Два дня он ходил злой и угрюмый. Уже несколько раз собирался выполнить свое обещание и рассказать всему отряду о злополучном полете по маршруту и о своем обмане, но всегда, как только весь отряд собирался вместе, откладывал объяснение "на другой раз".
"Засмеют, черти! - думал Вася. - Затуркают…"
Никита спрашивал:
Ну, как, Вася, решил поговорить с Андрюшкой!
Пошли вы к миллиону дьяволов! - сердился Нечмирев.
Наконец он решился. Вечером отряд возвращался с аэродрома и кто-то предложил:
Зайдем на стадион, выкупаемся под душем.
Курсанты согласились и по звеньям приняли душ.
После купания приятно было полежать на траве, отдохнуть, поговорить о том, о сем, покурить. И престо помолчать, наблюдая, как одна за другой в далеком небе загораются звезды…
Когда последние курсанты возвратились из душевой, Вася вдруг весело заявил:
Братишки, хотите послушать о "трансатлантическом" перелете известного пилота В.Н.?
Давай, Вася! - быстро откликнулся Никита.
Не хотелось рассказывать об этой истории, но Человек-Непоседа упросил: "Расскажи, говорит, всем, на пользу дела". Что ж, если на пользу дела, пожалуйста.
Пилот В. Н. - это вы будете? - уточнил Яша.
Можешь не сомневаться. Маршрут у меня был третий: аэродром - Ольгинск - Гравий. Чудесный, маршрутик, я вам скажу! Озера, рощицы, хуторки. Лечу, а сам думаю: "Эх, какая красота неописуемая!" Овечки внизу, барашечки, пастушки руками машут. Задумался я: вот, мол, летаем, а красоту не всегда и замечаем. Нехорошо! Природу любить надо. Задумался, и чуток отклонился от маршрута…
А в "чутке" сколько было? - поинтересовался Яша.
В "чутке"? - Вася мельком взглянул на Андрея. - Да так, километра три… (Андрей кашлянул). Километров тридцать…
Самая малость, - подтвердил Андрей, улыбнувшись.
Дело же не в этом, - продолжал Вася. - Глянул я вниз, а там - девушки. Ха, как обалдели: прыгают, руками машут, сядь, мол, хоть на минутку, в жизни своей летчика в глаза не видали. "Эх, черт, думаю, сяду, поговорю, наши ведь, советские девушки". Приземлился, спрашиваю у Андрея: покурим? Он говорит: "Можно и покурить". Правильно, Андрей?
А с картой зачем отошел от самолета? - спросил Андрей, приближая Васю к истине.
С картой? Интересно, думаю, соображают ли девчата что-нибудь в картах? Показал им планшет, одна водит пальчиком по карте, потом как крикнет: "Вот наши Чернушки, миллион чертей!"
Она так и крикнула: "Миллион чертей!" - засмеялся Никита.
Она? Чудак ты, Никита. Чего бы это она так кричала… Ты не мешай. Я смотрю - Чернушки, правильно. Соображает, думаю. Чернушки… Ага, значит отклонился, подвернуть малость надо…
Вася закурил, посмотрел на курсантов. "Смеются, черти! - подумал он. - А Андрюшка будто недоволен. Что ж, могу конкретней…"
Ну, взлетели мы, - продолжал он, - и понеслись дальше. Летим, а я все вспоминаю, как она по карте пальчиком туда-сюда водит. Потом глянул на компас…
Миллион чертей, не тот курс взял, - крикнул Яша. - Правильно я говорю, Вася?
Курсанты громко рассмеялись.
А стрелка компаса туда-сюда, туда-сюда, как она пальчиком, - добавил Яша.
"Вот язва, - подумал Вася. - Как в воду смотрит". Он взглянул на Андрея и решил все же продолжать.
Это точно, Яша, как она пальчиком, - согласился Вася. - Вроде перед носом машет, не плутуй, мол, Вася. Братишки! Да я разве плутую? Вот и сейчас говорю: пришлось в этих Чернушках еще раз приземлиться. А почему? Все равно, думаю, от курса отклонился, дай-ка опять порадую бабенок. Та, что пальчиком водила, как, увидела меня, чуть не упала от восторга. "Товарищ летчик! - кричит. - Опять к нам? Вот спасибо! Весь район теперь завидовать будет. Скажут: два раза в Чернушках аэроплан садился, наверно, экспедиция какая-нибудь, может, нашли что…" А чего там найдешь, кроме неприятностей! Докажи потом, что не заблудился… Инструктору вот рассказал, а он…
А он что? - спросил Никита.
Говорит, что блудил.
А ты? - Андрей посмотрел на Васю и переспросил: - А ты что сказал?
Я? Что я? Я ничего не скрываю… Пожалуйста…
Глава шестая
1
Сколько раз уже Андрей держал это письмо в руках! Оно было для него не только скрытым упреком, но и раскрытием тайны человеческой низости.
"Она так и сказала: "Твой мирок - серенький, тусклый мирок, будто смотришь ты на него сквозь маленькое запыленное оконце", - писал Игнат. - Не помню, что я ответил. Потом она сказала: "Мне не так приятно быть каменщиком, как тебе. И еще меньше хочется всю жизнь быть женой каменщика…"
"Лиза… Девушка - золотые руки… Вот, оказывается, чего она искала!"
Андрей давно хотел написать ей письмо, но все откладывал. "О чем писать! И стоит ли вообще о ней помнить? - думал он. - Вычеркнуть из памяти, как дурной сон, и все забыть".
А Лиза писала. Терпеливо, настойчиво. Красивые, нераспечатанные конверты быстро загорались от спички.
- И предали их геенне огненной, трын-трава! - говорил Никита, когда Андрей сжигал их.
Сегодня Андрей все-таки решил написать ей. Не об Игнате, не о себе. Он напишет всего несколько слов о ней самой, и больше ничего.
…Это было самое короткое письмо, какое он писал когда-либо Лизе, девушке, которую он любил когда-то: "Если тебе удастся встретить Лизу, ту Лизу, что шла с нами плечом к плечу, скажи ей: Андр Юшка от души желает ей счастья. Но встретишь ли ты ее? Честность ведь не дружит с подлостью…"
Он уже закрыл конверт, когда в комнату вошел Никита. Увидев Андрея с письмом в руках, он улыбнулся:
Решил все-таки?
Да. - Андрей показал на конверт. - Кажется, я зачеркнул кусочек прошлого.
Больно? - Никита приложил руку к груди. Андрей долго молчал, словно прислушиваясь к самому себе. "Больно ли? - спрашивал его внутренний голос. - Жаль ли этого кусочка прошлого?"
Андрей вдруг увидел берег моря, луч маяка, скользнувшего в темноту, и троих друзей: Лизу, Игната и себя. Лизины пальцы запутались в волосах-Бледнолицего, волнышумят у берега, а впереди… Впереди трудная дорога, дорога в небо… Это было почти три года назад, но кажется, что было только вчера. Кусочек прошлого… Андрей посмотрел на друга и сказал:
Немножко больно…
Пройдет, - уверенно бросил Никита. - Кусочек прошлого - это не так много. Будущего больше.
Андрей кивнул головой:
Будущего больше.
А теперь - гулять! - Никита потащил Андрея к двери. - Завтра нелегкий день, надо хорошо отдохнуть…
Это был последний день перед госэкзаменами.
Две глубокие восьмерки! - приказал инспектор, принимающий госэкзамены. - Начинайте с левой.
Андрей увеличил скорость, ввел самолет в глубокий вираж. Надо было рассредоточить внимание: левая стойка центроплана должна скользить по горизонту, шарик- в центре, скорость - сто десять, обороты мотора…
Отставить!
Андрею показалось, что голос инспектора звучит недовольно. Почему? Что-нибудь не так? Он снова окинул взглядом приборы. Все нормально.
Не смотрите на приборы, - сказал инспектор. - Представьте, что внезапно отказали счетчик оборотов, указатель скольжения, скорость…
Андрей кивнул головой:
Понимаю.
Конечно, он мог бы незаметно для инспектора хотя бы мельком взглянуть на приборы. Только на одно мгновение, и этого ему было бы достаточно. Инспектор не следил за ним. Андрей видел, как он отвернулся от зеркала. Значит, он верит в честность курсанта, который завтра будет не курсантом, а летчиком. И Андрей не обманет его.
Когда он вывел машину из второй восьмерки, инспектор сказал:
Отлично, товарищ курсант. Вы хорошо чувствуете самолет. Сделайте переворот через крыло и две петли.
Да, Андрей хорошо чувствовал самолет. Приборы - в конечном счете только контроль за каждым элементом полета. Но прибор может по какой-либо причине выйти из строя, и летчик должен обойтись без него. Чувствовать машину - значит чувствовать каждое колебание воздуха, каждое непроизвольное движение рулей, по слуху определять количество оборотов мотора, с закрытыми глазами видеть малейшие отклонения самолета от курса. Это чувство отнюдь не является врожденным. Оно приходит вместе с опытом благодаря упорному труду и кропотливой учебе…
Андрей вывел самолет из петли, установил его в горизонтальный полет и ждал дальнейших приказаний.
Снимите ноги с педалей, - сказал инспектор. - Бросьте ручку. Положите руки на борта. Закройте глаза.
Все эти требования Андрей выполнил и подумал: "Сейчас введет машину в штопор и предложит определить, сколько самолет сделает витков". Но самолет продолжал лететь в горизонтальном полете. Потом вошел в левый вираж. Снова горизонтальный полет. Правый вираж. Неполный. Переворот через крыло. Разворот вправо градусов на двадцать пять - тридцать, не больше. Опять петля, еще одна петля, третья… Еще один правый вираж, левый разворот, четыре витка правой спирали без газа. Андрей недоумевал: какую задачу поставит перед ним инспектор? Зачем он все это делает? И вдруг догадался: восстановление ориентировки на память! Это считалось нелегкой задачей. Крутиться в различных направлениях несколько минут, потом открыть глаза и немедленно показать, в какой стороне аэродром.
Андрей открыл глаза и окинул взглядом горизонт. Слева виражил самолет, на фюзеляже которого Андрей и увидел большие белые цифры: 1124. И, не раздумывая больше ни секунды, Андрей показал в направлении юго- запада:
Аэродром там.
Но аэродрома не было видно за дымкой, внизу - ни одного ориентира: желтеющие поля, неубранные стога соломы, табун лошадей. Инспектор ввел самолет в пологое планирование, и в наступившей тишине Андрей вдруг услышал веселый смех.
Наугад? - крикнул инспектор. - Или по нюху? Так или иначе, вы угадали: аэродром действительно на юго-западе.
Я знаю это точно, - твердо проговорил Андрей.
Может быть, объясните?
Самолет тысяча сто двадцать четыре, который виражит слева от нас, принадлежит первой летной группе нашего звена. Их зона находится в двенадцати километрах северо-восточнее аэродрома. Таким образом…
Понятно, курсант Степной. Для летчика быстро сообразить- значит победить. Ведите самолет в свою зону, продолжим проверку ваших знаний.
3
Яша Райтман сидел на чехлах и рассказывал:
Высота была полторы тысячи, когда я по заданию полковника ввел машину в левый штопор. Хвалиться не буду, но это был классический штопор. Полковник кричит: "Замечательно, Яша!"
Не ври, Яша, - спокойно поправил Абрам. - Полковник не знает твоего имени.
Ты прав, Абрам. Он кричал так: "Замечательно, курсант Райтман! Хороший штопор! Выводите!" Я даю правую ногу - ни черта. Даю газ - машина продолжает штопорить. А высота падает. Полковник кричит: "Плоский штопор!" "Как это могло случиться, - думаю я, - что мы попали в плоский штопор? Ведь из плоского штопора самолет выходит очень редко!" А высота падает. Смотрю, уже семьсот, шестьсот, пятьсот метров. Оборачиваюсь, чтобы взглянуть на полковника. Сидит спокойно и даже, кажется, улыбается. Понимаете, машина штопорит, до земли осталось пятьсот метров, а он улыбается. Вдруг полковник кричит: "Курсант Райтман, вы не можете выводить самолет из штопора!" И только тогда я спохватился. Я хотел дать правую ногу и забыл. Самолет штопорит влево, а я, как осел, давлю на левую педаль. Абрам, честное слово, я стал холодным. И чуть не заплакал. "Ну, думаю, провалился. Опозорился на всю жизнь. Кто после этого даст мне в руки пилотское свидетельство?.."
Яша на минуту замолчал и посмотрел на стоявшего на командном пункте полковника, который разговаривал с начальником училища. Лицо Яши расплылось в улыбке. Будто этой улыбкой он хотел передать старому летчику горячую признательность за то, что человек, который почти всю свою жизнь провел в воздухе, не выгнал его, Яшу, с аэродрома, не стал на него кричать, а сказал спокойно и просто: "Вы хорошо пилотируете, товарищ курсант. Замечательная координация движений. Отличная ориентировка. Правда, вот со штопором… Наверно, волновались?" - "Очень волновался, товарищ полковник, - чистосердечно признался Яша. - Никогда так не волновался". - "Ну, ничего, ничего. Инструктор хорошего о вас мнения… Да и я тоже. Вы будете неплохим летчиком".
Ну, что же он потом сказал? - спросил Андрей у притихшего Яши.
Яша ответил:
Он сказал немного. Но я вот сейчас даю ему слово, что Яша Райтман ничего не пожалеет, чтобы стать таким летчиком, как он. И таким хорошим человеком.
* * *
Начальник училища первый вылез из кабины и сказал:
Заруливайте на стоянку. Замечания получите на КП.
И вот Никита идет на КП. Вокруг начальника училища стоят командир эскадрильи, командиры отрядов, командиры звеньев, инструкторы. Человек-Непоседа бегает туда-сюда, ждет, когда вернется из полета Вася Нечмирев с проверяющим его инспектором. Быстров уверен, что Нечмирев не подведет, но все же… Скорее бы уже прилетал…
Товарищ начальник училища, разрешите получить замечания о полете. - Никита остановился и приложил руку к шлему.
Все смотрят на Никиту. Курепин улыбается, инструктор незаметно показывает большой палец правой руки.
Подойдите сюда, товарищ Безденежный, - сказал начальник училища и сам пошел навстречу к Никите. - Отлично, товарищ Безденежный! Никаких замечаний нет, благодарю вас за хороший полет.
Он крепко пожимает руку Никите, но курсант молчит. Волнуется? Очень. Там, в полете, не волновался. Может быть, только чуть-чуть. Самую малость… А теперь… Никита ведь знает, что этот полет был последним его полетом в училище. Пройдет несколько дней…
Он вдруг спохватился, приложил руку к шлему и сказал:
Служу Советскому Союзу!
Можете быть свободным, товарищ Безденежный.
Никита резко повернулся через плечо и побежал к своим друзьям. Они уже ждали его. Андрей, Абрам и Яша Райтман, Влас Караулов, Бобырев, Дубатов - все звено. Никита бежал к ним радостный и счастливый, а они стояли и почему-то молчали.
"Что случилось?" - с тревогой подумал Никита.
Вдруг Яша поднял руку, взмахнул ею, как дирижер, и все начали напевать туш. Никита засмеялся.
Смир-рно! - Яша подал эту команду таким голосом, что обернулись даже командиры, стоявшие на КП. - Р-равнение на Никиту!
Он сделал два шага вперед и начал речь: - Пилот Безденежный! От имени второго отряда третьей эскадрильи разрешите поздравить вас… Дай-ка я расцелую тебя, Никитка!..
И только Оська Бузько сидит в стороне и угрюмо смотрит по сторонам. Уж такой он человек, этот Оська Бузько, сам себя любит один раз в году. А у Никиты нет сейчас к нему никакого плохого чувства, и он возьмет вот и подойдет к Оське, сядет рядом с ним и по-дружески поговорит. Ведь такой день! Зачем сердиться друг на друга? Что мешает им стать товарищами?
Никита направился прямо к Бузько, но Оська встал и быстро ушел.
Эх, трын-трава! - безнадежно взмахнул рукой Никита. - Чудак человек.
Абрам Райтман, от которого не укрылась эта сценка, проговорил:
Существует некоторая закономерность в рождении редких людей. В несколько десятков лет мир рождает гения… Цивилизованное человечество радуется и ликует. Проходят еще десятки лет, и мир рождает нечто, похожее на Оську Бузько. Тогда цивилизованное человечество печально вздыхает…
Точно! - подтвердил Яша. - Товарищи пилоты! (Яша был влюблен в это слово.) Приготовиться к встрече еще одного коллеги. Идет, миллион чертей, виноват, идет Вася Нечмирев, сияющий, как солнце…
Вася, действительно, сиял от восторга.
Братишки! - Он на ходу сбросил шлем и взъерошил волосы. - Братишки! Я так думал, что Чики-Туко подстроит мне это… Третий маршрут. Понимаете, лечу, а сам думаю о Чернушках, миллион чертей. Полковник сидит, как тогда Андрюшка, - ни звука. Что? Будьте спокойны! Полный порядок. Отлично…
* * *
После ливневого дождя с последней грозой город казался свежим, словно умытым. Потоки сбегающей к морю воды уносили листья деревьев, клочки бумаг, к широкому простору мчались детские картонные кораблики. За ними бежали мальчишки и кричали:
- Это мой! Слышишь, мой!
Нет мой. Твой без флага!..
Когда-то ведь и мы были такими, Игнат, - проговорил Андрей, крепче сжимая локоть друга. - Помнишь, как тебя выпорола мать за то, что ты явился домой мокрый с ног до головы?
Так это ж ты тогда подставил мне ножку, Андр Юшка! Я и шлепнулся в лужу.
Так тебе и надо было. Если бы ты не бросил в мой фрегат голыш, он ни за что не перевернулся бы…
А ты помнишь, Андрей…
Они медленно брели под руку к приморскому бульвару, смеялись, вспоминая прошлое. "А ты помнишь? А ты помнишь?" За этими словами было их детство, оно словно шло сейчас с ними рядом, не отставая ни на шаг. Пройдет еще несколько лет, и, так же как сейчас детство, рядом будет шагать их юность. Кто из них первый спросит тогда: "А ты помнишь?.. Помнишь Лизу?"
Лиза… Андрей ни разу не спросил о ней. Игнат не сказал о Лизе ни слова. Они не сговаривались молчать об этом, им просто не хотелось обидеть друг друга упоминанием о ней. Лиза? Ну, что ж… Была такая девушка, девушка Лиза, а теперь нет ее… Она есть, может быть, она сейчас совсем недалеко от них, идет где-то рядом, но разве об этой Лизе им хочется вспомнить?..
Море слегка потемнело от потоков мутной воды, но даже сейчас оно было приветливым, спокойным, будто звало к себе. Волны катились на берег, шурша галькой. На рейде дымили пароходы, бакланы летали низко над водой, охотясь за рыбой. Вдали, обгоняя друг друга, под белыми парусами мчались яхты. Море было залито солнцем, сверкало.
Завтра я его уже не увижу, - печально проговорил Андрей. - Урал, Уральские горы, тайга… Это, может быть, тоже красиво, но…
Я понимаю, Андрей, - сказал Игнат.
Ему тоже было грустно. Завтра Андрей уезжает… Когда они теперь встретятся? Что ждет впереди каждого из них?..
Ты будешь писать, Андрей? - спросил Игнат.
Чаще, чем ты думаешь.
Он вдруг толкнул Игната плечом, крикнул:
Знаешь что? К черту хандру! Давай-ка подними выше голову, Бледнолицый! Пройдемся по нашему приморскому. Пошли! Ать-два! Помнишь, "плечом к плечу…"
Игнат улыбнулся:
Помню. Идем.
Уже почти в конце бульвара Игнат вдруг потянул Андрея за руку:
Смотри…
Шагах в десяти от них сидела Лиза. Она задумчиво смотрела на море, подставив лицо свежему ветерку. Лиза заметно похудела с тех пор, как Андрей ее видел последний раз, лицо стало бледнее и строже. Андрею вдруг захотелось заглянуть в ее глаза: какие они теперь?..
Андрей не остановился, крепче сжал локоть Игната, и они продолжали идти вперед. Все ближе, ближе…
Лиза увидела их тогда, когда они уже подходили к ее скамье. Она чуть не вскрикнула. Ей показалось, что нечем вдруг стало дышать. Сердце словно остановилось от волнения. Может быть, она успеет закрыть лицо шарфом? Нет, не надо прятаться! Не надо. Они все равно ее узнали. Узнали и проходят мимо. Все дальше и дальше… Игнат, Андрей! Она встала со скамьи, невольным движением протянула к ним руки, как бы умоляя вернуться…
Игнат и Андрей уже скрылись за поворотом аллеи, а она еще долго стояла, до боли сжав похолодевшие пальцы.