Начался суд. После обычных процедур председатель суда стал читать обвинительное заключение. "Восьмого августа бывший начальник погрузочно-разгрузочной службы порта Аким Андреевич Середин, бывший член большевистской партии, склонив к преступлению заведующего складом Тодорова, похитил вместе с последним две тысячи девятьсот восемьдесят килограммов сахару, предназначенного для лечебных и детских учреждений, и пытался на грузовой машине вывезти его в близлежащий район для продажи. Органами уголовного розыска машина была задержана при выезде из города. Вместе с Серединым на машине был задержан и Тодоров. Ввиду полного доказательства состава преступления обвинитель требовал осудить Середина и Тодорова согласно закону от третьего августа тысяча девятьсот тридцать второго года к высшей мере наказания - расстрелу. Однако, ввиду того, что преступники в прошлом никогда не были судимы, никогда не были замешаны ни в каких преступлениях и на протяжении всей своей жизни считались честными и добросовестными работниками, обвинитель считал возможным смягчить меру наказания и заменить расстрел осуждением к двадцати годам тюремного заключения каждого…"
В наступившей тишине было слышно, как тяжело, протяжно вздохнул Тодоров. Кто-то кашлянул, и сразу же раздались приглушенные голоса:
Тише вы там!..
Предоставляется последнее слово обвиняемым, - сказал председатель суда. - Гражданин Середин…
Аким Андреевич стоял бледный, опустив голову. Только один раз он взглянул на жену, сидевшую у окна, и отвернулся. Изредка Середин облизывал губы, словно его мучила жажда.
Гражданин Середин! - повторил председатель суда.
Медленно и очень тихо Аким Андреевич проговорил:
Я ни о чем не хочу просить… Совершил преступление…
И замолчал. Казалось, ему нечем дышать. Судорожно раскрыв рот, он схватился рукой за сердце и опустился на место.
3
Заняв город, немцы среди других заключенных в тюрьму преступников обнаружили и Середина, который, по имеющимся у них данным, был в прошлом членом партии. Под конвоем немецких солдат Акима Андреевича привели в комендатуру. Комендант Конрад фон Штейер, умный, проницательный и опытный в житейских делах человек, сидел в своем кабинете, просматривал какие-то бумаги.
Аким Андреевич вошел в кабинет неслышно, словно боясь нарушить тишину. Так же неслышно вошел за ним солдат с автоматом в руках. Комендант недовольно поморщился и посмотрел на переводчика.
Этот зачем? - кивнул он на солдата.
Солдат вышел. Штейер указал Середину на стул и спросил:
Вы Аким Середин?
Да, я, - спокойно ответил Аким Андреевич.
Переводчик с любопытством рассматривал бывшего коммуниста.
Вы занимали пост начальника одной из служб порта? - продолжал спрашивать комендант. - Это была ответственная должность?
Да, - кивнул головой Середин.
Почему же вам, беспартийному человеку, большевики доверили ответственную должность? - Конрад фон Штейер закурил и предложил сигарету Середину.
Большевики доверяют всем честным людям, - закуривая от зажигалки, которую протянул комендант, ответил Середин. - Притом, у вас не совсем точные сведения обо мне, господин комендант: до ареста я был членом большевистской партии.
Да?
Комендант сделал это восклицание почти равнодушно. Он знал, что переигрывать нельзя. Русский пока не должен догадываться, что комендатура располагает о нем полными сведениями. Штейера не удивило и признание русского. Видно, это неглупый человек и прекрасно все понимает. Что ж, тем лучше: Штейер не собирается брать на службу болванов, всякое отребье, как это делают некоторые его коллеги. Тому факту, что бывший член партии Середин, имея репутацию честного человека, совершил крупную кражу, комендант не придавал особого значения: война, неразбериха, каждый беспокоится о себе и своей семье. Главное для коменданта было выяснить, в какой степени Середин обижен на Советскую власть. От этого зависело, многое ли можно доверить этому человеку.
Комендант спросил:
Ваши начальники, конечно, знали, что немецкое командование не щадит людей, принадлежавших к большевистской партии? Почему же они бросили вас на произвол судьбы?
Середин долго сидел задумавшись. Потом тихо проговорил:
Почему? Поспешность при эвакуации? Я старый член партии… Несмотря на мое преступление, им должно было быть известно, что меня ждет. Значит… - Он взглянул на Штейера и твердо сказал:
Я верил своим бывшим товарищам… А они… Нет теперь у меня веры, нет ничего…
Штейер оживился. Ему казалось, что он, как всегда, нашел я сложном сплетении человеческих чувств самое уязвимое место. Он внимательно смотрел на Середина и думал: "Такие люди редко меняют свои взгляды, но если меняют, то не из страха и корысти…" Вслух он проговорил:
Господин Середин, гестапо настаивает, чтобы я передал вас в их руки. Вы понимаете, что это значит?
Комендант увидел, как Середин вздрогнул. Да, конечно, русский прекрасно знал, что это значит. Будет просить сейчас о снисхождении? Начнет поносить свою партию и Советскую власть? В глубине души Конрад фон Штейер надеялся, что Середин этого не сделает. А если сделает? Тогда игра не будет стоить свеч: он окажется не таким человеком, который нужен коменданту…
Середин ответил:
Когда я из окна тюрьмы увидел входившие в город немецкие войска, я понял, что погиб. И, пожалуй, к этому уже приготовился.
Вы очень спокойный человек, господин Середин, - улыбнулся комендант. - Вы не дорожите жизнью?
Только глупцы не дорожат жизнью, - ответил Аким Андреевич. - Но когда чувствуешь, что все уже кончено, остается только стойко встретить то, что тебя ждет.
Комендант встал. Он был доволен и беседой, и своими наблюдениями. Штейер сам был смелым человеком и уважал смелость и выдержку даже в своих противниках. Выйдя из-за стола и остановившись напротив Середина, он сказал:
Я, конечно, не противник гестапо, господин Середин, но у меня свои взгляды на вещи. Я считаю, что нет смысла физически уничтожать людей, которые могут принести пользу. По-моему, этот взгляд логичен, не так ли? Я предлагаю вам работу в порту старшим десятником погрузочной службы. От вас не будут требовать ничего, кроме честного выполнения обязанностей. Такого же, как в прошлом, до… этого неприятного случая. Вы согласны?
Так бывший начальник погрузочно-разгрузочной службы Середин, осужденный за преступление, стал десятником в порту, откуда враги вывозили русский хлеб. Его обязанность заключалась главным образом в том, чтобы суда грузились вовремя, не простаивая под погрузкой. Сотни рабочих, подчинявшихся Середину, день и ночь копошились, как муравьи, наполняя глубокие трюмы барж и пароходов пшеницей. Повсюду сновали десятники, полицаи, немецкие надсмотрщики. Присматривались, прислушивались ко всему шпики и осведомители. Гестаповцы опутали сетью слежки каждого человека. Середин, конечно, знал, что наблюдают и за ним. Он постоянно чувствовал, как чьи-то острые, настороженные глаза преследуют его по пятам. Казалось, от них никуда нельзя уйти. Чувствуя этот преследующий взгляд, Середин вначале посмеивался. "Тень моя со мной", - думал он. Потом это стало его крайне раздражать. Все время хотелось узнать: кто следит? Часто, идя вдоль причала, он быстро оборачивался и начинал осматриваться, будто ища кого-нибудь из своих подчиненных. И нередко никого не видел вокруг себя. "Нервы, - думал он. - Надо взять себя в руки".
Большинство грузчиков жили на "Пристани Глухарь". Здесь же, в кормовом отсеке, жил и Игнат Морев, еще до прихода немцев поступивший работать в порт табельщиком. Домой ходить было далеко, болела нога, и Игнат перебрался на баржу. Когда в порту появился Середин, Игнат сказал своему приятелю грузчику Матвею:
Наверно, теперь меня погонят отсюда. Кому я нужен?
Пожалуй, так, - согласился Матвей. - Этот ворюга Середин обойдется без табельщика.
Но они ошиблись. Уже на второй день Аким Андреевич вызвал Игната в контору и сказал:
Немецкому командованию известно, что ты был ранен на фронте. Однако оно не намерено принимать каких-либо крутых мер, если ты согласишься работать у меня.
Что я должен буду делать? - не скрывая неприязни, спросил Игнат.
Будешь выполнять мои поручения. Станешь вроде посыльного.
Я не…
Игнат встал, но Середин не дал ему договорить:
Не торопись с ответом, Морев. Иди, я подожду до завтра.
Вечером Игнат пошел к Ивану Андреевичу. Старый каменщик не удивился его приходу, будто ожидал увидеть Игната именно сегодня. Он ввел его в комнату, усадил на диванчик и спросил:
Ну, как живешь-поживаешь, мил человек?
Иван Андреевич, - в своде очередь задал вопрос Игнат, - вы знаете, кого немцы поставили старшим десятником? Этого ворюгу Середина!
Хм… - Иван Андреевич стал набивать табаком трубку. - А тебе что ж, не все равно, кого немцы назначили старшим десятником?
Нет, не все равно. Середин предлагает мне работу… посыльного. Игнат Морев - холуй у немецкого прихвостня? Слышите?
Будешь работать, - спокойно ответил каменщик.
Я? - Игнат даже привстал от удивления.
Ты.
Ни за что! Чтобы я был на побегушках у этого вора?!
Не шуми, Игнат. Тут не митинг. Ко мне пришел зачем? Посоветоваться?
Игнат снова сел. Он не совсем понимал, почему Иван Андреевич так спокойно отнесся к его сообщению. С тех пор как в город вступили немцы, Морев ни разу не виделся с секретарем горкома комсомола Брагиным. В городе он или нет, Игнат не знал. В тот день, когда они встретились в последний раз, Брагин предупредил: "Связь будешь держать со своим бывшим мастером Иваном Андреевичем. От него будешь получать указания. Старайся посещать его лишь при крайней необходимости".
Игнат посмотрел на мастера и спросил:
Работать у Середина - это ваш совет или указание?
Указание, - ответил старик. - Сказали, что ты нужен в порту. И предупредили, чтобы ты от предложения Середина не отказывался. Вот так, мил человек. - Иван Андреевич подошел к двери, приоткрыл ее и взял стоявшее у порога ведро. (Игнат понял, что старик успел за это время осмотреться.) - Теперь слушай: ко мне без вызова не приходи. Если что будет нужно, к тебе наведается человек, скажет пароль…
Так бывший каменщик комсомолец Игнат Морев стал посыльным старшего десятника Середина. Когда Игнат сказал о своем решении грузчику Матвею, тот сплюнул и отвернулся. Потом не выдержал и желчно проговорил:
Что ж, это тоже должность… Хотя и собачья…
Игнат ничего не ответил.
5
В этот вечер погрузка баржи затянулась допоздна. Густые сумерки приползли с моря, окутали берег, порт, растеклись по приморскому бульвару и городу, а грузчики еще продолжали носить мешки. Света не было, пробирались по сходням ощупью, натыкались друг на друга, ожесточенно ругались. Середин бегал взад-вперед, покрикивал:
- Поторапливайтесь, поторапливайтесь, братцы!
Заведующий складом, маленький, юркий человечишка в больших очках, сквозь которые почти не видны были его бесцветные глаза, ходил по складу, навешивал бирки на мешки с грузом. В этом огромном складе среди высоких пирамид мешков заведующий казался особенно маленьким, почти незаметным. Войдя в склад, Игнат не сразу увидел Федотова, но из дальнего угла до него донесся тонкий голосок, напевающий фокстрот: "Сумерки, сумерки эти, сколько наделали хлопот…". "Поет, - подумал Игнат. - Поет, а люди там падают от изнеможения. Наверно, неплохо живет, паразит, если поет…"
Он подошел к Федотову, не здороваясь, передал распоряжение Середина.
- А, это ты, Морев! - воскликнул Федотов, словно удивившись появлению Игната. - Что это ты такой угрюмый? Небось, зазнобушка обманула. - Он хихикнул, протянул руку: - Ну, здравствуй!
Свет от фонаря "летучая мышь" падал на маленькое, почти детское лицо Федотова, и Игнат увидел, как блеснули его очки.
Вам понятно распоряжение старшего десятника? - спросил Игнат, пряча руки за спину. - Тогда все.
Федотов взял его за локоть, громко проговорил:
Одну минуточку, молодой человек, одну минуточку. Пройдемте в мою конторку, я передам вам накладную на первую партию груза. Срочно отнесете ее господину Середину.
Игнат нехотя последовал за Федотовым. Когда они вошли в маленькую конуру, Федотов плотно прикрыл двери и сел за стол. Он долго рылся в бумагах, наконец, найдя нужную, проговорил:
Вот эта накладная. Сейчас я запишу ее номер. А вы, молодой человек, пока посидите. Отдохните. "Сумерки, сумерки эти, сколько наделали хлопот…" Вот-вот: хлопот… Отдыхайте, молодой человек. Хотя время сейчас такое, что не об отдыхе живой человек думает, а о делах земных, неотложных. "Сумерки, сумерки эти…"
Он продолжал напевать, а Игнат впился взглядом в его лицо и не мог произнести ни звука. "Хотя время сейчас такое, что не об отдыхе живой человек думает, а о делах земных, неотложных…" Это были слова пароля, их мог знать только человек, который… Неужели Федотов… Может быть, случайность?
Заставив себя успокоиться, Игнат проговорил условную фразу:
Не все земные дела неотложны…
Это, молодой человек, зависит от времени, - ответил Федотов и снял очки.
Нет, его глаза не были бесцветными. Усталость, сопряженная с повседневным риском, огромная воля, словно притаившаяся в чуть расширенных зрачках, и какая-то невысказанная боль унижения гордого человека перед врагами - все это отразилось в его глазах, умных, немного жестких. И лицо у Федотова не было детским. Только теперь Игнат увидел, как много мелких морщинок залегло в уголках глаз, как красив этот чистый, небольшой лоб и как много белой паутинки запуталось в мягких, еще густых волосах Федотова…
Заведующий вышел из конторки, прошел вдоль штабелей мешков, будто что-то уточняя, и снова вернулся в конторку.
Слушай меня внимательно, Морев, - тихо, так, что Игнату пришлось наклониться вперед, проговорил Федотов. - Сегодня в двадцать три часа сорок минут наши самолеты появятся над городом. В это время две груженые баржи и буксир будут еще в порту. Они не должны уйти отсюда. Необходимо подать самолетам сигнал с "Пристани Глухарь". Три короткие вспышки, пять секунд пауза, снова три короткие вспышки. Все ясно? Возьми вот фонарик. До свидания. Желаю удачи.
Федотов протянул руку, и Игнат почувствовал сильное, дружеское пожатие.
Глава пятая
1
И голос ее, и любовь, и тепло - все было в письмах. Но она никогда не писала о любви, словно не хотела говорить это человеку, рядом с которым всегда ходит смерть. Да и нужно ли об этом писать? Прошептать бы тихонько, сказать глазами, выдохнуть это слово с горячим дыханием. Но далеко Никита; от Сибири до изрытой снарядами земли Смоленщины не близкий путь, не услышит он ее голоса, Никита…
Никита взял письмо, прижал его ко лбу и долго сидел неподвижно, вспоминая Анку. Какая она сейчас? Как она смеется, как плачет, как качает на коленях маленького Никиту, их сына… Далеко до Анки! От низкой землянки Никиты через всю Россию - длинный путь, не разглядишь глаз любимой, не услышишь ее голоса. Может быть, она сейчас вот так же сидит у печурки, прижимает ко лбу его письмо и думает о нем. Анка…
"Здравствуй, Никита, - писала она. - Никита, родной, здравствуй. Сегодня - ровно пятьсот дней, как ты уехал. Пятьсот дней без тебя - это больше, чем пятьсот лет. Это страшно много, Никита! Так много, что трудно понять: стоит ли время на месте или идет назад. Наш маленький Никита спрашивает: "У меня был папа?" Я говорю: "У тебя есть папа". Он не верит. "Вот ты - есть, - говорит он. - А папа - это только вот что…" - и показывает на фотографию…"
- Лейтенант Безденежный, лейтенант Степной, к командиру полка. Срочно! - Посыльный взял под козырек и вышел.
Никита свернул недочитанное письмо, положил его в книгу:
Пошли, Андрей.
Командир полка и начальник штаба были не одни. В землянке сидели двое мужчин в штатском: один почти старик, другой юноша. Как только Андрей и Никита вошли, командир полка сразу же сказал:
Знакомьтесь. Это командиры кораблей Степной и Безденежный. - Он показал летчикам на штатских. - Представители особого штаба. Вы откомандировываетесь в распоряжение товарища Войчека.
Старик встал, с хорошей улыбкой протянул летчикам руку. И сразу же заторопился:
Надо ехать, товарищи, нас ждут. - Он говорил с акцентом, польским или латышским. - Разрешите откланяться, дорогой командир, о ваших летчиках мы побеспокоимся.
Ехали долго. Старик с видимым удовольствием смотрел на высокие ели и сосны, на березовые рощи, широкие поляны и все время что-то тихонько напевал. Изредка он умолкал, оглядывался по сторонам и звучно пощелкивал языком:
Красиво! Россия!
Юноша беспрерывно курил, летчики молчали.
Солнце уже готово было скрыться за деревьями, когда машина круто свернула с дороги и по узкой темной просеке направилась в глубь леса. Через несколько минут она остановилась у подъезда большого деревянного дома, и старик сказал:
Прошу!
Он сделал ударение на первом слоге, и летчики поняли, что этот человек поляк.
Владек, проводите пилотов в девятую, я сейчас приду, - обратился он к юноше.
Юноша кивнул головой:
Прошу!
…Если бы летчики не обладали выдержкой, необходимой в их профессии, они могли бы на первых порах выразить удивление, может быть, даже растеряться. Когда Владек открыл дверь, над которой была прибита табличка с цифрой "9", они увидели весьма интересное зрелище: за большим дубовым столом, в широком кресле, с сигаретой в зубах сидел немецкий офицер в форме гестаповца. Офицер яростно стучал кулаком по столу и при каждом движении на его кителе звякали кресты.
Antvorten Sie? Wie gelang es Ihnen diese Brücke überzugehen? Wer ist dieser Dummkopf von einem Offiziere, der Sie ins Auto migeriommen hat?
Красивая девушка, с зонтиком в руках, в изящном дорогом костюме, приподняла вуалетку и небрежно бросила на стол какое-то удостоверение:
Ist das was für Sie? Ich darf dort gehen, wo ich will, ich darf mich mit den belibigen Offizieren treffen, wenn ich es für nötig habte!..
Гестаповец сорвался с кресла и, не обращая внимания на летчиков и Владека, начал бегать по комнате. Он кричал, бегал, с сердцем швырнул попавшуюся под ноги маленькую скамеечку, потом остановился напротив девушки и строго сказал по-русски:
Вы не готовы. Понимаете, не го-то-вы! Черт знает, сколько можно говорить об одном и том же! Куда вы собираетесь, разрешите вас спросить? Проводить урок немецкого языка или в самую пасть акулы? В первом случае над вами просто посмеются, во втором… Мы не собираемся делать Гиммлеру подарка в виде вашей головы…
Девушка стояла тихо, опустив длинные ресницы. Казалось, она вот-вот заплачет. Она сняла с головы шляпу и тонкими пальцами теребила вуалетку.
Я постараюсь больше не допускать ошибок, товарищ Буров, - проговорила она. - Я…