- Что оставалось делать бедняге Лакатошу? - закончил Бальцар свои объяснения. - В роте мальчишку оставить нельзя, поэтому мы взяли его на время сюда, в санчасть, пока что-нибудь не придумаем. Но придумать еще ничего не удалось. А он у нас здесь под присмотром, и неплохим.
Майор Кноблох нашел решение сразу.
- Ребенок имеет отношение к вашей роте, вот и делайте с ним что хотите, - твердо сказал он мне. - Но здесь он не может оставаться больше ни минуты.
Даже мысль о том, что маленький Лакатош будет днем у меня в кабинете, а ночью в нашей комнатке в общежитии, пугала меня.
- Товарищ майор, думаю, что вы со мной согласитесь, - начал я, по моему мнению, весьма расчетливо, - надо бы дать свободнику Лакатошу увольнительную, пусть съездит с малышом домой и попросит родственников приглядеть за ним.
- Прикажите вызвать сюда Лакатоша, - решил начальник штаба. - Надо сейчас же все сделать.
Доктор Бальцар бросился к телефону.
Через минуту свободник Лакатош предстал перед нами весь в поту. Едва мальчик заметил его, как сразу же закричал "папа" и рванулся к нему. Тем самым он помешал отцу поприветствовать начальство согласно уставу.
Все в этой сцене противоречило армейским нормам, и я с ужасом думал, что же скажет майор Кноблох.
Он произнес всего лишь одну фразу - приказал свободнику Лакатошу потом зайти к нему. После этого он вышел из комнаты, хлопнув дверью.
- Так как? - поинтересовался я после его ухода у Лакатоша, имея в виду его изнуренный вид.
Он понял, что меня интересует, и ответил:
- Прошел все препятствия на "отлично". Но чего мне это стоило?..
Я объяснил ему, что ребенок не может находиться ни в санчасти, ни в роте, и потому его нужно как можно скорее отвезти домой.
- Не получится, - ответил он. - У меня нет никого, кому бы я мог оставить Дежо.
- Это ваше дело, - бросил я, не собираясь обсуждать с ним этот вопрос. - Армия - не детский уголок.
С этими словами я направился к выходу. Десятник доктор Бальцар догнал меня сразу за дверями.
- Товарищ поручик, не в наших интересах поднимать из-за этого случая шум. Малыш из вашего батальона. Надо постараться сделать так, чтобы в полку об этом не знали. Если будет молчать батальон, то санчасть тоже не проговорится.
- Если я вас правильно понял, такое предложение мне нужно сделать майору Кноблоху?
Доктор согласно кивнул.
- Нет уж, увольте, я с таким предложением к нему не пойду!
Вскоре после того, как мы расстались с доктором, в моем кабинете зазвонил телефон. Майор Кноблох сказал, что свободник Лакатош никакой увольнительной не получит и что я должен его надлежащим образом наказать.
- Все это свидетельствует о том, что порядка в роте нет, - добавил он.
- А что прикажете делать с малышом? - спросил я, не надеясь на ответ.
- Нашлась женщина, которая за ним присмотрит. Лакатош согласился и уже отвел парня к ней.
Продолжать разговор со мной он не собирался и повесил трубку. Во время обеда я подошел к свободнику Лакатошу, чтобы узнать подробности. Он сообщил мне, что все устроилось и маленький Дежо теперь в надежных руках.
В столовой я увидел десятника Пилначека.
- С утра никак не приду в себя! - бросил я ему язвительно.
- Я тоже, товарищ поручик. - Он сразу понял, о чем пойдет речь, но проговорил эти слова таким расстроенным тоном, что мне и в голову не пришло расценить это как дерзость. - Я не спортсмен. Самое большее, на что я способен, это бросить тень или метнуть взгляд.
- Я сделаю из вас спортсмена. Может быть, даже республиканского масштаба, - заявил я и решительно направился к выходу. Даже, наверное, слишком решительно, потому что почувствовал боль в спине.
"И из себя тоже", - добавил я, но этого уже никто не слышал.
Глава 12
Свободник Малечек в положенное время в казарму не вернулся, а вскоре пришло сообщение, что командир должен забрать его с пльзеньской гарнизонной гауптвахты.
Разумеется, сообщил мне об этом майор Кноблох.
- Практика - это наивысший критерий истины, - не преминул добавить он. - Отвечать будете вы. Уж я постараюсь доставить вам такое удовольствие.
Я попросил у командира батальона машину. Он заявил, что мне следовало бы взять такси и оплатить его из своего кармана, но в конце концов машину все же дал.
Пльзеньская гарнизонная гауптвахта не слишком уютна, да так оно и должно быть, ведь уютная гауптвахта вряд ли могла бы выполнить свою воспитательную функцию в полной мере.
Свободник Малечек был без ремня, шнурков и галстука.
- Ну что, здорово тебе досталось? - спросил я, как только меня проводили к нему.
- Здорово, - кивнул он.
Позже выяснилось, что он изрядно преувеличивал. Три пощечины еще никому никогда не причиняли особого вреда.
- Так пойдемте, Малечек, у нас лучше стряпают, - позвал я его, направляясь к выходу. - Все остальное уладим дома.
Уйти оттуда оказалось не таким простым делом. Прошло немало времени, прежде чем мы получили галстук, ремень и шнурки, а в запечатанном конверте - бумагу с описанием проступка Малечека.
Мне оставалось задать ему еще один вопрос.
- Ну как, уладил свое дело? - спросил я, когда мы покинули здание гауптвахты.
Вместо ответа он спросил меня, не раздумал ли я еще быть у него свидетелем. Я ответил, что никогда не беру назад своего слова.
Это его растрогало, но он постарался скрыть свои чувства от водителя, чем еще больше расположил меня к себе, так как опыт давно научил меня, что от водителя нужно тщательно скрывать всякие эмоции.
Нашу гарнизонную гауптвахту Малечек воспринял почти с таким же удовольствием, как если бы это была комнатка его крановщицы.
- Я позабочусь, чтобы вам вовремя принесли ужин, - успел сказать я ему, прежде чем начальник караула повернул за ним ключ в замке.
- Я не голоден, - ответил он.
В этом я и не сомневался. По пути в гарнизон мы зашли в придорожное кафе, там я заказал гуляш. Для себя, Малечека и водителя. Это обошлось мне в шестьдесят крон, и самой крупной статьей этих расходов была стоимость апельсинового сока для водителя, так как, кроме пива и сока, у них никакого питья не нашлось.
Через несколько дней меня пригласили на заседание полкового комитета ССМ. Сразу же все стало ясно - меня ждет нагоняй за Малечека. За то, что дал ему увольнительную за пределы города, хотя и должен был предвидеть, что без инцидента с соперником дело не обойдется. Может быть, припомнят и сынишку Лакатоша.
Меня не мог ввести в заблуждение тот факт, что пункт повестки дня, для обсуждения которого я был приглашен, звучал совершенно невинно: "О выполнении социалистических обязательств в первой роте".
Готовый к самому худшему, я ждал в коридоре своей очереди. Когда меня пригласили войти, я окинул взглядом присутствующих. Кроме членов полкового комитета здесь находились председатель организации ССМ моей роты десятник Метелка, будущий инженер-химик, командир батальона надпоручик Матрас и его заместитель по политической части поручик Влчек. Я напрасно искал глазами майора Кноблоха. Мне не верилось, что он упустит случай посмотреть и послушать, как меня проработают и взгреют и по линии ССМ. Потом мне пришло в голову, что им мое прегрешение настолько ясно, что в присутствии начальника штаба просто нет необходимости.
Я извлек из заднего кармана брюк свою секретную, довольно потрепанную записную книжку, положил перед собой и приготовился докладывать. Председатель поздоровался со мной, однако слова мне не дал. Он рассказал все сам. Сообщил, что штаб батальона при помощи полкового комитета ССМ проверил, как моя рота выполняет социалистические обязательства. Затем привел различные цифры, а я, хотя и хорошо знал их, внимательно слушал. Произнесенные человеком не из моей роты, они звучали весьма впечатляюще. Я ждал, когда же раздастся обычное в таких случаях "но", за которым последует перечисление недостатков, ошибок и просчетов.
Вместо этого председатель отметил, что успехи подразделения были достигнуты в основном благодаря деятельности командира и той помощи, которую ему оказывает в работе организация ССМ. Он закончил свое выступление без какого-либо "но" и предложил присутствующим начать обсуждение.
Слово взял командир батальона надпоручик Матрас. Он отметил, что я добросовестно выполняю обязанности командира роты и что солдаты в целом меня любят. Мне не очень понравилось это "в целом". Потом появилось и долгожданное "но". По его словам, я составляю себе представление о людях на основании первого впечатления, имею склонность фамильярничать с солдатами и иногда принимаю необдуманные решения. Мне надо улучшить индивидуальную работу с людьми (в этот момент я вспомнил, майора Кноблоха), я не должен делить людей на умных и глупых. Мне необходимо избавиться от предвзятого отношения к старшим по возрасту офицерам. Они много делают для подразделения, и мне есть чему у них поучиться.
"Опять Кноблох", - отметил я про себя.
Затем поднял руку десятник Метелка и то же самое, только в других выражениях, сказал о моих положительных сторонах. Недостатки он опустил.
Последним выступил поручик Влчек.
- Наивысший критерий истины - это практика, - начал он. - А практика дала ряд доказательств того, что рота у Гоушки неплохая. Командир ее тоже хороший. Отлично работает и организация ССМ. - Помолчав минуту, он продолжил: - В последнее время много говорят о проступке свободника Малечека. Ему дали увольнительную, чтобы он выяснил отношения со своей девушкой. Это было правильное решение командира роты. А вот то, что Малечек попытался урегулировать отношения с соперником с помощью кулаков, никуда не годится. Но командир роты здесь ни при чем. И роту ругать за это мы не можем. Практика действительно главный критерий истины, но только в целом, в своих конечных результатах, тогда как отдельные случайности сущность истины не выражают. И в этом ошибается даже такой опытный товарищ, как майор Кноблох.
После выступления Влчека было принято решение, в котором перед организацией ССМ моей роты был поставлен ряд задач.
По дороге из здания штаба ко мне присоединился Метелка.
- Вы согласны с той характеристикой, какую мне дал командир батальона? - спросил я.
- Я согласен с тем, что было сказано положительного… Что касается недостатков, которые высказал в ваш адрес командир батальона, то у меня есть возражения.
- Недостатки он преувеличил, не так ли?
- Не преувеличил. Их у вас гораздо больше, но зачем о них распространяться на комитете?
- Зайдемте ко мне в общежитие, там поговорим, - пригласил я его.
- Вас критиковали за фамильярные отношения с подчиненными, и вы должны извлечь из этого урок. А в общежитие, извините, мне идти не хочется.
Я не настаивал.
Пришла пора расстаться, но я догадывался, что Метелка хочет мне еще что-то сказать. Однако пойти со мной он отказывался наотрез.
- Так выкладывайте, что у вас там, - предложил я, когда мы уже подавали друг другу руки.
- Продавщица из "Армы" взъелась на нашу роту. Дает нам только несвежие вафли и теплый лимонад. Хороших сигарет для нас у нее никогда нет. И это все из-за вас. Вам следовало бы уделять ей больше внимания. Хотя бы иногда улыбаться.
- Завтра я поглажу ее по руке, - заявил я. - Будет откладывать для вас сухие хорошие сигареты, а может, и венгерскую колбасу.
- Гладить ее не обязательно. Не забывайте, что вас критиковали за поспешные решения. Достаточно будет ласкового слова и доброй улыбки, - предостерег он меня.
Утром, покупая зубную пасту, я одарил продавщицу из "Армы" такой улыбкой, на какую только был способен. (До этого я несколько минут упражнялся перед зеркалом.) Она предложила мне блок хороших сигарет.
Вот так солдаты моей роты получили абсолютное преимущество при покупке товаров. Однако пользоваться такими благами нам пришлось недолго. На продавщицу стали жаловаться другие роты. Расследование, естественно, поручили майору Кноблоху.
Он подошел к этому по-научному, собрал все необходимые сведения. Выяснилось, что за неделю она продала тридцать блоков хороших сигарет, хотя служащие части не имели ни малейшего представления о том, что они есть в магазине. Естественно, за исключением солдат моей роты.
Девушку пригласили в партком и попросили дать объяснения. Но не тут-то было. В парткоме настаивали, и тогда она заявила, что отдает предпочтение солдатам той роты, в которой все взводы приняли обязательство быть отличными. И баста…
Задачу погладить девушку по руке взял на себя совершенно добровольно десятник Метелка. Так что солдаты моей роты продолжали пользоваться предпочтением в "Арме".
Когда свободника Малечека отпустили с гауптвахты, он счел нужным зайти в первую очередь ко мне.
- По моей вине у вас вышла неприятность, - полувопросительно заметил он.
- Вы ни в чем не виноваты.
- Я рад, что это так, - вздохнул он с облегчением и попросил у меня увольнительную на воскресенье. - Ко мне приедет крановщица.
- Знаю, - кивнул я, - девушка из качественной стали.
Глава 13
- Давай куда-нибудь сходим. Развлечемся. Нельзя жить как волк-одиночка, хотя и живешь во Влкове, - сказал в воскресенье Прушек.
- Не имею ни малейшего желания развлекаться, - ответил я. - Меня мучает разрыв с Юцкой. Но я не намерен так быстро сдаваться.
- А вот она, наверное, решила, что с тобой все кончено, - заметил он.
- Я-то знаю, в чем здесь дело, - сказал я. - Ей одного письма с извинением за то, что я тогда переборщил, мало. Хочет получить по крайней мере, три. Но пусть подождет, у меня тоже гордость есть.
- Правильно делаешь, - рассудил Прушек. - Мужчине не следует унижаться даже перед женщиной. Так как? Пойдем?
- Только ради тебя, - покорно согласился я. - А куда?
- Предоставь все мне, - таинственно проговорил он.
Раздался стук в дверь, такой тихий, что я едва расслышал его. В комнату вошел старый Яндачек.
- Товарища поручика Гоушека ждет на улице девушка, - сообщил он и незаметно оглядел комнату, чтобы удостовериться, все ли здесь в порядке.
"Юцка приехала! - подпрыгнул я, как будто меня укололи. - Золотая моя, перестала упрямиться!" Я ринулся из комнаты.
- Только не в тренировочном костюме, на улице холодно, - остановил меня Яндачек.
Я оделся быстрее, чем одеваюсь по тревоге.
Однако как только я увидел девичью фигурку, моя радость сменилась разочарованием. А потом даже страхом. Это была моя сестра.
- Что случилось, Эва? Что-нибудь с нашими? - с испугом спросил я, хотя сразу сообразил, что причина приезда кроется в другом.
- Нет, все в порядке, - успокоила она меня. - Все по-старому. Папа опять бегает по утрам. Ему наплевать, что соседи подшучивают над ним.
- Стало быть, если и есть у кого-то непорядок, так это у тебя, да? И дело это такое, что ни к отцу, ни к матери ты обратиться не можешь; верно?
Она кивнула:
- Речь пойдет о том парне, с которым я тогда стояла у входной двери, помнишь? Его зовут Вилем.
- Вилем, - задумчиво проговорил я. - И сколько же ему лет?
- Восемнадцать.
- Так, самое время, - проговорил я с иронией.
- Да, самое время, - согласилась она, не заметив этого. - Я ждала, что ты в субботу приедешь домой, но ты не приехал, и я вынуждена была отправиться к тебе. Это действительно уже невозможно откладывать.
- А теперь я должен осторожно подготовить к этому родителей, не так ли?
Она непонимающе посмотрела на меня, но постепенно смысл сказанного стал доходить до нее. Поняв, наконец, что я имел в виду, она громко рассмеялась:
- Нет, Ирка! Это совсем другое.
- Слушай, не загадывай мне загадки, - оборвал я ее смех.
- Не могли бы мы пойти куда-нибудь в другое место? У меня замерзли ноги, и потом… я очень голодна. Я сегодня встала в четыре часа утра.
Было как раз обеденное время. Когда мы в кафе "Слунце" после супа ждали второе, я не выдержал:
- Так скажи же, наконец, о чем идет речь?
- Скоро Вилема должны призвать в армию, - ответила она после непродолжительного молчания. - Мне нужна твоя помощь. Ведь родственники обязаны помогать друг другу, правда?
Я сосчитал в уме до пяти, потом глубоко вздохнул и ответил как можно тверже:
- В этом, Эва, на меня не рассчитывай. Пусть твой Вилем идет в армию и как следует послужит. Это ему пойдет только на пользу. Как-нибудь выдержите два года друг без друга. А если один из вас найдет себе другого, то лучше это сделать раньше, чем позже.
Было видно, что Эва с трудом сдерживается, чтобы не прервать меня. Я хотел еще что-то добавить, но тут нам принесли тарелки с заказанным вторым.
- Все совсем не так, - сказала она, когда мы кончили есть. - Вилем просто не дождется, когда его призовут в армию, он как раз хочет служить, но когда-то он во время дерби для подростков сломал ногу. И теперь немного прихрамывает. Правда, совсем немного, но он боится, что получит белый билет. Он считает, что тот, кто не служил в армии, не мужчина. Нужно, чтобы за него кто-нибудь замолвил словечко, чтобы его хромоту не приняли во внимание. Ты офицер, и у тебя наверняка есть знакомые и среди военврачей. Я не осмелилась попросить об этом отца, ты ведь его знаешь.
- Ты переоцениваешь мои возможности. Да и я, собственно, ни с одним военврачом близко не знаком.
- Как жаль! Если Вилема не возьмут в армию, мне будет с ним трудно, - вздохнув, сказала она жалобно. Так жалобно, что это заставило меня призадуматься.
- Одного военврача я знаю, но не уверен, что он сможет решить этот вопрос. Это всего лишь десятник, выпускник вуза.
- Вот и хорошо, - сразу повеселела Эва. - Врачи часто выручают друг друга.
- Завтра поговорю с Бальцаром, - пообещал я.
Она была счастлива. После обеда я показал ей дом, в котором мог бы получить квартиру, если бы Юцка согласилась выйти за меня замуж, потом проводил ее на вокзал.
- Ты в последнее время Итку, случайно, не видела? - спросил я, когда ее поезд уже подходил к перрону.
- Видела, на прошлой неделе. Она шла из института.
- Одна? - не смог сдержать я любопытства.
- Братец, уж не ревнуешь ли ты? Ну, если для тебя это так важно, - одна. Но она не очень-то сердечно со мной поздоровалась. Наверное, ты ее здорово обидел. Ты должен что-то предпринять.
- Дело за ней, - сказал я решительно.
- Как знаешь, - ответила она, уже стоя на подножке вагона. - Ну а с военврачом обязательно поговори.
- Не беспокойся, - заверил я ее, хотя хорошо знал, что, если я и поговорю, это все равно ничего не даст. Пусть хоть успокоится.
На обратном пути в общежитие у самой входной двери я догнал поручика Влчека. Сначала я хотел рассказать ему о Вилеме, которому так не хочется получить белый билет, но потом передумал.