4
В Макарово, где располагался штаб главкома, Нестеров попал под вечер, к шапочному разбору. Давным-давно закончился военный совет, командиры поразъехались кто куда, и только стерлитамакцы, во главе с Калугиным, толпились на крыльце, явно кого-то поджидая.
- А-а, москвич, здорово, - рассеянно бросил Калугин. - Кавалерию не видал?
- Ты о верхнеуральцах Голунова? Вот-вот будут.
- Выше нос, братва, еще погуляем по Стерлитамаку. Поверьте; разнесем чехов с офицерскими ротами, и прямой дорогой…
- Ух, скорей бы! Моя Манька, поди, все очи проплакала!
"Разговор надвое, значит, пока ничего не решено", - отметил про себя Игнат, ловя ухом отголоски далекой стрельбы на западе. Вот приглушенно-раскатисто ударило орудие. Наше или белое? Угадай за двадцать верст. Ну, а кто виноват, если по совести? Сам, больше никто. Не задержись под Кагой, с белоречанами, был бы теперь в Петровском!
Стерлитамакцы загалдели разом, к штабу на рысях подошел крупный конный отряд. Голунов, рослый, степенный казачина, спрыгнул, вихрем взлетел на крыльцо и скоро появился снова, подзывая ординарца. Калугин придвинулся к нему:
- Ну, командир, принимай в свой полк!
Тот глянул вполоборота.
- Захотелось домой?
- Угадал!
- Ты б лучше в июле уходить не торопился.
- А что?
- То самое. Рано вам в огонь, вояки! - Голунов взбодрил жеребца шпорами, повел полк за село. Калугин остро глядел вслед, губы его кривило крутой обидой… И вдруг он сорвался с места, закричал что есть мочи:
- Давай за ними, вдогон!
- Куда они? - спросил Игнат.
Часовой коротко рассказал, что и как. На ранней зорьке примчался от Ивана Степановича Павлищева ординарец. Оказывается, потрепанные в трехдневных боях с казарой богоявленцы сменены Первым уральским полком, заняты добрые позиции. Ночью к селу подошла каппелевская разведка. Застава подпустила их вплотную, резанула из пулемета. Упала подстреленная лошадь, и пока седок подымался, набежали бойцы, скрутили. Оказался прапор. Его тем же часом к Ивану Степановичу. И вот что выяснилось после допроса: двухтысячная офицерская группа с батареей в довес к нескольким казачьим полкам всего в версте от Петровского.
- Теперь там ад кромешный! Неспроста Иван Каширин затребовал кавалерию.
- А главком здесь? - перебил Игнат часового.
- Вместе с Николаем Дмитричем.
Игнат затопал по ступенькам наверх. Василий Константинович и начштаба Каширин, по обыкновению, колдовали над старенькой, протертой на сгибах картой. Скрип двери заставил их оглянуться.
- Легок на помине!
- Слушай, Василий, то есть товарищ главком, дай коня! - выпалил Игнат. - Моя кобыленка падает с ног… Дай, будь другом!
- А ты куда собрался?
- В Петровское, конечно! Как думаешь, бой застану?
- Сядь, Игнаша. Чаю не хочешь?
- Какой к бесу чай, когда…
- Ну, что ж. Коня дам, но поедешь не вперед, а чуточку назад. Слушай внимательно. Да ты сядь, сядь. Надо перетрясти обозы. Утром на совете был крупный разговор, да разве прошибешь? Не пехота, а бог знает что. Так вот, обозы сократить наполовину. Дальше - проверь, как идет снабженье. Никаких контрибуций без ведома штаба, никакого мародерства. Хлеб, мясо менять на мануфактуру, благо ее с запасом. За грабеж к стенке. Понимаешь боевую задачу?
- Понимаю, но… может, я там больше понадоблюсь. Или у тебя штабных нет?
Василий Константинович пристукнул кулаком по столу.
- Делай, что сказано.
- Да что я тебе, интендант, на самом-то деле? - взвился на дыбы Нестеров. - Может, еще заставишь старые исподники считать? В обозные крысы до конца века турнешь?
С минуту главком смотрел на него бешеными глазами, потом отрезал:
- Надо будет, ни перед чем не постою!
Игнат угрюмо засопел. Нет, не везет ему нынешним летом: была одна-единственная надежда, и та лопнула… Главком переглянулся с начштаба, заговорил ровнее:
- Не рвись, твое не уйдет. Петровское - не последний узелок на нашем пути, успеешь… Открыть маленький секрет? Победа в бою - не всегда еще победа. Если и потеснят - не беда. Но тыл дрогнет и развалится - всем крышка. И такой ли уж тыл, откровенно говоря? Не забывай, генерал Ханжин следом поспевает, с Седьмой казачьей дивизией… А ты - подштанники! - И смягчился, похлопал друга по плечу, легонько подтолкнул к двери. - Не сердись, на коня садись. До встречи в Петровском.
Нестеров до глубокой ночи мотался вдоль дорог, убеждал, ругался, а сам нет-нет да и оглядывался на запад, словно мог увидеть что-то в кромешной тьме. Погромыхивало, это точно, потом и греметь перестало.
Где-то на дне сердца затаилась обида на главкома. Понятно, война не на живот, а на смерть, и о порядке думай. Но тогда на кой хрен обозные команды, интенданты, наконец командиры строевых частей? Там бой, а ты кати, откуда прилетел, срывай голос по пустякам, конечно, не по пустякам, здесь ты подзагнул маленько, и все-таки… Эх, Василий, Василий!
И еще гвоздем торчало в голове: найти, непременно разыскать рябого, который давеча, у озерка, объедался ворованной гусятиной. Но тот со своей гоп-компанией как в воду канул, бесследно растворился в толпе беженцев.
5
Свиделись Игнат и Василий, как и предполагал главком, в Петровском, - правда, не сразу.
Въезжая в заводской поселок, Игнат приметил на спуске палатку с красным крестом, длинную вереницу телег-плетенок, около них в седой рассветной мгле хлопотали люди в белом.
Левее дотлевало пепелище, угодил снаряд, посланный офицерской батареей. Над грудами малиново-сизых углей как неприкаянный бродил седой старичонка. Тянуло гарью, чадом, горелым зерном, в подворотне лежал раненый бык, истекая кровью, глухо мычал.
Игнат поехал дальше, на другой край поселка. У околицы ему встретился ординарец Блюхера, молоденький башкир, увешанный оружием: сбоку парабеллум и офицерская шашка, за спиной карабин, в руках цейсовский бинокль. Ординарец вертел винт, водил окулярами по каменистым склонам.
- Ух ты! - удивился Игнат. - Ну и снаряженье.
Где набрал?
- Гаспадин Каппель подарил. Вон там! - башкир, блеснув зубами, указал на дорогу.
- Проводил бы.
- Не могу, - посерьезнел ординарец. - Товарищ главком ждет, наверно, есть дело.
- Сердитый?
- Нет, смеется. И Иван-Степан с ним, и Томин…
- Иван Степанович жив-здоров? А что слышно про богоявленцев?
- Кто живой, на завод ушел. Вчера.
Вскоре показались окопы, занятые стрелками Первого уральского. Над брустверами колыхался голубоватый махорочный дымок, набегали голоса, по тракту в тыл отъезжала полевая кухня - гордость Павлищева.
Расспрашивать о последнем бое вряд ли стоило. Игнат повернул коня, поехал в штаб. Еще издали он услышал голос Василия Константиновича. "Рад небось главком! Да и как иначе, после такого боя!" - подумал Игнат, и снова что-то досадливое шевельнулось в нем. Сам-то не оплошал, поспел к буче! Но он и виду не подал, что обижен, вытянулся, хотел отрапортовать о поездке. Главком придержал его за руку.
- Знаю, молодцом… Эй, кликните казака!
В комнату вошел каширинский связной, одернул чекмень, глотая слова, зачастил:
- Товарищ главком, Иван Дмитрич велел передать: подступили к городу, маковки церквей видно! Враг бежит за Белую, на переправах ни души…
- Ага, подступили? Так-так, - весело сказал Блюхер. - Николай Дмитрич, голуновцы-то, а?
Каширин-старший улыбнулся одними глазами, с усилием перемогая боль в раненой ноге.
За стенкой затопали, заспорили. Ввалился возбужденный Калугин, едва не стукнулся головой о притолоку. И с порога крикнул:
- Подавай команду, Василий Константинович, и черт нам не брат, если за неделю не пробьемся к Бугульме! Я с переправы… Дела огромные!
- А что думает Иван? - справился главком.
- Ему не до разговоров. Окостенел после Белорецка. Но раньше-то он за степь ратовал, ай не помнишь?
Вокруг сердито загудели.
- Хватило б одного раза, с горой Извоз! - вскипел Томин. - Под ней оставили четверть убитыми и ранеными, а за Белой и вовсе поляжем костьми… Прикажи ему вернуться, Василий!
- И Калугина пора унять, - добавил русоволосый помначштаба. - Галдит на всю округу: и главком-то за нас, и решенье-то окончательное, идем в степь. А у атамана ухи длинные… Словом, надо приказ: никакого звона, губы на замок!
- Нет, зачем же, - главком засверкал глазами. - Калугин умный парень, поймет и так. Что еще?
- На подмогу недобиткам подваливают новые, - доложил связной. - К реке не идут, окапываются за городом… Ну, да разнесем в клочья и тех, и этих. Всех!
- Вот вам и Бульгума с Бугурусланом! Доболтались!
Но главкома занимало совсем иное. "К реке не идут", - повторил медленно, с расстановкой, как бы вникая в каждое слово. На мгновенье он застыл у окна, обернулся, оглядел командиров.
- А и подзаросли ж вы, братцы!
- Что мы, баре какие? Нам некогда, нам о судьбах мира думать надо. Не до лоску! - проворчал Калугин.
- Лоск не лоск, а опрятность не повредит. Успевай и то, и это… - Главком помолчал и неожиданно: - Адъютант, пиши. Коротко и просто: благодарю славных верхнеуральцев за смелый удар по врагам революции. Приказываю держаться на переправах до последнего человека!
- Есть! - обрадованно гаркнул связной.
- Начштаба, подкинь кавалерии тысячи две патронов.
Хлопнула дверь, кованые каблуки дробью простучали по ступенькам, и почти тут же мимо окон пронесся всадник. Главком погладил бритую, забронзовевшую на солнце голову, распахнул потертый кожан, было жарковато.
- Что ж, Николай Дмитрич, время вспомнить и о севере в полный голос. Повертывай армию, как задумано! - он отыскал глазами Павлищева, скромно сидевшего в сторонке. - Ты вот что, Иван Степанович. Вместе с Челябинской батареей и Оренбургской сотней оставайся в Петровском, пока не пройдут колонны. Поддерживай связь с тезкой. Ну, а через денек - в Богоявленск, вслед за нами.
- Наконец-то! - просиял Томин.
- Ловит волк, е-мое, ловят и волка, - обронил Пирожников, скупо кивая Горшенину.
Игнат онемел. Поворота на Богоявленск он и ждал и не ждал, подобно многим. Была прорва планов, наметок, идей, в общем-то и Иван Каширин, правая рука главкома, до сих пор жил броском в степь, к Волге. Пусть не говорил сам, особенно последние дни, зато не молчали Голунов и Погорельский, командиры его полков… Лишь теперь Игнат осознал и постигнул, скольких усилий стоила главкому эта видимая неопределенность. Решив раз навсегда, в какую сторону двигаться, он сдерживал и себя и других, лазутчики могли сидеть и в штабе, а порой намеренно подогревал страсти, чтобы окончательно запутать врага, заставить его раскидать свои сабли и штыки.
"Да, Василий, Василий! - думал Игнат. - Где ж ты научился головоломке-стратегии? С войны притопал унтером, кажется, в невеликих чинах, и такое коленце выдал, впору иному генералу. Ха, генералы! Опростоволосились их превосходительства: один за реку без порток улепетнул, другой позади мотается, дерьмом в проруби!"
Штаб зашумел потревоженным ульем. Парнишки-связные наметом поскакали на восток и на запад по тракту, Николай Каширин, опираясь на костыль, диктовал новый приказ. Обговорив кое-какие дела, заторопились к своим колоннам Пирожников, Погорельский и Томин.
Игнату попался на глаза стерлитамакский командир. Потускнев лицом, обычно полнокровным и дерзким, сгорбив плечи, он потоптался у двери, одеревенело, как во сне, шагнул за порог. Нестерову стало жаль его. Быть рядом с городом, где семья, где полегли верные товарищи, и уходить прочь, в неведомый край. Что и говорить, тяжело!
Подошел Василий, поправляя маузер.
- Ну, разыграл как по нотам!
- Не перехвали, - ответил главком и не утерпел, напоследок еще раз наклонился над картой. Крепкий ноготь сделал круг, видно прощальный, около Петровского, зачем-то пополз на Макарово и Кагу. - Интересно, о чем думает генерал Ханжин, с его Седьмой казачьей дивизией. Очень, понимаешь, интересно!
За окном клубами вздымалась пыль, скрипели колеса телег. Отряды и обозы, миновав село, шли круто на север.
6
Вокруг были знакомые места: впереди волнистая долина, справа цепь подсиненных хребтов, слева в просветах липовых, вязовых и дубовых перелесков угадывалась Белая, помеченная буйными гривами кустов. Ах ты, река милая! За горами отошла прочь, казалось, навсегда, и вот, через добрые двести верст, опять запламенела сбоку, точно стосковалась по людским голосам, ржанью лошадей: более просторная, в широких разливах, но чем-то и прежняя, с чистой, до дна пронизанной лучами, водой.
Конная разведка, далеко опередив своих, бесстрашно кидалась в прибрежную бугу, выносилась на открытые взгорки, и ни на шаг не отставали от нее главком с другом по Москве. Разрумяненные скачкой, они переглядывались, пересмеивались: узнает строгий начштаба, уши надерет!
Встал, понемногу надвинулся Извязной бугор.
- Айда, на Стерлитамак с высоты полюбуемся! - крикнул Игнат.
Но еще перед бугром из-за березового островка выехали несколько конных, с решительным видом преградили путь.
- Стой, пропуск!
Василий Константинович пожал плечами.
- А что будет, если нет пропуска? - спросил он и подмигнул Нестерову. Ребята-усольцы угрюмо засопели: действительно, оказались всемером против полусотни пришлых. Но знали, конечно, что на подходе партизанская армия, что враг за рекой и не высовывает носа. Командир заставы пристально вгляделся в Игната.
- Боже мой! Да никак Нестеров? А мы…
Извязной бугор остался позади. Вот и Кулагина гора засинела округлой, увитой зеленью вершиной, следом гора Соленая, и у ее подошвы открылось широченное, приподнятое над лугом Высокое поле. Близился Богоявленск, пока укрытый холмами. Часть партизанских сил свернула к селу Табынскому, туда вскоре отойдет берегом и каширинская конница, остальные с главным штабом запылили к Усолке.
Игнат кивнул главкому.
- В ночь разреши съездить к ахметцам.
- А кто займется снарядами и патронами?
- Мало народу, что ли? - Нестеров не утерпел, с легкой колкостью бросил: - Этак я у тебя совсем в интенданты впишусь!
- Ладно, убедил. А может, зазноба поманила издалека?
- Ребят не видел давно.
Едва он приготовился в дорогу, его позвали. Вдогон, размахивая руками и приседая, спешил Мокей. Вцепился в стремя, запыханно поведал:
- А ведь я бывал тута с дедкой моим. Тольки теперь и вспомнил… Как же, лепили печь Пашкову, заводчику стекольному. А дед ба-а-альшой мастак был по этой части. И вот…
Нестеров, с трудом сдерживаясь, тронул коня трактом, но отделаться от говорливого Мокея оказалось не просто.
- Извени, докончу… Стало быть, приходит барин, в бухарском халате, с толстенной цигаркой в зубах, посмотрел, достает несколько синеньких: "На, мол, Кузьмич, золотые твои руки!" Дедка-то, навроде меня, Мокеем прозывался, и тоже Кузьмичом…
- Знаешь, Мокей Кузьмич, шел бы ты… к черпаку!
- Э-э-эх, а говоришь - пролетарьят, и с мандатом. Негоже обходишься, извени! - осуждающе пробубнил он.
"И что я на него взъелся? - с горечью подумал Игнат. - Устал от войны человек, шарахается в детство. А теперь - из огня в полымя. Разница-то когда еще дойдет!"
7
Перед рассветом Игнат миновал Табынское. Верстах в двух, при выезде из дубового леса, его встретил Кольша с десятком верховых.
- Москвич, ты ли? - ахнул парень. - Черт, а мы… - и осекся, подобно командиру заставы на Извязном бугре. Ребята как-то странно воззрились на него, и ему стало даже немного не по себе. Что они, рехнулись?
- Какой-то ты не такой, комиссар… - с запинкой сказал подросток-павловец.
- Обжегся малость. Пройдет.
Парнишек разом прорвало вопросами, один другого заковыристее.
- Значит, к нам идет армия Блюхера? Всеми силами? Батарей-то много? Ну, а мы? Что порешил митинг?
- Не дождался, махнул до вас.
- Но в штабе-то велись разговоры!
- По-моему, будем отступать. Далеко ли, не знаю.
- Говорят, с четырех сторон обошли… - заметил павловский, и губы его дрогнули.
Игнат скупо улыбнулся в ответ.
- Мы, брат Сенька, давно обойденные, с той поры, как пошли ногами. Нам озираться ни к чему. Не сделаем сейчас, потом: во сто крат кровью умоемся.
- Правильно. Иди - и никаких гвоздей! - с жаром подхватил Кольша. - Я так планую, комиссар: займем оборону по Белой и Симу, пусть в кольце, ничего страшного, и давай полосовать. Каппелевцы поднапрут - каппелевцев, уфимские золотопогонные - и их за компанию. А там регулярные красные войска подоспеют, поди, где-то близехонько. Верно я говорю, Игнат Сергеич?
- Тебя хоть в главкомы, Кольша!
Молоденький боевик в казачьем чекмене раскатился звонким смехом. Игнат удивленно вскинул бровь. Очень уж знаком чуть вздернутый нос под синим картузом, но кто, кто? И в памяти вдруг встала тоненькая, как стебелек, девчонка с пепельной косой.
- Это же…
- Ясное дело, Натка Боева! - подтвердил Кольша и грубовато хлопнул ее по плечу. - Свой парень, в доску!
Она залилась алым румянцем, но глаз не опустила, знай в упор смотрела на Игната. "Хороша! - снова, как и при первой встрече, подумал он. - Растет грусть-тоска на чью-то голову. Может, на Кольшину? Что-то у них есть, ни на шаг друг от друга…"
Зоркий Сенька встрепенулся, указал на юг:
- Эва!
По закрайкам просторного Табынского луга рысили кавалерийские сотни, за ними, в клубах золотистой пыли, привычной глазу, проступали повозки, выплетаясь бесконечной лентой, густо взблескивали нити штыков.
- Не засиделись в Усолке, - обронил Игнат.
- А я что говорил? - вскинулся Кольша. - На Архангельский завод правят, на Сим!
Боевики вместе с Игнатом заторопились в деревню.
Днем снимали посты вдоль Белой. Партизанская армия по нескольким дорогам прошла к Зилиму, испятнав луг колесами. Ахметцы ждали у сельской избы-сходни, когда подоспеет Богоявленский отряд: он пока оставался в заводском поселке. Смутно было на душе у многих. Не унывал, кажется, один Кольша: бегал туда-сюда, острил грубовато, стыдил новобранцев.
- Испугался, едрена-матрена? Эх, слабак! Тут одно: да или нет, середки быть не может! По мне хоть атаман выйди навстречу - не побегу! - Через минуту его пестрая кепка мелькала в башкирском взводе. - Выше нос, Аллаяр! Три верста до привала, штыком мало-мало, и к жинке чуть свет!
Конный вырос как из-под земли. Врезался в гущу толпы, закричал сиплым голосом:
- Казаки на том берегу!.. До полка. На Михайловку нацелились, наперерез!
- Ну-ну, - молвил Евстигней и, спокойно докурив "козью ножку", скомандовал: - Стройся-а-а! А ты, Семен, к Калмыкову: так, мол, и так.
- Есть!
Ахметцы быстро похватали оружие, вытянулись длинной ломаной шеренгой. В толпе жен и матерей взмыл подавленный плач.
Кольша весело оглянулся на свой черный, под просевшей соломенной крышей, дом, на столбы, вкопанные покойным батей на месте будущих новых ворот, на баню в глубине огорода, подмигнул бабе Акулине. Она трепетно подалась к нему:
- Касатик мой, в баньке б помылся. С утра натоплена…
- Успею, бабуля. Завтра-послезавтра вернусь, тогда!