Шербетов по телефону признался, что их отдел уже готов к перебазированию в Харьков, однако четыре часа в запасе у Дмитрия еще есть - из города решено выдвигаться под вечер, когда спадает активность вражеской авиации.
- Через час буду у вас, - пообещал Гайдук.
Пока он общался со Шербетовым, к комдиву вошел какой-то подполковник в новенькой, старательно отутюженной форме, левая, очевидно, раненая рука его просто-таки красовалась на зеленой бархатной подвязке. Они о чем-то пошептались, и Яхонтов тут же поинтересовался:
- Ты в немецком языке, майор, случайно, не силен? Это я на предмет того, чтобы бегло просмотреть кое-какие трофейные документы.
- Не только сам силен, но и со мной в машине находится учительница немецкого языка, специалист по германской филологии, с университетским дипломом. Кстати, член партии, депутат райсовета, жена офицера.
- Что ж ты прячешь такое сокровище?!
- Не прячу. Наоборот, предлагаю зачислить в штат.
- Немедленно пригласи ее сюда. Вот: подполковник Усатенко, из штаба армии… Помощь ему ваша нужна.
- У нас был штабной переводчик, - тут же объяснил представитель армейского штаба. - Но он тяжело заболел. Нашли двоих учителей на замену, однако товарищи не прошли проверку.
- Меня как сотрудника НКВД сейчас другой момент интересует: откуда у вас трофейные немецкие документы? - перебил Гайдук.
Офицеры опять переглянулись, и комдив неохотно объяснил:
- Наш патруль, с помощью ополченских дружинников, наткнулся сегодня ночью на диверсантов. Один из них до утра не дожил. Второй прикидывался глухонемым. Оказалось, немец. Был уверен, что до прихода частей вермахта продержится в местном подполье. Пленный ранен, а значит, явно рассчитывает забрать свои тайны на тот свет. И пусть бы себе, но при нем обнаружен пакет с инструкциями и еще какими-то бумагами…
- Товарищи командиры, - перешел Гайдук на официальный тон. - Вы же находитесь не в полевых условиях; ваши штабы - в областном центре. Передайте раненого органам, а сами занимайтесь боевой подготовкой!
Офицеры опять многозначительно переглянулись.
- Вот вы и заберете их с собой - и раненого и документы, раз уж так сложилось, - заявил комдив.
- Однако нам нужно написать рапорт своему командованию. И хотелось бы знать, что за птица нам попалась, какие документы несла, - заметил Усатенко.
- Да и патрульных надо бы отметить, - поддержал его Яхонтов.
Вместе с Серафимой, в четыре глаза, майор быстро ознакомился с бумагами - это были инструкции для резидента, перечни объектов для диверсий, тексты листовок и провокационных слухов. Весь пакет он забрал с собой; раненого диверсанта, в сопровождении конвоира и медсестры, - тоже. Взамен же передал подполковнику Серафиму, а Жерми просил оставить при штабе дивизии.
Комдив, которому моложавая Анна понравилась с первого взгляда, тут же пообещал устроить ее сестрой-хозяйкой в госпитале. Свое знание языков та решила не афишировать, а диплом медицинского училища продемонстрировала.
- Я понимаю, что выгляжу цыганом, распродающим породистых краденых кобылиц, - покаянно молвил Дмитрий, прощаясь с женщинами.
- Именно так всё и выглядит, - с грустью в голосе подтвердила Серафима, даже не пытаясь скрыть, что не хочет расставаться с майором.
- Но ничего не поделаешь: мне пора на службу, а значит, дальнейшее путешествие наше прерывается. К тому же, находясь при штабе армии, ты без труда отыщешь своего мужа.
- Можно даже сказать: вызову его для доклада и разноса.
Они по-родственному обнялись, и Серафима последовала за подполковником.
Оставшись наедине с Анной, майор вышел во двор, где у его машины уже прохаживался часовой, и, задумчиво помолчав, неожиданно произнес:
- Пойми: пока что это всего лишь мои фантазии. Но если, предположим, карта ляжет так, как я задумал… Ты бы согласилась вернуться, сначала в рейх, а затем и в Великобританию?
- Выражайтесь конкретнее, господин особист-майор, - спокойно потребовала Анна.
- Если вам будет предложено пройти дополнительную подготовку и вернуться в Западную Европу, но уже в той ипостаси, в которой действительно пребываете, то есть дочерью белогвардейского генерала, как вы отреагируете?
- Боюсь, что до рейда по тылам врага дело не дойдет. Меня попросту арестуют и расстреляют как скрытого врага народа. Так что, если намерен сдать меня своим чекистам, - так и делай, сдавай. Не надо маскировать свои старания под некие странные авантюры.
- Почему вы решили, что я намерен сдать вас?
- О незапятнанной совести своей печетесь, особист-майор. Как же вам дальше служить в органах, если где-то затаилась бывшая белогвардейка?
Гайдук недовольно покряхтел, старательно растер носком давно нечищенного сапога комок земли…
- Есть офицер, которому я могу доверять и с которым могу говорить откровенно. Разведаю ситуацию. Если окажется, что существует возможность вернуться в Западную Европу, я тут же предложу вам этот вариант. Будем считать, что в том бою, у дома Унтера, проверку на преданность советской Родине вы уже прошли. Если же почувствую, что карта ложится не в нашу пользу… - замялся Гайдук, явно не решив для себя, какими же будут его действия в случае неудачи. - Словом, определенный риск есть.
- Из этого и будем исходить.
- Но пока что я исхожу из того, что от былой "белогвардейщины" в образе мыслей ваших уже ничего не просматривается. Будь у вас желание оказаться в лагере фашистов, вы бы остались в Степногорске и спокойно дождались солдат вермахта.
- В логике вам не откажешь, господин особист-майор. Дай-то бог, чтобы у меня не появилось повода жалеть, что не дождалась вермахтовцев.
- Случиться может все, что угодно. Однако в моем присутствии вы этих слов не произносили!
5
Прежде чем продолжить разговор, Степная Воительница инстинктивно как-то оглянулась и заметила, что на садовой тропинке, не особенно-то и прячась за кустом жасмина, стоит Корнева.
"Неужели подсматривает?! Совести - ни на копейку! - ужаснулась она, но тут же успокоила себя. - Да нет, скорее всего, завидует. Хотя все равно нечестно!" Гайдук вдруг внутренне содрогнулась: не приведи господь, чтобы этот мужчина, - ее, Евдокимки, мужчина, - когда-либо осмелился обнять это грудастое, рыжеволосое чудовище!
- Это правда, что вы учились еще в том, царских времен, военном училище? - времени, чтобы узнать друг друга получше, терять зря Евдокимка не собиралась.
- Учился, но уже после свержения царя, в последний период Гражданской войны. Меня приняли как сына офицера, погибшего в империалистическую войну. В шестнадцать стал юнкером, в восемнадцать командовал взводом - уже красным. Затем были годичные курсы красных командиров, после которых меня едва не расстреляли.
- Вас?! - не удержалась Евдокимка. - За что?!
- В большинстве случаев у нас расстреливают не "за что?", а "потому что". Так вот, меня - как бывшего дворянина и бывшего военспеца. К счастью, выяснилось, что против большевиков ни отец мой, ни я никогда не воевали; так что волею случая я стал красным командиром и даже награжден двумя орденами. А тут еще за меня генерал один из Генштаба поручился, из тех, которые хорошо знали моего отца. Словом, после непродолжительной нервотрепки меня вернули в строй и присвоили звание майора. Мало того, позволили поступить на заочное отделение Военной академии. Словом, для офицера моего круга - редкий случай везения.
- Действительно, - согласилась Гайдук. Об арестах "врагов народа" и партийных чистках у них в доме говорили не таясь, с явным осуждением.
- В прошлом году я получил звание подполковника и должность начальника штаба полка. Сейчас мне тридцать восемь лет.
- Господи, а ведь я считала, что разница в возрасте намного больше! - буквально возликовала Евдокимка. - Мы же с Верой решили, что вам уже далеко за сорок.
- Не обольщайтесь, Евдокимка, она, разница эта, и так достаточно солидна.
- А как по мне - так ее вообще не существует. Но… - Евдокимка оглянулась, нет ли поблизости Корневой, и, только убедившись, что она куда-то пропала, несмело спросила: - Жены у вас ведь нет, правда?
Виктор покряхтел, словно у него вдруг запершило в горле, и непривычно тихим голосом ответил:
- Нет уже, госпитальер. Но была. Сразу же после моего ареста она умерла во время родов. Как мне потом объяснили, преждевременных и очень тяжелых. Только, ради бога, не нужно сочувствий, - тут же меланхолично повел он руками у себя перед лицом.
Евдокимка смутилась: как бы подполковник не заподозрил, что на самом деле эта скорбная новость показалась ей вестью благой и почти счастливой.
Гребенин вновь взглянул на часы и, поежившись под порывом неожиданно холодного ветра, уведомил девушку, что ему пора: неподалеку, у военкомата, его ждали машины с новобранцами.
- Только вы напишите мне хотя бы одно письмо, - попросила Евдокимка. - Что вам стоит? Всего одно-единственное.
- Ладно, госпитальер, напишу, - улыбнулся подполковник и, несмело проведя ладонью по щеке девушки, решительно направился к выходу из усадьбы.
Евдокимка позволила офицеру выйти за пределы ограды и только тогда покинула место их встречи. Она не хотела, чтобы у Гребенина создалось впечатление, будто она пытается провожать его или неотступно следовать за ним.
Точно так же и Вера Корнева не желала, чтобы офицер заподозрил ее в подсматривании. Скрывшись за кустами, она пропустила Виктора мимо себя и лишь потом снова появилась на тропинке перед Евдокимкой.
- Насколько я смыслю в подобных делах, госпитальер, встреча ваша прошла на высоком интеллектуальном уровне.
- Это как? - машинально спросила Гайдук, все еще пребывая под впечатлением от беседы с подполковником. Взгляд ее блуждал где-то в районе выхода из усадьбы, словно девушка ждала, что по какому-то побуждению мужчина вернется или хотя бы помашет ей рукой, ведь, уходя, Гребенин даже не оглянулся.
- Разговор ваш длился долго и, по-моему, совершенно непринужденно. Сама видела.
- А почему ты видела это? Зачем? Думаешь, подполковник не заметил, как ты подсматриваешь? Из-за тебя мы оба чувствовали себя неудобно.
- Во-первых, не подсматривала, а своим присутствием подбадривала тебя. Лучше скажи: он хоть немного рассказал о себе?
- Разница в возрасте у нас двадцать лет. Все остальное, что он говорил во время встречи, меня уже попросту не интересовало.
- Скажи честно: если бы эта разница составляла тридцать лет, тебя это остановило бы?
Застигнутая врасплох, Евдокимка на несколько мгновений замерла, а затем, закрыв глаза и блаженно улыбаясь, решительно повертела головой:
- Нет, уже не остановило бы! Даже если бы сорок! Теперь, после сегодняшнего разговора, меня уже ничто не способно остановить.
6
Узнав, что Гайдук вернулся на службу на "бесхозной", по существу, машине, которая крайне нужна была их отделу; да к тому же с немецким диверсантом и с захваченными у него документами, Шербетов от удивления лишь развел руками.
- У меня тоже для тебя новость, Гайдук, - среднего роста, кряжистый, с большой головой, посаженной прямо на плечи, полковник казался до анекдотичности неуклюжим. Трудно даже было представить себе, каким образом он сумел и "на срочной" какое-то время послужить, и окончить военное училище, а затем стать слушателем академии. - До ордена дело пока что не дошло, однако приказ о присвоении тебе звания подполковника уже подписан. Отставить, - упредил он проявление Дмитрием благодарности. - Стол, который ты накроешь по поводу повышения, отложим до Харькова.
- Будет исполнено!
- Кстати, оттуда я сразу же отбываю в Москву. Старшим оставлю тебя.
- Существует предположение, что оттуда вы уже вернетесь генералом.
- Постучим по дереву, - несколько раз сильно и глухо ударил себя Шербетов кулаком по лбу. - И больше к этой теме не возвращаться, есть разговоры поважнее. Тут вот какой финтиклёш вырисовывается… - это свое любимое словечко "финтиклеш" Шербетов всегда произносил с очень мягким шипящим звуком на конце, наподобие того, как его произносят одесситы. - Нашим отделом усиливают службу, которая займется заброской разведывательно-диверсионных групп за линию фронта. Причем это будут как оперативно-тактические группы - в помощь конкретным организациям подпольщиков; так и стратегические, с консерваций в условиях войны или же с активным врастанием во вражеские структуры… Словом, ты понимаешь… И в этом смысле твой первый контакт с врагом нам очень пригодится.
- Но вы предупреждали, чтобы сам факт того, что я был в окружении…
- Ситуация изменилась, майор. Пардон, теперь подполковник. Сейчас об этом уже можно говорить, потому как этот факт работает на твою подготовленность к нашему общему делу.
- Но этого, я так понимаю, маловато.
- Естественно. Не знаю, придется ли тебе самому уходить за линию фронта, но, как меня уже предупредили, агентуру мы должны взращивать. А значит, придется работать с пленными немцами, с людьми, ранее имевшими родственные и прочие связи в белогвардейском мире… К слову, уже известно, что генерал Деникин отказался возглавить белогвардейские формирования из русских эмигрантов, которые бы воевали в союзе с германцами. Вот такой финтиклёш вырисовывается.
- А ведь это решение Деникина может оказаться очень важным для политической ориентации многих бывших белогвардейцев и сочувствующих им.
- Теоретически - да. Только нам с тобой сей фактец пока что ничего не дает.
- Как сказать, - теперь уже по-настоящему загорелся Гайдук. - Насколько мне известно, вы долгое время занимались Белым движением и его связями с эмигрантскими организациями.
Полковник уперся своими рыжеволосыми кулачищами в столешницу так, что, казалось, вот-вот сорвет ее или же опрокинет вместе со столом:
- Это ты, подполковник, к чему?
- Вам когда-нибудь приходилось слышать о таком русском царском генерале от инфантерии - Подвашецком? Генерал-адъютант императора Владислав Подвашецкий… О чем-нибудь говорит?
- Может, и заговорит. Вопрос: к чему подобные выяснения? - недоверчиво просверлил Шербетов подполковника взглядом своих миндалевых, по-азиатски раскосых глаз. - Будто не знаешь, что знакомство с царскими и белыми генералами у нас никогда не приветствовалось?
- Но этот вопрос - как раз по сути нашего разговора.
Полковник слегка съехал со стула, потому что только так мог запрокинуть голову и упереться взглядом в потолок - то есть принять позу "армейского мыслителя". Затем он вдруг подхватился и с необъяснимой для своей комплекции прытью метнулся к сейфу, порылся там и, отыскав нужную папку, извлек из нее несколько скрепленных листиков.
- Да, был такой. Пребывает в списке тех, кто подлежал выявлению и немедленному аресту.
- И что о нем известно?
- А что может быть известно? Еще относительно молодой, из тех, из ранних, генералов, которые в четырнадцать уже получали чины прапорщиков или корнетов. Аристократ польско-российских кровей. Правда, в Белом движении в России участия не принимал… Зато нагло метил на польский трон. Или в президентское кресло, поскольку Речь Посполитая к американской форме правления, видите ли, склонялась.
- Даже так? Он мог претендовать на трон?
- Причем вполне обоснованно. Поэтому у российского двора на него тоже виды были. Если уж возводить кого-то на польский трон, то своего, соответственно обработанного.
Гайдук вспомнил об Анне Альбертовне. Сама принадлежность этой женщины к роду человека, способного претендовать на корону, как-то сразу же подняла ее в глазах новоиспеченного подполковника.
- Обычная имперская политика, - согласился Гайдук.
- И не только имперская. Просто политика. Судя по всему, император для того и приблизил его к себе, чтобы в нужный момент предложить его полякам - такой вот финтиклеш вырисовывается. Не исключено, что генерал до сих пор жив, но это мы уточним.
- Он в Белом движении участия действительно не принимал, потому как в роли военного атташе оказался в Париже, а затем, сразу же после окончания мировой войны, - в Лондоне. Вопрос: это правда, что он был адъютантом императора?
- Судя по документам - да, числился. Ты так и не объяснил, каким таким финтиклёшем судьба генерала Подвашецкого касается нас с тобой?
- Прежде всего, она касается одного известного мне, а теперь уже и нужного нам, человека. Мне бы очень не хотелось, чтобы он каким-то образом пострадал, поскольку уже проверен в бою и, можно считать, дважды спас мне жизнь. Словом, агентом он может стать прекрасным.
- Крови пролетарской на нем много?
- Вообще нет. Уверяет, что до пролетарской крови дело не доходило.
Гайдуку вспомнился "поцелуй Изиды" Анны Жерми и ее коронный выстрел в солнечное сплетение, но он тут же постарался развеять эти воспоминания, опасаясь, как бы полковник не вычитал их по глазам.
- Его дело уверять. Сам-то ты в этом уверен?
- Уверен, - ответил Дмитрий, с опаской ожидая, что старый чекист потребует доводов посерьезнее.
Однако вместо этого полковник задумчиво постучал тыльной стороной карандаша по столу и, глядя в пространство впереди себя, произнес:
- Так-так… Странный финтиклеш вырисовывается.
- Даже если бы какая-то частица крови на нем и проявилась, то оказалась бы намного меньшей, нежели та, что есть на пленных вермахтовцах, которых мы собираемся вербовать. Он же, этот человек, всего лишь выживал. Причем на своей родной земле. Да, не выдавал своего происхождения, но и против советской власти не боролся; что называется, пребывал в глубокой консервации. К немцам тоже не подался, хотя возможность такую имел - я тому свидетель.
- Ну, ты особо не храбрись, - вполголоса, себе под нос, пробубнил полковник. - И в свидетели напропалую не набивайся.
- Однако Гитлера он яро ненавидит, а посему готов сражаться против оккупантов.
На сей раз полковник так увлекся постукиванием своего философского карандаша, что в какое-то мгновение Гайдуку показалось: тот просто выпал из разговора, из реальной ситуации, в которой они сейчас пребывали. Как раз в ту минутку, когда Дмитрий уже готов был напомнить о себе, Шербетов наконец изрек:
- Ладно. Теперь забудь о своих заверениях и давай обо всем с самого начала: правдиво, конкретно, с полной ответственностью за политическую благонадежность твоего протеже.
- Для начала нужно бы разведать, как к его кандидатуре отнесется наше командование…
- Ты еще долго терпение мое испытывать намерен, подполковник? Или, пока я тебя до ефрейтора не разжалую, по-человечески не заговоришь?
- Только просьба: то, что я сейчас скажу, до поры останется между нами. Сначала следует…
- Да я все понял, ефрейтор Гайдук, все понял!
- Словом, в нашем распоряжении находится дочь генерала Подвашецкого.
Понадобилось несколько мгновений полнейшего изумления, чтобы Шербетов обрел способность произнести:
- Кто-кто?! Чья дочь?!
- Того самого, генерал-адъютанта Подвашецкого, претендента на польский трон, данные о котором вы только что так захватывающе излагали…