Сегодня утром Татьяна услышала в цехе разговор, который, как заноза, вонзился в её сердце и саднит. Лучше бы она не слышала его. Токарь Светлана Гладышева рассудительно говорила, когда подошла Татьяна:
- А я девушку обвиняю. Пойти ночевать к мужчине!.. Где девичья гордость? Нет места в гостинице - переночуй в комнате отдыха на вокзале. Там всегда свободные койки имеются.
- А может, он прицепился, как репей к кожуху, уговорил? А теперь - от ворот поворот.
- "Бородатый" не промах! - сказала её подруга Венера. Чёрные раскосые глаза так и блестели. - Воспользовался случаем. А она уши развесила.
Татьяна остановилась, поражённая, и слушала. Сердце её замерло, сжалось. Как оно застучало потом - медленно, гулко. Ещё бы, речь об Алексее ведётся!
- Эх, дуры мы, дуры!
- О других-то говорить можно, - вмешалась ещё одна. - Чужую беду, мол, на бобах разведу, а к своей ума не приложу.
- Откуда у вас такие сведения? - только и спросила Татьяна.
- Разве это новость?! Про бородатого инженера и нашу новенькую, технолога, все знают. Шила в мешке не утаишь. Леонид рассказывал. Тарас тоже может подтвердить!..
- Вы бы лучше долом занимались, чем лясы точить!
- Занимались! Развёрток и пробок нет!
И Татьяна поспешила уйти. Как она возненавидела сейчас Алексея. Попался бы он ей на глаза.
Татьяна ещё никого не любила. Первый раз поцеловалась после выпускного вечера в школе. И то не целовались - просто губами касались.
Когда Татьяна рассказала нормировщице Ирине Гришиной о стычке с технологом, та посоветовала:
- Иди немедленно к Вербину и расскажи обо всём, а я найду секретаря комсомольской организации и попрошу срочно выпустить "Тревогу".
Не прошло и полчаса, как в цехе висела "Тревога".
- Обязательно нужно бить во все колокола, - возмущалась Кубышкина. - Привыкли людям нервы трепать.
Жанну тоже раздосадовало появление "Тревоги", но виду не подала, а через полчаса собственноручно передала рабочим развёртки.
Весь день в цехе напрасно ждали, что Тарас сам сообщит о себе. Особенно ждала и беспокоилась Татьяна. Что могло случиться? Уж не собрался ли он уходить с завода? У неё давно сложились с ним дружеские отношения, ещё тогда, когда она не была мастером. Некоторые считали, что у них любовь. Их часто можно было видеть вместе в городе, в плавательном бассейне. Татьяна ходила на футбол, когда играл Тарас.
Не пришёл Тарас и на следующий день. Татьяна забеспокоилась не на шутку. Надо сходить к нему домой. Но не пойдёт же она одна.
Перед глазами не раз всплывала последняя прогулка по Днепру. И встреча с Тарасом не приносила прежней радости, и с каждым разом становилась всё неприятней, всё тягостней, вызывая тоску и раздражение. Зато Татьяне казалось, а это так и было: от каждого взгляда, брошенного на него, от каждого слова, с которым она при случайных встречах обращалась к нему, Тарас сиял. Он теперь, наверное, думает, как сблизиться с Татьяной. Оно так и было, Тарас подбирал сотни предлогов и способов, чтобы помириться. Но они выглядели весомыми лишь до тех пор, пока не было поблизости Татьяны Ивановны.
Стоило Тарасу встретиться с ней, взглянуть в её глаза, как всё придуманное им или куда-то исчезало из головы, или превращалось в мелкое, незначительное, не достойное девушки.
Тарас не заблуждался относительно своей внешности, понимал, что для Татьяны он не такая уж находка и она не растает от его внимания. И после последней встречи он стал застенчивым, неловким, а порой просто глуповатым. Как он завидовал сорокапятилетнему Вербину, отцу семейства, который, не делая никаких усилий между прочим, сходился с женщинами. Вот и Светлана за ним бегает, а Юля как глазки строит!
Лучше бы не было того дня, когда он, не поднимая глаз, сказал Татьяне:
- А у меня новая лодка с мотором "Вихрь". Отчим купил. Я могу показать тебе такие интересные места, что вы… Поедемте в субботу, а? - Последние слова он проговорил таким голосом, что, казалось, парень тут же расплачется, если получит отказ.
- Хорошо, заходи за мной в восемь утра, - согласилась Татьяна.
Он без устали, с удивительным озорством гонял лодку то по Днепру, то по его притокам. То оставляли лодку и входили в тёмную дубраву, то делали остановку около сосредоточенно-задумчивого бора, то мчались к наряднопестрой берёзовой роще.
Вот они остановились у небольшого острова. Татьяна вышла из лодки первой. Всё вокруг благоухало. Татьяна медленно переводила взгляд с одного цветка на другой. В одних цветах можно запутаться. Это ночная фиалка, которую все в здешних местах знают как Любкины глазки. Чуть дальше - любка двулистная. Она почти ничем не отличается от полной фиалки. Тут же светились желтовато-белые кисточки мальвы, светло-синие колокольчики и тёмно-розовые, с почти чёрными точечками и полосками гвоздики.
"Как здесь красиво! - думала Татьяна. - А я первый раз на этом острове".
Татьяна протянула руку, сорвала веточку дягиля и, отрывая белые головки цветов, начала шлёпать ими по лбу. Так делала в детстве, когда жила в Подмосковье.
Лёгкий ветерок нарушил сонный покой трав, перемешивал все запахи цветов. И уже не разберёшь, где сладкий аромат белых головок лугового клевера, где густой запах фиалок, где ярко-красной герани, а где белых многолучевых зонтиков сердечной травы пустырника.
- Как ты думаешь, Тарас, чем пахнут травы? - тихо спросила Татьяна.
- По-разному. - Он сорвал стебелёк с мелкими жёлтыми цветками. - Что это?
- Не знаю. Ей-богу, не знаю.
- Да это же мать-и-мачеха.
- Странное название. А откуда оно, не знаешь?
- У листьев этого растения одна сторона мягкая, нежная, а другая гладкая, холодная. Вот народ и придумал: мать-и-мачеха. У меня мать собирает лекарственные травы. Ты же знаешь, я живу с отчимом. Отец вернулся с фронта с осколком около сердца. Плавал, плавал осколок да и задел сердечко. Я даже плохо помню батю. Мать его травами лечила…
- Да, интересно всё в природе. Можно одними травами лечиться.
- Вот ты сейчас ступаешь на подорожник. Неказистые, кажется, листья, а какая в них целебная сила - заживляет раны, ожоги, их накладывают на нарывы.
- О, да ты настоящий лекарь!
- Нет, меня с детства к технике влечёт. Хорошо про подорожник сказал поэт:
Подорожник кладут не в салаты,
Подорожник на раны кладут.
- Значит, мы стоим в мире лекарств…
- Не только. В мире красоты. Такую красоту, говорят зеленогорцы, можно увидеть только здесь, у Днепра…
Растроганная заботами Тараса, его неуклюжим, порой даже смешным вниманием, опьянённая обилием впечатлений от поездки по Днепру и притокам, запахами цветущих трав, она подошла к нему и с искренним чувством благодарности сказала:
- Какой же ты милый, хороший, добрый!
Эти ласковые слова Тарас расценил по-своему. Вспомнил разговоры парней, когда девушка делается совсем "своей". В душе его всё запело от радости и гордости. Он наклонился, сорвал синий цветок василька. Глядел и думал о Татьяне и Юле. Конечно, Юля проще. Она ни разу не догадалась назвать "милым, хорошим". Но если бы и догадалась, то всё равно не сумела бы произнести слова с такой нежностью, как Татьяна. Юлю он в первый вечор знакомства поцеловал.
Глаза у него смеялись, а сердце сжималось от нежных чувств к девушке. Тараса неудержимо тянуло к Татьяне, хотелось вот теперь, сию минуту, подойти к ней, крепко-крепко обнять и поцеловать. Ведь сколько раз они были вместе, и всё время она держит его на расстоянии, а сегодня сама назвала его "милым, хорошим". Значит, пришло время, когда надо сделать решающий шаг. Тарас повёл себя, как вели в подобных случаях сотни, а может быть, и тысячи других.
Он бесцеремонно взял Татьяну за руку и повернул к себе лицом.
Так он обращался со многими девушками. И те хорошо понимали его. А Татьяна вздрогнула, на её лице появилось сначала удивление, а потом возмущение и что-то похожее на страх.
- Ты что? - спросила она и попыталась засмеяться, обратить случившееся в шутку. Но смех не получился. Она вдруг почувствовала, что всем её существом овладевают горькое разочарование и обида. - Ты что? - уже строже повторила она.
- Татьяна, Татьяна, - шептал Тарас, пытаясь целовать её.
Она, запрокинув голову назад, вырывалась из его цепких рук, но безуспешно.
- Опомнись! Ну остынь. Пусти!
Он или не слышал её слов, или не понял их значения… И тогда она со всей силой ударила его по лицу. От неожиданности он разомкнул руки. Она оттолкнула его от себя, повернулась и быстро, не оглянувшись, пошла к лодке.
Тарас продолжал стоять на месте.
Уже с лодки она крикнула:
- Вези сейчас же меня домой! Или я попрошу других!
Ни на второй день, ни на третий она не подошла к нему и не взглянула в его сторону.
Трудно стало Тарасу. Он понимал, что не скоро ему удастся добиться Татьяниного уважения, а может и любви, но всё-таки чего-то ждал, на что-то надеялся. В другой цех не попросился. И в её смене работал. Потянулись месяцы…
"А может, Тарас решил уйти с завода? - думала Татьяна. - Но разве так уходят?!"
И когда встретила Вербина, сказала:
- Олейник-младший не пришёл на работу.
- Пошли кого-нибудь к нему домой. Олейник-старший уже неделя, как в отпуску. И разберись, пожалуйста, в этом деле. Что-то мне кажется - неспроста он не выходит. Прогулов за ним пока не наблюдалось. Может, на игры куда-нибудь махнул? Расспроси футболистов… А где он живёт?
- Чередницкая, семьдесят.
- Это где-то недалеко от меня. Заедем после работы вместе.
Конечно, Татьяне не хотелось ехать вместе с Вербиным, но теперь никуда не денешься. Назвался груздем, полезай в кузов.
2
Вербин и Татьяна только вошли в калитку, как из большой будки, сладко зевая и потягиваясь, вылезла сибирская лайка. Татьяна даже ойкнула. Но собака была на цепи. Полаяв для порядка, она спокойно улеглась возле будки.
Дом утопал в зелени и поздних фруктах. Натянутая проволока густо увита зелёной виноградной лозой, с которой свисали янтарные, подёрнутые сизоватой дымкой гроздья. Переливались красками поздние сорта яблок, слив и груш.
Вербин и Татьяна поднялись на чисто вымытое крыльцо. Дверь на веранду приоткрыта. На стенах развешаны пучки пахучих трав.
Вербин широкими шагами пересёк веранду, постучал. На стук ответа не последовало.
- Дома есть кто живой? - громко спросил Григорий Петрович.
"Наверное не слышат".
Вербин потянул за ручку, и широкая тяжёлая дверь бесшумно открылась. Они оказались на пороге большой, почти квадратной комнаты. Комната была обставлена новой мебелью. В раскрытое окно из сада тянуло прохладой. Сквозь зелёно-жёлтую прорезь листвы в комнату скупо просачивались солнечные лучи, рассыпаясь по стенам и полу подвижными бликами.
- Никого нет, - сказал Вербин.
- Наверное, где-то в саду хозяева или во флигеле, - отозвалась Татьяна и примолкла: тихая боль отдалась в сердце. Что же с Тарасом?
Вышли из дома и направились в сад. Остроухая лайка настороженно посмотрела на них, тявкнула по привычке и спряталась в будке, но глаз с них не спускала. Попробуй разберись тут, кто свой, кто чужой. Во дворе всегда полно людей.
"Этот сад миновала засуха, - подумала Татьяна. - Поливают, конечно, с питьевого водопровода, а в городе воды не хватает".
У кирпичного сарая стоят клетки для кролей. А дальше, у самой изгороди, серый невзрачный курятник с маленькими окошками, мрачно смотревшими на буйно разросшийся сад, который закрывал его от внешнего взгляда.
Татьяне показалось, будто всё вокруг притаилось и прислушивается. Один только кот бодрствовал на крыше сарая, бесшумно крался вдоль карниза, вытягиваясь и осторожно ступая лапками.
- Посмотрите, какая прелесть! - Татьяна даже тронула рукав Григория Петровича.
- Охотится, - ответил Вербин и шагнул к курятнику.
Наклонив голову, Вербин заглянул туда. Кто-то маленький метнулся в темноте. Мальчишка, что ли? Ничего не видно - сумрачно там от маленьких окошек.
- Кто здесь?
"Не прячется ли от нас в курятнике Тарас?" - возникла неприятная мысль у Татьяны.
Никто не отозвался. Но теперь и сам Вербин присмотрелся. Курятник был перегорожен. С одной стороны нашест для кур, а с другой, возле окошечка, стояла узкая кровать, застланная шерстяным одеялом. На кровати сидела девушка. Она смотрела на него со страхом. Даже рот открыла. Не дышала совсем, притаилась.
- Ты что, пряталась от нас?
- Я только зашла. Увидела, что незнакомые идут, и зашла.
- А ты кто?
- Дальняя родственница хозяйки.
- А где Тарас?
- Не знаю. Спросите хозяйку. Она сейчас придёт.
- И ты здесь живёшь?
- А что? Я только тут ночую. Поступила в техникум, а общежития пока не дали.
- А почему не в доме?
- В доме хозяева живут. Квартиранты.
- А во флигеле?
- Во флигеле тоже семья живёт.
Вошла и Татьяна.
- Ты видишь, какое здесь уплотнённо? Даже в курятнике живут.
- Как живут? Здесь?
- Да вот, студентка.
Теперь и она увидела девушку.
- Она не знает, где Тарас?
- Говорит, не знает. - И обратился к девушке: - Ты что же, зимой собираешься тут жить?
- Да нет. Тут пока тепло. - Девушка опустила голову.
- Пока, пока! Бери всё это - и в дом! - приказал Григорий Петрович.
- Нет, - ответила девушка. - Мне здесь хорошо… А там будет видно! Может, общежитие дадут.
- Бери постель! - приказал Вербин.
- Может, тебе помочь? - спросила Татьяна.
- Нет, нет, я сама донесу, разве только портфель. Она сложила постель. Татьяна взяла ученический портфель.
Зашли в дом. Девушка положила постель на пол.
- Здесь же живёт их сын, - сказала.
- Но его сейчас нет, - ответила Татьяна.
- Ну, в другую комнату, - сказал Вербин. - Мы подождём хозяйку.
- Она скоро придёт. В магазин пошла. Видите, и дом не закрыла. Мне велела присматривать.
- А может, в наше общежитие пойдёшь?
- Нет, нет. Там платить надо! А тут я только немного хозяйке по хозяйству помогаю. В саду землю копаю. Денег она с меня не берёт.
- Да за что же с тебя брать? За курятник, что ли?
В дом зашли какой-то старик и двое молодых парней.
Парни, наверное, только вернулись с работы. Старика Вербин заметил раньше, когда девушка несла постель. Он вышел из флигеля.
- Ну смотри, девушка, - сказал Вербин. - Только не в курятник. Понятно? Дом большой, место хозяйка найдёт.
- У нас гости? - послышался женский голос ещё от двери.
Это была хозяйка. В руках она держала какие-то покупки. На лбу мелкими капельками выступила испарина. Собой женщина высокая, с острыми плечами, которые так и выступали из-под ситцевой в горошину кофточки. Немолодое загорелое лицо с резкими складками возле рта и густыми, почти сросшимися бровями словно были вырезаны из потемневшего от времени дерева. Голос хозяйки неожиданно сорвался. В доме стало тихо.
"Это мать Тараса, - догадалась Татьяна. - Он похож на неё".
Оставив покупки в кухне, она вошла, оглядела незнакомцев и произнесла:
- Что случилось? Заболел кто-нибудь? Телеграмма?
Григорий Петрович взглянул на девушку. В её глазах что-то дрогнуло. Дрогнуло и остановилось.
"Не выдворит ли она нас с девушкой из дома?" - подумала и Татьяна.
Хозяйка, наверное, догадалась, в чём дело, только подумала, что Вербин и Татьяна не с завода, а с техникума.
- Кто дал вам право хозяйничать в чужом доме?! - подступив к Вербину, закричала она. - Это мой дом! Кто вас просил сюда? Кто? Она?..
Старика уже в комнате не было, его как ветром сдуло. Двинулись к выходу и молодые парни.
- Романыч, Слава, Василь! Идите сюда, свидетелями будете. Они ворвались в мой дом!
Девушка стояла с вытаращенными глазами. Ни старик, ни парни не шли в комнату.
- Вы что, уже курятник в жильё превратили! - сказал Вербин. Лицо его побагровело, налилось кровью. Жила на лбу вздулась, заиграли желваки.
- Это не ваша забота! - отрезала хозяйка. - Я к вам не заглядываю в углы, снята ли паутина. Терпеть не могу, когда люди суют свой нос, куда их не просят!..
Хозяйка взглянула на девушкину постель и снова закричала:
- Девочка спала на свежем воздухе. Там она днём только постель держит… В курятнике? Выдумают же такое!
И опустилась на стул. Выговорилась.
- Вот что, гражданка Олейник, только будете сдавать курятник под жильё, попадёте на скамью подсудимых, - твёрдо сказал Вербин. - Это я вам обещаю! И крепко спросим с вашего мужа.
- Да кто его сдаёт?! Девочка - родственница моя. Что, я деньги с неё беру?! В саду-то воздух чистенький и прохлада одна, а в доме духота. Осень-то жаркая. Сущий ад!..
- Какая там духота!
Около дома собирались люди, но в дом не заходили.
- Вы мать Тараса? - спросила Татьяна.
- Я. А что?! - как-то испуганно спросила она.
- Где Тарас?
- А вы с его работы, что ль? Так бы и сказали.
- Да, с его цеха.
- Нету его! Нету! Отец уехал к родной сестре и заболел. По телефону позвонили. Вот в субботу он и уехал. А шо? У него же, наверное, отгулы имеются. Сколько он по субботам работал! За это вдвойне надо платить. По воскресеньям футбол гоняет. За кого? За завод…
Когда они вышли из дома, старик догнал Вербина и тронул за локоть.
- Врёт хозяйка, отец и сын поехали фруктами торговать. Далеко куда-то, кажись в Кировскую область.
"Здорово получается, - подумала Татьяна. - Олейник-старший получил отпуск и уехал торговать фруктами, а Тарас самовольно укатил".
- А вы кто? - спросил Вербин. - Кем доводитесь хозяйке?
- Я квартирант. Во флигеле мы с сыном и невесткой живём, сорок рублей хозяйке платим. У них семь квартирантов проживает. Не считая девочки. Девочка в курятнике почует. Хозяйка семь шкур с квартирантов дерёт. А студентов ещё заставляет огород копать, за садом ухаживать. И девочку эксплуатирует.
И замолчал. Из дома вышла хозяйка.
- Степан! - позвала его. - Подь сюда. Ты всё видел, будешь свидетелем в случае чего.
- Хорошо, хозяйка, - отозвался старик.
Вербин и Татьяна шли к троллейбусной остановке молча. У них, по-видимому, перед глазами был жёлто-зелёный, увешанный фруктами сад, покосившийся курятник и дрожащая девочка.