– Никто из экспертов не возьмет на себя ответственность категорично утверждать авторство художника. За это можно башки лишиться.
Вон Таньку Коровко в лес не раз вывозили крутые пацаны.
Напишет в экспертизе Айвазовский, по просьбе продавца картины.
А покупатель поллимона и отвалит. Клиент верит. А как не верить! Она ж не в ЖЕКе работает. А в центре экспертизы. Уважаемая организация при Министерстве культуры. А потом при более детальной экспертизе выясняется, что это фальшак.
Над хозяином картины пацаны потешаются, пальцем показывают. Фуфло за полмиллиона на стену повесил!
Что ему делать? Он Таньку в лес.
А она овцой прикидывается. Мол, экспертиза показала…, стилистические и технико-технологические признаки…
И всякий бред ему вешает.
Короче, целая наука на них работает. Да, вот только научная база у нас хромает. Устарела. Денег нет на новую. В Москву, мол, ее надо везти. В Третьяковку. Там и база новей. И эксперты лучше.
Таньку отпускают. Вроде, не виновата, искренне говорит.
Правда, бабла она вернула немерено. Она на работе сколько раз ночевала! Добро, что у них охрана конкретная. Боялась из кабинета высунуться.
Теперь от нее редко дождешься категоричного утверждения, что это Репин, Врубель, Васнецов!
Поэтому, в заключение экспертизы все расплывчато: "с большой долей вероятности, предположительно, не исключена возможность авторства…"
Теперь все понятно? – закончил ликбез по искусствоведению Юрка Степаненко.
– Как она к тебе попала? Клиент обязательно спросит историю происхождения полотна.
– Это фантастика! Но об этом нельзя никому говорить. Легенду можно придумать обычную. Валялась на чердаке. Еще с прабабкиных времен.
А на самом деле мне ее за долг в 2 тысячи долларов отдал партнер. Эдик. Сказал, что картина стоит больше двушки. Что я в накладе не буду.
Я решил проверить. Отнес ее в центр экспертизы.
А через несколько дней эксперт мне говорит: "Держитесь за стул. У вас в руках сам Илья Репин!"
Я, действительно, чуть не упал тогда. А когда Эдик узнал, что отдал за 2 штуки мне Репина, то потребовал картину назад.
Я, естественно, не согласился. Тогда он стал предлагать мне 25 тысяч зелени за нее. Я отказался. Не каждый день в руки попадает Репин!
Эдик занервничал и пригрозил, что я картину не сумею продать. Он позаботится создать ей такую репутацию в кругу коллекционеров, что у них охота пропадет даже смотреть в ее сторону. Что он и сделал.
В Киеве картина засвечена. Я ее уже полтора года продаю. Все бесполезно. Эдик постарался. Теперь все считают, что картина ворованная. Ни один уважающий себя коллекционер не купит ворованную вещь.
– Что за дамочка на картине?
– Это портрет дочери Репина Веры Ильиничны. Ей тут уже за сорок. Видишь, какая злая. С характером барышня была! Она не принимала власть большевиков. Последние годы жизни Репин вместе с дочерью жили на своей даче в Куоколо, в Финляндии, вдали от родины.
– Цена?
100 тысяч долларов.
– А чего так мало? Репин, вроде, стоит на аукционах несколько сотен тысяч.
– То на аукционах! Мне и 100 тысяч хватит! Лишь бы быстрее. Без этой возни.
Поэтому не накручивай ничего. Я тебе дам 10 процентов. Но, если все же получится больше денег взять, то все, что сверху, пополам.
Ты Сашке все-таки передай эти документы. Пусть займется. Я думаю, это не женское дело – картины продавать.
– Напрасно ты так. Твой Репин – это мелочи жизни! Я уже имею опыт серьезных продаж.
– И чего ты продала?
– Рефсекцию тихоокеанской селедки… э… семь вагонов водки. Грузовик фальшивого коньяка. Шкуру уссурийского тигра. Немецкий танк "Тигр". Неограненные алмазы 12 штук, – начинаю я вспоминать коммерческие подвиги моего мужа и его коллег.
– А я думал, что это все твой Сашка!
– Нет. Что ты! Он мне только помогал.
– Да?… – неуверенно тянет Юрка. – Ну, тогда давай. Дерзай. Жду звонка. Все. Пока.
– Пока.
Ну, вот! Наделала синица славы! Оптимизм мой угас.
Ни одного клиента на Репина у меня, конечно, не было. Опыта подобных продаж тоже. Хотя, навыки маркетинга есть, пожалуй, у большинства гомо-сапиенс. Тогда какая разница, что продавать! Мешок картошки или Репина! Формула одна! Товар – деньги!
Репин из Чугуева. Значит, Харьковский музей. А вдруг? За какую цену им предложить? Музеи у нас, известно, нищие. И как же мне представиться?
Звоню по справочной в художественный музей города Харькова. Директору. Дама с приятным голосом берет трубку.
– День добрый! Вас беспокоят из Киева. Меня зовут Мария. Я хочу вам предложить картину Репина "Портрет дочери Веры Ильиничны".
– Правда? У вас Репин! А документы откуда?
– Из центра экспертизы Киева.
– Сколько стоит?
– Сто сорок тысяч долларов. Всего.
На том конце провода повисло молчание. Мне казалось, что сейчас директриса со злостью бросит трубку.
– Это небольшие деньги для художника такого класса, как Репин, – отчаянно заполняю я паузу. В Москве такая картина стоила бы в три раза больше. Репин ваш земляк. И было бы классно, если бы у вас в музее было творение этого автора.
– Классно, то классно! Я соображаю, где денег взять. Впрочем, наш губернатор, человек прогрессивный. Я думаю, он бросит клич по области. Найдем меценатов.
Я затаила дыхание. Оптимизм директрисы меня окрылил. Ее слова лились, как бальзам и елей на мою израненную душу.
– Але! Мария! Куда вы делись?
– Я здесь. Слушаю о вашем прогрессивном губернаторе. Умница, какой! Я готова привезти картину вам, в Харьков. Завтра!
– Договорились. Ждем.
Я кладу трубку и кричу на всю квартиру "Ура!" Голуби над головой мигом перестают ворковать.
Сто сорок тысяч долларов! 100 – законных Юрке! 40 делим пополам. Мне 20 тысяч долларов! Моя душа ликует!
Я докажу тому же мужу, что не умерла с голоду. После того, как он меня бросил.
Зимой. С двумя детьми. Без копейки денег. Докажу, что я смогла не только выжить, но и построить апартаменты.
Набираю Юрку Степаненко.
– Юра! Привет!
Пакуй картину и летим в Харьков. Покупатель там. Он хочет работу живьем видеть. Я уже договорилась. Нас ждут.
– Твой депутат живет в Харькове?
– Нет, депутат здесь. Но, он отказался от картины. Портрет его не интересует. Только пейзажи, – хитрю я, спасая свой имидж непревзойденного продавца шедевров. Картину везем в музей.
И я в цветах и красках рассказываю Юрке свой разговор с директрисой, раскрывая перед ним все карты.
– Это сколько надо за бензин денег выкинуть, – начинает канючить Юрка. – А вдруг они ее не возьмут? Откуда у них бабло?
– Ну, ты заладил! Картину по любому надо показывать. Живьем. По е-мелу ее не продашь. У нас нет другого выхода. Едем!
– Ну, хорошо. Я тебе перезвоню.
Я готова к путешествию в Харьков, такому приятному и многообещающему.
Настроение шикарное. Я верю, что музей купит картину. И уже прикидываю, как я распоряжусь деньгами, падающими с неба на мою голову.
Куплю весь стройматериал на крышу. Стены обобью доской. Сосновой, например! Все только натуральное! Проведу сантехнику.
А против голубей куплю ученого ястреба.
Конечно, сначала заполню холодильник. Оказывается, тема продуктов питания может быть самой актуальной.
И как этого я раньше не знала. Порхала по жизни, как та стрекоза. Еда попадала в дом вместе с приходом мужа.
Мой муж… Его у меня больше нет. Его украли, увели, как бычка за веревочку.
Все! Хватит сопли жевать! Я молодая, здоровая, голова на плечах есть.
А как тысячи других женщин? Добиваются успехов, шикарно выглядят. Ездят на иномарках. И не зависят от граждан мужского пола.
Пробьемся! Не дрейфь, Мария! Продам Репина. Заработаю денег. И забуду мужа – предателя.
Стану молодой и здоровой. Преображусь. Это будет моя месть мужу.
Я беру в руки синюю лейку и щедро поливаю финик по имени Бычок.
Завтра в 7 утра я еду в Харьков! Моя жизнь изменится!
Юрка звонит в тот момент, когда я уже выхожу из подъезда.
– Короче, никуда не едем. Музей отказался. Хорошо, что я им позвонил. А то бы поперлись в такую даль! Все. Пока. А то у меня деньги кончаются.
Представьте дамочку, нарезающую круги вокруг шестнадцатиэтажного дома. Нет, не в шортах и майке! В юбке до колен с разрезом сзади, белой блузе в кружевах и сумкой в руках.
Мне надо было выпустить пар. Иначе бы я взорвалась, как водородная бомба. Один круг. Другой…
И это рано утром. Когда народ идет на работу. Выгуливают собак.
Разумеется, пара нервных шавок с отчаянным лаем ринулась за мной, придав мне только скорость. Сзади послышался крик и улюлюканье.
Обернувшись, я вижу летящего на меня пятнистого поросенка в наморднике. А следом, пытаясь обогнать животное, несется мужчина. Он дико орет: "стоять!"
Я резко останавливаюсь. Поросенок проскакивает мимо. Мужчина налетает на меня, сбивает с ног. Мы падаем на пол.
Вдруг я чувствую на своем запястье холодное прикосновение и щелчок.
А дальше, как во сне. Меня запихивают в милицейский "ланос" и везут в районное отделение милиции.
Мужчина с поросенком на поводке, оказавшимся при более внимательном рассмотрении молодым бультерьером, растерянно глядит мне в след.
У меня нет ни сил, ни желания что – либо говорить. Рядом с обеих сторон сидят стражи правопорядка.
– Фамилия. Имя. Отчество, – радостно глядя на меня прозрачными глазами, начинает допрос лейтенант милиции. Прямо в машине.
– Я достаю паспорт, с пропиской.
– Что вы делали в 7 утра у кафе "Наливайка"?
– Пробегала мимо.
– Куда вы дели 2 ящика водки "Хортица"?
– И в глаза не видела.
– Где ваши сообщники? Их фамилия? Адрес?
Утомившись от бега и успокоившись, я смотрела на весь этот театр абсурда совершенно равнодушно.
Для меня страшнее был облом с Репиным, а не милиция, схватившая меня по глупому недоразумению.
Милицию родную, как законопослушная гражданка, я никогда не боялась.
И хорошо их знала, со времен моей репортерской юности. С их вечной проблемой: зарплата, бензин, раздолбанные автомобили.
В милиции я не видела врага, скорее они вызывали у меня сочувствие.
– Ваши сообщники? Их адрес? Фамилия? – канючил лейтенант.
– Так, мальчишечки, мне все надоело, опомнилась я, лучше назовите свои фамилии. Вы глубоко ошиблись, приняв меня за кого– то.
Сейчас приедем в РОВД, зайдем к Степану Петровичу Шевченко, и он вам благодарность выпишет по полной программе. За бдительность.
Мальчишечки в погонах переглянулись.
– А зачем вы тогда убегали? От кого? – не сдавался милиционер.
– Ни от кого! Хочу и бегу. Кто запретит?
– Почему же в таком виде, Мария Михайловна? Не спортивном?
– Покажите мне статью Закона, где запрещено по городу бегать в юбке. А что кафе обворовали? Когда?
– Да, вот поступила ориентировка, – неохотно сказам лейтенант, – а тут вы бежите, а следом за вами гонятся… с собаками.
Мы долго не препирались. Менты развернули "ланос" и он, дребезжа и поскрипывая, довез меня до забора моего дома. Я поблагодарила милицию за спасение от зубов бультерьера.
Усталая я бреду к дому. Подымаю голову и вижу голубей, хищно кружащих над моей крышей. Говорят, что дом – моя крепость! Я на собственной шкуре ощущаю это 20 числа каждого месяца, когда не могу попасть к себе в собственную квартиру, купленную за свои же деньги.
Дядя Петя, наш дворник, вооруженный списком должников и самодельным, в желто-блакитную полоску шлагбаумом, в эти критические для многих жильцов дни выполняет функции вышибалы.
У калитки перед высоким металлическим забором, которым окружена наша голубая шестнадцатиэтажка на Позняках, собирается большая группа жильцов. Их дядя Петя не пускает домой.
За долги по коммунальным услугам. Абсурд.
Не пущать жильцов домой – таково гениальное решение председателя правления нашего многоквартирного дома Гоши Хомейко, которого мы несколько лет назад выбрали себе на голову.
Хорошо, если дело происходит летом! На этот случай Хомейко придумал гениальное решение – закупил китайские раскладушки, за счет жильцов, которые добросовестно платят.
Возможно, на этих раскладушках, под забором и при свете звездного неба можно поспать до утра. Поразмышлять о бренности жизни и о том, где же найти деньги на уплату долга.
А если это сталось зимой? Хомейко и на этот фарс-мажор нашел выход. В одной комнате трехкомнатной квартиры, в которой находится наше правление, он расставил те же раскладушки. И даже позволил жильцам пользоваться электрочайником.
Жильцы, конечно, не довольны. Но, никто до сих пор милицию на Хомейко, с его противоправными действиями, не вызвал.
Кому хочется связываться!
Кто пошустрее, в этой ситуации нагло работают локтями, прорываясь через кордон.
И не раз деревянный шлагбаум был бит в щепки о спину дяди Пети строптивыми жильцами.
Но Хомейко упорно мастерил новый шлагбаум.
А кто из жильцов не так смел, идут на хитрость, незаметно лезут через забор. Хотя незаметно это сделать сложно. Забор у нас высотой в два метра. И еще не было случая, что б жилец без препятствий перемахнул через него. Обычно, маневры прыгуна заканчиваются плачевно.
Должник по коммунальным платежам, цепляясь за одежду, беспомощно повисает на заборе, потом падает, больно ушибаясь. Или, вообще, застревает на самом остроконечном верху.
Ни туда. Ни сюда. Как собака на заборе! Вы только представьте эту трагическую позу! И, зачастую, следует крик о помощи.
Дядя Петя бежит к несчастному. А в этот момент остальные должники, пользуясь случаем, юркают в калитку и рассыпаются по квартирам.
Вот и сейчас я молча стою у калитки, с группкой таких же нерадивых жильцов. И слушаю привычные в данной ситуации реплики.
– Сколько же можно! Такого самоуправства по всему Киеву не найдешь! Этот Хомейко конченный! Пора уже его переизбрать!
– Ну, переизберем! Где гарантия, что другой лучше будет?
– Я заплатила вчера. Пустите. Платеж, наверное, еще не дошел! – это Светка, моя соседка по лестничной площадке, дергает вышибалу за рукав новой синей спецовки, купленной за деньги совладельцев дома.
– Квитанцию покажи! – дядя Петя неприступен.
– Я дома забыла!
– Тогда стой.
– Вы черствый и бездушный человек.
– Да причем здесь он? Он здесь только исполнитель. Шестерка.
– Кто шестерка? – подбоченился дядя Петя, всем корпусом развернувшись к обидчику.
Я пытаюсь незаметно проскользнуть через калитку, пока Петя увлечен собственной персоны.
– Куда? – бросается ко мне Петя, опуская перед самым носом шлагбаум.
Я пячусь назад.
– Ага! Вечная должница! Приказано тебя особо не пущать!
Будешь куковать под забором! Пока не уплатишь. Ишь, какая! – упивается своей властью дядя Петя.
Тут раздается крик о помощи.
– А-А-А!!!!
На острие металлического ограждения, в позе "собака на заборе" сидит жилец из 24 квартиры. Федор Сидорович, профессор математики.
Не первый раз, между прочим! Ни туда. Ни сюда.
Дядя Петя, преисполненный служебным рвением, галопом рысячит к страдальцу, на помощь. А жильцы тем временем, нырнув в свободную калитку, бросаются к своим подъездам.
Мне хотелось одного – дозвониться до Ларисы Ивановны, директрисы харьковского музея.
– Лариса Ивановна! Это я, Мария! Что случилось? Мы сейчас должны были выехать к вам.
– Ничего не случилось. Мы решили воздержаться от покупки картины. Так, что спасибо вам.
– Но вы же хотели! Может, вас цена не устраивает? Давайте торговаться.
– Хотели. Сейчас не хотим. До свидания, – холодным тоном попрощалась директриса и положила трубку.
Моя яркая мечта о двухуровневой квартире с зеленой террасой и ученым ястребом мгновенно поблекла.
Позже я узнала, что Юрка все – таки возил картину в Харьков. Он сам проговорился. И тут же прикусил язык. Я начала взывать его к совести.
– Ты меня просто кинул! Я нашла тебе клиента. А ты без меня поехал к нему.
На что он невозмутимо ответил.
– Да, ладно тебе! Что ты дергаешься? Все равно же не купили. Я бы с тобой рассчитался! Честно! Лучше ищи новых клиентов.
Юркин поступок только раззадорил меня. Мне захотелось продать картину. Как можно скорее.
Долго не мудрствуя, я нацепила себе на шею картонный плакат "Картина Репина".
Напялила на глаза темные очки, повязала голову косынкой и нарисовалась около Верховной Рады.
Молодой милиционер, с пистолетом в кобуре, засуетился, подозрительно уставясь в мою сторону.
Но, видит око, да зуб неймет!
Я находилась от мента через дорогу. Не его территория!
Зато слуги народа здесь рыскали все время.
Благо, что Юрка был далеко и даже не подозревал, каким диким способом я ищу клиентов.
Мой расчет оправдался. Клиент нашелся быстро.
Он шел по зебре от здания правительства и не сводил с меня глаз. Его внешность показалась мне знакомой, мелькала по телевизору.
Поравнявшись со мной, он нервно схватил в руки мой картонный плакат и заявил.
– Разве такие вещи так делают? Откуда у вас Репин? Вас могла бы забрать милиция.
Честно скажу, в шестисотом Мерседесе я оказалась впервые. За рулем водитель. Рядом охранник. Клиент и я на заднем сидении.
Пялиться в щенячьем восторге на чужую роскошь я, конечно, не стала. Смотрела скромно в окно.
Но, пачку стодолларовых купюр, небрежно засунутых в задний карман сидения, я увидела.
Да! Мужик, что ни говори, венец создания, хозяин жизни!
Клиент между тем внимательно изучал документы и фотографии картины. И чем больше он всматривался в изображение, тем радужнее мысли всплывали в моей голове.
Техэтаж, оббитый пахучей сосновой доской, зеленая терраса на крыше с кипарисами, бассейн…
Клиент не сводил взора с фотографии.
Крупный план картины четко отображал структуру холста, крекелюр, изъеденный шашелем подрамник.
Моя душа ликовала. И уносилась в высоты голубые, в облака барашковые…
– Работа не отторгает. Приятная. Но, фальшивок сейчас много. Надо быть осторожным.
Клиент мельком взглянул на заключение экспертизы.
– Делайте экспертизу и, если автор подтвердится, я с удовольствием приобрету этот портрет в свою коллекцию.
– Так вот же экспертиза!
– Да о чем вы говорите? Еще и Коровко?
Никому не показывайте эту филькину грамоту. Уж лучше вовсе без экспертизы, чем с такой.
– Как же? Это официальное заключение государственного центра экспертизы!
– Эта экспертиза ничего не значит.
– Зачем же тогда существует этот центр? Зачем государству содержать эту контору, если документы, которые она выдает, не имеют никакой силы? Закройте эту шарашку. Вы, кажется, депутат? Зачем людям голову морочить?
– Ну, почему! Эти специалисты нужны, – ухмыльнулся клиент.
Если речь идет о подарочном варианте. Имениннику дарят картину, а к ней паспорт. Приятно. Он вешает подарок на стену. И любуется.