"Как я мало знала о Тарасе, - думала Татьяна. - Отчим, конечно, мне не нравится давно. Но мать? Она тоже недалеко ушла от отчима. Это же кулацкий двор! Таких, наверное, в тридцатых годах раскулачивали. И правильно делали. Кулаки! Неужели и Тарас такой? Поехал торговать фруктами в конце месяца, когда выполнение плана на волоске. Торгаш несчастный! По-видимому, мне назло делает. Ну, вернётся, посмотрю ему в глаза. Правильно говорят, яблоко от яблони далеко не катится. Какие родители - такой и сын. А я - то думала. Авторитет Тараса в основном вырос на футбольном поле. Правда, и на станке работал неплохо, смекалистый. Не раз давал умные советы не только сверстникам, но и мне как мастеру. А может, всё это он делал только ради денег? А мы думали, человек для дела старается. А если он действительно к больному отчиму поехал, а старик наговорил? Но как проверишь? Куда уехал Тарас - знает только его мать. Она, конечно, не скажет. Мать хитрит говоря: "По телефону передали". Не сказала, что телеграмму получили. Попробуй проверь телефонный разговор. Нет, старик прав. Тарас с отчимом уехали торговать фруктами. Конечно, с отчима как с гуся вода: он отпускник. А с Тараса спросим, запомнит он эти яблоки!"
Только дома Татьяна как-то успокоилась. К шляпнице они так и не попали.
3
Утром Татьяна рассказала о посещении матери Тараса нормировщице Ирине.
- Вот почему он неровно работает, - сказала Ирина. - То загорится делом, то без особого интереса относится ко всему, что происходит в цехе. Мало мы ещё вникаем в быт своих рабочих. От них только требуем хороших показателей, а может ли человек в такой обстановке хорошо трудиться, где, по-видимому, говорят совсом о другом, о том, как дороже продать, куда поехать? Голова совсем другим забита.
"Кто-кто, а я должна была лучше знать Тараса", - подумала Татьяна.
- Тарас, наверное, под дудку отчима танцует, - сказала Ирина.
И тут Татьяна вспомнила, как однажды Тарас похвалился: "Отчим мне лодку купил!"
Татьяна не раз слышала, что отчим Тараса когда-то гремел. Король в цехе, да не только в цехе - на заводе. Если бы не Ручинский, то и сейчас бы гремел. Ручинский осадил его. В жизни Ручинского трудно отделить личное от общих забот. Олейник-старший много секретов станочного дела знает, но, как выразился Ручинский, "куркуль, каких свет мало знавал". Ирина помнит, как какой-то цилиндр надо было срочно выточить. Ну, послали молодого токаря к Олейнику домой с поклоном. А тот в саду сидит, из самовара чай попивает. "Двести пятьдесят рублей, - говорит, - дадите - пойду". - "Мастер передал сто", - сказал молодой токарь. "За сто пусть делает сам". Вернулся рабочий ни с чем. "А может, получится у Ручинского?" - сказали в цехе. "Сделаешь, - обратился к нему сменный мастер, - сто пятьдесят рублей заплачу". - "И без ваших ста пятидесяти сделаю". И сделал. Развенчанный Олейник-король стал смотреть на Ручинского сычом. Даже кличку какую-то дал, но кличка не прижилась, умерла. А Николай Тимофеевич осваивал новые приёмы, выполнял сложнейшие заказы.
Неужели Тарас будет таким, как отчим?
Татьяна ждала, что вот-вот придёт Тарас, а его всё не было.
"А может, он совсем не вернётся?" - подумала.
Тарас появился на третий день утром. Начальник цеха тотчас же вызвал его к себе, а также секретаря комсомольской организации и сменного мастера.
Едва Тарас переступил порог кабинета, как сразу заявил:
- Григорий Петрович, прошу уволить меня с работы.
- Почему вдруг? - не без удивления спросил Вербин.
"Вот тебе и на. Пропесочили, называется. Он сам собирается уйти с завода. Ещё, чего доброго, и от директора завода нагоняй получу - хорошего футболиста наша команда лишится. Директор-то заядлый любитель футбола. Он для футбола ничего не жалеет".
- Почему ты эти дни не приходил на работу?
- Я ездил к больному отчиму, - даже не моргнув глазом, ответил Тарас.
- Ну как так: сел и поехал? У тебя что, телеграмма была или вызов? Мог бы отпроситься. К больному мы бы отпустили.
- Не было телеграммы, - оттягивая редкие курчавые усики, ответил Тарас. - По телефону позвонили, что отчим захворал. Вечером в пятницу я и уехал. Думал, за два дня справлюсь.
- Кто позвонил?
- Двоюродная сестра отчима, - тихо сказал Тарас. Его смутил пристальный взгляд начальника цеха.
- Ну и что с отчимом? Он в больнице?
- Температурит.
- В больнице? - снова повторил вопрос Вербин.
- Нет. У двоюродной сестры лежит.
Тарас потрогал редкие, курчавые усики. Такая у него привычка, когда волнуется. "Чего доброго, вернётся отчим, потребуют больничный лист".
- На какой улице живёт двоюродная сестра?
- На Первомайской, дом десять.
- Тебе известно, что два дня назад мы были у тебя дома и разговаривали с твоей матерью? Да, кстати, у вас там не дом, а целая гостиница.
- А я при чём? Что, это мой дом?
- Даже родственница в курятнике ночевала, - продолжал Вербин. - И не жаль её тебе? Сейчас где она?
- В доме.
Помолчали.
- Значит, ездил навещать отчима?
- Да.
- Честно?
- Ну что вы ко мне пристали!.. Я прошу расчёт.
И Тарас опять потрогал редкие курчавые усики. Круглое лицо стало наливаться краской.
- С расчётом погоди и казанской сиротой не прикидывайся, мы тебя на завкоме разберём и по статье уволим, как прогульщика. Отметку в трудовой книжке запишем, чтобы всюду заранее знали, что ты за птица! - повысил голос Вербин. - Думаешь, как футболист, так всё и позволено?
- Ничего я не думаю, отчим заболел.
- Вот что, Тарас, - перебила его Татьяна, - давай будем говорить честно, по-комсомольски.
Тарас недоверчиво посмотрел на Татьяну, потом на Вербина, и вдруг болезненная улыбка появилась на лицо.
- Нам всё известно, куда ездил, что делал, - сказал Вербин.
- А я и не скрываю, в Киров ездил.
- Твой отчим не больной. Он на базаре фруктами торгует! А ты к нему ездил, яблоки возил. Вот твоя правда.
- Ну, ездил, - Его чёрные, с хитроватым прищуром глаза придавали обветренному, с чуть приметными веснушками лицу насмешливое выражение. - Деньги нужны. Мотоцикл с коляской решил купить.
Вербин сурово посмотрел ему в глаза.
- Значит, бросил станок - и на заработок подался?
- Нас всех беспокоит твоя судьба, - сказал Олег Кубата и перевёл взгляд на Вербина. - Я прошу вас, Григорий Петрович, разрешить ему пойти сейчас на работу. Пусть обдумает всё хорошенько. А завтра мы опять вернёмся к этому разговору. На комсомольском бюро.
- Пусть идёт за станок! - поднялся со стула начальник цеха.
Когда Тарас ушёл, Григорий Петрович сказал:
- Работник он неплохой, только вот под влияние отчима попал. А где же влияние ваше, дорогие мои? А надо бы парию помочь.
И пристально посмотрел на Татьяну, будто она за всех и всё в ответе.
"Может, Вербин узнал о моей прежней дружбе с Тарасом? - подумала Татьяна. - Раньше-то, когда ходили к Тарасу домой, он ни словом об этом не обмолвился. Значит, потом разговор вёлся?"
Больше Вербин не сказал ничего. Стали расходиться.
На следующий день Тарас сам пришёл к начальнику цеха и сказал, что раздумал увольняться. Лицо у него было серьёзнее. Казалось, он немного повзрослел за один день. Что у него было дома, разговаривал ли он с матерью, - никто не знал.
А вечером, после работы, он снова зашёл к начальнику цеха и настойчиво попросил:
- Григорий Петрович, вы не смогли бы посодействовать, чтобы перевели меня в общежитие? К ребятам. Хочу уйти из дома. Отец-то у меня, вы знаете, не родной.
А мать перед ним на цыпочках ходит. Не могу я на ото смотреть!..
- Ну что ж, - ответил Вербин и не стал дослушивать объяснение. Своими глазами видел обстановку. - Место в общежитии я вам обещаю.
- Спасибо! А когда можно перейти?
- Долго тянуть не будем. Через денёк-другой перейдёшь. Я завтра скажу.
4
Комендант общежития - полная подкрашенная блондинка - не торопясь, оформила нового жильца, дала ему постель и повела на третий этаж в угловую комнату.
- Общежитие у нас образцовое, - предупредила. - Так что поддерживайте порядок. И в комнату хорошую направляем. Ребята хорошие. Сам Вербин за вас ходатайствовал.
- Одного знаю, - ответил Тарас. - Мой друг. Рядом станки стоят.
Когда он в сопровождении комендантши вошёл в комнату, там никого не было. Тарас окинул взглядом комнату. Солнечная, небольшая. Полированный зеркальный шифоньер, этажерка с книгами, полированный письменный стол и телевизор "Крым-218". Портьеры, диван-кровать, кусок ковровой дорожки на полу - всё новое, добротное.
- Телевизор этот принадлежит Фёдору Музыке, - предупредила комендантша. - Недавно купил. Вечерами его часто с аккордеоном на гулянки приглашают, но ничего плохого о нём сказать нельзя, хоть иногда и выпивший приходит. Не то, как некоторые: выпьют на пятак, а куражатся на весь целковый.
"Вот те образцовое. - подумал Тарас, - коль приходят пьяные, да ещё куражатся. Таких надо из общежития гнать".
Вечером Тарас познакомился с Мишей Шило. Это был молодой, подвижный, сероглазый паренёк. Лишь полгода, как пришёл в цех из технического училища.
Он подал руку Тарасу и сказал:
- А, футболист…
Да, Тарас - заметная личность на заводе. Он играл нападающим в футбольной команде. В летнее время его станок частенько простаивал. Заводчане гордились своей футбольной командой. Несколько лет назад она даже вышла во вторую подгруппу, но уже второй год, как команда не может достигнуть прежних успехов. А вся беда в том, что пришлось играть на кубок с киевским "Динамо" - обладателем кубка и чемпионом. Киевляне выиграли со счётом два - ноль и прихватили двух игроков. Правда, только один из них играет в дубле, а второго совсем не слышно. Но в августе наши победили с крупным спетом харьковскую сборную, и имя Тараса снова стало известно не только автозаводчанам, но и многим зеленогорцам.
Тараса в комнате встретили гостеприимно. Но в первый же день, когда он задымил сигаретой, Фёдор сказал:
- У нас не курят. Надеюсь, запомнишь, плакатов мы не вешаем, но это касается всех троих.
- Да, да, - закивал головой Михаил. - У нас порядок, ничего не попишешь!
Тарас не захотел ссориться со своими товарищами и вышел в коридор. А когда на следующий день вечером Михаил расположился за столом с толстым историческим романом, Тарас предупредил:
- Имей в виду: в одиннадцать гашу свет. Я тут равноправный жилец. Порядок есть порядок!
Пришлось Михаилу идти в красный уголок дочитывать книгу.
Тарасу понравилось жить в общежитии. Правда, он лишился многих удобств, которые давала жизнь в семье. Но кончилась опека матери и отчима, а без неё он чувствовал себя вольней. К Михаилу как-то сразу привык и подружился. Даже огорчился, узнав, что Михаил, возможно, скоро покинет и комнату. Его могут призвать в армию. А сюда подселят какого-нибудь забулдыгу - и пойдёт всё по-другому.
На третий день вечером к ним забежал парень и сказал, что Тараса ждут внизу.
"Кто мог ко мне прийти? - прикидывал Тарас. - Неужто Юля? Только вряд ли она сюда придёт. Замуж вышла. Вышла то вышла, а скажи слово - и прибежит. Наверное, она пожаловала. Татьяна ведь не придёт".
Спустившись вниз, он увидел мать. Она была в голубом костюме, волосы уложены. Выглядела как-то молодо. Мать порывисто бросилась к нему:
- Сынок!
Прижалась головой к широкой груди Тараса, словно пыталась прислушаться к биению его сердца. Тарас даже растерялся. А когда чуть отступил от неё, в глазах матери увидел слёзы.
- Неужели дома, сынок, тебе худо было, что ты пошёл в общежитие? Ещё свяжешься с какой-нибудь шпаной.
- Какой шпаной? В комнате замечательные парни!
- А не пьют?
- У вас в глазах - все пьяницы!
- Ну слава богу, что хорошие попались.
Они вышли из общежития и направились в скверик, где стояли скамейки и можно было поговорить спокойно. Мать надеялась вернуть сына. Тарас догадывался, что об этом будет вестись речь.
- Сынок, а может, вернёшься домой? Ведь мы не только для себя старались - и для тебя, своими мозолями добро наживали. Все тебе останется, и дом тебе отпишем. Вот я денег с собой прихватила для тебя. Положи на книжку.
- Спрячьте деньги, - нахмурился Тарас, и глаза его погасли. - Я сам уже неплохо зарабатываю, и не надо мне никакого богатства. А мотоцикл я раздумал покупать. Мама, мне надоело слышать: деньги, деньги, деньги! Не только в них смысл жизни!
- Зелен ты еще, сынок, хоть и армию отслужил. Зелен. Отец твой, хоть и не родной, но для нас старается. Что ж поделаешь, что родной отец умер. Если бы не искалечила война, жил бы еще. Совсем молод… И потом разве мы спекулируем? Свое продаем, мозолями нажитое. Не лодырничаем. Отчим и на заводе, и дома старается.
- Не только своими. Мозоли и у квартирантов вскакивают. Родственницу в мою комнату поселите. Я больше в ваш дом не вернусь…
- Время покажет, сынок! Комнату твою мы занимать не станем, без нее места хватит. Ты еще молодой, несмышленый. И на свет ты смотришь наивно. Такому, как ты, будет трудно на свете жить! Ой трудно!
- Ничего, мать, как-нибудь проживу!
- Тут рубашки, галстук, белье, возьми. Все твое.
Мать подала Тарасу сверток.
- Спасибо! - сказал Тарас.
- Может, еще что надо?
- Все у меня есть.
- Может, за своими любимыми грушами придешь?
А за то, что я негостеприимно приняла начальство, прости, сынок! Кто мог подумать, что то начальник цеха с мастером приходили? Знала бы - грушами, виноградом угостила.
- Да ладно об этом.
"Нет, не вернется сын, - решила мать, возвращаясь домой. - Хорошо, хоть сверток принял. Чего только я не передумала, когда в общежитие шла. Сейчас домой не вернется. Разве только погодя. Поживет, поживет в общежитии, да и придет домой. Все может случиться. Вон у соседа дочка сбежала, даже в другой город куда-то съехала, а вернулась. Так, может, и с сыном. Только перед соседями стыдно. Родной сын из дома ушел".
5
Митинг, посвященный выпуску двухсотдесятитысячного автомобиля, проводился во дворе сборочного цеха. Трибуну соорудили из четырех двенадцатитонных грузовых бортовых автомобилей. А перед трибуной юбиляр - двенадцатитонный самосвал. Было много транспарантов. Гремела музыка.
Вдруг Татьяна увидела с трибуны Алексея. Он стоял с Тарасом и что-то говорил.
"Вернулся уже с Севера, - подумала Татьяна. - А почему он вдруг с Тарасом? Это по какому случаю такое содружество? Работают-то они в разных цехах. Разные профессии. Совсем непонятно. А собственно, какое мне дело до них?"
Откуда-то изнутри, из глубины, поднималось негодование. В озлоблении она даже сжала кулаки.
- Слово предоставляется Татьяне Ивановне Стрижовой - сменному мастеру второго механического цеха. - услышала она ровный голос секретаря парткома.
Это привлекло внимание и Алексея. Он прекратил разговор, устремил свой взгляд на трибуну.
Когда назвали ее фамилию, многие зааплодировали. Татьяна подумала: "Не такая уж я важная птица, чтобы поднимать шум. И Алексей с Тарасом аплодируют и смеются, словно ждут какого-то подвоха. К чему смех?"
Татьяна подошла к микрофону и обвела взглядом людей, заполнивших огромный двор цеха. Тысячи рабочих. "Хорошо, что набросала текст выступления, а то можно и растеряться".
"Товарищи!" - начала она, и голос ее зазвенел, как туго натянутая, струна. Алексей даже похолодел от мысли: вдруг у Татьяны не хватит слов и она будет стоять вот так перед всеми и ловить воздух ртом, как выкинутая на берег рыбешка? Он даже покосился на соседей: уж не смеются ли. Но все смотрели на нее с серьезными лицами. Однако совсем напрасно он опасался. Голос ее окреп, и Татьяна стала говорить уверенно, четко. Она говорила о людях своей смены, которые трудятся над выпуском деталей для автомобиля.
- Смотри, оратор, - сказал Тарас и ушел.
Алексей слушал и не мог прийти в себя от изумления.
"Толково, смело! Откуда у нее берется все это! Вот тебе и девчонка! Настоящий оратор!"
- У нее замечательная смена! - услышал сзади Алексей. - Отсюда и красноречие.
- Хорошо поэту иметь свою газету! - возразил молодой голос. - Дочка главного инженера.
- Не скажи, отец за нее не работает! С токаря начала девушка, - обиделся первый голос.
Перепалка стихла.
Татьяна, как только закончила выступление, следила за Алексеем. Стоит один. А где же Тарас? Жанны тоже не видно.
"Да она же в командировке, - вспомнила Татьяна, - а то, наверное, прибежала бы. Гляди, Тарас уже в обществе Юли. Вот бесстыдница. И куда только смотрит муж?.. Что он нашел в этой Жанне? А может, есть в ней что-то такое, чем я обделена? Да ну их! Стоит убиваться!" - так подумала, а на душе было тяжело.
Митинг заканчивался.
Татьяна медленно спустилась по ступенькам с грузовика. Решила уйти незамеченной.
- Татьяна Ивановна! Здравствуйте! - сказал кто-то сзади довольно громко.
"Алексей. Уйти? Не оборачиваться? Нет, посмотрю в его глаза".
- Здравствуйте, Татьяна Ивановна!
Алексей даже протянул руку, но она повисла в воздухе.
"Обиделась, что с Тарасом разговаривал во время ее выступления", - подумал Алексей.
- Вы на меня сердитесь?
- Я ненавижу вас! Всей душой ненавижу!..
Повернулась и ушла.
- Татьяна Ивановна! Татьяна! В чем дело?
Не обернулась, ускорила шаг, почти побежала.