Экипаж - Дунский Юлий Теодорович 4 стр.

- Спокойной ночи, родители.

Потом потерлась носом о щеку отца, схватила с тарелки самое красивое яблоко и ушла к себе.

Тимченко машинально протянул руку, давая изме­рить себе давление, и вдруг объявил:

- Послезавтра в госпиталь ложусь. Годовая мед­комиссия.

Анна Максимовна разволновалась, даже бросила резиновую грущу прибора.

- Я так и знала!.. Каждый год одно и то же: говоришь мне за день.

- Ну раньше бы сказал - какая разница? Не в тюрьму ведь иду, сухарей сушить не надо... Отдохну месяц... И нет причин волноваться.

- Да, да... Как будто ты не волнуешься. - Анна Максимовна уже взяла себя в руки. - На меня на­шумел ни за что ни про что. А между прочим, вол­новаться тебе нечего. Ты в прекрасной форме - го­ворю как врач.

Андрей Васильевич помолчал, потом сказал груст­но:

- Конечно, волнуюсь. С каждым годом все больше... Это только коньяк от возраста становится лучше.

Весь экипаж Тимченко проходил комиссию одно­временно.

Летчикам проверяли зрение... Слух... Брали кровь на анализ - из пальца, из вены...

Усеянные датчиками, сидели они в белых строгих кабинетах, среди приборов и циферблатов... Стояли на рентгене, лежали на электрокардиограмме. Крутили педали велосипеда, поднятого над по­лом, - это проверялась работа сердца под нагруз­кой...

Вечерами смотрели телевизор... Играли в домино, в шахматы, читали... А утром опять разбредались по кабинетам.

...И вот пришел последний день. Андрей Васильевич стоял в кабинете главврача и спрашивал с улыбкой:

- Ну как, товарищ профессор, не пора еще по­дковы сдирать?

То есть? - не понял профессор.

- А это когда коняга старый отработает свое, пора на живодерку, так с него подковы сдирают,

чтобы не пропадало добро.

А-а... Нет, до этого еще не дошло... Летайте.

- А велосипед?

- Велосипед вы крутили так себе. Хуже, чем в прошлый раз.

- Так я ж не велосипедист, - улыбнулся Тим ченко. - Я летчик.

Он вышел в коридор и увидел своего второго пи­лота - расстроенного и бледного. С лица Андрея Ва­сильевича сползла улыбка.

- Что такое?

- Списали... Отлетался... Андрей Васильевич, что же это получается? Я ж тебя моложе на восемь лет!

Бессознательный эгоизм этих слов не обидел Тим­ченко. Он прекрасно понимал, что творится сейчас в душе второго.

- Миша, ну что тебе сказать? Это как у Пушкина: "Сегодня ты, а завтра я". - Он говорил, а сам чув­ствовал, как неубедительно звучат его утешения. - И потом, на земле тоже работа. Все равно ты в ави­ации. Найдут тебе должность, и вообще... А, вались оно все! Пойдем выпьем.

Снова "Ту-154" летел в Африку. В кабине шел спокойный веселый разговор.

- Мой Вовка, - рассказывал штурман, - в со­чинении написал: "Бывали в моей жизни невзгоды, но бывали и взгоды..."

- Как-как? - не понял Тимченко.

- Взгоды, - повторил штурман. А Игорь Сквор­цов похвалил:

- Логично! Раз есть невзгоды, должны быть и взгоды. Слово-творец... Сколько ему поставили?

- Трояк.

Второй пилот - он был новенький и в обсуждении Вовкиных дел участия не принимал - спросил у ко­мандира:

- Андрей Васильевич, а кому вы самовар везете?

- У нас там кореш появился, - объяснил штур­ман. - Не какой-нибудь, а министр авиации.

- Хороший мужик, - кивнул Тимченко. А штур­ман с преувеличенным сожалением посмотрел на Иго­ря.

- Да... Наверно, встречать придет, а Тамары-то и нет.

...Самолет, скользя по невидимому склону, прибли­жался к посадочной полосе... Пилот приподнял нос

- машины, выдержал ее над полосой - и вот колеса мягко, неслышно соединились с землей. Только дым от сгоревшей резины улетел назад, и громадная ма­шина покатила, успокаиваясь, по своей бетонной до­роге.

...Когда летчики вышли из кабины, у трапа их ждал представитель Аэрофлота, огорченный и встре­воженный.

- Андрей Васильевич, - сказал он. - В стране волнения. Что именно происходит, пока непонятно, но очень похоже, что это начали мятеж правые...

А Тимченко и без его объяснений видел, что аэро­порт заняли военные. Перегородив перрон, стояли ше­ренгой автоматчики, ехал по взлетному полю броне­транспортер с тяжелым зенитным пулеметом, а изда­лека, из города, доносился знакомый с войны гул - там шла стрельба.

Бронетранспортер стал боком, загородив дорогу го­товой к выруливанию бело-красной "Сессне".

Летчики, у ног которых стояла коробка с элект­рическим самоваром - подарок министру авиа­ции, - смотрели молча, как министра выволокли из кабины "Сессны", как застрелили в упор одного из его телохранителей, как министра потащили, подго­няя прикладами автоматических винтовок, как за­толкали в бронетранспортер. Белый костюм молодого африканца был уже в крови, парчовая шапочка сле­тела.

- Товарищи, в город ни в коем случае, - говорил представитель Аэрофлота. - Аэропорт пока что не закрыт, вылетите обратным рейсом по расписанию...

В креслах с высокими спинками сидели две жен­щины, народные заседательницы, а между ними муж­чина - судья.

- Слушается дело по иску Ненарокова Валентина Георгиевича к Ненароковой Алевтине Федоровне об отобрании ребенка... Секретарь, доложите явку в су­дебное заседание...

- Истец явился, ответчица явилась, - торопливо ответила девушка-секретарь. - Свидетель Мишако-ва явилась, представитель роно явился...

Истец Ненароков и ответчица Аля сидели неловко и напряженно поодаль друг от друга. Одета она была небрежно, выглядела плохо - с покрасневшими, злы­ми глазами и решительно сжатым ртом, - но все равно Ненарокову она казалась такой красивой, та­кой желанной!

На коленях Аля держала Алика, крепко прижимая его к себе, как бы показывала этим, что никому его не отдаст.

- А ребенок зачем? - неодобрительно сказал судья. - Нечего ему тут делать. Ребенка уберите.

...В коридоре свидетельница Мишакова - Алина мать - кормила Алика бутербродами с колбасой и тихонько плакала от стыда.

...А в зале судья спрашивал:

- Ответчица, вы имеете отводы?

- Имею, - запальчиво сказала Аля. - У меня отвод его адвокату. Я без адвоката, и пускай он без адвоката!

- Ответчица, - терпеливо объяснил судья. - За­кон не предусматривает права отвода адвоката про­тивной стороны... Вы тоже имеете возможность при­гласить адвоката...

- Зачем это? Обойдусь и так... Я мать, и никто не может отнять у меня ребенка! - Аля с вызовом поглядела на молодого, но уже лысого ненароковского адвоката.

Судья пропустил это мимо ушей и спросил как полагается:

- Какие ходатайства к суду есть у сторон?

- Прошу оставить мне ребенка! - опять выско­чила Аля. - Мой бывший муж не может его воспи­тать. Он...

- Вам еще будет предоставлена возможность вы­сказать свои; возражения по существу иска, - пре­рвал ее судья. Ответчица ему определенно не нрави-лась. - А сейчас я спрашиваю: имеются ли у вас какие-нибудь ходатайства процессуального характе­ра...

...В коридоре Алик с грохотом катал по полу крас­ную пожарную машину. А бабка, сидя на деревянном

диванчике, рассказывала что-то вполголоса пожилой соседке, и та горестно кивала головой.

...Заседание продолжалось. Аля говорила спокойно и печально:

- Я понимаю, что без отца ребенку плохо. Но без матери, мне кажется, еще хуже... Я даже не знаю, на что Валентин Георгиевич надеется. Он летчик, рабо тает в разное время, часто задерживается: ну, когда посевная или какие-нибудь случаи... Как же он будет заниматься ребенком?.. Всегда на работе.

- А вы разве не работаете? - деланно удивился адвокат.

- Работаю. - Аля снисходительно улыбнулась. - Но у меня мама на пенсии. И еще полная сил.

- Скажите, а вам известно, что у Валентина Ге­оргиевича тоже есть мать-пенсионерка и незамужняя сестра? - продолжал допытываться адвокат. - Жи вут в собственном доме в Краснодарском крае, куда ваш бывший муж легко может перевестись.

- Это же совершенно чужие люди Алику! - на­чала горячиться Аля. - А моя мама его с пеленок вырастила!

- Мама вырастила? - тут же прицепился адво­кат. - А вы что же, не принимали в этом участия?

- Вы не меня разбирайте, вы его разберите, что он за человек! -= Алю уже трясло от возмущения. Впрочем, адвокат этого и добивался.

- Хороший человек. В характеристике так и ска­зано: пользуется уважением коллектива, морально ус тойчив, заботливый отец...

И тут Аля сорвалась.

- Вот это уже для меня новость. Пожалуйста, я могу рассказать, какой он был отец! И про "морально устойчив" тоже расскажу... Дома не ночевал и по два, по три дня!.. А отец так и вовсе никакой... Не давал сыну настоящего воспитания и не мог, конечно... Я педагог начальных классов, а он кто? Он сына только ругал. Даже бил, такую крошку!.. Алик от этого за­икаться стал...

Ненароков слушал и, странное дело, видел не эту враждебную лживую женщину, а ту невиданную кра­савицу, в которую влюбился пять лет назад и которая стала его женой. Он вспоминал с мучительной отчет­ливостью: вот они с Алей в подъезде, еще до женить­бы. Он расстегнул ей воротник блузки и целует, це­лует худенькие ключицы. Заскрипела чья-то дверь, и влюбленные в веселой панике выскочили на улицу... А вот Аля в постели. Она уже заснула, а он ходит с полугодовалым Аликом на руках, качает его и смот­рит на нее, не может налюбоваться... А вот они с Алей купаются в Черном море, под скалами., Ночь, кругом никого, и Аля без купальника...

- Просто даже удивительно, как такого человека держат в нашей авиации, - говорила судье Аля. - Он часто уходил в полет пьяный, мог погубить и машину и людей... Как ему доверить ребенка? И во­обще, у Ненарокова были такие высказывания, что просто стыдно слушать. Он, например, серебряные крылья на своем кителе называл "курицей". День, когда давали зарплату, называл "днем авиации"... В этом месте судья сердито перебил Алю:

- Ну, это суду неинтересно. Вы покороче... Адвокат написал Валентину записку. "Он за вас.

Перестаралась Алевтина Федоровна".

...Дошла очередь и до Алиной матери. Стараясь не глядеть на Валентина, Евдокия Петровна говорила:

- Алевтина все правильно рассказывала. Как она говорила, так оно и есть.

- А откуда вы знаете, что именно она рассказы­вала? - жестко спросил судья.

- Ну... Она же неправды не скажет... А как было, я знаю: все на моих глазах вертелось... Нельзя ребенка от матери забирать.

- У меня вопрос к свидетельнице, - сказал ад вокат. - Евдокия Петровна, вы говорите - на ва­ших глазах... На ваших глазах ребенка били?

- Били?! Что вы, как можно!.. Ну, иногда, конечно, Алечка щелканет по затылку, но это же так, любя, от нервов только...

- Понятно, понятно. Еще вопрос: вы своего быв­шего зятя часто видели пьяным?

- А ни разу не видела, - растерянно сказала Евдокия Петровна. Адвокат преувеличенно удивился:

- Как же так? Пил, пил и не напивался?

- Да не пил он. Если выпьет грамм сто на праз­дник, так это и не питье...

Аля глядела на мать злыми, прямо прожигающими глазами. И Евдокия Петровна смешалась, закончила скороговоркой:

- А вообще-то я, может, чего и, путаю... Вы у Алечки спросите, она лучше помнит.

- У меня все, - сказал адвокат и чуть заметно улыбнулся Валентину.

...Алик спал на диванчике в коридоре, положив голову на колени старушке соседке. Кругом ходили невеселые озабоченные люди - веселых в суде не увидишь.

...Судья стоя объявил:

- Оглашается решение... Именем Российской Со­ветской Федеративной Социалистической Республики народный суд в составе председательствующего Де­мидова, народных заседателей Ларионовой и Крячко, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по иску Ненарокова к Ненароковой об отобрании ребен­ка Алексея четырех лет, установил: ответчица, про­живающая вместе со своей матерью, бабушкой ребен­ка, материально обеспечена и не стеснена жилой пло­щадью. Оснований для отобрания у нее ребенка нет... Руководствуясь статьей двести третьей ГПК РСФСР и на основании статьи пятьдесят пятой КОБС РСФСР,

суд решил: в иске Ненарокову Валентину Георгиевичу отказать...

В опустевшей комнате адвокат утешал Ненароко ва:

- А я вас предупреждал... Закон-то предусматри­вает равные права обоих родителей. Но на практике... Вы летчик, вы ж действительно не можете сидеть с ним весь день... А допустим, женитесь. Какая гаран­тия, Что новая жена будет к нему хорошо относить­ся?.. А там мать, бабушка. Конечно, мать стерва, но все-таки... Вот то, что она вам свиданий с сыном не хочет давать, - это, разумеется...

Он замолчал, заметив вдруг, что Ненароков его не слушает: сидит с совершенно серым больным лицом, бессмысленно складывая и снова разворачивая судеб­ную повестку.

Аля нарочно ждала, пока Валентин выйдет из зда­ния суда. Ей хотелось, чтоб он видел, как она увезет Алика. Дождавшись своего бывшего мужа, Аля с сы­ном на руках медленно пошла к автобусу. Мальчик, одетый в самое нарядное, не понимал, конечно, что происходит.

- Па! Па! - кричал он и махал рукой отцу. Ненароков не обернулся. Наоборот, ускорил шаги,

почти побежал, чтобы не броситься к сыну, не сделать какую-нибудь непоправимую глупость...

СПАСИТЕ ЖЕНЩИН И ДЕТЕЙ

Игорь. Скворцов сидел у себя в комнате и, оттопы­рив губы, паял какую-то схему маленьким паяльни­ком. Раздался звонок, Игорь побежал открывать.

Но за дверью стояла не Тамара, а хрупкая и очень хорошенькая женщина с легким чемоданом. Лицо у Игоря вытянулось.

- Ты откуда взялась? - сказал он вместо "здрав­ствуй".

- Из Ленинграда, естественно. Но ты мне, кажет­ся, не рад?

- Почему не рад? Рад.

- Ну так не скрывай свою радость, возьми у меня чемодан.

...Приезжая, скинув сапоги и забравшись с ногами в кресло, рассказывала:

- Я без звонка, потому что проездом. Три часа до поезда... Но не зайти я просто не могла... Тебе-то, конечно, все равно, за три года одна открытка, а я не так устроена. Я решила: хотя бы между вокзалами, но я его увижу...

- А ты не опоздаешь? - заботливо спросил Игорь.

- Я же тебе сказала: до поезда три часа... Обожди. Что вообще происходит? К тебе должны прийти?

-- Да... То есть нет, но может быть... Понимаешь, Нонка, кое-что действительно происходит.

-, У тебя завелась возлюбленная? - спросила Нонна дрогнувшим голосом. Игорь хрустнул костяш­ками пальцев.

- Заводятся тараканы, а возлюбленная... Но в общем да.

Тогда Нонна тихо заплакала.

- Не обращай внимания. Я сейчас умоюсь и пой­ду...

Игорю стало ее жалко. Он сел рядом, обнял ее за плечи, поцеловал.

- Ну брось. Ну хватит... Не надо... Кофе выпьешь?

- Скажи, ты правда хочешь, чтоб я осталась?

- Правда, правда. Но только, Нонна, я честно говорю: это будет наше прощание... - Он пошел на кухню. - Если будут звонить, не бери трубку...

...Дверной звонок звонил настойчиво и угрожающе.

Игорь на цыпочках подкрался к дверному глазку, глянул. Конечно, перед его дверью стояла Тамара. Игорь затаился в маленькой прихожей, боялся даже вздохнуть... И вдруг из комнаты грянула громчайшая музыка. Игорь' подпрыгнул на месте, как заяц от выстрела... Делать было нечего, пришлось открыть дверь.

--- Ты спал? - спросила, улыбаясь, Тамара.

- Нет.

- Что-нибудь случилось?

- Да.

Когда они вошли в комнату, Тамара сразу поняла, что именно случилось: на тахте сидела Нонна с рас­пущенными волосами и притопывала ногой в такт музыке.

- Зачем вы надели мои тапочки? - спросила Та­мара у Нонны ледяным голосом.

- Пожалуйста, возьмите, - отвечала Нонна. - Они мне на три размера велики... Игорь, я пойду. Мне здесь больше делать нечего.

- Ну правильно, - хмуро отозвался Игорь. - Все, что могла, ты уже сделала.

Пока соперница торопливо запихивала в сумку свое имущество - пудреницу, расческу, зажигал­ку, - Тамара стояла, не трогаясь с места. Но как только за Нонной захлопнулась дверь, Тамара тоже пошла из комнаты. Игорь загородил ей дорогу.

- Ты куда?

- Куда? А тебе непонятно?

И тут девушка не выдержала. Она размахнулась, чтобы влепить Игорю пощечину, но он легко перехва­тил ее руку.

- Постой, я объясню...

- Сволочь! Сволочь! Какая ты сволочь... Пусти немедленно!

- Но мы же договорились! - жалобно закричал он. - Никаких обязательств, полная независимость.

а"

Ты ж сама говорила: я все понимаю, я тоже так думаю, я современная женщина!

- Дурак! Идиот! Я тогда все, что угодно, сказала бы... Я говорила то, что ты хотел слышать! Мне так хотелось тебе понравиться... Эх ты, у тебя столько женщин было, и все равно ты ничего не понял. Что бы мы ни говорили, внутри все мы одинаковые: все хотим замуж, хотим детей, хотим чтобы рядом был -один, только один - и был навсегда!.. Да на что мне независимость, на что мне современность? Я-то ведь тебе изменять не собиралась!

- Пришла случайно старая знакомая, за пластин­кой, - вставил наконец свое слово Игорь. - А ты подняла скандал, как истеричка, как базарная баба!

- А я и есть истеричка. Потому что я тебя люблю. Это тебе легко быть спокойным - тебе ведь все рав­но, есть я, нет меня... Ну ладно, я даже рада. Лучше вовремя оторвать, пока не приросла всей кожей, мя­сом...

- А уж как я рад, ты себе и представить не можешь, - сказал Игорь сдавленным голосом.

Не глядя на него, Тамара вышла из комнаты. А Игорь лег на диван и нарочно громко запустил му­зыку.

Ненароков сидел в гостях у своей бывшей жены. То есть Али в комнате, собственно, не было - Ва­лентин разговаривал со своей бывшей тещей.

- Усть-Каменогорск? - удивилась Евдокия Пет­ровна. - Это где ж такое?

- Северный Казахстан... Работа как работа. Почти как здесь... Вот отгулы накопились, я и приехал. Так захотелось посмотреть на него - сказать не могу.

- А он ведь в садике? Только к шести вернется, - виновато сказала Евдокия Петровна. Валентин огор­чился:

- Зачем же вы его в садик: Вздохнув, теща позвала:

- Алечка! Может, выйдешь все-таки?

- У меня голова болит, - ответил злой голос из другой комнаты. Валентин встал, прошелся из угла в угол.

- Евдокия Петровна, как же вы-то не повлияли? Нельзя ему в садике... Он заикается, ему там очень плохо будет.

Тут из-за двери появилась Аля.

- Хуже, чем с тобой, ему нигде не будет, - ска­зала она едко. - И нет у меня возможности его дома держать. Ты нас бросил, а мама болеет.

Ненароков подумал вдруг, что время вернулось на­зад: вот он в своей комнате, рядом жена, он с ней ругается - все по-старому. Но комната была уже другая: не его, а какая-то женская, и Аля давно перестала быть его женой, и ругалась она с ним теперь иначе: холодно и надменно, как с чужим.

- Ладно. Раз уж приехал, то увидишь Алика. Но только на полчаса и в нашем с мамой присутствии...

У Ненарокова даже тубы затряслись от обиды.

- Но почему полчаса? Почему при вас? Я ведь не в колонию приехал к преступнику малолетнему?

- А чтоб ты его против нас не настраивал!