В то же мгновение немцы, очевидно, убедившись, что их товарищ мертв, открыли огонь сразу из трех стволов. Под их прикрытием двое десантников отошли подальше от машины, выбрались из оврага и попытались перебежкой добраться до дороги. Евдокия выстрелила в того, что бежал первым, и, хотя промахнулась, все же заставила их обоих залечь. "А вот по бегущим немцам у тебя не получается, - с горечью признала девушка, замечая, что, после некоторой заминки, немцы явно намеревались обойти их с Корневой. - Недоучилась, значится. Непорядок".
- Эй, шофер, патронташ с тобой?
- Со мной.
- Перебрось сюда обоймы, они тебе ни к чему! Под передок бросай. Вера, попытайся достать их, я прикрою.
Она не видела, ни как Никита перебрасывал медсестре патронташ, ни как та мужественно доставала его из-под правого, ближнего к ней колеса. Уловив тот момент, когда десантник пытался переползти небольшую возвышенность, Евдокимка прицелилась и выстрелила.
Раненный в бедро, немец яростно взревел и, перевернувшись на спину, принялся кататься по траве. Второй трусливо бросил его и, яростно работая локтями, пополз обратно к яру. Евдокимка прикинула: "Не попаду", - и тратить зря патрон не стала.
- Фрау снайпер! Не стреляйте, уходите! - прокричал десантник, из тех, что оставались напротив их с Корневой укрытия. - Мы вас не тронем. Оставляйте машину - и уходите. Мы стрелять не будем.
- А вы стреляйте! - ответила Евдокимка, с надеждой подумав о том, что со стороны города должны появиться свои, они ведь знают, что диверсанты все еще у них в тылу. - Я посчитаю, сколько вас там еще осталось!
- Если они швырнут гранату, нам конец, - предупредила ее Корнева, передавая пояс с патронташем, обоймы из которого Степная Воительница тут же переложила в санитарную сумку. - А они обязательно швырнут, потому что поняли: иначе машина им не достанется, - и пригнувшись, Корнева исчезла за спасительной кромкой прибрежного обрыва.
Евдокимка на четвереньках двинулась вслед за ней, таща за собой оба карабина и санитарную сумку.
- Ты, русская стерва! - взъярился вдруг тот самый немец, который только что увещевал Евдокимку. - Сейчас я приготовлю из тебя корм для воронья!
Что он имел в виду, девушки поняли, только когда раздался оглушительный взрыв, и над каменистым карнизом, где они, свернувшись калачиками, притаились, пронеслись сотни осколков гранаты, деревянных и металлических частей машины и просто камней.
48
У понтонного моста майор помог переправиться на левый берег колонне сводного детского дома - из двух бывших, накануне попавших под бомбежку. В городке, где воспитанников разместили на отдых, по его же рекомендации обе учительницы, коих Серафима подобрала по пути, были оформлены воспитательницами вместо погибших. Для беженок из Степногорска такое решение стало идеальным, поскольку "пристроенными" оказались и их дети.
Из этого же местечка Гайдуку удалось связаться по телефону с днепропетровским управлением НКВД, а благодаря тамошним чекистам - и со своим непосредственным начальником, полковником Шербетовым.
- Так ты, майор, все-таки уцелел? - обрадовался тот, услышав голос офицера, которого считал своим лучшим сотрудником.
- Разве были другие сведения?
- Да сведения, как всегда, поступали разные, - уведомил его полковник. - Особенно после того, как противник прорывным ударом сумел выйти на берега Южного Буга.
- Это в самом деле оказалось неожиданным, - мрачно вздохнул Гайдук. - В том числе - и для командования объектом.
- Об объекте разговор отдельный. В нашей ситуации важно, что два дня назад со мной связался начальник разведки известной тебе дивизии, с кем ты встречался после выхода из окружения. - Гайдуку не составляло труда понять, что Шербетов имел в виду полковника Зырянова. - Так вот, он поведал целую легенду о том, как ты очень решительно проявил себя, пробираясь вражескими тылами, и какие сведения добыл. Благодаря твоим данным о наступлении противника с применением танкового и парашютного десантов, дивизия сумела вовремя отвести свои тыловые подразделения, чем резко уменьшила потери.
- Полковник явно преувеличил мои заслуги.
- Не знаю, не знаю. А вот то, что, от имени командования дивизии, просил тут же представить тебя к ордену Красной Звезды, - факт. Что мною уже сделано. Такой фронтовой опыт, какой появляется у тебя, сейчас, понимаешь ли, очень нужен.
- Спасибо, конечно, - стушевался Гайдук. - Неожиданно как-то.
Знал бы Шербетов, как признателен был майор доброте и душевной щедрости полковника Зырянова, человека, с кем он и общался-то один раз в жизни, в течение всего нескольких минут! К тому же Гайдук помнил, что где-то неподалеку, словно коршуны, поджидают старший лейтенант Вегеров и городской голова Степногорска Кречетов, готовые обвинить его во всех расстрельных грехах этой войны.
- А что тут неожиданного? - молвил тем временем Шербетов. - Еще древние говорили: "Кому нужны подвиги, о которых никто не узнает?" И что это за боевой офицер, у которого на груди не красуются гирлянды орденов и медалей? Не исключено, что указ об ордене поступит вместе с приказом о присвоении тебе подполковника. Сам знаешь, соответствующие бумаги командованию давно представлены.
Дмитрий слышал об этом впервые, но знал, что в характере Шербетова все делать тайно от подчиненных, а потом удивляться, дескать, что это ты будто слышишь о моих стараниях впервые?
- Значит, десант в районе Степногорска немцы все-таки высадили? - спросил майор.
- Да, прошлой ночью. Станционный поселок был захвачен еще на рассвете. Теперь город в полном окружении. Впрочем, сам городок интересует противника мало; основные свои усилия на этом участке немцы направляют на выход к Ингульцу, имея конечной целью захват днепровских плацдармов.
- Жаль, что город с такой казачьей историей, пропитанный духом степной вольности, слишком легко достался врагу, - вздохнул Гайдук.
- Выражайтесь точнее: жаль, что городов, доставшихся врагу, становится все больше. Но мы неминуемо вернем их и дух вольницы тоже возродим. - Пауза была короткой, однако достаточно красноречивой, как раз такой, которая позволила покончить с воспоминаниями и сантиментами. - Кстати, тебе известно, что теперь наш отдел подчинен другому, сугубо армейскому, ведомству?
- Так точно. Только что я встретился с майором Безноговым, он, собственно, и помог связаться с вами.
Именно этот майор сообщил ему: теперь полковник Шербетов, вместе со всем своим отделом охраны секретных военных объектов, подчинен военной контрразведке округа; и что Шербетов вот-вот должен получить генерал-майора. Но все эти подробности телефонному разговору не подлежали. Достаточно того, что полковник объявил:
- В таком случае уяснить ты должен только одно: ты по-прежнему остаешься в моем подчинении.
- Уже уяснил, - бодро заверил его Гайдук.
- И еще, - сделал многозначительную паузу полковник. - В окружении ты никогда, ни одного часа не был. Вообще забудь. Ты до последней возможности выполнял задание и выбрался из объекта по подземному ходу, как только туда ворвались солдаты противника. В арьергарде отошел вместе с бойцами прикрытия. Это принципиально важно. Понял, о чем я?
- Еще как понял, товарищ полковник, - с признательностью подтвердил Дмитрий, не сомневаясь в том, что офицерам, выходящим из окружения, предстоит специальная проверка, а значит, нервотрепка.
- То-то же! Как можно скорее добирайся сюда. У тебя двое суток. Иначе искать меня придется уже в Харькове, - о чем бы ни шла речь, в какое бы настроение Шербетов ни впадал, его ворчливый баритон всегда звучал с такой лихостью, словно полковник находился в состоянии игрового азарта.
- Постараюсь настичь вас еще здесь, на берегу Днепра, - в таком же тоне пообещал капитан.
Еще часа два ему понадобилось, чтобы накормить водителя и двух своих женщин в гарнизонной столовой, выбить сухие пайки, заправить полный бак и запасную канистру горючим. Несмотря на нервозность, воцарившуюся во всех административных структурах и в поредевшем гарнизоне городка в связи с приближающейся линией фронта, авторитет формы и удостоверения офицера НКВД все еще оставался непререкаемым, и Дмитрий эксплуатировал его самым нахрапистым, но вполне законным образом.
Не случись этой беседы с полковником Шербетовым, он, конечно, дал бы возможность основательно отдохнуть и себе, и водителю. Но теперь майор без каких-либо обиняков заявил:
- Я понимаю, что ты смертельно устал, Терентьич, но уже завтра утром нужно во что бы то ни стало оказаться на левом берегу Днепра. Поскольку сам понимаешь: попадать туда с каждым часом будет все труднее.
- Что ты меня уговариваешь, майор? Ты приказывай: надо - так надо. Минут сорок я подремал, так что за баранку держаться способен.
- Если уж совсем начнешь засыпать за рулем, - подменю. Одно время водил неплохо.
- Можно и подменить, да только баранка - как верная жена: одни руки признает.
49
Оглушенная взрывом, совершенно обескураженная, Евдокимка все же нашла в себе силы выкарабкаться из-под спасительного козырька и тут же увидела, что немцы тоже выбираются из оврага. Распрощавшись с надеждой заполучить транспорт, десантники теперь явно намеревались переправиться через речушку, чтобы спрятаться в видневшемся на той стороне ее плавневом кустарнике.
Они с Корневой выстрелили почти одновременно. Немец, уже приподнявшийся над краем яра, считая, что с русскими покончено, тут же упал навзничь. Его товарищ на какое-то время застыл в обезьяньей позе, упираясь руками о выжженный травяной настил и вглядываясь в пространство впереди себя - часть раскуроченных тюков с бельем продолжала гореть, скрывая холм и девушек за дымовой завесой. В этот раз Гайдук выстрелила вновь, почти не целясь. Десантник вскрикнул от боли и, пока Евдокимка передергивала затвор, успел сползти в овраг.
- Что же красноармейцы, те, что в яру, все еще мешкают?! - вслух возмутилась "снайпер", словно подмога способна была услышать ее. - Ведь могли же обойти вояк сзади, ползком по полю! Там вон пригорки, деревья!..
- Возможно, из наших в яру уже никого не осталось, - вступилась за бойцов Корнева.
- Как же не осталось? В кого-то же немцы в канаве этой чертовой стреляют!
- Очевидно, так, для острастки, постреливают.
Тем временем, выбравшись из оврага, двое немцев уходили в сторону речки, двое других поливали свинцом пространство у холмика, не позволяя девушкам выглянуть из-за него. Степная Воительница понимала: если десантники обойдут их под прибрежными кручами, - это конец!
Она уже хотела вернуться на спуск, под козырьком которого пересидела взрыв гранаты, как вдруг Вера заметила, что из-за рощи выезжают мотоциклисты, явно те самые, которых подполковник Гребенин выделил для сопровождения госпитальеров.
Евдокимка продолжала стрелять и по тем десантникам, что уже успели залечь у реки, и по тем, что, под их прикрытием, пытались преодолеть расстояние от оврага до прибрежного склона. Однако по ним уже вели огонь и красноармейцы, выбивавшие противника из оврага, и четверо спешившихся мотоциклистов.
Последние пули в этом бою послала Евдокимка. Одну - в прихрамывавшего диверсанта, который умудрился перейти вброд речушку и теперь уходил в заросли. Еще две - в камышовые заросли, где, как ей показалось, пробирался второй. Послала их наугад и скорее из ярости, нежели из желания настичь притивника.
- Двое десантников - уже на том берегу речки! - сообщила она группе бойцов, наконец-то появившейся из оврага. - Один из них ранен в ногу.
- Э, братцы, да здесь, оказывается, девка сражалась! - некстати оживился какой-то рослый солдат, вооруженный ручным пулеметом. Едва высунувшись из оврага, этот пулеметчик так яростно поливал пространство перед собой пулями, словно выкашивал идущую на него орду. Причем делал это явно не от избытка храбрости.
- Неужели сама сдерживала? - поинтересовался другой красноармеец, в изорванной на предплечье гимнастерке.
Корневу, уже спрятавшую пистолет в кобуру, они в расчет как бы и не принимали - видели перед собой только рослую русоволосую девицу, которая один карабин забросила за спину, а с другим наперевес, слегка пригнувшись, пристально осматривала открывавшуюся ей часть оврага.
- Нет! Она тебя, защитничка нашего непоколебимого, ждала! - напомнила о себе Корнева. - Что, вояки, увидели двух недобитых десантников, и сразу же подштанники вспотели?
- Ничего себе "двух"! - изумился тот, с пулеметом. - Их тут, вокруг города, как воронья!
- Потому что воюете так, словно с палками на них бросаетесь.
Все еще опасаясь выстрелов в спину, девушки обошли догоравшие узлы с бельем, и, приблизившись к дороге, увидели по ту сторону ее, в кювете, жуткое кровавое месиво, оставшееся от тела водителя.
- Не скрылись бы мы под каменным козырьком, с нами было бы то же самое, - назидательно произнесла Вера. - Представляю себе зрелище!
- Спасибо, что догадалась, - проговорила Евдокимка, с трудом сдерживая тошноту. - О том, что они могут бросить гранату, я как-то не сразу сообразила.
- Как видишь, только на это меня и хватило, - покаянно произнесла Корнева. - В остальном же солдат из меня никакой.
- Ничего, научимся. Как говаривал в таких случаях эскадронный старшина Разлётов, "войны на всех хватит, причем с излишком".
…В колясках мотоциклов, увозивших их к остановившейся у ближайшего хуторка колонне "госпитальеров", обе неожиданно разревелись. В таком виде, зареванными, их и увидел выехавший навстречу на командирском грузовичке эскулап-капитан.
- А ну-ка, сейчас же прекратить бузу! - с напускной грозностью прикрикнул он вместо того, чтобы возрадоваться, что девушки живы. - Ты посмотри на них! Машину с государственным имуществом погубили, так еще и слезой разжалобить меня намереваются! Трибунал по вам плачет, по обеим!
Спустя несколько часов, во время ночного привала, благодаря Корневой в госпитале стали известны все подробности боя с немцами. Вот тогда начальник "госпитальеров" объявил девушкам благодарность перед строем, и даже пообещал представить их к медалям, а Евдокимку - еще и к званию ефрейтора. И хотя в серьезность данных намерений обе девушки так и не поверили, все же почувствовали они себя героинями этого, во всех отношениях жаркого, дня.
Их госпиталь еще трижды разворачивался рядом с какими-то местечковыми больницами. Но всякий раз через пять-шесть дней его приходилось сворачивать и, под бомбежками, переносить все дальше и дальше на восток.
В последний раз они встали в Томаковке, бывшем казачьем поселении, буквально в нескольких километрах от Днепра. Как сообщили армейские командиры, фронт, проходивший в десяти километрах западнее, вроде бы стабилизировался. Южнее их расположения, в районе городов Марганец и Никополь, река круто поворачивала на юго-запад, образуя полуостров, отсеченный теперь от Большой земли огромной дугой окопов и противотанковых рвов. В эту природную крепость днем и ночью перебрасывали все новые и новые стрелковые части да небольшие подразделения кавалерии.
Поначалу "госпитальерам" казалось, что немцы вот-вот выдохнутся и отсюда, от излучины могучей реки, красноармейцы погонят германскую орду назад, к попранным ею границам, однако этого не происходило. От горьких раздумий Евдокимку и Веру Корневу, за несколько последних недель сдружившихся до родственности душ, спасала разве что каждодневная, немыслимо тяжелая работа, конца которой в обозримом будущем не предвиделось.
Именно поэтому все вечерние построения медперсонала получались предельно короткими и проходили исключительно в виде армейского ритуала, а начальник госпиталя Зотенко неизменно завершал их словами: "Согласен, госпитальеры, день выдался трудным. Но все мы прекрасно понимаем, что работать по-настоящему, по-фронтовому, мы еще даже не начинали, - в этом месте он резко вскидывал руку, требовал "прекратить бузу", хотя никто и рта не раскрывал, и только потом продолжал: - А посему… На рассвете ожидается новый транспортный конвой с ранеными, вот тогда-то мы себя и покажем".
И всякий раз, глядя на едва державшегося на ногах эскулап-капитана, соединявшего обязанности начальника госпиталя с тяжким трудом полевого хирурга, Корнева, по обыкновению своему, с язвительной безысходностью отмечала: "Да мы-то себя покажем, вот только, боюсь, что смотреть уже будет не на что!" С каждым построением этот упрек все больше напоминал Евдокимке приговор, выносимый Корневой самой себе, своим отношениям с мужчиной, в которого она так не вовремя и так некстати влюбилась.
Ну а пациентов и в самом деле поступало так много, что порой девушкам казалось, будто их 102-й полевой госпиталь остался последним и единственным на весь фронт, на всю армию, всю страну. В иной день прибывало по два-три обоза с ранеными, и после каждого такого поступления подруги страдали от вида растерзанных, окровавленных тел и мучений - ничем, никакими лекарствами и никакими молитвами не утолимых…
Часть вторая
Флотская богиня
1
Накануне эта дорога пережила авианалет, грозу и еще один авианалет. Теперь, разбитая тысячами колес и десятками бомб, да к тому же основательно размытая ливнем, она представляла собой ужасное зрелище. Тут и там по обочинам ее лежали человеческие трупы, развороченные машины и перевернутые вверх колесами повозки. Причем те, что еще способны были продвигаться по этой дороге, никакого внимания на тела павших, как и на все прочие декорации войны, уже попросту не обращали.
Одна из бомб попала прямо в кузов машины с еще не обмундированными новобранцами, и части тел этих несчастных, не успевших осознать всей сути войны, усеяли просветы между кустами шиповника, вперемешку с остатками мотора и щепками от бортов. Слегка покрасневшие до этого ягоды созревали теперь под лучами багрового предвечернего солнца, рядом с окровавленными кусками мяса…
В очередной раз объезжая дорожную пробку по травянистому побережью речушки, майор и водитель вдруг увидели в низинке, на небольшом мысе, разбитую подводу, лошадку с развороченным животом, а рядом - завалившуюся бортом на склон оврага легковую машину.
- А ну-ка, возьми чуть правее, - скомандовал Гайдук. - Что-то машина эта кажется мне знакомой.
Шофер, успевший внушить майору уважение своим многочасовым, невозмутимым молчанием, и на сей раз без единого слова свернул в сторону мыса, полого уходящего в сторону речной долины.
- Все-таки пилот-германец и здесь сообразил, - как бы про себя проговорил Дмитрий, приказывая остановить "полуторку" еще до въезда на прибрежный склон, - что в легковушке едет кто-то из местного начальства или высокого командования.