Этого не было.
Еще был круг дальний. В нем были какие-то музыканты, диссидентствующие поэты и художники, были голубые и те, кто любил женщин… Какие-то толпы людей, которые проходили мимо Литы. Но все это было на поверхности. А она часто забивалась в глубину, в угол. Сидела там, как птичка на веточке. К этому все привыкли, ее никто не трогал. Вокруг что-то происходило, какая-то суета и жизнь, а она забиралась в свой домик.
Там хорошо было думать. Для нее вдруг открылось столько всего, о чем можно было думать часами.
Еще она думала там про Лесника.
***
Вообще она думала про него везде. Сначала она считала, что забудет его. Потом обнаружила, что это не получается. Что-то о нем болело у нее почти все время. Иногда отпускало. Потом с новой тоской возвращалось.
Она вспоминала о нем в самых неожиданных местах. Например, на эскалаторе. Ведь это он научил ее, когда они ехали вниз, задирать голову, чтобы лицо было параллельно потолку, и смотреть на этот потолок. И тогда появлялось ощущение, что ты летишь.
Лита проделывала этот фокус всегда, когда стояла на эскалаторе. Однажды она все-таки потеряла равновесие и упала.
Он же говорил ей, что надо держаться за поручень.
***
Так вот, о Леснике она думала чем дальше, тем больше. В какой-то момент ей пришлось даже себе признаться, что все, что она делает, делает для него. Что она давно уже смотрит на мир его глазами. Обо всем, что происходит, она думает: а что бы он про это сказал? А какой был бы у него взгляд, когда бы он это увидел?
Иногда ей снилось, что она просит у него прощения. Но никогда она не видела, простил он ее или нет.
Все, что у нее осталось в память о нем, – это шрам на руке и иконочка Богородицы с голубыми глазами.
В какой-то момент тоска по Леснику заставила ее приехать к его дому. Она знала, что не сможет подняться к нему. Может только подержаться за ручку двери в его подъезде. Это была единственная возможность дотронуться до него. Ведь он тоже прикасался к этой ручке. Она стояла и чувствовала, как металл в ее руке становится теплым.
Потом просто смотрела на его окна. Там горел свет.
***
Непонятно, что грело ее все эти месяцы. Может быть, мысль, что она вернется к Леснику?
Станет другой и вернется. Какой другой она хотела стать для него? Она не знала.
Еще она никак не могла понять одного. Она вытянула счастливый билет делать то, что всегда хотела. Вокруг были потрясающе интересные люди. А ее сердце выбрало человека, которому, казалось, нужен был только его лес.
Наконец она поняла, что больше так не может, иначе она задохнется. Она должна к нему придти. И что сделать? Побиться головой об стенку? Может, это поможет, и он наконец скажет ей, что она ему нужна?
Не важно. Надо просто придти. Прыгнуть в воду. И пусть там будет Леночка, Снегурочка… плевать.
И Лита решила: когда в Москве начнется настоящая весна, она пойдет к нему. Просто так. Иначе она задохнется.
Глава 11
***
И вот в московские переулки пришла настоящая весна. Лита шла из школы и дышала этой смесью из эйфории и тоски.
Придя домой, она обнаружила, что у них в гостях мамина подруга Лариса. И Лита - небывалое дело – села с мамой и Ларисой обедать. Весна была всесильна.
Мама с Ларисой ели и болтали, Лита молчала. И вдруг Лариса среди потока болтовни спросила:
– Слушай, а как там Катин племянник?
– Чей?
– Ну, Кати, которая мне билеты в Анапу доставала. Ты в тот раз говорила, что у ее племянника рак.
– А... Она давно заезжала, лекарства заказывала. Да, говорила, рак, операцию ему делали. Но все как-то плохо. Представляешь, парню двадцать лет.
– Да, – многозначительно ответила Лариса, – болезнь никого не щадит.
Она мельком глянула на Литу, хотела еще что-то спросить у мамы, но вернула взгляд к Лите:
– Лидка, ты че такая бледная?
Мама тоже посмотрела на нее:
– Да. Ты заболела?
– Она много курит и мало спит, – вставила Лариса. – Это сказывается у девушек на лице.
– Что ты сказала? – наконец выдавила Лита. – Что у племянника Екатерины Георгиевны?
***
Это был какой-то разрыв сознания. Обрыв пространства, как у разведенных мостов.
Вечером Лита зашла к маме в комнату.
– Екатерина Георгиевна заказывала у тебя лекарство?
– Да...
– Я завтра зайду к тебе на работу за ним. Мне нужно его увидеть.
– Кого?
– Ее племянника. Мне нужно его увидеть.
Ночью Лите снились кошмары. Ей снился Лесник без ног.
***
На следующий день Лита стояла с лекарством перед дверью Лесника. Она старалась себя убедить, что ничего особенного не происходит. Она просто принесла лекарство.
Какой-то лекарственный роман…
Она не могла позвонить минут десять.
Может, там прекрасная Снегурочка с косой? Или… Ну что там еще может быть?
Наконец она позвонила.
Не открывали довольно долго. Потом послышались шаркающие шаги и кашель. Наконец дверь открылась. За дверью стоял Лесник. Ноги были на месте. И вообще он вроде не изменился. Хотя здесь было мало света.
– Я принесла лекарство, – быстро сказала Лита, выставляя коробку как белый флаг.
Он смотрел на нее и ничего не отвечал. Лита приготовилась ко всему. Был полумрак, поэтому плохо было видно, сколько там и каких чувств отразилось на его лице. Наконец он отстраненно сказал:
– Привет, – и отодвинулся, пропуская ее.
Лита вошла в прихожую, он включил свет, но дальше не собирался, похоже, ее приглашать. Она потопталась на месте, потом посмотрела ему прямо в лицо. Нет, он не изменился.
– Вот, – она протянула коробку.
– Тетя мне не говорила, что кто-то принесет лекарство.
Повисла пауза.
– Сколько денег нужно отдать? – наконец спросил он.
– Там на коробке написано.
Он взял у нее эти злосчастные таблетки, даже не коснувшись ее руки. Коротко сказал:
– Сейчас, – и пошел на кухню.
Не было его довольно долго. Наконец он снова вышел, протянул ей деньги.
– Здесь без сдачи.
Лита подставила руку.
– И еще мелочь.
Бац.
Мелочь просыпалась, когда он пересыпал ее Лите в руку. Она никогда не отличалась ловкостью.
– Эх.
Лита села на корточки и стала ее собирать. Собирала целую вечность.
Наконец она поднялась. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на нее. И Лита прямо физически почувствовала, что вокруг него какое-то безвоздушное пространство. Через которое вообще не пробиться.
– Саш, – сказала она, не решаясь назвать его Лесником. – Можно я пройду?
Он ответил, но не сразу:
– Проходи.
И пошел на кухню.
– Ты один? – спросила она, быстро сняв куртку и ботинки и входя за ним. Он зажигал газ, ставил чайник на плиту.
– Нет, у меня тут полный дом гостей, – ответил он, показывая на пустые табуретки.
При дневном свете от окна было заметно, что вид у него все-таки больной. И жуткие синяки под глазами. И глаза вообще какие-то не такие.
Возле мойки стояла старушечья палка.
– Как ты поживаешь? – бодро спросила она.
– Хорошо, – в тон ей ответил он. Повисла пауза. Потом он добавил: – То есть никак. А ты?
– Я? – Лита помолчала. – Я не знаю…
Надо было что-то спросить.
– А ты работаешь все там же?
– Нет, я уволился.
– А учишься? – уже без энтузиазма спросила Лита.
– Нет, я взял академ. Я уезжаю через неделю.
– Уезжаешь? Куда?
– Домой, в Свердловск.
– Надолго?
– Навсегда.
– Да?
Лита замолчала, пытаясь понять, что он только что сказал. Потом, когда до нее дошло, она наконец посмотрела ему прямо в глаза и спросила уже совсем другим тоном:
– Как это ты уезжаешь?
– Обыкновенно, на поезде, – он отвел взгляд.
"Он врет", – подумала Лита. И почувствовала какое-то нехорошее отчаяние.
– Ты врешь, – сказала она.
Он удивленно на нее посмотрел и спокойно ответил:
– Нет.
Лита помолчала, помолчала, потом не выдержала:
– Поедешь исполнять свою мечту жить в лесу?
– Нет, – ответил он, – хочу сдохнуть на родине.
Чайник закипел, из носика повалил пар, но Лесник не снимал его с огня.
Он вдруг с трудом, медленно стал говорить:
– Что ты еще хочешь у меня спросить? Как я себя чувствую? Хреново. Что я буду делать дальше? Лягу в Свердловске в больницу, сестра договорилась через знакомых с каким-то там онкологом. Почему я не уехал раньше? Искали этого врача. Просто так же у нас нельзя ложиться в больницу… Что еще тебя интересует? Ты ведь пришла, потому что узнала, что у меня рак. Так? Тетя же трещит на всех углах, какое ее постигло несчастье. Одни после этого делают вид, что все окей, при этом стараются со мной не общаться. Другие бегут исполнять свой последний долг…
– Когда ты заболел? – перебила его Лита.
– Не знаю. В больницу первый раз попал в начале зимы. Про рак узнал недели две назад.
– Ты выходишь на улицу? Там весна…
– Нет.
– Может быть, нужно что-то купить? Продукты?
– Нет, спасибо.
– Может, куда-то съездить? За документами там…
– Нет, не нужно.
– Можно, я приду еще?
– Зачем?
Он сел на табуретку. Было видно, что ему тяжело стоять.
– Лесник, – сказала Лита, глядя на него. Она поняла, что полгода назад закрутила у себя какой-то кран, и теперь он потихоньку откручивался.
У него изменился взгляд.
– Наверное, тебе нужно идти, – вдруг сказал он.
– Нет, я не хочу, – неожиданно спокойно ответила Лита. – У тебя чайник уже весь выкипит сейчас, а я хочу чаю.
Он встал, снял чайник, наткнулся на старушечью палку.
– А я вот хожу с палочкой, – вдруг сказал он с вызовом. – Вот, – и помахал палкой перед ней.
– Очень страшно, – отозвалась Лита.
Он снова сел напротив и вдруг спросил:
– А что там твои музыканты? Федя? Система? Кремп? Фак, драг, автостоп?
Лита рассмеялась.
– С Фредди Крюгером все хорошо. Без фака и драга, если тебя это интересует, – добавила она. – Ты мне чаю дашь?
– Да, извини…
Неуверенными какими-то движениями взял чашку, налил заварку, кипяток, достал печенье. Все он делал медленно. Поставил это перед ней, сел. Лита молчала. Он вдруг сказал:
– Знаешь, я каждый день вспоминаю твою фразу про то, что никто никому не нужен.
Лита посмотрела на него. Много бы она отдала, чтобы вернуть все на полгода назад.
– Знаешь, – продолжал он, – я зимой еще, когда работал, сделал халтуру, купил магнитофон… И слушал твою кассету почти каждый день.
Лита молчала.
– На самом деле хорошо, что все так вышло. Иначе бы я думал, что ты ушла, потому что рак. А так – музыка. Это святое. Ты все сказала. Я тебя понял. А ты…
В это время в дверь позвонили. Лита вздрогнула.
Лесник медленно встал, взял палку и пошел, опираясь на нее.
Лита вышла за ним в прихожую.
– Я приду завтра? – быстро спросила она.
Он не ответил. Постоял секунду, потом открыл дверь.
Это была соседка.
– Саш, – сказала она, – я Пашку на полчасика оставлю у тебя? Мне на почту надо сходить.
– Конечно.