Офицер сбросил китель и остался в одной шелковой рубашке. Было видно, что он очень устал, что эта репетиция стоит ему немало нервов… Он сел в кресло, положил на стол руки и долго сидел, глядя на девушку. Наконец негромко сказал:
Люба… Ты ведь не Люба, а дочь известного фашистского адвоката господина фон Штризе, саксонка. Но разве саксонцы так произносят слово "офицер"? Так произносят только баварцы, понимаешь?..
Он встал, подошел к Никите и Андрею, поздоровался с ними так, как будто они давно были знакомы и виделись только вчера.
Владек, для какого отдела? - спросил он у юноши.
Полковника Войчека, - ответил Владек. - Он сейчас будет.
Хорошо. Люба приходите в девятнадцать тридцать. Вы курите, товарищи летчики? Курите. Владек, они знают о задании? Нет? Хорошо. До прихода Войчека я познакомлю их с группой Антека.
Группа польского разведчика-диверсанта Антека была готова к вылету. Летчиков вызвали для того, чтобы совместно с командиром группы обсудить маршрут полета, познакомить с наземными сигналами посадочных площадок и, если посадка будет невозможна, наметить точки для выброса парашютистов. И, наконец, здесь было установлено, что летчики должны быть знакомы с теми, кого они будут везти на своих самолетах.
Когда большая комната наполнилась людьми, Никита с удивлением отметил, что все разведчики - молодежь. Старшему из них, пожалуй, было не больше двадцати-двадцати трех лет, кроме командира группы Антека, широкоплечего крепыша лет тридцати, с суровыми чертами лица. Все - и девушки и юноши - были поляками, говорили между собой они только по-польски.
Познакомились быстро. Летчики понимали, что здесь не принято спрашивать лишнего, и делали вид, что им совсем не интересно, какие задания будут выполнять эти смелые люди. Разведчики спрашивали о том, на какой высоте будут лететь, где самолет пересечет линию фронта, сколько нужно метров посадочной площадки, чтобы могла сесть такая машина, как "ЛИ-2". Андрей и Никита охотно отвечали на их вопросы. Беседуя, они не заметили, как в комнату вошел полковник Войчек. Старик сел в уголке на диван и молча смотрел на разведчиков и пилотов, на их дружеские улыбки. Он знал, что не всем из них доведется встретиться друг с другом, не всем суждено будет вернуться в этот уютный деревянный дом. Может быть, некоторым придется отдать свою жизнь за истерзанную Польшу, за свою родину. Каждый из них знал, на что идет, знал, что впереди - трудное, опасное дело. И все же они сейчас шутили, смеялись… Глядя на них, старик тоже улыбался. Доброй, грустной улыбкой…
2
На другой день группа приехала на аэродром. На землю легли уже густые сумерки; в небе одна за другой зажглись звезды. Никита стоял у самолета и тихонько ругался:
Ни одного облачка, трын-трава! Поймают фрицы прожекторами - куда нырнешь?
Андрей говорил:
Линию фронта перелетим под потолком, все будет нормально. К тому же, обещают выслать группу бомбардировщиков для отвлечения. Смотри, Никита, уже идут наши гости.
Впереди шел Антек. Был он в простой крестьянской одежде, в старой засаленной шляпе, на ногах - грубые деревенские башмаки. И шел он как-то по-деревенски, твердо ступая по земле, словно шел за плугом. Подойдя к самолету, Антек крепко пожал руку Андрею и Никите.
Готовы? - спросил он.
Все в порядке, товарищ Антек, - ответил Андрей. - Через сорок минут вылетаем.
Подошла машина. Разведчики быстро, без суеты начали вытаскивать из кузова парашюты, ящики с портативными радиостанциями, какие-то свертки и грузить все это в самолеты. Когда погрузка закончилась, Антек коротко приказал:
По местам.
Разведчики разделились на две группы и поднялись в самолеты. Экипажи заняли свои места.
До вылета оставалось десять-двенадцать минут, можно было посидеть, подумать. У каждого человека ведь есть о чем подумать перед тем, как идти в бой. Можно вспомнить речку, где десять лет назад ловил ершей, зеленую полянку, где первый раз горячие губы любимой коснулись твоих губ, можно, закрыв глаза, увидеть, как по извилистым морщинам матери текут слезы.
На взлетной полосе вспыхнул зеленый огонек. Никита взглянул на часы и сказал:
Внимание. Моторы!
Луч прожектора, как длинное щупальце спрута, скользнул по небу. Он то приближался к самолету, готовый ослепить его ярким светом, то снова удалялся, и тогда звезды впереди казались особенно яркими на темном фоне неба. Внизу извилистой лентой вспыхивали и гасли огни: пушки, минометы выплевывали металл в черную ночь. И ночью шли бои, и ночью земля стонала от боли…
Никита повернулся и подозвал Антека.
Перелетаем линию фронта, - сказал он.
Где второй самолет?
Никита кивнул головой вправо:
Там.
Внезапно яркое щупальце пересекло небо, заметалось, как в судороге, между звездами, потом медленно-медленно стало ползти с востока на запад. Казалось, оно чувствует, где-то недалеко плывет его жертва, беспомощная, одинокая в этом огромном черном океане. Вот она! Мечется, словно в агонии, бросает свое тело из стороны в сторону, пытаясь уйти от погони. Но спрут охватывает ее своей длинной лапой, будто присасывается к ней. Мгновение - и вот уже вторая, третья лапы чудовища скрестились над жертвой. Обреченная, она еще не сдается. Она хочет вырваться, затеряться в густом мраке, но, кажется, у нее нет уже сил, движения ее становятся вялыми, безвольными. Конец? С земли летят огненные трассы. Они еще не коснулись тела жертвы, но с каждой секундой приближаются… Никита, Антек, весь экипаж наблюдают за этой борьбой. Никита так сжимает штурвал, что больно рукам. И вначале шепотом, потом все громче просит:
Андрей, ну, Андрей, брось машину на крыло… Вот так! Ах, черт! Они ведь подожгут тебя, Андрюшка…
Антек молчит, стиснув зубы. Там, в самолете, летит его сестра Мария. Там летят его друзья, лучшие друзья, нет, там летят лучшие юноши и девушки Польши. Да, самые лучшие, в этом Антек уверен. И их сожгут?!
Он положил тяжелую руку на плечо Никиты:
Мы не можем помочь? Чем-нибудь? Отвлечь на себя?..
Никита видит, как сжимается кольцо трасс вокруг самолета друга. Как помочь? Можно дать ракету, осветить машину, но что это даст? Может, у них там много зениток, и они часть огня перенесут на его самолет?
Штурман, ракету! - крикнул он.
Небо вспыхнуло.
Ну, Андрей! - крикнул Никита. - Ну, уходи!
Андрей бросил машину вправо, влево. Луч заметался, запрыгал по звездам. Трассы летели вслепую, в ночь.
Антек кричал:
Они ушли! Они ушли!
Теперь - мы, - спокойно проговорил Никита и плотно задернул оконные шторки.
Он изменил курс самолета, но не надеялся, что удастся уйти от прожекторов. Он ждал, готовясь к маневру. Светящаяся стрелка часов медленно, очень медленно отсчитывала секунды. Никита снова изменил курс. Впереди была ночь, впереди было черное небо с тусклыми фонариками звезд. А сзади? Спрут не мог уснуть. Почему же он?..
Все ясно! - Голос штурмана раздался над самым ухом Никиты.
Что ясно?
Посмотри, командир.
Никита накренил машину, отдернул шторку и взглянул вниз. Антек, увидев на его лице улыбку, спросил:
Что там?
"Петляковы" пришли на работу, - ответил Никита. - Теперь фрицам не до нас.
Далеко позади осталась линия фронта, под самолетом плыла темная, угрюмая, затаившаяся земля. Она была похожа на черную пустыню, где нет жизни и нет света. Хотелось побыть сейчас там, на этой земле. Постоять, прислушаться: неужели все стало мертвым? Неужели это пустыня?.. Нет! Вон тускло вспыхнули, как глаза волка, два желтых пятнышка - две притушенные фары машины. Вспыхнули - и мгновенно погасли. А вон там, около черного массива леса словно длинное блестящее тело удава, крадется колонна танков, ползет вслепую, машина за машиной, настороженно, медленно, готовая при первом разрыве бомбы ринуться в лес, рассеяться… Проплыла под крылом петля реки, грустными синими глазами взглянули в небо два тихих озерца. И снова леса, темные, мрачные.
Польша, - сказал Никита.
Антек долго смотрел в окошко вниз, на землю. Нет, не было у него радостного волнения, не пело его сердце от счастья встречи с родиной. Слишком много знал разведчик о том, какие страдания выпали на долю его народа. Что ж, нет сейчас счастья там, внизу, и нет счастья здесь, в сердце разведчика Антека. Скоро ли оно придет? Антек знает: вот такие, как этот летчик Никита, помогут ему и его друзьям, чтобы оно пришло скорее. И тогда будет радостное волнение, и сердце будет петь от счастья. А сейчас…
Сейчас должна быть под нами железная дорога, - сказал Никита, - но я ее не вижу. Штурман!
Летим правильно, командир, - ответил штурман. - Железная дорога вот-вот выйдет из леса. Вот она! Хорошо идем, командир! Пересекли ее в точно заданном месте. Теперь осталось недолго.
Почему не видим второго самолета? - спросил Антек.
Мы ведь отстали, - ответил Никита. - Если у Андрея все в порядке, он, наверно, уже идет на посадку.
3
Уйдя от прожекторов, Андрей не сразу лег на курс. Он понимал, что, пуская ракету, Никита хочет отвлечь зенитчиков на себя. Первое чувство радости спасения сменилось чувством тревоги за друга. Где Никита? Не оказался ли он в положении, в котором минуту назад был сам Андрей?
Летчик развернул самолет под прямым углом и две-три минуты наблюдал за небом. И только тогда, когда, увидел внизу взрывы, он понял: эскадрилья бомбардировщиков, обещанная командованием, пришла для отвлечения. "Ваше опоздание могло дорого обойтись", - подумал Андрей. Он взял заданный курс, приказал штурману уточнить расчет и продолжал полет. Небо было спокойным, маршрут пролегал вдали от больших объектов, земля молчала. Андрей вызвал радиста, передал в штаб радиограмму: "Прошли линию фронта, все в порядке, идем к цели". Через две минуты радист передал ответ: "Желаем успехов, сигналы без изменений".
Отдав управление второму пилоту, Андрей вышел из пилотской кабины к разведчикам. Мария, сестра Антека, поднялась и подошла к нему.
Где их самолет? - с тревогой спросила она.
Все хорошо, - ответил Андрей. - Они отстали, видимо, намного.
Девушка снова села; присел рядом с ней и Андрей. Он чувствовал большую усталость во всем теле, хотелось немного отдохнуть. Закрыв глаза, он долго сидел молча, ни о чем не думая. Легкое прикосновение руки Марии заставило его вздрогнуть.
Вы устали? - участливо спросила она.
Он кивнул головой:
Немножко. - И посмотрел на Марию.
Что-то знакомое было в чертах ее лица. Что? Где он видел такие глаза, такой изгиб губ? Вдруг вспомнил: Лиза! Да, девушка была очень похожа на Лизу. И, кажется, у нее такой же голос. А может быть, это только кажется. Ведь он давно не видел Лизу, давно не слышал о ней.
Вы не первый раз летите? - спросил он.
Нет, я уже выполняла задание.
Сейчас не боитесь?
Страшно, - призналась Мария. - Антек - он смелый. А я - нет. Знаю только, что живой они никогда меня не возьмут…
Она немного помолчала, потом сказала:
Люба тоже смелая. Помните, "фрау Штризе"?
Помню. Если не будет сигналов, вам придется прыгать. Вы прыгали с парашютом?
Сигналы были. Четыре костра вдоль площадки, пятый - справа, образующий букву "Г". Летчик, не снижаясь, должен сделать круг и на секунду убрать газ. Это было паролем для земли. Земля должна перенести правый костер влево и через две минуты совсем его затушить. Это было отзывом для воздуха.
Костры горели не очень ярко. Видимо, партизаны, встречающие самолеты, боялись себя обнаружить. От костра к костру передвигались люди.
Андрей ввел самолет в пологий вираж. Быстро, на одну секунду, убрал газ. Моторы словно захлебнулись, но тут же послышался их ровный рокот. Андрей внимательно следил за землей. Правый костер медленно начал передвигаться влево. Буква "Г" развернулась. Стрелка часов отсчитывала секунды. Минута, полторы, две… Левый костер внезапно погас, будто его чем-то накрыли сверху.
Все в порядке, - сказал Андрей второму пилоту. - Идем на посадку.
Когда самолет коснулся колесами земли и покатился вдоль костров, Андрею показалось, что в конце площадки он увидел большую группу людей, метнувшихся в густую тень деревьев. "Партизаны. Но зачем им прятаться?" Мысль, острая, больно кольнувшая мозг, заставила его положить руку на сектор газа. Но уже через мгновение пришла другая мысль: "Партизаны всегда осторожны. Да и сигналы правильные".
На всякий случай он развернул самолет так, чтобы можно было взлететь. Открыв двери пилотской кабины, он крикнул:
Будьте осторожны, товарищи! Стрелок - к турели! - И вытащил пистолет из кобуры.
Бортмеханик распахнул двери. У самолета стояли трое, одетые в крестьянскую одежду. Автоматы висели у них на груди, руками они приветствовали прибывших разведчиков. Потом к самолету подошли еще четверо…
Помощник Антека, варшавский слесарь Юзеф Митковский, крикнул из самолета по-польски:
Над Польшей ночь, а вы зажгли костры…
Надо же, чтобы друзьям было светлее, - ответил паролем один из партизан.
Юзеф радостно улыбнулся.
Выходите, товарищи, - сказал он. - Мы - дома.
Один за другим разведчики выпрыгивали из машины.
Мария на минуту задержалась, ощупью нашла руку Андрея, легонько сжала ее.
Мы увидимся? - не то спросила, не то пообещала она.
Да.
Бортмеханик спустил трап, и Андрей вместе с Марией сошел на землю. Ему хотелось еще раз взглянуть туда, в густую тень деревьев. Он отошел в сторону, прилег на землю и начал всматриваться. Летчик злился на себя за то, что не мог избавиться от напрасной, как ему теперь казалось, тревоги. Сигналы были даны без ошибки, поляки обменялись только одним им известным паролем, в лесу было тихо, а он…
И в эту минуту Андрей увидел пробирающихся ползком к самолету людей. Они ползли цепью, огибая кольцом площадку. Костры догорали, но их отблески падали на сталь автоматов, прижимаемых врагами к земле. Андрей рванулся к разведчикам, закричал:
Товарищи, нас окружают!
Из самолета взвилась ракета, осветила площадку, и стрелок послал очередь из пулемета. Андрей видел, как Юзеф выстрелил в поляка, с которым обменялся паролем, видел, как Юзеф упал, сраженный пулей. Ракета погасла, цепь гитлеровцев поднялась в рост и бегом, строча из автоматов, направилась к самолету. Группа разведчиков, отстреливаясь, отходила к лесу. Они были уже почти у самой опушки, когда оттуда раздались автоматные очереди. Они косили людей. Оставшиеся в живых бросились к самолету, но фашисты опередили их. Андрей почувствовал острую боль в плече, упал и пополз в сторону. Кто-то попытался ему помочь. Летчик поднял голову и встретил спокойный взгляд Марии.
Предатель выдал пароль, - прошептала она. - Нет-нет, это не поляк. Это иуда.
Они ползли, пока их не увидели. Пули взрыли перед ними землю, но выстрелы сразу же прекратились. Андрей понял: борьба кончилась, их не хотят убивать. Надеются взять живыми. А Никита? Фашисты уже добрасывают в костры дрова. Значит, и Никита?
Андрей увидел в руке Марии гранату. Наверно, девушка берегла ее для себя. Она хотела взорвать себя в последнюю минуту. Но ему нужна была ее граната. Очень нужна. Он бросит ее сейчас в самолет, и фашистам не удастся затушить пожар. Никита все поймет.
Андрей протянул руку к гранате:
Дай, Мария.
Она отрицательно покачала головой:
Они уже идут.
Андрею казалось, что он слышит гул моторов. Это - Никита.
Дай, - повторил он - Ведь там - Антек.
Мария поняла:
Возьми.
Он занес руку с гранатой, но было уже поздно. Двое навалились на него, прижимая к земле. Потом он почувствовал тупой удар по голове. Ему показалось, что это взорвался самолет. Он облегченно вздохнул и позвал:
Мария!..
Перед ней стоял фашист. Ствол его автомата почти касался ее лица. Чуть позади немца были еще трое. Все с автоматами. Мария в изнеможении опустилась на колени. Потом быстро приставила пистолет к сердцу и выстрелила.
4
Когда стрелок-радист Иван Сирицын повернул турель влево и приготовился дать первую очередь по фашистам, немец, увидевший его в свете ракеты, вскинул автомат и выстрелил. Правая рука Ивана повисла, как плеть. Он не чувствовал боли, но не мог поднять руку. Продолжая стоять у пулемета и подворачивая турель левой рукой, Иван думал только об одном: "Надо стрелять". Несколько пуль впилось в его плечо. Иван медленно осел на пол, широко открытым ртом глотнул воздух и пополз к двери. Подняться на ноги у стрелка не было сил. Он полз, и следом за ним тянулся красный след. Кое-как добравшись до двери, Иван выглянул наружу. Он увидел разведчиков, отступавших к лесу. У хвоста самолета, строча из автомата, стояли фашисты. Стрелок-радист перегнулся и поставил ноги на трап. От этих усилий потемнело в глазах, он не удержался и скатился вниз. Трап загрохотал, один из немцев оглянулся, подошел к лежавшему без движений стрелку и на всякий случай выстрелил ему в спину. Иван дернулся и застыл. Он еще жил, но ему нечем было дышать: изо рта хлынула кровь. А сознание не уходило. Иван слышал выстрелы и понимал: это конец. Конец им всем! Он пытался открыть глаза, но тяжелые веки не поднимались. Хотя бы открыть глаза! Хотя бы вздохнуть. Один только раз, чтобы воздух наполнил грудь, освежил, влил в тело немножко сил. Ведь ему надо только отползти в сторону, притаиться и ждать. За поясом есть ракетница, а второй самолет вот-вот должен появиться над площадкой. Разве много надо сил, чтобы отползти и ждать?..
Кто-то споткнулся о его тело, наступил сапогом на простреленную руку, выругался. Это был немец, наверно, офицер. Он крикнул по-немецки:
- Оттащите все трупы в сторону!
Чьи-то руки схватили Ивана за ноги и потащили по земле. Боли не было. Казалось, даже стало легче: от толчков кровь отхлынула от горла, можно было вздохнуть. Но в это время он потерял сознание.
Прошла минута, может быть, десять. Иван пошевелился, хотел что-то вспомнить и не смог. Было приятно лежать на холодной земле, ни о чем не думать, спокойно умирать. Разве честный человек не имеет право спокойно умереть? Вот так, как умирает сейчас комсомолец Сирицын: в темном тихом лесу, на холодной земле, зная, что все уже отдано и все уже кончено…
Все кончено? Но тогда ведь не нужно ни о чем думать, не нужно ничего вспоминать? Почему же эта мысль сверлит мозг: вспомнить? Что вспомнить?.. Вот над головой гудят моторы самолета. Ровно, спокойно, уверенно. Все в порядке. Прожекторы остались позади, командир корабля приказал дать радиограмму: "Пролетели линию фронта, идем к цели". Это хорошо, идти к цели. Все должны идти к цели. Вот он, стрелок-радист Иван Сирицын, разве он…