- Причем о такой, какую никому и в голову не придет заподозрить в сотрудничестве с абвером. Она обладает почти божественными секретами естественного перевоплощения. Местные чекисты скорее поверят в существование Христа, нежели в то, что эта особа является давнишним резидентом германской разведки, имеющим к тому же в местных структурах власти ценнейшего информатора, работающего на нее вслепую.
- Так почему мы не подослали к ней пару моих диверсантов, которые взяли бы этот городишко под контроль задолго до подхода дивизий вермахта?
- Потому что уже через час после высадки эти ваши "бессмертные" оказались бы в руках местных энкавэдистов, после чего тут же выдали бы лучшего из моих агентов, - отрубил подполковник. - Причем не исключаю, что они сами сдались бы чекистам.
- Прошу прощения, господин подполковник, но не забывайте, что речь идет о выпускниках Фридентальских курсов, репутация которых…
- Эту репутацию еще следует подтвердить, оберштурмфюрер.
- Позволю себе не согласиться. Большинство наших курсантов еще до появления в замке Фриденталь побывали в таких переделках…
Ранке окинул барона снисходительным взглядом и высокомерно отвернулся. Оберштурмфюреру была знакома эта манера офицеров абвера свысока поглядывать не только на созданную Герингом разведку люфтваффе, но и на попытку подчинить себе всю разведку и контрразведку адмирала Канариса, предпринимаемую службой безопасности СС.
- Если кто-то там из ваших взрывников и поработал в деморализованной Польше или в безвольной Франции, - брезгливо поморщился подполковник абвера, - это еще ни о чем не говорит. Истинный агент познается здесь, в России. Кстати, агент Аристократка послужит еще и в нашем тылу, взрывая местное подполье.
Координаты агента подполковник дал неохотно, с жестким условием, что о его существовании будет знать только он, барон фон Штубер, и к помощи его прибегнет только в самом крайнем случае.
- Один этот агент, - снисходительно предупреждал Ранке, - стоит всей вашей группы.
- По этому поводу у нас в СД говорят: "Никто так не склонен к преувеличениям, как "птенцы адмирала Канариса", - прокомментировал его заявление Штубер как офицер службы безопасности СС. - Порой мне кажется, что молва права…
И вот сейчас, только что, Аристократка дала знать о себе двумя сигнальными ракетами, обозначившими главное направление натиска диверсантов, рвущихся к центру.
Высадка десанта незамеченной все-таки не осталась. В гарнизоне объявили тревогу, и какие-то подразделения начали выдвигаться к восточным окраинам города. Авангардная группа диверсантов уже вступила в перестрелку, и барон приказал остальным в бой не ввязываться, а, рассредоточившись, просачиваться в город, обходя места стычек по флангам.
- Нам не нужен бой на окраине. В наших руках должен оказаться весь этот городишко, - напутствовал он своих "скифов-кочевников". - Отныне он ваш, я дарю его вам! - жестом великого завоевателя указывал оберштурмфюрер на предместье, оглашавшееся звуками хаотичной стрельбы и дружным собачим лаем. - Пусть пепелища этого Содома объяснят миру истинный смысл операции "Выжженная степь".
43
…И вой пикирующих бомбардировщиков, и пулеметная пальба - все это зарождалось в идиллическом полусне, и постепенно, сквозь постельную негу, заполняло ее встревоженное сознание.
Осознав, что родители надолго, возможно, навсегда, покинули и ее, и свой дом, Степная Воительница всплакнула. Правда, она тут же устыдилась своей слабости, но лишь для того, чтобы, проявив "гайдуцкий характер", в конце концов по-настоящему разреветься.
Причем больше всего ей было жаль не родителей, и даже не себя, а дом, где она, вопреки наставлениям, проводила последнюю свою ночь и который уже завтра будет брошен на произвол судьбы. В сознании Евдокимки дом неожиданно предстал в образе некоего воодушевленного существа, члена семьи - преданного остальными ее членами. Ей выпало стать последним из Гайдуков, кто покидает эти стены. Расчувствовавшись, она почти до полуночи переходила из комнаты в комнату, стараясь дотронуться рукой и мысленно попрощаться со всем, что здесь оставалось.
Однако все это происходило еще до того, как Степная Воительница погрузилась в сон. А теперь, буквально сброшенная с кровати воем "мессершмиттов", мощными взрывами и ружейной пальбой, она поспешно облачилась в свое военное одеяние; прихватила санитарную сумку, карабин, подсумок с патронами и, закрыв дом на замок, оставила ключ в условленном месте.
Рассвет еще не наступил, но где-то на востоке небо уже слегка просветлело; воздух казался теплым, но предельно влажным, словно бы пропитанным ночной росой. Он вбирал в себя аромат вишнево-древесной смолы, настоянный на горьковатом запахе полыни.
Евдокимка помнила предупреждение майора о десанте и теперь смогла убедиться, что дядя не ошибся. Судя по стрельбе, доносившейся с разных сторон, нетрудно было догадаться: десантники разбрелись чуть ли не по всему городу. Но основной бой все же завязался в районе железнодорожной станции, которая, очевидно, являлась конечной целью немцев.
Девушка понимала, что вся дальнейшая жизнь ее зависит теперь от того, успеет ли она появиться в госпитале, прежде чем санитарный обоз покинет его. По извилистой тропинке промчалась она через сад, протиснулась сквозь через щель в заборе, пробралась в соседнюю усадьбу. Однако появляться на улице не спешила. Долго петляя по едва проторенным тропинкам, Евдокимка прокралась вдоль живой изгороди; несколько минут выжидала неподалеку от угольного склада, пытаясь понять, что за фигурки перемещаются вдоль его полуразрушенной стены… В конце концов девушка обошла склад, осторожно пробираясь по бурьяну и зарослям шиповника среди долины, где в глубине едва теплилась жизнь какой-то забытой богом и людьми речушки.
Поднебесный вой самолетов уже затих, однако с севера, оттуда, где находилась станция, доносился теперь тяжелый, скрежещущий гул, которого Степная Воительница уже не могла спутать ни с каким другим - это приближались танки. Знать бы только чьи - свои или немецкие?
До больничной усадьбы оставалось метров двести, когда Евдокимка заметила возле какого-то здания два силуэта. Решив, что это красноармейцы, она уже хотела окликнуть их, но в это время один из них скомандовал кому-то, скрывавшемуся по ту стороны ограды, по-немецки: "Продвигайтесь вперед, к центру города. Нужно найти удобное строение, где мы смогли бы держать оборону до подхода основных сил". И сразу же последовал ответ: "Яволь! Уходим!"
Девушка находилась в это время во дворе через дорогу, прячась за точно такой же оградой. В Степногорске всегда было туго с древесиной, зато в окрестностях, и даже в каждом огороде, имелось великое множество дикого камня. Из него-то и возводили в городе дома и всевозможные постройки; из него же выкладывали невысокие, традиционные для здешних мест ограды.
Убедившись, что совсем рядом затаились немцы, Степная Воительница осторожно уложила карабин на камень перед собой и, почти не целясь, выстрелила. Убрав оружие, она тут же присела. Яростный крик раненого на самом излете был прерван автоматной очередью ей в ответ. Пули впивались в верхний слой камней рядом с девушкой и рикошетом улетали куда-то ввысь.
Не успели они отзвенеть, как Евдокимка, уже переместившись к кустам сирени, вновь вскинула карабин и выстрелила в спину солдату как раз в ту минуту, когда тот собирался перемахнуть через ограду. Он навзничь упал, даже не вскрикнув.
Силуэт второго немца четко вырисовывался рядом с упавшим. Он тоже полулежал, привалившись к ограде, и не двигался. "Ну, вот… - мысленно произнесла девушка, сдерживая нахлынувшую на нее необъяснимую дрожь во всем теле. - На двоих врагов в этой войне стало меньше".
Она вспомнила, как после первого же урока стрельбы, пораженный ее меткостью, старшина Разлётов удивленно воскликнул: "Это же не девка, а настоящее дитя войны!" Евдокимке очень хотелось, чтобы ее учитель оказался здесь. Увидев первых двух убитых ею врагов, он, наверняка, остался бы доволен - и собою, и своей ученицей. Знать бы, где он сейчас…
В городе стрельба постепенно затихала, становилось ясно, что захватить его немцам не удалось, а вот на станционном поселке и на западных окраинах разгорались настоящие бои. Оттуда доносились орудийная пальба и слегка приглушенные взрывы гранат.
44
Перебежав дорогу, Евдокимка остановилась. После опыта, полученного при "захвате" сбитого немецкого самолета и вчерашней медсестринской практики, страх перед мертвыми уже не сковывал ее мысли и действия. Зато она удивилась: один из подстреленных ею диверсантов был в германской форме, а другой - в красноармейской, с кубарями лейтенанта на петлицах и с советским автоматом в руках.
Тот, что в немецкой форме, застонал, однако добивать врага "дитя войны" не стала; пусть им займется кто-нибудь другой, если только диверсант продержится еще хотя бы с полчаса. Она же вынула из кобуры "лейтенанта" пистолет и запасные обоймы - до сих пор о таком оружии Евдокимка могла только мечтать, - и бросилась бежать в сторону парка, за которым располагалась больница.
- Эй, медсестра, сюда! - повелительно позвал ее кто-то из-за сарая крайнего дома у основательно запущенного уголка парка.
Обходя тела убитых, Евдокимка приблизилась к тому месту, где, между стеной сарая и оградой, лежал звавший ее человек.
- Вы ранены?
- В ногу, как видишь. Быстро перевяжи, - раненый оказался старшим лейтенантом.
- Здесь рядом госпиталь.
- Госпиталь - потом, когда уничтожим десант. Вон, видишь, пока выбивали парашютистов из этой усадьбы, пришлось потерять немало своих. Немцев где-нибудь поблизости видела?
- На соседней улице, теперь они где-то неподалеку.
- Ничего, мы с тобой вооружены. Доставай нож, нужно разрезать штанину.
- Нет у меня ножа. Не успели выдать. Даже не знаю, положен ли он санитарке.
- Ты сколько дней в госпитале служишь, красивая?
- Всего второй день.
- Тогда ясно. - Раненый достал из-за голенища сапога кинжал с граненой рукояткой, и протянул Евдокимке. - Действуй быстро, иначе кровью истеку.
Девушка неумело вспорола галифе, неловко обработала рану и принялась перевязывать. Рана оказалась неглубокой, пуля навылет прошла мягкие ткани чуть выше колена.
Стрельба в районе вокзала то затихала, то вспыхивала с новой силой. Через парк уже проходили красноармейцы, прочесывавшие окрестности госпиталя.
- Что тут у вас? - озлобленно прорычал какой-то сержант, на минутку приостановившись рядом с санитаркой.
- Не видите, что ли? - в том же тоне ответила Евдокимка. - Раненого командира перевязываю.
- Раненые - это потом; санитары и похоронщики пойдут вслед за нами, - обронил сержант и поспешил к бойцам, осматривавшим соседний дом.
- Только после боя обязательно обратитесь в госпиталь или в медсанбат, - посоветовала Евдокимка, помогая старшему лейтенанту подняться. - Операция не понадобится, но рана основательно загрязнена.
- Оказывается, в медицине ты кое-что смыслишь, - проговорил офицер, осматриваясь и прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. - Вон, в сторонке, жилой дом, - указал он на крышу, выглядывавшую из-за высокой ограды.
- Не советовала бы заходить в него. Хозяйкой там - вредная и грязная старуха Фонюргина, которую, по-уличному, "Фу-Нюркой" кличут; злая и богомольная. Лучше отведу вас…
- Да не собираюсь я жениться на вашей, как ее там, Фу-Нюрке! Вон, бойцы только что проверили ее жилище. Помоги дойти до него, мне бы с часик отлежаться, а там…
С хозяйкой дома Евдокимка была знакома плохо. Нелюдимая, всегда неопрятная с виду, Фонюргина появилась в городке года два назад, чтобы присмотреть за больной родственницей. От нее она и унаследовала этот небольшой, неухоженный, как и сама хозяйка, домик. В городке ее считали полоумной сектанткой. По слухам, такие же сектанты помогали ей одеждой и едой.
Вот и сейчас она встретила незваных гостей, стоя лицом к иконе в углу комнаты, и, кажется, даже не оглянулась.
- Наверное, вы немного знаете меня: Евдокия Гайдук. Моя мать работала директором школы здесь неподалеку.
- Не знаю такой, - угрюмо ответила Фонюргина. - Ни тебя, ни матери. Чего тебе?
- Раненого командира нужно на несколько часов приютить, пусть отлежится. Фашистов уже отогнали, так что бояться нечего.
- В соседнюю комнату его, там лежанка, - сухим и жестким, почти мужским, голосом ответила старуха, усердно крестясь при этом. - Что фашисты, что коммунисты, все - отродье сатаны.
Когда, усадив раненого на лежанку в маленькой комнатушке, санитарка уходила, старший лейтенант придержал ее за руку и вручил свой кинжал, о котором она уже забыла.
- Это тебе на память от старшего лейтенанта Волкова. У пленного немецкого офицера отнял. Кстати, на конце рукояти - родовой герб его бывшего хозяина, барона фон Штубера.
- Даже так, барона?
- Не забудь - фон Штубера. Возможно, когда-нибудь этот кинжал спасет тебе жизнь, красноармеец Евдокия Гайдук.
- У нас, в полевом госпитале, мы называем друг друга "госпитальерами".
- Чудное наименование. Вы хотя бы знаете, что "госпитальерами" называли себя рыцари-крестоносцы, основавшие в Иерусалиме свой первый в мире рыцарский орден?
* * *
Как только санитарка ушла, Фонюргина появилась в проеме двери, освещенном утренним солнцем и, ни слова не произнося, сурово уставилась на привалившегося к стене офицера.
- Честь имею представиться: оберштурмфюрер СС…
- Вы уже представились, барон фон Штубер, - процедила старуха, переходя на немецкий. - Во время обмена любезностями с этой юной коммунистической стервой.
- В таком случае приведите себя в порядок, баронесса фон Юрген, - слегка улыбнувшись, окинул оберштурмфюрер фигуру старухи иронично-презрительным взглядом. - Спектакль с переодеванием окончен.
- Он будет окончен, когда германские войска войдут в город, - вскинула подбородок баронесса. - А пока этого не произошло, поскольку десант ваш разбит, а основные силы вермахта топчутся у западных окраин, - моя внешность служит лучшей защитой. Могу напомнить вам, оберштурмфюрер, что в перечне конспиративных приемов этот называется "щитом брезгливости".
- По-моему, на сей раз вы со своим "щитом брезгливости", баронесса, явно переусердствовали.
45
Когда Евдокимка добралась наконец до своего полевого госпиталя, на территории его уже выстраивались две походные колонны: одна - из машин, другая - из крытых санитарных повозок. Та и другая оказались довольно большими, несмотря на то, что почти всех тяжелораненых отправили в тыл накануне, а многие легкораненые либо вернулись в строй сами, либо вчера вечером были подсажены на транспорт тыловых подразделений дивизии, отходивший "в общем направлении на Запорожье".
- Где тебя носит, Гайдук? - тут же окликнула ее Корнева, помогавшая санитарам поднимать по трапу в кузов только что поступившего больного. - Быстро в машину, горе ты мое! - подтолкнула она Евдокимку.
- Отставить! - в ту же минуту прозвучал грозный окрик начальника госпиталя. - Ты почему опоздала, Гайдук? Тебе когда было приказано явиться? В моем госпитале еще только дезертиров не хватало!
- Это кто дезертир?! Это я, что ли, - дезертир?! - изумилась Степная Воительница. - Да я двух немцев-десантников уничтожила! Они на рассвете сюда, к госпиталю рвались!
Зотенко закрыл глаза и, молитвенно запрокинув голову, отчаянно повертел ею.
- Ты, Корнева, слышала чушь этой фантазерки? Кстати, твоя выучка.
- Я действительно убила их! - еще яростнее возмутилась Евдокимка. - Из этого вот карабина. У меня даже трофеи есть.
На сей раз доводы Евдокимки прозвучали настолько убедительно, что эскулап-капитан, хоть и вяло, но все же удивился:
- Что, в самом деле с диверсантами воевала?!
- Да ни с кем я не воевала, - с детской непосредственностью возразила Евдокимка, словно в учительской перед завучем оправдывалась. - Они первыми стрелять начали.
- Ну, если первыми, - под общий смех, признал ее правоту капитан, - тогда, конечно. И даже трофеи имеются?
- Это же наша Степная Воительница, эта может, - тут же пришла ей на выручку Корнева. - Сами видели, как она стреляет. Снайпер - и все тут. Да если бы она…
- Отставить бузу! - прервал Зотенко. - Не от тебя доклада требуют.
- А после этого, - обиженно продолжила свой рассказ Евдокимка, - еще и перевязала раненного в ногу старшего лейтенанта. Волков - его фамилия, нетрудно проверить. Я его в дом к старухе Фонюргиной пристроила. Он и сейчас там, пойдите, убедитесь. Кстати, вот, - вынула она из-за голенища небольшой кинжал с резной рукоятью. - Он подарил, из благодарности. Трофейный, у пленного немецкого офицера отобрал, у какого-то барона.
Эскулап-капитан и Корнева переглянулись.
- Ладно, "баронесса", некогда с тобой возиться, - проговорил начальник госпиталя. - Коль уж ты у нас такой лихой стрелок, садись вон в тот грузовик с бельем и прочим имуществом. Поступаешь в распоряжение сестры-хозяйки Игнатьевны. Кроме всего прочего - и в роли охранника. Если учесть, что боеспособной охраны у нас почти не осталось…
- Мы троих бойцов ночью потеряли, когда сюда группа немцев прорвалась, - объяснила Корнева.
- Уложу каждого, кто попытается… - уже на ходу заверила эскулап-капитана Степная Воительница.
Едва она добежала до стоявшего почти у самых ворот грузовика, как мимо него проехал открытый армейский "газик", где сидел подполковник Гребенин. Заметив девушку, подполковник беспомощно как-то оглянулся на нее, однако остановить машину на виду у начальника госпиталя не решился.
Зато Евдокимка вернулась на несколько шагов назад и, затаившись у заднего борта грузовика, принялась выжидать. Очень уж хотелось ей знать, заговорят ли эскулап-капитан и Гребенин о ней, но еще больше ее прельщала возможность самой побеседовать с подполковником.
Тем временем начальник штаба поинтересовался, как идет подготовка к эвакуации, пообещал выделить еще две машины и отделение мотоциклистов для сопровождения…
- Они проведут вас километров десять, чтобы обезопасить от нападения десантников, - услышала она грудной, бархатный голос подполковника. - Однако уходить будете на юго-запад, в сторону реки. На запад повернете только в районе Павловки. Да, это крюк, и дорога там не ахти, зато она находится под нашим полным контролем и не простреливается диверсантами.
- Неужели они все еще в городе?! - возмутился Зотенко.
- У нас нет столько людей, чтобы обыскать каждый двор и выбить их из всех тех нор, куда они заползли. И потом, следующей ночью мы так или иначе обязаны оставить город и отойти за Ингулец; соответствующий приказ уже поступил.
- Вот оно как ситуация разворачивается… - многозначительно протянул начальник госпиталя.
- Как чувствует себя ваша новая санитарка Евдокия Гайдук? - сменил болезненную тему начальник штаба.
- Прекрасно служит, - нехотя ответил эскулап-капитан. - И только что даже успела отличиться в боях с диверсантами.