32
Вечером, накануне отъезда Наташи, в доме Бокерия собрались колхозники. Был накрыт стол. Когда гости выпили за счастливый путь и за дальнейшие успехи Наташи, желая ей счастья и удач, она встала, чуть сконфуженная всеобщим вниманием, окинула гостей теплым взглядом и начала прощальный тост.
- Я никогда не забуду вас, дорогой Отар Ираклиевич, как не забуду всей вашей милой семьи, - с искренним волнением говорила она. - Завтра мы расстанемся… Я сохраню в своем сердце наилучшие воспоминания о Тамаре и Кето, о всех соседях, о школьниках и маленьком Петре!.. Ксении Афанасьевне мне хочется сказать особо. Моя мать осталась в немецкой оккупации, почти два года я ничего не знаю о ней… Я не хочу закрывать глаза на самое страшное… Может быть, я давно потеряла ее… Не знаю… Но здесь, вдали от родной деревни, я встретила человека, который отнесся ко мне с материнской заботой и лаской. И мне хочется сказать вам, дорогая Ксения Афанасьевна, громко, чтобы слышали все: спасибо тебе, дорогая мама!.. Я с гордостью называю вас этим именем - вы достойны его! Дай вам бог, как говорят, здоровья, счастья и радости!
Наташа выпила вино, хотела сесть, но, заметив, что Ксения Афанасьевна вытирает платочком глаза, подошла к ней, крепко обняла и прижалась губами к ее седым волосам.
* * *
В эту ночь Ксения Афанасьевна легла спать перед рассветом. Она готовила посылочку для Шакро, стряпала Наташе на дорогу, тихо роняя никем не считанные материнские слезы.
В девять часов утра колхозная машина, нагруженная ящиками с лимонами и ранними овощами для фронта, ждала Быстрову.
Кето и Тамара решили проводить подругу до Батуми. Отар Ираклиевич, не выпуская из рук палки, молча прохаживался по комнате. За несколько минут до отъезда старик подозвал Наташу, отвел в дальний угол и, поглаживая ее по волосам заскорузлой рукой, заговорил:
- Ты хороший человек, Нато… Мне приятно, что погостила у нас. Так и передай Шакро… Спасибо ему от меня скажи. Он поступил правильно. Я, как отец, доволен им. А ты будь счастлива!
Отар Ираклиевич трижды поцеловал Наташу. Петре стоял неподалеку, тихонько плакал и, стыдясь своих слез, смотрел в окно.
Наташа расцеловалась с Ксенией Афанасьевной и вышла во двор. На дороге, около машины, собрались школьники. Пионервожатая вручила Наташе фанерный ящик.
"Командиру гвардии капитана Нато Быстровой от октябрят и пионеров г. Реви" - было написано чернильным карандашом на верхней стороне посылки.
Наташа поблагодарила ребят, долго прощалась с ними, и наконец грузовик, попыхивая синим дымком, скрылся за поворотом.
- Начинается новый этап моей жизни! Понятно вам это, девушки? - щуря глаза, весело сказала Наташа, когда машина выехала на гудронированное шоссе и устремилась в сторону Батуми.
Тамара и Кето ответили что-то односложное. Встречный ветер унес их слова, да и говорить никому из подруг не хотелось: приближалась минута расставания.
Придерживая берет, Наташа глядела по сторонам, словно не могла налюбоваться природой. Шофер "жал" вовсю. Дорога проходила в непосредственной близости от моря, и летчица, увидев дельфинов, затормошила подруг. Они долго следили за играющими животными. Дельфины поминутно выскакивали из воды и, вздохнув, стремительно исчезали в пучине. Потом опять показывалась острая, приплюснутая морда, затем она клонилась вниз, и обнажалась выгнутая колесом жирная спина с клином плавника, похожего на черный парус. Дельфиньи морды, спины и плавники поблескивали над водой, как лакированные.
Морской простор и горные склоны были щедро залиты солнцем. Волны лениво накатывались на прибрежную гальку.
Город встретил девушек приветливо и показался им таким же радушным и красивым, каким он всегда бывал для приезжих. Когда-то беспечный и веселый, с тысячами курортников и туристов, прибывающих сюда со всех концов Советского Союза, Батуми сейчас выглядел иначе - на светлый облик его легла суровость военного времени. Казалось, он нахмурился под палящим дыханием войны, прошумевшей на Черном море и на подступах к Кавказу…
До отхода поезда оставалось три часа. Наташа сдала вещи в камеру хранения и отправилась с подругами побродить по городу. Они пошли на приморский бульвар. Потом с интересом наблюдали за жизнью порта. Их внимание привлек большой пароход. Ранее он обслуживал линию Батуми - Одесса, а сейчас, выкрашенный в черный цвет, безжизненно покачивался на якорях с потушенными котлами.
По бухте сновали военные корабли, несколько буксиров пыхтя разворачивали у причалов железные баржи, на палубах которых стояли танки, затянутые маскировочным брезентом.
Возле берега в прозрачной, зеленоватой воде плавали удивительные голубые медузы, напоминающие не то парашюты, не то стеклянные абажуры с бисерной бахромой по краю. Мелкие серо-зеленые крабы копошились вокруг свай дебаркадеров и среди камней, то и дело стремительно, бочком перебегая с места на место. Над водой кружились чайки…
Незаметно для себя подруги дошли до стоянки сторожевых кораблей.
Наташа придержала Кето и Тамару, любуясь возвращавшимся из плавания сторожевиком. Он резво и красиво шел по полукругу, заходя на причал. Несколько моряков, стоя на палубе, разглядывали берег и пели. Корабль приближался. Песня нарастала. И наконец отчетливо донеслись ее слова:
Я была патрульным вашим,
Я из авиаполка -
Не узнали вы Наташу
С боевого ястребка!..
Опасаясь, как бы Кето и Тамара, чего доброго, не догадались, о ком идет речь в песне, Наташа заторопила подруг:
- Идемте к колоннаде! Говорят, это место похоже на древнюю Элладу.
Колоннада возвышалась на берегу моря. Девушки сели на ближайшую скамейку.
Мимо, по широкой алее, усыпанной гравием, проходили люди - штатские и военные, в основном, должно быть, приезжие. Местные жители бывают здесь редко, а приезжий человек, попадая в Батуми, несмотря ни на что, стремится посмотреть колоннаду, взглянуть на море, послушать его мерный шум, полюбоваться прибоем, подумать, помечтать, что-то вспомнить.
Разговаривая с подругами и поглядывая на прохожих, Наташа вдруг замерла на полуслове, вспыхнула, широко открыла глаза: задумчиво покуривая трубку, к колоннаде шел Сазонов. Ветерок донес приятный запах трубочного табака.
- Что с тобой, Наташа? - спросила Кето. - На кого ты так смотришь?
- Девочки, он! - прошептала Быстрова и растерянно прикоснулась к руке Тамары.
- Он?..
- Да, он… Я позову его…
- Конечно!
- Игорь Константинович! - крикнула Наташа, не обращая внимания на прохожих. Сейчас ей было не до них. - Сделайте милость, не проходите мимо!..
Сазонов резко остановился. Увидев Наташу, изменился в лице, торопливо пошел навстречу.
- Здравствуйте, Игорь! - стараясь побороть охватившее ее волнение, сказала Наташа. - Рада вас видеть… Познакомьтесь: моя подруга Тамара и моя хозяйка Кето…
Сазонов поздоровался с девушками и снова повернулся к Наташе:
- Вы давно здесь?
- Часа два. - В голосе ее послышалась грусть. - Через час уеду…
Сазонову и Наташе о многом хотелось сказать друг другу. Но оттого, что рядом были Кето и Тамара, они чувствовали себя несколько скованно.
Когда шли к вокзалу, их нагнал колхозный грузовик. Шофер, затормозив, подозвал Кето и, оживленно жестикулируя, принялся ей что-то доказывать. Потом Кето подошла к ожидавшим ее Наташе, Тамаре и Сазонову.
- Мы, к сожалению, должны ехать. Шофер получил химикаты для цитрусов и не решается задерживать машину. Химикаты давно ждут в колхозе.
- Придется расстаться! - сказала Наташа. - Поцелуй своих! Спасибо всем, спасибо за все!
Проводив девушек и оставшись вдвоем, Сазонов и Наташа вернулись к колоннаде.
- Наташенька, мы сейчас на ремонте. Застрянем дней на двадцать… И потому опять расстанемся… Для меня невыносима разлука!.. Я очень тосковал без тебя. Почему ты не ответила мне на вопрос в первом письме? Я мог, с твоего разрешения, вырваться на денек в Реви… Повидались бы, поговорили…
- Ехать в скромную, патриархальную семью доктора ко мне на свидание? Удобно ли? Мы могли попасть в неловкое положение…
- Ты все преувеличиваешь! Впрочем, сейчас я тебя накажу и поведу в фотографию… Пойми, я не могу жить без тебя!..
- Пойдем! Сфотографируемся вдвоем… Ты пришлешь мне фото. Мне тебя очень недостает. Я люблю тебя, мой дорогой, навсегда любимый человек!
* * *
На перроне вокзала Сазонов, глядя в глаза Наташе, тихо, чтобы не слышали посторонние, говорил:
- Знай, Наташенька, я тебя люблю больше жизни!..
- Я знаю и верю, - шепотом ответила она. - Я… тоже… Но сейчас мы расстанемся, очевидно, надолго. Мы, возможно, сменим базу. Где она будет - не знаю. Но ничто и никто не затмит тебя! Я клянусь, что люблю тебя! И знай: чувство, которое живет во мне почти с первых наших встреч и которое растет день ото дня, иссякнуть в разлуке не может. - Наташа ласково коснулась его щеки.
Сазонов стоял на платформе, Наташа - в коридоре вагона, около открытого окна. Он поймал ее руку.
- Проклятая война! С этой минуты мы должны бы никогда не разлучаться. А не выходит!
- Игорь, я готова ждать сколько угодно!.. А ты?..
- Неужели ты до сих пор не уверена во мне?! - с упреком сказал Сазонов.
- Нет, уверена… Ты тоже верь мне!
Наташа нерешительно нащупала в кармане плаща серебряный портсигар. Она собиралась подарить его доктору Бокерия, но, подумав, протянула Сазонову:
- Возьми, Игорь, на память обо мне!
Сазонов пристально посмотрел на Наташу, поцеловал ей руку:
- Спасибо, Наташа. - Он, не раздумывая, достал маленький браунинг в светлой кожаной кобуре: - Возьми и ты мой подарок. И знай: я буду беречь в чистоте свое чувство… Я так счастлив!.. И сколько бы ни прошло времени, я буду ждать! Мы обязательно встретимся. Иначе не может быть! Я верю в это. Верю и буду ждать… Жди и ты…
Наташа взяла пистолет:
- Спасибо, Игорь. Это лучший подарок в наши дни!
Переливчатому свистку кондуктора паровоз ответил зычным протяжным гудком.
- Ну, Игорь, все! Теперь попрощаемся. Родной мой… - со слезами на глазах сказала Наташа. - Вдруг навсегда? Нет, не может быть! Мы хорошо повоевали вместе! Мы нашли друг друга… Спасибо тебе за все. Я никогда не забуду те дни и тебя… Не забуду и этих счастливых минут. - Наташа перегнулась, обняла Сазонова и поцеловала его в щеку, посмотрела в глаза и нежно поцеловала в губы.
Поезд тронулся.
- До свидания! - прошептала она.
- До свидания, радость моя.
Неотрывно глядя на дорогого ей человека, Наташа хотела навсегда запечатлеть в памяти его образ.
Слезы покатились сами собой, теплые и обильные. Она не стеснялась их и, плача, глядела и глядела на Сазонова, и видела в его счастливом и одновременно грустном, но ободряющем взгляде большую муку и большую любовь.
Поезд набирал скорость. Сазонов исчез в суетливой толпе на перроне. Остались только воспоминания и подарок. Вот он. От кобуры пахнет кожей, чуть-чуть духами и табаком…
Батуми остался позади. Ушла в прошлое тихая, мирная жизнь в ласковой семье Бокерия. Вспомнились слова Надежды Семеновны о том, что человеку приходится против воли терять близких сердцу людей, которые обязательно уходят куда-то и многие из них постепенно забываются…
Наташа задумалась. И в ее жизни немало друзей приходило и обязательно уходило… Привязанность и привычка к ним, желание долго общаться с кем-то всегда обрывались обстоятельствами, которые помимо ее воли и желания диктовали свои собственные условия - такие, что с ними нельзя было бороться. И люди с удивительной, почти с размеренной последовательностью сменяли одни других. Воспоминания о них наслаивались друг на друга, причем самые старые становились менее памятными, менее близкими и за туманом памяти меркли и таяли, начинали забываться.
Давно ли, кажется, Надежда Семеновна и Варя заполняли Наташину жизнь, а сейчас их заслонили Кето, Тамара, Отар Ираклиевич, Ксения Афанасьевна, Петре и снова Сазонов… Сейчас его образ затмил всех.
За окном расстилалось море. Железная дорога проходила по самому берегу. А вон там - шоссе, по которому Наташа сегодня ехала с Кето и Тамарой из Реви в Батуми…
Наташа неподвижно стояла у окна вагона наедине со своими мыслями. Заходить в купе не хотелось. Ей было не по себе: в груди - ликующее сердце, в мыслях - суровая неизвестность в будущем.
"Скорей… Скорей к своим, в полк!"
Наташа любила его, как родной дом, гордилась им, привыкла к нему и не мыслила потерять его.
"Война…"
Вспомнилась мать. Захотелось упасть в ее объятия и забыть обо всем…
Долго простояла Наташа у открытого окна, безотчетно наблюдая сутолочную жизнь станций, где останавливался поезд, и шум, ругань и беготня по перрону казались ей театральным представлением.
Вечерний холодок несколько успокоил ее. Она зашла в купе. Ее соседи давно спали. Сбросив туфли, не раздеваясь, она легла поверх разостланной на нижней полке постели и заснула.
На рассвете ее разбудила проводница:
- Через десять минут прибываем…
Наташа села на постели, поджав под себя замерзшие ноги.
В купе никого не было.
Бледный пасмурный рассвет заглядывал неверным светом в чуть запотевшее окно. Наташа протерла стекло куском газеты. Мимо пробегала мелкая поросль, тянулись провода, и в размеренном чередовании мелькали телеграфные столбы. Деревья и кустарники очень походили на ольху и орешник-лещину. Тускло поблескивали поросшие осокой болотца, окутанные лохмами застоявшегося тумана. Рассветная сырость проникала в вагон.
Широкая унылая низменность, пропитанная дождем, напоминала Наташе русский пейзаж. Серые тучи закрывали горизонт, на котором в ясную погоду хорошо был виден Главный Кавказский хребет.
Кое-где среди густой зелени проглядывали красные и серые крыши домиков.
Поезд тихо и незаметно подошел к перрону вокзала. Носильщик проводил Наташу до автобуса, и уже через минуту она ехала по утренним улицам знакомого города…
33
Прежде чем явиться к начальству, Наташа заглянула на городскую квартиру доктора Бокерия.
Шакро Отарович, только что сменившийся с дежурства, пил чай и просматривал газеты, когда к нему постучала Быстрова.
Увидев ее на пороге с большим пакетом в руках, он вскочил и радостно устремился навстречу.
- Гамарджвеба, чемо экимо! - по-грузински приветствовала его Наташа. Голос ее звучал бодро и весело.
- Наталья Герасимовна! Здравствуйте! - Доктор освободил ее от тяжелой посылки, усадил в кресло.
- Рогора карт? Рогор арис тквени сакме, чемо экимо? - снова заговорила Наташа. Она полной грудью набрала воздух, чтобы еще что-то сказать, но запнулась и весело рассмеялась: - Ой, кажется, все… Знала больше, да забыла! Кето зря меня учила.
Доктор с чувством глубокого удовлетворения смотрел на свою бывшую пациентку - бодрую и здоровую.
- Еле-еле подняла вашу посылку по лестнице, - продолжала Наташа. - Это вам из дому…
- Спасибо! Большое спасибо! Как там мои?
- Все здоровы, все в порядке… Уж очень там хорошо! Но вас я должна поругать…
- За что? - спросил Шакро Отарович, ожидая какой-нибудь шутки.
- Почему так редко пишете родителям и Тамаре?
Шакро Отарович виновато улыбнулся?
- Очень занят, Наташа…
- Это не оправдание. - Порывшись в полевой сумке, она достала несколько писем. - Нате, получайте! От отца и матери, от Кето и Тамары… Читайте, перечитывайте, я потом приду, расскажу обо всем подробно. Сейчас мне пора. Забегу на минутку в госпиталь - и в часть, надо доложить командиру полка.
- В госпиталь не спешите. Ваших подруг там нет. Надежда Семеновна недавно уехала долечиваться на родину, в Уфу. Варя Овчинникова демобилизовалась и тоже уехала домой, в Ярославль.
Наташа задумалась. Ей стало грустно: вот и с этими хорошими людьми рассталась она надолго, вероятно, навсегда.
- Ну что ж, - негромко сказала она. - Раз так, поеду прямо в полк…