12
Полторы недели мотался Тереха Самарин - председатель Родниковского ревтрибунала - по деревням волости. Искал звериные следы убийцы. Измучил милиционеров, копя, высох сам. Лицо стало черным, облупился ястребиный нос.
- Врешь, не уйдешь, гад! - хрипел. Однажды вечером прибежал к нему Иван Иванович, возбужденный необычно.
- Засек я, Тереха, его. Знаю где. Ты слушай.
- Говори, чего ростишься?
- Отец поди я, тоже искал! Только тебе не говорил… Вот…
В маленькой деревушке под названием Гнилая в огороде у лавочника Лаврентия, взбухшем от растаявшего снега, как рассказывал Иван Иванович, ясно видны следы. От дома торговца до огромного стога овсяной соломы, уметанной на гумне, высушенная подошвами тропинка. Закоробилась под апрельским солнышком. Проверил Тереха: днем к стогу никто не ходил. Две ночи лежал у прясла, в зарослях старой крапивы, ждал. На третью, под утро, скрипнули задние ворота Лаврентьева пригона. Завернувшись в собачью доху, вышел в огород хозяин. Будто матерый, огляделся по сторонам, втянул ноздрями воздух, пошел к стогу.
Заклацали у Терехи зубы. Тенью скользнул он вдоль огорода за Лаврентием, прислушался. Лавочник шел не оглядываясь. "Туп-туп-туп", - слышались впереди его шаги. И вдруг исчез. Тереха всматривался, вслушивался. Бесполезно.
- Врешь, не уйдешь, гад! - он прижался грудью к стогу соломы, потянул на себя пучок и замер.
- Что нового-то? - спрашивал в стогу писарь.
- Почти что ничего, Сысой Ильич.
- За мной-то охотются?
- Каждый день в деревне бывают. Да ты не боись. Эта халупа надежная. Никто не знает, что внутри балаган.
- А ночами-то не сторожат меня?
- Безрукий и тот уезжает.
- Не приведи господь с ним повидаться.
Тревожно загоготали в камышах дикие гуси. Рванули переливами на ближних токовищах короткую первую песню глухари.
- Ну, ты иди давай. А я усну немного, - сказал Лаврентию писарь. - Наблюдай за всеми ихними делами. Мне все докладывай. Долго они не продержатся.
- Поскорее бы. Иначе разорят в корень. Ну, бог с тобой. Завтра приду.
- Прощевай!
Замолкли лавочниковы шаги. Глухо стукнули ворота, лязгнула щеколда.
- Ох-хо-хо, - вздохнул в стогу писарь. - И когда она кончится, власть большевистская, проклятая, мать ее!
Писарь молился. А ночь перед рассветом сгустилась, затихла. Ни звука, ни шороха.
- Кажется, пора, - решил Тереха и пошел к потайному выходу в балаган. Нашарив огромный сноп соломы, приваленный к скирде, потянул его на себя, отбросил, спокойно позвал:
- Сысой Ильич! А Сысой Ильич!
- Что тебе? - миролюбиво ответил заспанным голосом Сутягин.
- Выдь на минутку!
На четвереньках выкарабкался из темного лаза Сысой.
- Руки вверх, сволочь! Не шевелись!
Ранним утром пригнал Тереха писаря в Родники, завел его в дом, в горницу, приказал:
- Раздевайся! Молись богу!
- Ты что, Тереша, задумал?
- Раздевайся, сволочуга!
Только что вставал рассвет. Звенели подойниками бабы, ворковали голуби. А разъяренный Терешка читал уже Сысою приговор: "Именем революции кровососа и убийцу Сысоя Сутягина Родниковский трибунал приговорил к высшей мере…"
Никто не слышал, как в писаревой двухэтажнике туго лопнули два пистолетных выстрела. Никто не видел, как Тереха Самарин облил керосином комнаты, а потом по очереди поджег их. Пожарный набат ударил только тогда, когда над крышей двойным змеиным жалом полыхнуло высоко в небо пламя.
13
С тех пор, как схоронили Марфушку, побелела Терехина голова, две глубокие черные канавки опоясали рот. Взгляд стал каменным. Старшина Бурлатов сдал не только контрибуцию, но и весь имевшийся в его кладовых хлеб, выгорела дотла красовавшаяся раньше на пригорке богатая усадьба писаря Сутягина. Бесследно исчез сам писарь.
- Ты мне скажи, - спрашивал Макар Тереху, - кто все ж таки выжег писаря?
- Никто.
- Как то есть никто?
- Никто - это значит все, сообща!
- Слушай, Терентий, нам ее, власть-то, дали с думкой, что мы лучше кровососов хозяйствовать станем. А ты убивать да палить.
- Знаешь что, - Тереха побледнел. - Ты мне брось Христа в душу вгонять. Я с ним и так без портков остался!
- Значит, ты?
- Я. Ну и что?
- Так ведь это незаконно.
- То есть?
- Не судили его.
И опять передернуло лицо Терехи.
- А меня ты за кого считаешь? Я, значит, не законный суд? На, держи! - он выхватил из кармана листок. - Это приговор Сутягину. Я его приговорил. Я и приговор привел в исполнение. И наперед тебе скажу: резал я их, гадов, и буду резать. А ты меня не учи слюни пускать. Не время. Кто кого!
- Товарищ Самарин! - вырос за столом Макар. - Ты забываешь, сколько крови стоила наша власть и как она нам дорога.
- Революций без крови не бывает!
- Пустая твоя башка! - накалялся Макар. - Революция - это сама справедливость! И законы у нее - самые честные. А ты позоришь ее перед народом.
- Пошел ты знаешь куда!
- Где у тебя наган?
- А што?
- Клади на стол. Ты арестован!
- Макар! Ты шутишь?!
- Клади наган. Сымай ремень. Именем революции приказываю!
Всю ночь просидел Терешка в арестантской. Его трясло. И опять, в который раз, приходила к нему Марфуша. Грезились ее полные ужаса глаза. "Тереша! Милый! Родименький! Я выздоровею! Тереша!" Под утро будто сломалось что-то в Терешке. Затребовал бумагу, чернил.
"Товарищи партийцы и все сочувствующие, - царапал в заявлении. - Винюсь перед вами. Судил не по нашему народному праву, а по своему нраву. Поверьте: я сейчас хорошо понял, где корень нашей родной революции. За нее я не пожалею ни крови своей, ни жизни".
Родники бурлили. Каждый день в волисполком шли мужики. Партийная ячейка росла. Кроме Сани, Терехи и Макара, на собраниях бывали новые члены партии большевиков: Федот Потапов, Спиридон Шумилов - фронтовики и Ванюшка Тарков - сын ссыльного. Подал заявление о вступлении в партию Иван Иванович Оторви Голова.
Сидела в осиротевшем Терехином домике со спокойным, тихим Степушкой Ефросинья Корниловна, приговаривала:
- Горемычный ты мой ребеночек! Без мамоньки родимой остался! - Целовала, трясла его на руках.
Пил напропалую Гришка. После того, как улеглись слухи о загадочном пожаре и перестали родниковцы шептать друг другу на ухо совершенно фантастические подробности, Гришка много ночей подряд ходил на пепелище, как лунатик. Распинывал головешки, определял местонахождение заветного сутягинского подвальчика. И определил, обвалив землю и золу в узкую каменную расщелину. Расчищал потом подвальчик руками, швыряя землю из-под себя по-собачьи. Наткнулся-таки на несколько кожаных мешков с серебром. Аж взвыл от удовольствия. Вот они! Под утро пригнал к пожарищу свой рессорный ходок, увез все на Сивухин мыс, зарыл в приметном месте на обрывчике. "Пусть полежат мешочки до лучших времен", - так рассудил.
И пить принялся еще проворнее. И нес хмель Гришку все дальше и дальше от брата.
Пришел он однажды поздним вечером к старшине Бурлатову. Старый хитрец старшина увидел Гришкины глаза и немедленно поднес ему стаканчик, а потом уж завел речь.
- Что было бы, Григорий Ефимович, если бы сейчас Николай, Сысоя Ильича покойного сын, дома был бы? А?
Старшина щурился хитро, почесывая волосатую грудь. Сонька и Татьяна Львовна прятали улыбки.
- Николай был бы - власть наша была бы, - плел Гришка. - Письма-то хоть получаете?
Василий Титыч зашелся в кашле. Из горницы, приоткрыв дверь, смотрел Колька. Лицо его сузилось. Чуб обвис.
- Правильно, Гриша! Где поручик Сутягин - там всегда порядок!
Гришка поздоровался с шурином, укоризненно кивнул на старшину: "Ну и хитер-бобер!"
- Ты мне сейчас нужен, как воздух, - заговорил Колька. - Задание такое: завтра тайком оповести всех наших, наиболее надежных, чтобы в полночь были на Сивухином мысу. Там будут люди из других деревень. Проведем оперативную сходку. Дело важное. Сугубо секретное. Так что ты поосторожнее. Понял?
- Как не понять.
- Пора, Гриша, эту Советскую власть - к ногтю! - В глазах Сутягина горел решительный, беспощадный огонь. - Пора.
Гришка обрадовался:
- Давно надо, Николай Сысоич! Ведь что придумали? Сдать все личное добро! Ишь ты! Мы те сдадим! Мы заплатим контрибуцию!
Днем Гришка повидал всех, кого называли Колька Сутягин и старшина. А поздним вечером заседлал коня и задворками двинулся к условленному месту. Было холодно. Ветер утюжил камыши, моросил мелкий бусинец. Грязь стояла густая, вязкая. На опушке леса он сразу заметил всадников. Конь тихо заржал. Откликнулись из темноты другие кони. Из глухого куста кто-то невидимый спросил вполголоса:
- Пароль?
Гришка ответил бойко, с радостью.
На поляне сгрудились в круг люди: Колька, старшина Бурлатов, еще человек пятнадцать незнакомых мужчин и приглашенные Гришкой родниковцы.
Говорил Колька:
- Черные дни пережили мы, друзья мои! Но засияло и наше солнце. Скоро в Омске будет образовано новое правительство, которое поистине станет на защиту интересов России. Наша задача - взять власть на местах, поднять восстание, поддержать разливающийся по Сибири чешский мятеж. Выступление назначается на послезавтра!
- Народ, как вы знаете, почти поголовно пошел сейчас за большевиками, - сипло продолжал Колькины мысли старшина. - Значит, в первую голову надо уничтожить в волости большевистских атаманов. Остальные растеряются. Старшиной после восстания следует поставить Григория Ефимовича. Молодой и при уме. К тому же выходец из простого сословия. Итак, послезавтра, в пятницу, по всем селам волости взять власть. Ясно, господа мужики?
- Ясно.
- Даст бог, изладим все в исправности.
- Ну, тогда до свидания!
Разъезжались уже после полуночи. Гришка подошел к коню, но его окликнул Колька.
- Ты, Гриха, не против, ежели уберем брата? - разглядывал Гришкино лицо в упор.
- Не-е-е-е.
Если бы было чуть посветлее, Колька увидел бы мертвенную Гришкину бледность.
- Я понимаю, тебе это дело поручать нельзя. А вот Макаркой Тарасовым займешься именно ты.
- Как?
- Утром пойдешь к нему с вином. Угости хорошенько. Придумай предлог и кокни. Все надо списать на пьянку. Вот тебе пистолет!
Колька отошел, раскуривая сигару. Красный глазок ее, раздуваемый ветром, сверкал злобно.
14
В этот день Макар поднялся раным-рано. Наколол дров, умылся колодезной водой по пояс, начал собираться в волость. Саня ушла на озеро. Тикали на стене часы. Умиротворенно пел самовар.
- Здравствуйте, Макар Федорович!
Как и было условлено в лесу, в школу заявился Гришка.
- Иду с поскотины, смотрю - дверь открыта. Дай, думаю, загляну. Не враги ведь.
- Да и не друзья.
И Гришка, как обычно, не вытерпел, сорвался:
- Ты большевик?
- Ну и дале что?
- Народ грабишь, какой же ты большевик?
- Не народ грабим, а буржуев к рукам прибираем.
- Ну ладно, Макар. Давай по маленькой, - Гришка вытащил из кармана бутылку.
- Лей в себя… У меня дел по горло.
- Не хочешь - не надо.
Гришка ловко вышиб пробку, вытер рукавом горлышко бутылки, налил стакан.
- За твое драгоценное!
Выпил два стакана подряд, один за другим. Опустилась в карман рука, взялась за шершавую рукоятку пистолета, замерла. Макар заметил это движение, насторожился.
- Ты зачем сюда пожаловал?
Щелкнул в кармане взведенный курок. Рванулся Макар, сгреб Гришку в охапку сдавил неимоверно сильно, выдернул из кармана пистолет.
- Это ты для меня?
Гришку развезло. Он прижал в бешенстве козонки к столу, выпалил:
- Конец скоро твоей власти, краснопузик… Не сегодня-завтра жди… Мы вам вставим…
В это время мимо окон промелькнули верховые. Гришка заметил хищную посадку Кольки Сутягина, кинулся к выходу.
- Стой! - выскочил следом Макар. Ветер забился под рубашку, горбил ее на спине.
Колька осадил коня за углом, достал маузер, выстрелил навскид, целясь в голову Макара. Пуля прошила кожу на шее, впилась в дверной косяк. На мгновение Макар потерял сознание, упал. Но тут же вскочил, зажал ладонью побежавшую ручейком кровь. Саня, набиравшая под крутояром воду, ничего не слышала. Всадники ускакали в лес.
- Кто стрелял? - К школе подлетели верхами Тереха Самарин и Федотка Потапов.
- Гришка был послан. А кто стрелял, не знаю: угнали, - ответил Макар. - Терентий, подожди, поможешь. А ты, Федот, собирай всех наших. Винтовки раздайте, пулемет приготовьте!
Кровь не останавливалась, и Макар начал терять сознание. Он едва успел рассказать, о чем проболтался Гришка, осел на пол. Друзья подняли его на кровать, перевязали рану. Саня, вошедшая в школу с коромыслом и ведрами, увидев кровь, охнула и упала без чувств, разлив воду.
К вечеру раздали фронтовикам все, какое было в волисполкоме, оружие. Расставили вокруг Родников дозоры. На церковной колокольне со станковым пулеметом засел Федот.
Совсем по-осеннему начал накрапывать дождь. Едва не цепляясь за крыши, бежали на восток грязные, рваные облака. Перед рассветом прискакал к волости незнакомый парень, запыленный, с обмотанной бинтами головой.
- Где председатель?
- Ранен. Дома.
- А ты кто?
- Я - ревтрибунал.
- На, передай товарищу Тарасову, велено! - Парень подал маленькое письмо, лег на скамейку и захрапел. Сколько его ни будили - ничего не могли сделать.
Тереха вскрыл пакет:
"Товарищ Тарасов. Город взяли чехи, подстрекаемые контрреволюцией. Организуйте партизанский отряд".
И непонятная подпись. Вскочил на коня - к Макару. В дверях Саня.
- Ну, как он?
- Немножко лучше.
- В сознании?
- Да.
Тереха прочитал раненому записку.
- Это из уезда. Комиссар пишет. Ты действуй, как приказано, - тихо сказал Макар. - Заговор подготовили, проклятые!
Ночь прошла спокойно. Когда рассветало, замаячили на горизонте верховые. Покружились у околицы, исчезли в лесу. Затем на дороге появилось человек тридцать всадников. Видно было, что это не войсковая часть, а мужики: ехали без строя, табуном. "Что за рать?" - думал Федотка и подпустил их почти к самому селу, а потом рубанул с колокольни длинной очередью поверх голов. Всадники закидались, лавиной покатились назад, в колки.
- О-о-о-го-го-го! - орал на колокольне Федотка. - Драпайте! Штаны-то у вас широкие, много войдет!
После полудня зашуршали над Родниками снаряды. Один рванул навозные кучи с правой стороны села, другой - с левой, сыпанул шрапнелью недалеко от школы третий, вырыл горячую черную яму. Это подходили белочехи. Они ворвались в центр села и окружили школу. Отряд Терехи под прикрытием "Максима" скрылся в камышах. Макар остался в руках врага.
Начались около здания волости экзекуции. Всех, кто запахал розданную волисполкомом землю, пороли шомполами, положив на длинную, свежевыструганную скамейку. Народ боялся выходить на улицу, а если кто и выходил, то отворачивался, крестился широким крестом, будто отгонял лукавого.
Гришка объявлял:
- Платону Алпатову назначено двадцать пять шомполов, но у него сын ушел в бандиты, добавляем еще сорок. Итого - шестьдесят пять.
Сосед вечный и друг всей семьи Самариных Платон, когда его подвели к скамейке, шагнул в сторону Гришки.
- Дай распишусь в получении! - Туго, с хряпом залепил Гришке по уху, дал по здоровенному тумаку стражникам и кинулся наутек. Колька выстрелил в Платона. Подошел к упавшему и спокойно, не вынимая изо рта сигары, выстрелил в упор еще три раза.
- Так будет со всеми, кто не желает поддерживать нашу народную власть, - сказал мужикам, ожидавшим очереди.
- Каашо, - скартавил чешский офицер.
Выволокли из каталажки Макара Тарасова. Повязка на шее мокрая от крови, глаза впали.
- Комиссар? - спросил чех.
- Он самый! - ответил Гришка.
- Комиссару надо больше всех! Правильно?
- Так точно.
Сорвали гимнастерку, толкнули на скамейку. Но бить себя Макар не дал. Он рванулся на Кольку, сшиб его с неимоверной силой наземь и побежал к озеру. И тотчас от крутояра густо зататакал партизанский пулемет. Чех-офицер спрятался в волость, по-русски похабно выругался. Мужики рассыпались кто-куда.
Выиграно было всего три-четыре минуты, но Макар успел отплыть на чьей-то лодке до ближайших камышей. От волости вокруг озера полетели наперерез Макару несколько всадников. Но пулемет ударил по ним, и они разбежались по степи в беспорядке. А Макар плыл. Пули фьютькали по воде. Сочилась из шеи кровь, ползла по груди, по животу горячими струйками. Вода в лодке стала розовой. "Дотянуть до того берега!" - приказывал себе Макар. Черные мухи летали перед глазами. Орали на берегу белопогонники. Пулемет бил очередями…
Всю ночь Тереха готовился к этому. Он сам выбрал ударную позицию для пулемета, поставив его на небольшой курганчик, поросший сосняком, сам развел на огневые точки всех партизан.
- Скорее, Макарка, скорее! - Он стоял на другой стороне озера и видел, как Макар все неувереннее, все реже взмахивает веслами. Лодка кидалась из стороны в сторону, кренилась.
- Макарушка, милой, давай!
Невдалеке от берега весла упали. Суденышко заплясало, повернувшись кормой к волне.
- Вперед, мужики! На воду! Возьмем вплавь! - скомандовал Тереха.
Выволокли партизаны лодку на берег, подхватили Макара, понесли через ломи в займище Оборвалась за спиной пулеметная очередь: Федотка Потапов с напарниками пошли вслед.
После переполоха, наделанного партизанами обнаружилось: из Родников сбежала учительница большевичка.
Когда ночью в низенькое здание школы ворвались вместе с Гришкой Самариным два дюжих чеха, Саня перевязывала Макару рану.
- Вот он, большевик! - кричал Гришка. - Берите!
Схватил Макара за ворот, разбередил рану:
- Встать!
И повернулся к Сане.
- А это большевичка. Стерва. От нее вся зараза идет! - Гришка рванул на Сане кофточку, ткнул кулаком в губы. И тут же был отброшен в сторону.
- Мы с женщин не воюй! - Чех держал Гришку за ворот. - Ты женщин не трогайт.
- Как не трогай, когда она всех мутит здеся.
Глаза чеха стали злыми, холодными.
- Берите мужик, и фсё!