- Волосы в соломенный цвет крашены. Ты учти: тоже Дядю разыскивала, с бумагой, дескать, из Москвы, по поручению ЦК. По партизанским делам. А Дядя ее цоп - и к ногтю. У тебя тоже есть бумаги? Та барынька шпионкой была, и бумаги ее все фальшивые были.
- Я-то тут при чем? Поинтересовалась табаком, потому что знаю, как с ним трудно у вас. А тут, гляжу, юнец и тот раскуривает.
- Паек. Доставляют с грехом пополам…
После некоторого раздумья Вася спросил:
- Скажи мне, как дела на фронте идут? Наступаем?
- Пока относительное затишье, но будем наступать.
- Фронт-то далеко еще?
- Километров за триста пятьдесят.
- А было?
- Около тысячи… Ну что, Вася, обсудим толком - как нам быть?
- Чего же еще обсуждать? Уже все обсудили… Стемнеет и тронемся. Побудешь у Козьмы Потаповича, пока Дяде дадим знать. У него безопасно. И одежонку евоной дочери Машки подберешь. А так опасно кругом: всюду войска нагнаны. Кто на отдыхе, кто на переформировке… Во всех селах стоят… - Вася задумался, потом вскинул голову и бросил окурок: - А лучше, знаешь что, сиди-ка ты здесь, а я сам принесу тебе одежонку. Юбку да кофту или платье какое… Тогда вместе и дойдем до Воробьева… В летчицком не стоит. Мало ли что. Вдруг напоремся…
Пообещав возвратиться часа через два, он скрылся за ближайшими стволами берез и сосен, и Наташа облегченно, с каким-то неясным, теплым трепетом вздохнула: "Нет, не пропадет на своей родной земле человек!"
* * *
Поздние сумерки уже сгустились, когда Вася принес юбку, кофту, серенький летний жакетик, пестрый головной платок, хлеб и бутылку молока. Наскоро закусив, Наташа переоделась в деревенское, запрятала в жакет оружие. Комбинезон и планшет засунули в дупло липы, карту сожгли.
- Вот досада, - рассказывал паренек, - никого не встретил, чтобы дать знать. Толкутся опять вокруг места, где самолет угробился, тебя ищут, а ты здесь. Опять в тех местах пальба была.
Вася вел Наташу тропинками среди орешника и молодых берез.
- И давно ты воюешь? - спросил он.
- С первого дня.
- Награды имеешь?
- Есть кое-какие…
- Где же тебе пришлось воевать?
- В Одессе, под Киевом, на Северном Кавказе… Была и в Закавказье… Там в госпитале лежала после ранения… Сейчас стоим на Курской дуге…
- Почему на дуге? - не понял Вася.
- Линия фронта так выглядит. Дугой изогнута…
- Понятно. У Дяди есть один из его близких друзей, грузин, офицер. До чего же лихой человек! Во всех диверсиях участник! Дает фрицам жару!.. Я на него дивлюсь не надивлюсь.
- А ты откуда его знаешь?
- Стало быть, знаю… Мы с ним близкие друзья! Я даже счет их выучил до десяти: эрти, ори, сами, отхе … и так далее…
- Правильно… Я тоже несколько слов по-грузински знаю. Например: рогора харт - значит как дела…
- Интересно! Я не знал… При случае обязательно расскажу ему о тебе… Наверно, поинтересуется, как там дела на его родине. У нас ничего толком неизвестно.
- Эх, не до того, Вася! У меня голова другим забита и гудит как котел…
- С чего? - опять не понял он. Видимо, Вася смотрел на жизнь и на окружающую его обстановку значительно спокойней и проще.
- Неужели не понятно? Разве не видишь, в какой переплет я попала?!
- Дело обычное! Выкрутишься… Что за беда такая! - спокойно ответил мальчик.
Тон подростка заставил Наташу подумать о собственной выдержке.
"Возьми себя в руки, товарищ гвардии капитан!" - поглядывая на юного попутчика, приказала себе Быстрова.
Километров через пять в неясных отсветах ночи показалось Воробьеве. Село тянулось по косогору вдоль берега реки. Фронт в свое время миновал его, бои прошли стороной, и оно уцелело.
Заходить в село показалось Наташе рискованным. Она пожалела, что не договорилась с Васей о том, чтобы подождать где-нибудь в лесу, в относительной безопасности, пока он не приведет к ней Дядиного человека, хотя бы того самого грузина, о котором рассказывал с таким восторгом и любовью. Теперь, когда они уже входили в село, где были расквартированы немцы, и должны были попасть в избу какого-то Козьмы Потаповича, принятое ими решение казалось ошибкой - ошибкой неопытного Васи, решению которого она сгоряча подчинилась.
- Вася, а кто он - Козьма Потапович, к которому ты ведешь меня?
- Староста…
- Ты с ума сошел?!
- Спокойно. Знаю, что делаю. Он сегодня с вечера номер отколол… Дяде доложим.
- Что за номер?
- Да так…
Наташа поняла, что Вася не хочет ей рассказать, потому что не совсем доверяет.
Воробьеве выглядело в этот поздний час пустым и вымершим. Подходя к избе старосты, Наташа на всякий случай прикидывала в уме, в каком направлении можно быстрее всего скрыться. Надежней, конечно, было бежать с крыльца на бугор против дома, за сараями спрятаться в овражке, а потом по его дну добежать до леса…
Подойдя к крайнему окну дома, Вася тихо постучал ногтем по стеклу.
Прошло несколько минут, прежде чем отодвинулась плотная занавеска и кто-то бородатый посмотрел в окно. Потом послышался хриплый голос:
- Кто там?..
- Козьма Потапович, мы… - отозвался Вася.
Староста, заспанный и почесывающийся, открыл дверь в сенцы. Его внешность показалась Наташе неприятной.
- Проходите…
- Жди до завтрашней ночи, днем ничего не сделать, - шепнул Вася летчице. - Все договорено с ним. Я пойду…
И он, довольный собой и тем, что именно ему удалось отыскать летчика со сбитого самолета, не давая себе ни минуты отдыха, отправился за восемь километров в партизанский лагерь.
Наташа вошла в избу.
Задвинутый в сенях засов проскрежетал так, словно за спиной закрылась дверь ловушки.
В избе горела маленькая керосиновая лампа.
Не скрывая любопытства, Козьма Потапович внимательно осмотрел летчицу с головы до ног, потом, усевшись на табурет, предложил коротко:
- Садись…
Наташа тяжело опустилась на лавку.
- Не повезло тебе, значит? - с участием спросил Козьма Потапович.
- Не повезло! Отчаялась совсем, впору было руки наложить на себя, а вот нашлись люди. Выручат из беды, надеюсь…
- Должны выручить… Если через фронт переправить не сумеют, у Дяди побудешь. Там и для тебя работенка найдется. Они аэродром сооружают, чтобы самолеты садиться могли. Раненых вывозить и мало ли что… До сих пор все на грузовых парашютах получали, а сами отправлять ничего не могли…
Наташа вцепилась в руку Козьмы Потаповича;
- А не знаете, готов аэродром?
- Кто их знает, не в курсе…
- Немцев в селе много?
- Часть гарнизона из города… На отдыхе… Не так чтоб много, а есть… На фатерах стоят. Один я без немцев… Хозяйка и дочь отсутствуют…
- Не стесню я вас? Подвести могу. Опасно все же…
- Стесню! - повторил Козьма Потапович. - Вон постели свободны. Говорю, хозяйка и дочь отсутствуют…
Он тоже говорил спокойно. Неужели они привыкли ко всему? Наташа опять взяла себя в руки и, подделываясь под тон старосты, спросила:
- Где же они, хозяйка и дочь?
- На немецком огороде практику проходят. Вечером ушли, за грядками по ночам ухаживают: полют, поливают, рассаживают… Беспокоят растения, когда они спят. Офицер немецкий такой порядок ввел. Комендант… Говорит, что у себя дома выдумал так огороды сажать. Пруссак. Сынок помещичий… Оттого один я и остался сегодня… Спи до света на дочкиной постели.
- Спасибо.
- А пока похарчуем вместе. Небось голодная? Я тоже еще не ужинал. Лег отдохнуть да заспался.
- Спасибо, Козьма Потапович, - повторила Наташа. Усталым жестом она сняла платок, расстегнула жакет. Сидя на лавке и откинув голову назад, к стене, наблюдала, как хозяйничал староста. С полки на стене, из-под чистой занавески, снял и поставил на стол две глубокие тарелки, вытащил из шкафчика круглую ковригу хлеба, выдвинул ящик стола и достал деревянные ложки.
- Может, железной хочешь? - спросил он.
- Деревянной лучше, не обжигает, - улыбнулась Наташа.
Староста выставил из печи чугунный котел. В избе сразу запахло щами.
- Самому управляться приходится, без баб-то…
- Сказали бы мне.
- Да ничего. Я привычный…
Поужинав, Козьма Потапович встал, потянулся, подошел к кровати и начал разуваться.
- Ложись, ложись, чего высиживать? - сказал он, аккуратно ставя около кровати сапоги. - Если убить меня подослана, надо прежде знать, следует ли меня убивать! Иного можно зазря пристукнуть… Тут городская комсомолия по своей инициативе действует, не спросись старших… А сама ничего толком не знает… Работает без согласования с теми, кто поумней… Или над вами партийного руководства нет?
Наташа растерялась. Слишком неожиданный оборот принял их по началу совсем мирный разговор.
- Вы что-то непонятное говорите, Козьма Потапович! Вы же все знаете от Васи… Летчица я… Сбита вчера. Самолет мой сгорел. Разве Вася не говорил вам, когда за одеждой приходил?
- Говорить-то говорил… И одежду я дал… Да, может, трюк какой? Мальца вокруг пальца обвести нетрудно… Если ошибаюсь и ты не из городской комсомолии, ложись и спи. Ошибиться нетрудно… Мерещится всякое от мыслей разных. Слыхал я, что террором городские комсомольцы занялись и всех, кто у немцев служит, рады стараться на мушку брать. Подумал, не мой ли черед? Я из-за своей должности у таких людей на подозрении нахожусь…
- Чего ради вы меня ни с того ни с сего под подозрение берете?
- Потому с твоей стороны ко мне должон подход соответственный быть. С разумом… Эх, сам не знаю, что брешу. Трудно во всем разбираться, когда такое кругом делается. Вверх дном все пошло. Я фактически знать не знаю тебя, а принял как советскую… Правильно? Рискнул и не посмотрел, что всякие случаи бывали и со старостами, и с бургомистрами, и с полицаями. Народ с ними больно крут. Скорее, своего такого кокнут, чем немца… Особливо вы - комсомольцы. За геройство почтете, не спросясь, старосту убить аль повесить, а дальше носа своего не видите и не знаете. Я человек засекреченный, и, к примеру, со мной по ошибке такая оказия может произойти, откуда я знаю…
- Бог с вами, Козьма Потапович! Вам-то я доверилась целиком… И понимаю, кто вы и что вы на самом деле.
- Ну ладно, - примирительно сказал староста. - Отдыхай…
Наташа прилегла, не раздеваясь. Козьма Потапович прикрутил лампу. Тишину нарушало только хриплое тиканье часов-ходиков.
- Знаешь, почему я тебя за личность из городской комсомолии посчитал? - шепотом спросил Козьма Потапович, когда утихомирился.
- Почему? - насторожилась Наташа.
- Потому что я тебя, как вошла, сразу признал.
- Признали?
- То-то и оно. Признал. Видел тебя на митинге в сороковом году. Прилетала ты с корреспондентом "Правды" на аэроплане. Еще деревенских катала на нем… Верно?
- Верно, Козьма Потапович. Память у вас хорошая. С той поры я в армии.
- Как звать тебя, не помню, а по фамилии ты Быстрова. Дочка Герасима, которого кулаки в тридцатом году из обреза…
- Правильно… Я Наталья Быстрова.
- Глаз у меня снайперский! Ну и слава богу, когда так… Спи… А во мне будь уверена…
- Староста! Староста! - неожиданно раздался под окном голос.
Послышался грубый стук в окно.
Наташа в ужасе застыла. "Ловушка", - подумала она, ощущая, как тяжело и часто заколотилось сердце. Рука потянулась за пистолетом.
- Пошла заваруха… А ты лежи, не бойсь, - прошептал в полутьме Козьма Потапович.
Он что-то пробормотал в ответ на стук в окно и, поднимаясь, нарочито громко, нараспев зевнул.
- Спит, как свиня, когда на село тревог! - послышалось снаружи.
Староста подошел к окну, отодвинул занавеску.
- Что прикажете, ваше благородие? - беззаботно, как бы ничего не понимая, спросил он. - Не изволите ли в избу пожаловать? Милости просим, если дело какое?..
Наташа обомлела.
- Кой черт твой изб? Не слить, больван, тревог! Слишь? - раздался неприятный гортанный голос за окном.
- Тревога? - переспросил Козьма Потапович и перекрестился. - Уже не Дядя ли опять?
- Скорей комендатур! Комен, комен! Наш цвай, ну два зольдат упит! - нетерпеливо прокричал немец.
Старик по-актерски, с подчеркнутым недоумением, пожал плечами и, подойдя к кровати, стал поспешно натягивать сапоги. Минуту спустя в одной нательной с распахнутым воротником рубахе он вышел в сенцы. Громко взвизгнула щеколда, и Наташа услышала его голос:
- Что случилось-то, ваше благородие?
Но уже через два-три слова разговор затих в отдалении.
37
В том, что Наташа была "настоящей", Вася не сомневался. Желание поскорей оградить ее от опасностей и предупредить отряд о том, что она найдена, жива и невредима, подгоняли его.
Он без труда выбрался из Воробьева. Хорошо зная дорогу к лагерю, он отправился напрямик через лес, изредка ориентируясь по Полярной звезде.
Шагать по лесу в ночной темени было не страшно. Пробираясь сквозь подлесок, мелкий и густой березняк и ельник, Вася не раз спотыкался о валежник, падал, ушиб колено и расцарапал лицо. Несколько сбившись с пути, он с полчаса метался, натыкаясь на кочки, и петлял по болоту, не сумев из-за темени и тумана обойти его стороной.
Вася ворчал и ругался.
Он досадовал на то, что не смел отвести Наташу прямо в лагерь. Никто из партизан не имел права приводить в лагерь посторонних людей, кто бы они ни были. Обычно в таких случаях назначались явки где-то на стороне. В свое время Дядя издал специальный приказ и требовал его строгого и неукоснительного выполнения. Делалось это в целях наибольшей конспирации. Немецкие лазутчики уже не раз под разными предлогами пытались проникнуть к партизанам и навести карателей.
Усталый и мокрый до пояса, Вася на рассвете добрался до пропускного пункта лагеря у огромной сосны, высоко поднявшей густую зеленую крону над глубоким лесным оврагом.
На вершине могучего дерева, откуда хорошо просматривались дали, круглосуточно дежурили наблюдатели. Часовые и дозорные постоянно охраняли лагерь, где совсем недавно обосновался отряд.
- Ну, Василь, как дела? - спросил часовой. - Эвон как разукрасился и изгвоздался!
- Дела важнецкие, - устало ответил парнишка и улыбнулся, предвкушая впечатление, какое произведет на Дядю его доклад.
Возле палатки командира партизанского отряда он увидел того самого грузина, молодого и стройного офицера с осиной талией и черными короткими усиками.
Он возглавлял группу поиска, только что вернулся из похода и докладывал Дяде о новой стычке с немцами в районе падения самолета.
Дядя - широкий в плечах, коренастый, невысокого роста человек лет сорока, с худым скуластым лицом, изборожденным множеством преждевременных морщин, - слушал его и кончиками пальцев потирал виски. Темно-серые глаза Дяди, близоруко прищуренные, но живые и быстрые, в упор глядели на собеседника, прощупывая его. Худые щеки с выступающими подвижными желваками, всегда были чисто выбриты, а густые, с редкой проседью, каштановые, не совсем послушные жесткие волосы аккуратно зачесаны назад.
- Красив! - обеспокоенно взглянув на Васю, сказал Дядя.
- Доброе утро… - начал Вася с таким видом, будто ничего особенного не произошло. - Вечером я нашел сбитого летчика…
- Ну да?!
- Вернее, летчицу. Девка она.
Дядя и офицер-грузин с любопытством смотрели на паренька.
- Что вы так смотрите, словно не верите?
- Говори, - приказал Дядя.
- Говорю - нашел. Жива и здорова. Встретил ее в пяти километрах к западу от Воробьева. Она на парашюте возле реки опустилась. Стало быть, километров за десять от места падения самолета.
- О парашюте она сама тебе рассказала?
- Сама. Ночь, значит, на островке проскучала, а к утру вышла на проселок, который от Воробьева к совхозу идет. Спряталась там в кустах и весь день ждала кого-нибудь. Под вечер я в ту сторону шел, она меня и окликнула.
Вася подробно рассказал об их встрече и разговоре, не отказал себе в удовольствии помянуть, как летчица неумело "навела следствие с табаком и куском газеты". Потом сказал, что для большей безопасности принес ей одежду старостиной дочки Машки и, не имея права вести чужого человека в лагерь, устроил у Козьмы Потаповича, пообещав вечером прийти за ней.
- Молодец, Вася, - похвалил Дядя. - Сделал все правильно. Она знает, где ты взял для нее одежду и кем является Козьма Потапович?
- Знает.
- Напрасно. Старостой рисковать не следовало, если она…
- Она нашенская! - перебил Вася.
- Подожди, не спеши с выводами… Лучше припомни, какие она задавала тебе вопросы? Могло быть и так, что немцы воспользовались самолетом и под марку сбитого летчика сработали: разведчицу посылают.
- Нет. Не должно быть. Она из гвардейской дивизии, что на Курской дуге стоит. В ту ночь они долбали станцию. Летчица и по виду своему, по беспокойству и разговору вполне наша… Еще рассказывала, как в Грузии недавно была и над Черным морем воевала.
- Она грузинка? - заинтересовался офицер.
- Нет, товарищ Бок, на вашего брата не похожа. Скорее, на местных смахивает…
- Это значительно хуже! - сказал Дядя и причмокнул губами.
- Почто? - не понял Вася.
- По высшим соображениям! - уклонился от ответа командир отряда.
- Да нет же! Не сомневайтесь. Нашим откуда Грузию знать, а она знает. Называла местности… И слова грузинские знает. Мы с ней счет вели. Помнишь, Бок, ты учил меня?
- Дядя! Мне ее встречать! - решительно воскликнул Бок. - Я разберусь во всем. И в случае чего - в расход пущу… Ей сюда попасть важно, а Козьму Потаповича за сегодняшний день она выдать не сумеет…
- Пожалуй, так и сделаем, - согласился Дядя. - Вечером отправишься с Васей. Встретишь - и все вместе придете сюда. Сам ничего не предпринимай. Запрещаю. Кто бы она ни была, веди сюда. Разберемся на месте. А вообще, наблюдай и на ус мотай… Никакого недоверия не высказывай и не показывай. Наоборот! Пусть не боится в лагерь идти.
- Понятно. Так, конечно, и надо. А по дороге я сумею составить о ней кое-какое представление…
- Странно… Почему женщина? - недоумевал Дядя. - Неужели очередной, но слишком уж "утонченный" немецкий трюк? Новый ход?.. Словом, разберемся.