Двигаться дальше старались по морене, там безопаснее, - шли под звук мелких струек, проворно стекающих с ледника в голубые ломины. Стеклянный нежный звон этот доносился отовсюду, он будто висел над ледником, им был наполнен воздух, горы, стиснувшие ледник с двух сторон, камни, целые ряды породы, ползущие вниз, даже орлы, кажется, издавали звон - переполнились им.
Трещин было много - кривые, дышащие холодом, вечностью, могильной глубью, бедою, - в основном трещины уже раскупорились, потекли, но были и такие, что накрепко запечатывала корка наста.
Впрочем, скрытые настом трещины тоже можно было разглядеть - важно только, чтобы глаза всё время находились в напряжении, засекали всякую мелочь. Наст на этих трещинах бывает обычно либо просевший, либо выгнувшийся горбиной, это раз, и два - он почти всегда имеет желтоватый цвет. Если белизну снега перечёркивает едва приметная жёлтая линия, линию эту надо обходить как можно дальше - нехорошая она...
Однако зрение притупляется, устают глаза, их выжигает яркое солнце, пытается выжечь буквально до дна, перед самым лицом прыгают электрические "букашки", резвятся беззаботно, ноги так дрожат от напряжения, что даже слышен скрип коленных суставов, в чашечках что-то скрипит и скрипит несмазанно, руки набухают неподъёмной тяжестью - их невозможно поднять даже на уровень пояса...
Созинов на ходу приклеил себе к векам две бумажки, сделался похожим на марсианина; бумажки эти, странное дело, помогали, отгоняли от глаз "зайчиков", не сваливались, хотя вроде бы через несколько секунд должны были слететь. Капитан, увидев "марсианский" взгляд Созинова, только головой качнул:
- Ну и ну! - Затем спросил неожиданно: - А как брат... которого лечили, Егор, как он сейчас себя чувствует?
- Нормально всё с ним. В станице перетягивание каната устроили - кто кого, так Егор в одиночном соперничестве победил. Шашкой научился очень ловко махать. В беге - тоже первый, на ходу в седло запрыгивает. - Облупившееся лицо Созинова сделалось счастливым, по-мальчишески безмятежным, довольным, словно это он сам на ходу запрыгивал в седло. - В общем, был он мертвяком, в могилу уже собрался ползти, а стал человеком.
Тёмные усы Созинова на беспощадном солнце сделались рыжеватыми - выгорели, посветлели, завились в колечки, со скул скрутками сползала кожа.
Несмотря на усталость, на то, что тутек не давал продыха, действовал круто, вколачивал дыхание назад в лёгкие, группа шла не останавливаясь. Корнилов хрипел, задыхался, но зоркости взгляда старался не терять, лишь устало дёргал головой, когда перед глазами возникала густая электрическая сыпь, прогонял её и вновь срисовывал взглядом рельеф ледника оглаженных старых скал, разрушенных морозами, ветрами, солнцем, временем, но всё ещё грозных, способных причинить всякому войску много неприятностей, если оно тут пойдёт...
Созинов сделал несколько шагов по пористому искрящемуся льду, очень чистому, безмятежно голубому, приложил руку ко лбу, вглядываясь в далёкую вершину, ярко посверкивающую зеркально-снежной макушкой, - над вершиной вдруг вспухло пороховое облако, проворно поползло вверх, Созинов изумлённо открыл рот и произнёс:
- Ап!
Голубоватый лёд под его ногами с хрустом проломился, под ним оказалась охристо-жёлтая корка снега, глаза казака от мгновенного испуга сделались антрацитово-тёмными, он стремительно выбросил руки в обе стороны, с правого плеча у него соскользнула винтовка, отъехала вбок. Созинов впился ногтями в закраины трещины, пытаясь удержаться, но не удержался, - под ногами не оказалось никакой зацепки, было очень скользко, и он полетел вниз.
- А-а-а-а! - долгим раскатом вымахнул из трещины крик Созинова.
Корнилов рванулся к нему, распластался у края трещины, выбросил перед собой руку, чтобы вцепится в Созинова, в его волосы, в его руки и выдернуть, но не тут-то было - оказалось, что казака уже не достать.
На его счастье, трещина расширялась к верхней закраине, будто воронка, в горловине же, внизу, метрах в четырёх от верха, створки её резко сходились, оставляя в донье воронки маленький чёрный зев. В этот зев Созинов и всадился сапогами.
Из-под каблуков вниз полетели осколки льда.
Созинов ударился затылком о ледяную стенку, застонал от боли.
- Хы-ы-ы... Ваше благородие!
- Тянись, тянись, Созинов... - Капитан выгнулся горбато, стараясь достать рукою до казака, заскрёб пальцами по скользкой влажной стенке. - Тянись, земляк!
Созинов захрипел, рот у него, как и глаза, сделался чёрным, лицо перекосилось, он упёрся рукою в стенку, перенося центр тяжести тела и освобождая из обжима узкой глубокой щели правый сапог, замычал немо:
- Хы-ы-ы!
- Керим! - приказал капитан подоспевшему текинцу. - Быстрее сюда верёвку!
Верёвок они взяли с собою две, перестарались, - обе были прочные, сплетённые из тропического сизаля. Единственное, что плохо - не очень длинные: одна метров пятнадцать, другая и того меньше - метров десять.
Но этого было достаточно, чтобы вытащить казака.
Керим поспешно принёс верёвки, глянул в трещину, на Созинова, лицо которого сделалось маленьким, как детский, сваляный из коровьей шерсти мячик - таким мячиком Корнилов играл в лапту давно, ещё до Зайсана, на пыльной станичной окраине.
- Хы-ы-ы! - протяжно простонал Созинов.
В ледяной глубине, под ногами у казака что-то загудело, залопотало по-лешачьи, словно дух подземный, видя, что в его владения пытаются проникнуть люди, начал яриться, зрачки у Созинова закатились под лоб, и Корнилов поспешно приказал Кериму:
- Привязывай обе верёвки к камням. Можно к ледяным надолбам, это тоже прочно. - Капитан неожиданно заметил, что голос у него стал каким-то незнакомым, потёк, и протестующе помотал головой: не хватало ещё сейчас дать слабину.
Чем-чем, а упрямством он отличался, станичная ребятня ему всегда завидовала - маленький, жёсткий, со скуластым азиатским лицом и непроницаемыми чёрными глазами, Корнилов не привык отступать.
Одной верёвкой капитан обвязался сам, пропустив её под мышками и затянув узлом на груди, другую приготовил для Созинова, сделал на конце её петлю, подстраховал узлом, чтобы петля была мёртвой, не могла сползти, вообще сдвинуться, - эту петлю Созинов должен будет накинуть на себя, пролезть в неё - верёвка должна быть закреплена на Созинове, как и на капитане, иначе казака не вытянуть. Закончив приготовления, Корнилов скомандовал себе:
- Я пошёл!
Керим стравливал верёвку с капитаном, Вайрам, обычно медлительный, меланхоличный, а сейчас подобравшийся, помогал ему. Вторую верёвку держал наготове Тилак.
- Хы-ы-ы-ы! - донёсся снизу стон.
Корнилов добрался до казака быстро. На лбу у Созинова краснела широкая ссадина, струйка крови скатилась на нос и застыла, оставив после себя страшноватый след. Капитан ощупал голову земляка руками.
- Живой, казак?
- Жи... живой.
- Не поломался?
- Не знаю.
- Ничего не болит?
- Всё болит, - пожаловался Созинов, - всё тело, все кости.
- Это от шока, - успокаивающе произнёс Корнилов, - скоро пройдёт.
Капитан подтянул к себе верёвку, расправил петлю и задрал голову, проверяя, готовы ли действовать люди, находящиеся наверху. В трещину заглянул Тилак, прикрыл глаза ладонью - трещин он боялся. А кто их, собственно, не боится? Даже барсы, ловкие звери, для которых страха вообще не существует, и те боятся.
Корнилов перекинул петлю Созинову.
- Надень её на себя. Верёвка должна пройти под мышками, - капитан красноречиво пошевелил плечами, - так же, как у меня. Понял?
- Хы-ы-ы, - жалобно простонал Созинов, руками он упирался в безмятежно голубые, лаково поблескивающие края трещины, одной рукой в один край, другой - во второй. Пальцы, прилипшие ко льду, задрожали - он не мог оторвать их от стенок. - Хы-ы-ы!
- Тихо, тихо, тихо, Василий, - попытался его успокоить Корнилов. - Всё в порядке... Приди в себя. Всё в порядке...
Он спустился чуть ниже, чтобы в случае срыва задержать Созинова.
Чёрная бездонь, глянувшая на капитана из горловины трещины, дышала холодом, мраком, была полна могильного духа, Корнилова пробил озноб, он передёрнул плечами и с трудом отвёл взгляд в сторону - бездонь притягивала к себе, манила и словно обещала вечное блаженство, капитан упёрся правым каблуком в крохотный выступ, за которым начинался "слив" воронки, снова подал верёвку Созинову.
Глаза у того округлились.
- Не-ет, - просипел он сдавленно и испуганно покосился на свои пальцы, примерзшие ко льду. - Не могу.
- Ну, Василий, ну... - пробормотал Корнилов успокаивающе. В следующее мгновение голос его дрогнул... Он представил себе ситуацию невероятную: вдруг сейчас ледник двинется вниз, воронка с хрустом сомкнётся, и тогда в ней навсегда застрянут и казак Созинов, и капитан Корнилов. По спине, по щекам у него поползли колючие мурашки: он увидел эту картину наяву.
- Хы-ы, - вновь протестующе прохрипел Созинов, - не могу.
- А ты переступи через "не могу". У тебя другого выхода нет. - Корнилов старался, чтобы голос его звучал как можно спокойнее, мягче, обыденнее. - И у меня другого выхода нет.
- Не могу-у... Хы-ы-ы.
Где-то в далёкой глуби, под ногами, неожиданно раздался тяжёлый скрежет, будто некая железная машина - этакая огромная страшная молотилка, способная перемалывать стальные болты, сдвинулась с места, размяла несколько металлических болванок и остановилась.
Корнилов ощутил, как по спине вновь забегали холодные острекающие мурашки.
- Созинов, - проговорил он и умолк: внизу, под тяжёлым телом ледника вновь что-то заскрежетало, горловина воронки под ногами Корнилова шевельнулась, обкололась, голубые светящееся осколки стеклянными крошками унеслись вниз с лёгким звоном. Корнилов ощутил, как что-то противное, цепкое, чужое начало сдавливать ему горло.
- Хы-ы-ы! - напрягся Созинов, красные распухшие пальцы у него задрожали, на окровавленном лбу вздулась крупная вертикальная жила, в уголках рта появилась слюна.
Несмотря на оцепенение, сковавшее его, капитан нашёл в себе силы спуститься ещё ниже, нащупал ногой крохотный заструг, упёрся в него и накинул на Созинова верёвку, подсунул руку ему под мышку, приподнял, Созинов в ответ засипел и отрицательно помотал головой. Из глаз у него полились слёзы.
- Не могу-у...
- Спокойнее, Созинов... Переступи через себя.
Созинов вновь помотал головой. Край верёвочной петли лежал у него на шее, будто удавка, из глаз продолжали катиться слёзы. Капитан поудобнее упёрся каблуком в заструг, глянул вверх - как там текинцы?
В трещину смотрел Керим, взгляд его был встревоженным.
- Что-то не получается, господин? - спросил он.
- Всё получится, Керим, всё обязательно получится, - успокаивающе произнёс Корнилов, снова подсунул одну руку Созинову под мышку, чуть приподнял его.
Верёвка раскрылась широко и сползла вниз, к самому запястью руки.
- Хы-ы-ы, - просипел Созинов, наливаясь кровью, из распахнутых круглых глаз его вновь полились слёзы.
Корнилов понял, что казак вот-вот потеряет сознание, проверил сапогом заструг - держит ли, убедился в его прочности, ухватился одной рукой за запястье Созинова и с трудом, стиснув зубы, оторвал его пальцы от ледяной стенки и проворно подсунул под них верёвку.
Дело сдвинулось.
- Хы-ы-ы, - снова зажато задышал Созинов.
Капитан, кряхтя, развернулся в трещине, задрал голову в неловком движении и опять встретился взглядом с Керимом.
- Сейчас, Керим, - предупредил текинца Корнилов, - будь наготове!
Керим в ответ понимающе кивнул. Капитан натянул верёвку на второе плечо расщеперившегося, сделавшегося похожим, на краба казака, подтащил край петли к руке, спёкшейся со льдом, и подсунулся под Созинова. В горле у Корнилова возник твёрдый комок, капитан закашлялся.
Внизу, под телом ледника, словно под днищем медленно движущегося по каменьям железного корабля, вновь раздался затяжной скрежет, вышибающий дрожь на коже.
Корнилов плечом приподнял тело Созинова, рука у казака ослабла, пальцы задрожали, задёргались, и капитан не замедлил воспользоваться этим, повторил операцию. Созинов замычал.
Над головой Керима пронёсся орёл, перечеркнул высокое синее пространство, послышался голодный клёкот птицы, из угрюмой глубины трещины, будто отзываясь на этот клёкот, выпростался на поверхность задавленный скрежет.
- Тихо, тихо, Созинов, - успокаивающе произнёс капитан, - сейчас мы тебя вытащим.
- Хы-ы-ы... - Лицо у Созинова перекосилось, уголки рта задёргались.
- Вот и хорошо, - спокойно проговорил Корнилов, поправил верёвку на груди казака, - главное, не упускай петлю, она всё время должна быть у тебя на груди... Понял?
- Давит, - пожаловался Созинов, - на грудь, гадина, давит.- Его влажный рот поехал в сторону и застыл криво, в глазах заплескалась боль.
Капитан понимающе кивнул:
- Терпи, казак, атаманом будешь.
Созинов захрипел, шевельнулся всем телом в петле, Корнилов подал сигнал Кериму: поднимай! Голова, видневшаяся в трещине, исчезла. Послышался голос Керима - он по-туркменски подал команду Байраму:
- Тащи верёвку... Только очень аккуратно... Чтобы русский не сорвался.
Созинов всадился в лёд ногтями, сломал их, извернулся, вытягивая сорвавшуюся ногу - та опасно зависла над трещиной, и казак пробормотал неожиданно жалобно:
- Не потерять бы сапог, ваше благородие...
Состояние шока, в котором находился Созинов, начало проходить.
Человек учится на своих ошибках, и если он не погибает, то старается больше их не повторять. Впрочем, учатся не только отдельные индивидуумы на ошибках отдельных людей - учится всё человечество, ошибки закладываются в судьбу, в кровь, в будущую жизнь, в генные коды людей. Созинов благополучно вытащил сапог из щели, покрутил ступней из стороны в сторону:
- Всё в порядке. Хы-ы-ы...
- Поднимай, Керим, - повторил команду капитан, ухватил казака за кожаный пояс, потянул его вверх. - Потихоньку-полегоньку... Пошёл!
Созинов всосал сквозь зубы воздух, в резком выдохе выбил его из себя, словно выплюнул, пожаловался:
- Голова совсем чужая, господин капитан. Как из дерева вырезана... Бестолковка!
- Поднимай, поднимай, Керим! - Корнилов подпёр казака снизу, чтобы тот не сорвался, ощутил, что лёгкие у него сделались чужими, какими-то чугунными, подставил своё плечо под сапог Созинова.
Главное, чтобы у Созинова не выскользнула из-под мышек петля, если она выскользнет... Нет, об этом лучше не думать. Капитан вздохнул хрипло:
- Теперь начинай меня поднимать, Керим. Потихоньку. - Одной ногой Корнилов упёрся в стенку трещины, второй - в другую стенку, помог себе руками, он был много легче Созинова, через минуту капитан снова подпёр снизу казака.
- Хы-ы-ы, - знакомо просипел Созинов, качнулся на верёвке, будто маятник, откатился к одной стенке - расширившейся, Корнилов откинулся назад, завис спиной над трещиной и вновь оказался под Созиновым. Другого способа, как самим собой подстраховать казака, не существовало.
Хоть и небольшое расстояние надо было одолеть - всего четыре метра, а дались эти метры трудно, грудь Корнилову сдавила цепкая боль, растеклась внутри, горло тоже сдавило, сделалось нечем дышать. Он то подсовывал собственный сапог под ногу Созинова, то подпирал казака своим плечом, то делал ещё что-то; сильный, жилистый Керим, натянув на ладони рукава халата, сами отвороты, пытался справиться с верёвками. Байрам и Тилак помогали ему.
"Только бы не сорвался земляк, не соскользнул, - немо молил Бога капитан, - если он рухнет вниз, то всё... И сам погибнет и меня уволокёт вниз. Главное сейчас - не торопиться".
Внизу, в глубине трещины, что-то ржаво поскрипывало, погромыхивало, повизгивало, будто сюда стеклись все горные духи и теперь собирались расправиться с людьми.
"Главное - не торопиться... Главное - не торопиться..." Эта мысль не покидала капитана, настойчиво билась в мозгу.
Через десять минут Созинов вцепился пальцами в закраину трещины.
Байрам и Тилак ухватили его за запястья и поспешно выдернули на поверхность. Созинов, сипя, растянулся на льду, пошевелил, потряс ногами, проверяя их, потом с закрытыми глазами затих...
Когда Корнилов вернулся в Ташкент, стоял уже август. Город изнывал от жары. По улицам ходили небрежно одетые цыганки - смуглые, золотозубые, в невесомых одеждах, орали гортанно, хватали за руки почтенных граждан и по секрету сообщали о конце света, который произойдёт в начале января будущего года. А наступал год 1900-й.
Таисия Владимировна зябко ёжилась:
- Лавр, а вдруг это действительно произойдёт, а?
Корнилов смеялся:
- Не вбивай себе в голову. Лучше занимайся Наташкой да Ксюшкой.
Ксюша - крохотный пушистый котёнок с нежными янтарными глазами - заметно подросла, превратилась в настоящую взрослую кошку. Хотя повадки у неё остались "щенячьи" - маленькой кошки.
Вскоре капитан Корнилов получил новое назначение: стал исполнять обязанности помощника старшего адъютанта окружного штаба.
- Эта должность не для меня, - мрачно заявил Корнилов, - я на ней долго не задержусь.
Он как в воду глядел - сам не стремился усидеть на полусалонной-полувоенной вакансии, да и она действительно была не для него, - осенью капитан уехал в командировку в Асхабад.
Между тем к Корнилову очень внимательно присматривались, иногда он лопатками, затылком ощущал чьё-то присутствие за спиной, стремительно оглядывался, но никого не видел.
Капитан стал предметом для исследования двух разведок - русской и английской, впрочем, не следует ставить эти две разведки на одну ступень - они рассматривали Корнилова с разных точек, и цели у них были разные.
Незримая война, которая развернулась между русскими и англичанами за господство на Памире, в Китае и, в частности, в Кашгарии - Восточном Туркестане, продолжалась. Правда, эту войну и войной назвать было нельзя. Скорее, это было жёсткое соперничество.
Англичанам очень хотелось на любой памирской горе, в любом ущелье, во всех урочищах и отхожих местах понатыкать свои флаги - чтобы, куда ни сунулись русские, их встречали английские штандарты: застолблено, мол...
Русские с таким ковровым "флагованием" не были согласны, да и позвольте повторить: слишком уж далёк Памир географически от Великобритании. И совсем другое дело - Россия. Памир с Кашгарией находятся у неё под боком.
Когда появление британских офицеров засекли в Нагаре и Хунзе, Главный штаб издал так называемое "секретное отношение", из которого следовало, что "в Кашгаре обязательно должен работать резидент русской военной разведки, офицер".
Из "секретного отношения" исходило, что "офицер этот должен знать обязательно тюркские наречия (киргизское, сартовское) и монгольское, без чего производить разведку в стране, где только чиновники китайцы, а остальное население принадлежит к тюркским племенам, не предоставляется возможным".
Все экспедиции, какими бы успешными они ни были, приносили России только разовые удачи, а удача должна быть постоянной. Обеспечить это могли только люди, находящиеся на месте, в Кашгарии, и там работающие.