- Быть жуком для коллекции - такого удовольствия я ни англичанам, ни китайцам не доставлю.
- Всё может произойти помимо вашей воли, Лавр Георгиевич. Люди здесь живут хитрые, а пришлые, они - ещё хитрее! Обмануть, например, одного англичанина - это всё равно что обмануть трёх бухарских евреев.
- Кстати, англичане перестали появляться в Бухаре, - заметил Корнилов, - раньше их засекали с завидной регулярностью, два раза в месяц минимум - то с караваном индийских пряностей придут, то с грузом шёлка на верблюдах, то с ароматным табаком, то с бусами, а сейчас как отрезало.
- Сами англичане ездить перестали, это верно, но вот их соглядатаи наведываются регулярно, бывают не только в Бухаре, но и в Самарканде и даже в Ташкенте.
- Это я знаю, - сказал Корнилов.
Знал он, конечно, гораздо больше, чем говорил. Более того, сумел выявить кое-кого из агентов Макартни, в том числе и тех, кто крикливо расхваливал свой товар на бухарском рынке, а сам исподтишка разглядывал интересующих его людей, солдат эмирской гвардии, дворцы и другие объекты, способные представлять военный или политический интерес.
Кроме того, Корнилову было известно, что на Мургабском посту Макартни завербовал целых трёх человек, ставших его агентами, - Курбан Куля, Халика и Шерхана, в Рангкуле - Якуба, в Бадахшане - Мирзу Сулеймана. Деньги консул им платил небольшие, но для этих людей и малые суммы были хорошим подспорьем. Желая получить пачку купюр потолще, эти люди часто выдавали желаемое за реальное, и тогда Макартни на их полуграмотных донесениях ставил краткое: "Нуждается в перепроверке".
В Бухаре были убиты кадровые английские разведчики капитан Конолли и полковник Стоддарт, после чего в Лондоне издали секретное распоряжение, запрещающее англичанам выполнять опасную работу самим. Её отныне должны были выполнять другие люди - теперь жар предстояло загребать чужими руками. И прежде всего - руками местных жителей.
Вице-король Индии лорд Лоуренс выразился на этот счёт хоть и не очень изящно, но по-государственному точно: "Не имея возможности отомстить в случае их смерти, мы потеряем лицо". Использование местных жителей на "грязной" работе в условиях "холода" позволяло это лицо сохранять во всех случаях жизни, даже в самых неприятных.
Во-первых, местных и обнаружить труднее, чем спесивых, медлительных британцев, во-вторых, если местные провалятся - их не жалко, этот товар стоит недорого, в-третьих, политические последствия в результате провала будут равны нулю - за каких-то там узкоглазых туземцев Англия отвечать не намерена... И так далее.
А главное - местным можно было платить меньше, чем своим.
Впрочем, меры предосторожности, предпринятые англичанами, особых результатов не дали - вскоре в Дарксте был убит британский разведчик Хейуорд. Корнилов удивился: чего же этот дурак застрял там, когда была команда драпать? Хотел выслужиться? Итог получился печальный: замешкавшемуся британцу вспороли брюхо от пупка до кадыка.
- Вы слышали когда-нибудь об агентах-пандитах, Николай Фёдорович? - спросил Корнилов.
- Странствующие монахи?
- Да. С тибетского на русский это так и переводится: "странствующие монахи".
- О том, что арестовали кого-то из них - взяли с полипными, не слышал, но о том, что среди них могут быть шпионы, догадывался всегда. У вас есть какие-нибудь новые сведения об этих людях?
- Есть.
- Интересно, интересно... Надеюсь, расскажете?
- У меня нет от вас секретов, Николай Фёдорович.
- О пандитах мне рассказывал в одном из писем Пржевальский, он встречался с ними в горах. Более того, они подарили ему древнее молельное колесо.
Корнилов сощурился иронически: молельное колесо для всякого монаха, познающего смысл жизни ногами, - святой предмет, с ним они не расстаются. Молельное колесо - это такой полый медный цилиндр-сундучок, внутри которого монахи хранят свитки с молитвами, а используют они эти сундучки по многу раз на день - ни одна молитва без свитков не обходится.
- Ох, - Корнилов качнул головой, - не те это были пандиты.
- Что, ненастоящие?
- Настоящий странствующий монах никогда не подарит своего молельного колеса встреченному путешественнику, даже если у того будет царский титул, это - табу. Одну минутку, Николай Фёдорович. - Корнилов сходил к себе в комнату, принёс оттуда небольшое молельное колесо, выкованное из старой жёлтой меди, с тёмным замысловатым рисунком по всему барабану, на четырёх металлических ножках, погнутых от времени и долгих путешествий, поставил колесо перед консулом. - Полюбуйтесь, Николай Фёдорович!
- Ну что... Молельное колесо как молельное колесо, вполне обычное. - Петровский снял с него верхнюю крышку, внутри колеса находились бумаги - молитвы, скрученные в небольшие бумажные рулоны, достал один из свитков, развернул. Свиток был написан тусклыми, выгоревшими от времени чернилами. - Молитва очень старая, вышла из-под руки писца лет двадцать назад. - Петровский вгляделся в текст. - Обращение к Всевышнему, чтобы дал дождя.
- Как вы думаете, сколько лет этому молельному колесу?
Петровский приподнял колесо, подержал его в руках, словно хотел определить его вес, поставил на стол.
- Старое колесо.
- И всё-таки, Николай Фёдорович, сколько ему лет?
- Точно не могу сказать, это, наверное, даже археолог-профессионал не определит, но колесу лет двести, не меньше.
Корнилов вздохнул:
- Два с половиной года, Николай Фёдорович... Всего-то. Колесо это "древнее" сработано в местечке Дехра-Дан под руководством капитана топографического управления британской армии Томаса Монтгомери.
Консул покачал головой удивлённо, вновь взял колесо на руки, потетёшкал, будто ребёнка.
- Поразительно, - произнёс он.
- Смотрите. - Корнилов перехватил из рук консула колесо, вытряхнул из него свитки. - Само колесо - очень удобный контейнер для карт, путевых заметок, схем, зарисовок и прочих бумаг. - Капитан щёлкнул ногтем по внутренней стенке цилиндра. - А вот и потайное отделение. - Он подцепил пальцем небольшой плоский язычок и снял со дна цилиндрическую крышку. - Для двух-трёх секретных записок места хватает вполне.
- Потрясающе! - Петровский неверяще покачал головой.
- Вот углубление, видите? - Корнилов провёл пальцем по абрису лунки, выдавленной в крышке молельного колеса. - Это - место для компаса. Англичане сейчас заняты тем, что стараются ликвидировать белые пятна на своих топографических картах. Кашгария для них - сплошное белое пятно.
- Естественно, для того, чтобы завладеть миром, нужны очень хорошие карты. - Петровский не выдержал, усмехнулся.
- Для определения высоты пандиты используют термометры, их Монтгомери наловчился врезать прямо в посохи этих монахов. Более того, пандиты, Николай Фёдорович, научились делать то, до чего мы вряд ли когда додумаемся - наши отечественные агенты на это не способны: в раковинах улиток возят ртуть, и если им, например, нужно определить наклон вершины, они выливают ртуть в молитвенную чашу. Молитвенная чаша, в свою очередь, украшена рисунком. В орнамент вкраплены деления. По этим делениям пандиты очень точно определяют уровень горизонта и углы вершины.
- Ну, что ж, - движения Петровского сделались неожиданно суетливыми, он с расстроенным выражением лица промокнул платком лоб, - это называется "Век живи - век учись". Я об этом никогда раньше не слышал.
- Я и сам до приезда сюда не слышал. Между тем, замечу, я совершенно уверен, что нашего Левшу по части изобретательности вряд ли какой иностранец обставит. Далее... - Корнилов тщательно придавил фальшивое дно-крышку ко дну молельного колеса, стукнул ногтем по медному гулкому боку. - Из нескольких обычных пуговиц Монтгомери умудрился сделать секстант. - Капитан вновь стукнул молельное колесо по боку. - Очень похоже на солдатский ранец.
- Странствующие монахи могут ходить по миру месяцами, годами... Господи!
- Они и ходят месяцами и годами... И шпионят против нас. В пользу Англии.
- Мы можем что-нибудь сделать, Лавр Георгиевич?
- Конечно, можем. Но для этого нужны очень большие деньги. И способы - совсем не дипломатические. Кстати, над рассусоливанием в этом мире смеются, а вот жестокость признают и уважают. Для начала агентов надо перекупить, а потом поступать с ними, как в Бухаре поступили с полковником Стоддартом и капитаном Конолли.
Петровский невольно передёрнул плечами.
- Иногда я думаю, что дипломатом быть гораздо приятнее, чем военным, - аккуратно произнёс он, поморщился - всё же фраза, несмотря на старание, получилась более грубой и неуклюжей, чем ему того хотелось бы.
- Возможно, - не стал отрицать Корнилов, отнёс молельное колесо в свою комнату. - Вот мы и ищем способ, как достойно ответить капитану Монтгомери, - произнёс он, вернувшись.
- Этот молодой человек пойдёт далеко, - прозорливо заметил Петровский.
- Он уже далеко пошёл. Начальник разведшколы. По меркам австро-венгерского генерального штаба - на генеральской должности. До лампасов - один шаг.
В окна стучались своими жёсткими ветками яблони, словно просились в дом погреться.
Петровский глянул на Корнилова, по его лицу понял, о чём тот думает, и произнёс скорее для самого себя, чем для капитана:
- Как много бы я дал, чтобы моя семья была здесь, со мною...
- Я о своих тоже думаю очень часто, - признался Корнилов.
- На вашем бы месте, Лавр Георгиевич, я не стал бы маяться и при первой же возможности отправился бы в Ташкент, взял семью в охапку и привёз сюда.
- Это произойдёт обязательно, - сказал Корнилов, - через несколько месяцев.
- Если нужно вмешательство моего ведомства, Певческого моста, я готов это организовать. - Лицо Петровского приняло готовно-сочувственное выражение.
Корнилов чуть приметно улыбнулся:
- Лучше не надо, Николай Фёдорович! Спасибо!
Натянутые отношения между военным ведомством и Певческим мостом в последнее время ухудшились ещё больше, конца-края этому противостоянию не было видно, поэтому попасть в тисках двух сильных министерств и оказаться там зажатым - опасно для кого угодно.
- Моё дело - предложить... - искренне произнёс Петровский.
Корнилов не дал договорить генеральному консулу:
- Отложим эту тему до лучших времён, Николай Фёдорович, - и, поймав себя на резкости тона, смягчил его, улыбнулся виновато: - Наши с вами добрые отношения - это наши с вами отношения, а отношения ведомств - это отношения ведомств... Бог с ними. Как они считают нужным жить у себя в Петербурге, так пусть и живут.
Сообщение о том, что в Кашгаре появился русский военный агент в чине капитана Генерального штаба, англичанин Томас Монтгомери получил лишь в апреле, во время десерта, когда лакомился свежей клубникой со сливками. Он вытер салфеткой губы и произнёс весело:
- Русские спохватились. Наконец-то!
Его гостем в этот день был чиновник из канцелярии вице-короля Индии - сухощавый, загорелый - сплошь коричневая, как у индусов, кожа да крепкие, будто у скакового коня, кости - джентльмен по фамилии Хартли (вполне возможно, это был тот самый Хартли, в семье которого впоследствии родилась гениальная актриса Вивьен Ли). Хартли степенно откашлялся и произнёс густым басом:
- Они опоздали примерно на пятьдесят лет. Им никогда не догнать нас.
Монтгомери подцепил лопаткой из тарелки горку клубники, перенёс её в свою чашку, украшенную золотыми китайскими драконами, и обильно полил сливками из фарфорового изящного молочника, втянул ноздрями райский дух, который распространяла клубника:
- Будем надеяться, что это так. Хотя, если судить объективно, они отстали от нас на все семьдесят пять - восемьдесят лет. С одной стороны, у них нет карт. Ни карт Кашгарии, ни карт Гималаев, ни карт Памира, ни карт Тянь-Шаня с Гиндукушем... Есть только примерные кроки. А по крокам даже самый гениальный полководец не сможет провести войска. - Монтгомери придавил языком к нёбу одну ягоду, с наслаждением раздавил её, закрыл глаза. - А с другой стороны, они стараются вредить нам во всём, везде видны ноги русских. Вспомните историю консула Шоу. Без русских тут дело не обошлось, я в этом уверен.
История английского консула Шоу была действительно показательна. Правитель Кашгарии Якуб-бек симпатизировал русским, осуждал налёты англичан и французов на Крым и чудовищные бомбардировки Севастополя, и когда ему доложили о том, что в городе появился матёрый английский шпион, он велел арестовать не только его, но и британского политического агента - консула Роберта Шоу.
Это произвело на англичан эффект взорвавшегося артиллерийского ядра - джентльмены с фасонистыми бакенбардами даже рты пооткрывали - не ожидали от Якуб-бека такого поступка.
Впрочем, консула Шоу кашгарский правитель в тюрьму всё-таки не посадил - приставил к воротам консульства двух здоровенных, звероватого вида часовых в тёплых полосатых халатах, тем и ограничился. Однако и этого было достаточно, чтобы Шоу надолго покрылся нехорошей испариной - бедняга консул даже от завтраков начал отказываться и несколько дней ходил по комнатам резиденции с поджатым по-собачьи животом, но потом стал есть с прежним аппетитом и довольно быстро набрал вес.
Якуб-бек не снимал часовых, державших английского консула под арестом, несколько месяцев. Лондон пытался вмешаться в ситуацию, давил на Якуб-бека, слал грозные депеши, но правитель был непреклонен: надменные британцы симпатий у него не вызывали, и он получал удовольствие от того, что регулярно щипал их, более того, считал своим долгом делать это постоянно.
Томительно тянулось время.
Однажды Шоу передали записку, в которой неизвестный человек по имени Мирза просил прислать для точных астрономических вычислений часы, поскольку у автора записки они сломались, а также сообщить дату, соответствующую европейскому календарю.
Консул недовольно приподнял верхнюю губу и фыркнул:
- Чушь какая-то! Не знаю никакого Мирзы!
Он демонстративно разорвал записку и швырнул её в кожаное мусорное ведро.
Но это была не чушь. Записку консулу прислал Мирза Шурджа, особо ценный агент британской разведки, - Мирза совершил невероятное: через заснеженные зимние перевалы, в лютый мороз, когда лопались камни, пришёл в Кашгарию из Афганистана, - и как только не погиб, не остался в лавине, не знает никто, - бородачу этому просто повезло, и можно было представить себе его состояние, когда консул Шоу отказался встретиться с ним. Хоть перерезай себе ножом горло.
А задание Мирза получил жёсткое: составить отчёт о реальном, без разных восточных прикрас, положении Якуб-бека, об отношении к нему населения и точно нанести на карту географическое положение столицы Кашгарии - англичане не унимались и продолжали готовиться к мировому владычеству.
Русская агентура засекла бородатого Мирзу - без "хвоста" он и шага не ступал в Кашгаре, сведения о нём получил и Якуб-бек: близкие люди шепнули ему на ухо несколько слов, правитель потемнел лицом и велел арестовать шпиона.
В отличие от британского консула Мирзу швырнули в камеру, в которой на земляном полу валялся тюфяк, набитый блохами. Дело дошло до вице-короля Индии. Это уже была тяжёлая политическая сила. В результате его вмешательства и Мирза Шурджа, и Джон Хейуорд, и Роберт Шоу были освобождены.
Хейуорд уехал в Даркоту, где его вскоре нашли бездыханным в придорожной канаве, а Шурджа направился в Русский Туркестан, в Бухару. Русские агенты не спускали с него глаз, проводили до самой Бухары, до окраины города, а точнее, до караван-сарая, в котором он остановился на ночь. Шурджа, изображая богатого торговца, пристроился к каравану с шёлком, бороду свою, чтобы его не узнали, окрасил в ядовитый красный цвет.
Напрасно он это сделал: всё яркое обязательно привлекает к себе внимание, и уж тем более - ядовито-алая, будто огромная роза из эмирского сада, борода.
Утром Шурджу нашли в его постели с перерезанным горлом - располосовали ему глотку от уха до уха так, что голова держалась только на одном лохмоте кожи. Кто это сделал, у кого оказался такой острый нож - неведомо, тёмная бухарская ночь покрыла всё.
Роберт Шоу от страха долго ходил зелёный, пока наконец-то не передал дела новому политическому агенту и не отбыл в Лондон. Томасу Монтгомери, узнавшему о появлении капитана Корнилова в Кашгарии, хоть и трудно было из Индии, из топографического управления, по которому проходил британский капитан, разглядеть нового сотрудника русской миссии - вообще люди в Кашгаре из индийской дали выглядели как мошки, - однако отнёсся он к появлению русского агента серьёзно и послал кашгарскому резиденту бумагу, в которой просил держать нос по ветру и не спать даже ночью. Монтгомери усмотрел в действиях Корнилова "пролог крупных акций в районе Сарыкола".
А на Сарыкол - суровый, но богатый район - Британия претендовала как на забытый в железнодорожном вагоне баул с дорогими вещами, считала его своей личной собственностью.
Корнилов это хорошо понимал и решил открыть в Ташкургане - центре Сарыкола - русский наблюдательный пост с небольшой воинской командой. Ташкент эту затею одобрил, Санкт-Петербург - тоже, и Петровский стал проситься на приём к даотаю - китайскому наместнику, который формально представлял в Кашгарии центральную власть. Даотай потянул немного и принял русского политического агента. После короткого разговора и долгих консультаций с Пекином он дал добро на открытие русского наблюдательного поста. Что же касается местных кашгарских властей, то здесь вообще никаких вопросов не возникло - Кашгария продолжала симпатизировать России, на Лондон же старалась смотреть из-за забора: Британия для здешнего люда была страной далёкой и загадочной.
- Николай Фёдорович, я - в Сарыкол, - объявил Корнилов консулу, - мой час наступил.
Петровский согласно наклонил голову и перекрестил капитана:
- С Богом!
Корнилов выехал в Сарыкол.
В Сарыколе капитан совершил невероятное: за месяц построил казарму для солдат поста и служебные помещения - работал, извините, как стахановец - возникло в последующие годы в советской России такое передовое движение, - новенькая казарма на пятнадцать человек радовала глаз, и вообще дом весь получился просто загляденье.
Штаб округа не стал тянуть с присылкой гарнизона - вскоре в Ташкургане появились пятнадцать казаков в мохнатых папахах. Командовать ими Корнилов назначил поручика Бабушкина.
Лондону едва худо не сделалось от этих действий, консул Макартни немедленно помчался на приём к даотаю, но тот в разговоре был сух, цитировал стихи и просьб о закрытии русского наблюдательного поста в Сарыколе старался не замечать. Даотай боялся испортить отношения с Петровским. Русский консул оказался сильнее британского.