- Стой! Сто-о-ой, отцы! - крикнул появившийся в самой гуще подвод высокий, с бритой головой и темными усами вразлет. - Знаю, земля не ждет, впервые своя, не дядина, сами вы подустали, гривастые притомились в походах. А как быть? Ваши сыновья вместе с аша-балашовцами, златоустовцами, стерлитамакцами выступают на подмогу рабочим Оренбурга. Ну, а напрут лампасные из-за Белой, оренбуржцы без лишнего слова встанут рядом с нами. Рука об руку - таков закон пролетарской борьбы!
Мужики поскребли в затылках, понесли военную кладь снова на телеги.
Игнат пробился сквозь толпу, тронул высокого за рукав. Тот, свертывая самокрутку, скосил глаза.
- К вам, из Уфы, точнее - из Москвы.
- Твой мандат… - высокий взял бумагу, прочел: - "Предъявитель сего, Нестеров Игнат Сергеевич, уполномачивается… так… для ведения широкой агитации среди населения Урала за создание Красной Армии. Все совдепы и организации просим…" - он улыбнулся, подал твердую, в мозолях руку. - Михаил Калмыков, начальник боевых дружин. - Он помолчал, приглядываясь. - Какие твои планы? Отдых не требуется?
- Бока отлежал за восемь суток.
- Добро. Поезжай в Ахметку, там нынче запись добровольцев. Осмотрись, помоги с отбором.
Игнат даже покраснел от досады: "Повоевал, называется… Мог бы и не рваться из Москвы!"
- Из каких будешь? - спросил Калмыков.
- Пресненский рабочий, кузнец.
- Во-во, в самый чок! Братва наша, стеклодувы, не перед каждым раскроется… Да, и еще просьба. Ждем пароход из Уфы, с караваном "гостинцев". Обеспечь встречу… - Он уловил замешательство Игната, тихо сказал: - Не кипятись, тишина обманчива. Разъезд за разъездом крадется с юга… Что ж, по-твоему, отдать заводы на поживу казаре? Так, стало быть, обо всем дотолковались. Чуть заминка с подводами - скачи в штаб, к нашим партийным организаторам.
Распахнулась дверь, по ступенькам скатился круглолицый связной, подал Калмыкову вчетверо сложенный листок.
- Телефонограмма из Верхне-Уральска, товарищ командир! - отрапортовал он. - Долгожданная!
- От Блюхера? - просиял Калмыков. - Ну-ка, ну-ка… С колоннами Кашириных выступает под Оренбург, ждет нас. - Он отыскал в толпе сотенного. - Поднимай конницу, едем!
- Слушай, а его… не Василием зовут, Блюхера? - спросил Игнат.
- Василий Константинович, если полностью. А что, знаком?
- Был у меня друг в Москве, ушел на войну три года назад. Не знаю, он ли…
3
Слухи о записи в добровольцы с утра волновали парней окрестных деревень - Ахметки, Павловки, Архангелки. Когда стало известно, что усольские штабные наконец прибыли и сидят в избе-сходне, ребята со всех ног бросились туда. Вместе с другими побежал угловатый, бровастый Кольша Демидов.
- Где записывают? Кто? - запаленно справился он у знакомого павловского подростка.
- А вон сельский комиссар и с ним кто-то еще… Тот пока молчит, а режет под корень дядя Евстигней. Знает, леший, всех наперечет, не хуже табынского попа… - павловский низко опустил голову, чуть не заплакал. - Ну, Митюха тугой на оба уха, а меня за что? Экая важность - недобрал год с четвертью. Я так, сяк - ни в какую… Не суйся и ты - завернет.
- Ну, черта лысого.
Кольша взбил копну соломенных волос, вперевалку зашагал к столу, где под кумачовым лозунгом сидели комиссар Евстигней с добродушно-веселой усмешечкой на губах, два старых солдата и светловолосый, косая сажень в плечах, гость.
- Демидов Николай Филиппович. Знаком с пулеметами трех систем, - сказал Кольша и, опережая коварный вопросец, добавил: - От роду восемнадцать… без четырех месяцев.
- Не пущать! - вскинулся павловский у дверей. - Никаких поблажек, никому.
За столом переглянулись.
- Чего ж не приврал? - поинтересовался комиссар Евстигней. - Павловский, вон, чуть ли не два года себе накинул.
- У него бабка богомольная, вот и ему страх перед боженькой внушила! - выкрикнул тот ломким баском. - Гнать в шею!
- Бабу Акулину не трогайте! - Евстигней даже кулаком пристукнул по столу. - Всех как есть потеряла, кого на войне, кого от холеры, другой бы на ее месте лег и не встал, а она внука подняла на ноги!
Игнат присмотрелся к Кольше:
- И здоров же ты, Демидов. Тебе б еще кувалдой поиграть, вовсе б вошел в силу… Знаком с пулеметом, говоришь? - и повернулся к комиссару: - Твое мненье?
- Ладно, принят, - Евстигней сделал знак секретарю, позвал. - Следующий!
- Пиши: Гареев… - указал пальцем на чернильницу молодой татарин.
- Ты ж нагадакский, с того берега, а это другая волость. У вас будет свой отряд, потерпи.
- Когда будет? - вскипел татарин. - Когда казак набежит и - секим башка?..
- Товарищ Гареев, минутку, - сказал Игнат. - Желающих много?
- Абдулла, Мухамет, Аллаяр, Гараф, Иван… - принялся считать Гареев и сбился. - Много, командир!
- У них там доподлинный интернационал: и татаре, и русские, и чуваши, и башкиры.
- Можете собраться, скажем, завтра поутру?
- Якши! - блеснул зубами татарин.
Список перевалил за две сотни, а люди все подходили. Секретарь взмолился о пощаде: рука отнялась начисто! И было решено прерваться до утра. Евстигней подозвал к себе Кольшу.
- Первый тебе приказ: приюти московского товарища на ночь, а с зарей перевезешь в Нагадак.
Вечерело. От изб и деревьев потянулись длинные тени. Облака шли поднебесьем, игривые, пушистые, подбитые алой каймой, и не верилось, что где-то громыхает канонада, льется кровь.
- Павловка далеко? - поинтересовался Игнат.
- Да вот она, через тракт. Городьбой соседствуем, - сказал Кольша. - Архангелка в нескольких верстах, за лесом. А прямо на закат - Белая.
- Кто же вы, хлеборобы или мастеровые?
- Стеклодувы, понимай, - строго молвил Кольша. - Через одного, не реже.
- А теперь чего надуваешься?
Павловский, что пристал к ним, загоготал было во все горло и смолк, будто подавился под суровым взглядом Кольши. "Крутенек, ничего не скажешь!" - отметил Нестеров.
Тоненькая, с пепельной косой девчонка выступила из-за угла, теребя пройму ситцевого сарафана, робко сказала:
- Коль…
- Ну, чего тебе? - грубовато кинул парень и еще теснее свел брови на продолговатом, в конопинах лице.
- С дядей Евстигнеем не говорил?
- Вот прилипла! - Кольша досадливо поморщился. - Думаешь, просто? У него, у комиссара, и без того забот полон рот. С нашим братом, служивым, никак не разделается!
- Вы о чем, если не тайна?
Девчонка диковато посмотрела на Игната, глыбой вставшего на дороге, и что-то словно кольнуло его в самое сердце.
- Так в чем все-таки загвоздка?
- Понимаешь, комиссар, хочет Натка в медсестры, а лет ей кот наплакал. Нет и семнадцати.
- Ну-ну, стеклодув, ну-ну. Сам-то далеко ли ускакал? - Игнат помедлил, соображая. - Ладно, разговор с Евстигнеем за мной. В крайности, при усольском штабе найдем опору.
- Спасибо, - прошептала Натка и быстро пошла, потом помчалась вприпрыжку по улице.
"Хороша! А что парня в краску ввел, негоже, - упрекнул себя Игнат. - Или перед девчонкой захотелось порисоваться?"
- Вот и мой дворец золотой, - сказал Кольша, указывая на избенку под просевшей соломенной крышей. Он вдруг смешался, дернул носом. - О записи бабке ни гугу. Слез не оберешься. У них ведь глаза на мокром месте.
Баба Акулина ждала около ворот, угловатая, костистая, в черном вдовьем платке. Она с беспокойством оглядела внука, спросила, где пропадал.
- На реку бегал с ребятами, - беззаботно отозвался он. - Иду обратно, а навстречу Евстигней. Так, мол, и так…
- Знаю, где он тебе встрелся! - бабка погрозила ему кулаком. - Говори правду, Кольша!
- Вот пристала: говори да говори… Ты б лучше о госте позаботилась… Из Москвы!
Она спохватилась, пригласила в дом, захлопотала. Первым делом нарезала крупными ломтями пшеничного хлеба, поставила перед Игнатом пахучий липовый мед в червленой чашке, поклонилась:
- Ешь, милок. А там и яишенка поспеет.
У Нестерова, голодного не первый день, зарябило в глазах. Он долго сидел, не притрагиваясь к угощению, двигал желваками. Подперев голову рукой, с мягкой грустью глядела на него баба Акулина.
- Трудно у вас?
- Осьмуха, и той скоро не будет, - с трудом вымолвил Игнат.
4
После недолгого, но сильного дождя снова засияло солнце, посеребрило пробегающую по озеркам и лужам легкую зыбь. Омытые вязы и дубы дымились точно ранней весной, и лишь густотравье в россыпи незабудок напоминало о близком развороте лета.
Кольша и Игнат, проводив до штаба самый дорогой и весомый "гостинец" - две горные пушки, пулеметы, винтовки и патроны, возвращались в Ахметку. Отшагали верст десять, впереди оставалось почти столько же. Миновав просторный Табынский луг, они присели на затененном бугорке, запалили Кольшин самосад.
- С бабкой беда, - озабоченно сказал Кольша. - Кто-то трепанулся-таки о записи… Вчерась такой был сыр-бор… - он умолк, по его продолговатому лицу прошла тень. Потом завел о другом: - В Нагадак не наведаемся? Гареев еще взвод сколотил, башкирский!
"Эвон куда шагнула революция, во все края, - рассуждал про себя Игнат Нестеров. - Правда, нечисти многонько. Дутов с Красновым, япошки в Приморье, но главная драка определенно позади, а там, с новым солнцем, - бой за сталь, за хлеб, за свет в окнах и сердцах…" Он внезапно чертыхнулся. Не повезло ему этой весной, нет. То, ради чего ехал из Москвы, делали другие…
- Идем, - тусклым голосом сказал Игнат, поднимаясь.
Вот и Ахемтка - горсть черных изб в кружеве кособокой городьбы, овеянная запахами цветущей липы и навоза. Но почему около избы-сходни собрался народ? Плотно обступил крыльцо, слушает сбивчивую речь павловского парня.
- Мужичье ему: "Айда в Совет!" А он: "Да я, братцы, чаю не пил, и лошак неприбранный. Мчал полсотни верст!" А они: "Опосля напьешься, айда!" А у него в фортомонете листок, и в нем…
- Не мельчи! - в нетерпении одернул парня Евстигней. - Ну, был ты на левом берегу, ну, прикатил Филька, что дальше?
Парень обвел толпу ошарашенными глазами.
- Чех… на дороге взбунтовался!
Нестеров замер. "Конец передышке, - горестно подумал он. - Небось эшелоны-то растянулись до Тихого океана. Сила огромная, давным-давно сколоченная в дивизии, а мы едва запись провели!" И вдруг вспомнились ангарские. Как они там, дед с мальчонкой? Года полтора назад пришло письмо, потом будто обрезало. Вообще, какие дела в Сибири? Да что и гадать тут! Кто загнан в гроб, кто бьется допоследу, кто в бегах. Тысячи верст промеж легли, ни помочь, ни словом подбодрить!
5
Июнь перекипал в заботах и тревогах. Враг плотным кольцом охватил рабочий район: за рекой рыскал атаманский сброд, железную дорогу на севере оседлали белочехи. Еще держались Белорецк и Оренбург, но надолго ли? Богоявленцы и архангельцы встали в ружье. Вновь сколоченные деревенские боевые группы обзавелись винтовками и пулеметами, окопались вдоль правого берега. Из-за Белой все шли и шли беженцы. По их рассказам, учредительские власти пороли, арестовывали, расстреливали без суда и следствия бедноту.
- Ну, москвич, дозорами да перестрелками теперь не отделаешься, - сказал Евстигней, завернув как-то утром к Игнату. - Чует мое сердце.
У избы-сходни ждал Гареев, в мокрой одежде, босой, перепачканный зеленой тиной. Увидев сельского комиссара, он замахал руками, зачастил, мешая татарские и русские слова. Оказалось, Нагадак захвачен сотней дутовских казаков.
- Что я тебе говорил, Игнат? Пошло-поехало.
- Может, отступить в Богоявленск? - робко заметил кто-то. - Набегут, и не пикнешь.
- Хорош совет! Идем-ка, покумекать надо.
Еще держалась ночь, а двадцать пять конников и столько же стрелков тихо переправились через реку и, скрытно пройдя лощинами, залегли перед Нагадаком. Близился рассвет. По темной пшенице, то ли от ветра, то ли от игры перистых облаков с невидимым пока солнцем, потекли золотые разводы.
Село мало-помалу просыпалось. Из труб несло едким кизячным дымом, во дворах гулко перекликались петухи, у колодца посреди пустынной улицы казак поил тонконогого, с белой отметиной на лбу, жеребца. Длинно зевая, казак сладко, с прижмуром, чесал под мышкой.
- Эка его разнежило на пуховиках! - прошептал Демидов, горя от нетерпения.
Но вот наконец казак поставил ведро на приступку, повел жеребца к воротам.
- Дуй, и чтоб с треском. Главное - застать врасплох! - сказал Евстигней командиру конного взвода.
Ребята взлетели в седла, гикнули, взяли с места в карьер. При въезде откуда-то вывернулся маленький казак в фуражке с голубым околышем, видно, постовой, выпалил наугад, запетлял к переулку. Кольша настиг его, неумело, со всего плеча полоснул шашкой и сам пригнулся от боли.
- Впере-о-о-од! - раздалась команда.
Бой прогрохотал россыпью выстрелов, перебором копыт, дикими криками по улице села и выплеснулся на всполье. Вдоль забора там и сям лежали убитые дутовцы, остальные, побросав шинели, картузы и оружие, белыми точками катились огородами к лесу…
- Что же вы о пехоте забыли? - упрекнул Игнат конников, когда они, веселые, разгоряченные схваткой, съехались у колодца.
- Одного срезал, хватит с тебя!
Игнат быстро провернул барабан старенького "бульдога", удивленно заморгал.
- Черт, и впрямь, двух пуль нет…
- По нас выцеливал из-за амбара, ну, а ты сбоку - бац! Вот и добыча, с белой отметиной! - сказал Кольша, держа в поводу тонконогого красавца коня. - Бери, твой, законный!
- Убей, не помню ничего…
- Привыкнешь! - Евстигней улыбнулся.
- С юнкерьем в Москве не привык, а тут едва начали и - готово!
- Навоюешься, дай срок.
Вечером, когда переправились через Белую, нагруженные винтовками, патронами, новеньким обмундированием, и, разведя костры, сели ужинать, с того берега вдруг донеслось: "Э-э-ей, давай лодка! Давай ло-о-одка!" Кольша с павловским парнем живо столкнул на воду баркас, поплыл наискосок под прикрытием пулемета и скоро вернулся, везя трех нагадакских и с ними пленного дутовца, связанного по рукам-ногам.
- Где поймали, отцы?
- На огороде ховал, в баньке. Хотел в кусты, не успел! - объяснил пожилой татарин, хитровато кося черным глазом на сына, отрядного разведчика Гареева.
- Спасибо! Ну, гостенек, решай сам, - сурово сказал Евстигней пленному. - Ответишь без утайки, останешься живой.
- Не убивайте! - испуганно прохрипел дутовец, опускаясь на колени. - Все как есть скажу…
- Откуда прибыла сотня?
- Из… Стерлитамака. По приказу его превосходительства, генерал-майора Евменова.
- Ври больше! В уезде красный отряд! - загалдели ахметцы, шаг за шагом уменьшая круг. - Товарищ комиссар, чего с нищ валандаться, со змеюкой? На сук - вся недолга!
- Вот вам крест, братцы! - завертелся дутовец. - Красные точно были, но ушли. Вчерась, после боя… Провалиться мне в преисподню, если брешу!
- Провалишься…
- Тихо! - возвысил голос Евстигней, унимая ребят. - В какую сторону отступили, не знаешь?
- На Белорецк. При заводах вроде бы кто-то из Кашириных объявился, и второй вместе с Блюхером где-то вблизи…
Вести были важные, хотя и путаные. Казака тотчас отправили под конвоем в Богоявленск. А утром из штаба примчался Макарка Грибов. Игната срочно вызывал к себе Калмыков.
"Готовься в дорогу, - значилось в записке. - Поедешь к Блюхеру за помощью. Ты ведь, кажется, знавал его по Москве. Прихвати с собой Гареева, будет за проводника. Жду.
Михаил".
6
Два десятка верховых, свернув у Саит-бабы на восток, пробирались в горы. Покачиваясь в казачьем седле, Игнат неотрывно смотрел перед собой. Места были дикие, безлюдные, непохожие на те, что остались в долине Белой. Возникали крутолобые, в осыпях, кряжи, дорога то падала вниз, то вползала по косогору, и с высоты открывалась даль с впадинами и серебряными змейками речек, а главный хребет по-прежнему синел далеко впереди.
"Ни души вокруг… Поди узнай, есть или нет банды. А проскочить надо, иначе - труба!"
Спутники Игната были поспокойнее: ехали, ослабив поводья, рвали орехи, надкусывали, жевали мягкие ядра.
На одном из бесчисленных поворотов дороги Игнат догнал Гареева, спросил, скоро ли село. Тот подумал, по привычке загибая пальцы, сказал:
- Наверно, четыре верста… Погон вешать пора, и бокумент на карман, - он похлопал по туго набитой переметной суме, кивнул усачу-кооператору, старшему в группе. - Ты и он - гаспада офицеры, мы - простой казака…
- Все-таки рискованно, - Игнат свел брови. - Нельзя ли как-нибудь в объезд?
- Нет. Перевал…
Через час подъехали к селу, последнему перед хребтом. С поскотины видели: топает вдоль изб жиденький строй в зипунах и халатах, как попало мотает руками и ногами, и кто-то рослый, в старой артиллерийской шинели, надорванно хрипит: "Раз - два, левой! Левой, нехристи! Ле-е-евой, в кровину-мать, а не правой!"
- Ну, братцы, держись! - вполголоса молвил усач. - Без крайней нужды за бомбы ни-ни. Авось проедем и так.
У околицы путь преградил босоногий подросток-башкир, держа наперевес древний самопал с раструбом на конце ствола. Мальчишка свистнул, и от каменного, под железной крышей, дома отделились двое. Впереди ленивой походкой шел детина с темными волосами до плеч, в белой навыпуск рубахе и в полубриджах, заправленных в высокие сапоги. Сбоку на витом шнуре висел новенький наган. "По всему - из поповичей!" - подумал Игнат. Не дойдя трех шагов, длинноволосый остановился, неумело козырнул.
- Позвольте спросить, ваши благородия…
- Не позволю! Чем болтать попусту, лучше проводил бы до начальства! - отрезал усач.
- А оно перед вами, ха-ха, на всю округу, единственное, если не брать во внимание башкирского старшину. Правда, утром наезжали казаки полковника Горбачева, но долго не задержались, тем же часом обратно.