- Вот бы тебе сесть с ними рядом да поводить смычком, а?
А он:
- Чурбан ты неотесанный, Франтишек, это же сплошь виртуозы, даже наш праскачский капельмейстер старший пожарник Пехачек в подметки им не годится, они бы и не взглянули на него. Эх, ты, вот до чего доводит слепая страсть!
Потом ходили мы по кофейням, встретили Варжечку, из наших мест, тоже в форме капрала, закатились с ним в винный погребок, пели там песни - и любимую Гонзову "Как меня, семинариста…" и "Где родина моя"; такое уж особенное настроение у нас было, посетители и официанты только глаза таращили… Гонза подвыпил и все ко мне:
- Франтишек, наливай… Пей не жалей… Горе не беда… Да здравствует Чехия!
На четвертый день Гонза уже без передыху оперировал в больнице.
Пришел и мой черед. То есть килы моей, понимаете?
Привел он меня в свою лабораторию, на каждом столе рядами бутылочки, всякий там кислород, водород и прочие бактерии да химикалии. Положил меня на стол - кила этак со страусиное яйцо, - и не успел я до двадцати сосчитать… Гонза собственноручно вспорол мне живот, что надо вырезал и снова зашил.
Потом я лежал в роскошной постели, Гонза навещал меня, носил мне письма, книги, Ирасека и Шмиловского, - хорошее чтение.
- Нет ли у тебя жара, Франтишек? Как ты спал, лежебока? Вот уж когда лафа тебе! Только девчонки не хватает, а? Ну, да ладно, горе не беда…
Палата хохочет, и доктора и докторицы, что ходили за ним в белых халатах.
Молодчага был наш Гонза, настоящий чех и в своем деле голова.
И все не мог нарадоваться, что попал в Прагу!
Через два месяца он снова взял меня к себе, потому как остался без денщика и все делал сам.
Была осень. По вечерам мы ходили к "Карлу Четвертому" выпить кофе, газету почитать. Там собиралась спортивная братия, с докторами Гонза компанию не водил. Любой из них, говорил, готов другого с потрохами сожрать.
Ударили морозы, а мы без угля.
Гонзе‑то что, он целый день в госпитале, там натоплено, как в бане, а я дома даже прибирался в шинели. Тут еще пошли дожди, слякоть. Заберусь я к хозяйке на кухню, сижу себе на низенькой скамеечке, она стряпает, а я вечернюю газету почитываю и курю.
Я еще на фронте захворал, простыл до мозга костей, из носу у меня все время текло.
По вечерам лихорадит, делириум тременс трепетариум. Хозяйка одолжила нам уголька, но скоро и самой ей стало не на чем завтрак сготовить.
Гонза приносил из госпиталя спирт, а раз глянул на меня и сказал:
- Ничего не попишешь, Франтишек, уголь мы должны раздобыть.
Позвонил туда-сюда по телефону, пришел домой и сообщает: выговорил, мол, три центнера в Голешовицах. Собираюсь в Голешовицы. А он:
- Тпррру, Франтишек! Ты после операции, должен беречься, тяжелого тебе поднимать нельзя. Ничего, горе не беда, уголек к нам и сам прибежит.
Попытался он найти кого‑нибудь, да не нашел и - такой уж он был горячий-разозлился, одолжил у Фринты-столяра ручную тележку, ящик, поплевал себе на ладони - и ходу в Голешовицы!
Добрался благополучно, угля купил даже больше, чем договаривался, и тащит тележку назад, к Виноградам.
Да… Кабы он хоть походную фуражку надел - пусть даже при офицерской шинели - никто бы на него и внимания не обратил. Решили бы по крайности, что это ефрейтор. А на нем была парадная офицерская фуражка. На Гибернской улице, прямо против вокзала, и случилось, братцы, это страшное несчастье.
Аккурат подошел поезд из Вены, а в нем всякие там маршалы прибыли на инспекцию.
Выходят - вот те раз!
Уставились на Гонзу и смотрят, как тянет он свою тележку с углем. Шинель нараспашку, фуражка набекрень, весь в мыле.
Увидал их, да сторонкой, сторонкой - наутек.
Ан уж поздно.
Один капитан, братцы мои, догнал его: куда, мол, едет, да что это он, офицер, везет, да как фамилия, да кто таков. Все на карандашик взяли, кликнули двух солдат, пришлось тем беднягам попотеть, пока доволокли тележку до места.
Вернулся Гонза домой, швырнул фуражку на канапе, ругается на чем свет стоит.
Дескать, он доктор, хирург, а никакой не офицер, и дела ему нет до всего до этого, сами‑то господа небось любят сидеть в тепле, у них‑то хорошо протоплено, а он это офицерское барахло больше носить не станет - и пошел, и пошел…
Очень мне было досадно, что все это из-за моей килы. Говорю ему:
- Пустяки, Гонзичек, ну самое большое - отсидишь в вашем докторском карцере, а там, знаешь, горе не беда…
Вроде полегчало ему в тот вечер, мы со злости напились, домой заявились только к утру.
Да, черт возьми!
Сколько таскали его по всяким военным канцеляриям, сколько его допрашивали всякие там генералы, не помогло даже заступничество профессора и одного полковника в отставке, у которого Гонза замечательно вылечил супругу; пришлось нам быстренько собрать манатки - и на юг, на итальянца.
Вот дьявол! И до чего же поганая была езда!
Снова стояли мы с Гонзой у окна и глядели на Прагу. Посадка была на вокзале Франца-Иосифа, едем по мосту через Влтаву на Смихов, глазеем в окно и печально шмыгаем носами.
Бедняга Гонза!
Наш лазарет был на Изонцо. Зима промелькнула незаметно.
У Гонзы минутки свободной не было - где уж тут думать о родине! - но мы крепко надеялись месяца через три съездить на побывку домой.
А тут перевели нас на участок Мрзли Врх-Гермаду-Колгабриель, на склоне, покрытом виноградниками. Как‑то утром, часов в пять, побежал я в скальное укрытие за водой, иду назад с двумя ведерками.
Вдруг как жахнет из итальянской трехсотвосьмидесятимиллиметровки, белый огонь к небу, - кто его знает, фосфорный, что ль, снаряд… Деревья - будто в известке, а на том месте, где стоял Гонзов барак, такая глубокая воронка, что с телегой можно развернуться.
По всему склону кони убитые, а сколько людей уложило осколками да каменьями - не счесть.
Меня забросило на дерево, летел я вверх и вбок, не знаю уж, как приземлился, только ударился головой о скалу, сотрясение мозга вышло.
В лазарете мне мерещилось, будто в том страшном огне видел я Гонзу, как подбросило его, и он падал вверх ногами и переломился в спине, сперва обе половинки летели вместе подковой, раскалились, а потом от тех двух кусков искры брызнули, наподобие того, когда кузнец ударит молотом по горячему железу.
На заборах, на кольях, на деревьях висели ноги, руки, внутренности, поди разберись, что от докторов, что от солдат-санитаров или от пятнадцати раненых!
Потом узнал я, что парни из двадцать восьмого копали там, хотели похоронить Гонзу, как положено, и откапывали головы, ноги, гимнастерки, ручки от носилок, обгоревшую Гонзову докторскую сумку, а в ней расплавленные никелированные ножницы, они у меня сохранились на память.
Возили меня по госпиталям, я потерял речь и только ревел.
Подержали с психами, отпустили, да все равно не в себе я, ребята… год уж целый… ни о чем не могу думать, а пуще того - вспоминать… не надо бы мне вам рассказывать… уж очень я расстраиваюсь… и ничего не могу с собой поделать. Ведь с одной… с одной деревни… как братья родные… он меня оперировал… вовек себе не прощу… до самой смерти… бедняжка Гонзичек… по ночам мне является… вот и вче… вчера как раз… печально дудел в свой тромбон… стоит у моей койки… у самых ног… белый весь, фосфорный… ни словечка не говорит… и странно эдак глядит… как в тот раз на Прагу, когда мы чуть не прослезились… на том смиховском мосту…
Головоломка
Сержант. Пишвейц, за почтой!
…?…?…?
Первый солдат. Эй, слышь? Марш за почтой!
(Драгун Пишвейц не откликается. Он сидит на топчане. Капельки пота стекают по его желтушному, заросшему бородой лицу. Уставившись в тетрадочку с рисунками-образцами, он вертит в мозолистых, словно обожженных руках какие‑то ромбики, квадратики и треугольники. Передвигает их черным ногтем с места на место, переворачивает другой стороной. На подушке лежит бумажная коробочка. На ее крышке изображена беседка, в ней сидит старец в античном хитоне, с венком вокруг лысой головы. Левой рукой мудрец задумчиво подпирает подбородок, а правой складывает какую‑то фигуру на бамбуковом китайском столике.)
Второй солдат. Чем этот старый дурень опять забавляется?
(Пишвейца обступили солдаты. Только двое в углу караулки продолжают резаться в карты.)
Пишвейц. Не напирайте! Это называется головоломка. Мне дал ее один дезертир. Тут в книжке всякие разные картинки. Буквы я уже сложил - А, В, С и D. Тут вон кошка мурлычет… Еще эти цифири: тройку, пятерку, девятку… потом курочку… башню с зубцами, паяца, меч и портмонет. Что у меня получается, зачеркиваю карандашом. Теперь складываю козу, да вот не выходит никак, голова не та, что была до войны. Мне эта коза нынче ночью снилась, жалостно эдак блеяла. И старец со шкатулки причудился, говорит замогильным голосом: "Запомни, смертный! Положь самую махонькую плашечку углом вниз, притули к ней треугольник справа и такой же треугольник, да только кверху оборотной стороной, слева; ту, что на леденец смахивает, пристрой поперек меж ними. И больше тебя страшные сны мучить не будут. Ну, прощевай пока…" И враз испарился. Утречком я попробовал сделать, как он мне советовал, да не то я плохо его понял, не то сам дед что напутал. Бог его знает, только этот квадратик никуда не прилаживается.
Первый солдат. Так сунь его в карман.
Пишвейц. Балда! Надо, чтоб они тут полностью были, прочти вон объяснение на всех языках мира.
Второй солдат. Занятная штука эта твоя головоломка, или как ее там…
Третий солдат. Ну‑ка, подвинься! Хошь, сложу тебе козу за кусок домашнего сыра?
Четвертый солдат. Франта, куда ломишься, ровно медведь за медом?
Пишвейц. Не пихайтесь! У меня и без вас в башке гудит. Не трожьте комплет. Тут выучка нужна.
Четвертый солдат. Ежели в школу не ходил, ничего не придумаешь.
Пятый солдат. Не было у бабы хлопот, купила порося…
Сержант. Гамачек, за почтой! Ну‑ка, пустите меня, я эту козу сложу.
Второй солдат. После дождичка в четверг!
Первый солдат. Черта с два сложите!
Сержант (присаживается на топчан). Расступись, говорю. Если у меня эта коза получится, дам ей каравай и попаду прямо в рай.
Фельдфебель (входит в караулку). Чем вы тут развлекаетесь? Кто пошел с докладом? Где почта?
Сержант. Смир-на!
Фельдфебель. Что это у вас?
Пишвейц. Пан фебель… Честь имею доложить, это головоломка.
Фельдфебель. Что?
Пишвейц. Осмелюсь доложить, головоломка. Коп-копцр-брехер!
Фельдфебель. Это что‑то новое. Видал я мины, камнеметы, торпеды, скотобойни, у хирургов, слыхал, есть костоломы. Головоломку видеть не доводилось. Покажьте‑ка. Вот эти штуковины? А что с ними делать?
Первый солдат. Да вот, складывают картинки, Портмонет, тещу, младенца…
Пишвейц. Я уже сложил буквы А, В, С и D. Трудней всего коза.
Фельдфебель (садится на топчан). Где коза? Подать ее сюда… Это все игрушки для моего Франтика.
Второй солдат. Пан фельдфебель, тут дело хитрое. Как говорится, подходу требует.
Фельдфебель (складывает составные части головоломки). Значит, один треугольник приложим ей на задок, оно и по картинке сразу видно. Эту штучку к хвосту… Верно я говорю? Из этой плашечки смастерим хребтовину…
Третий солдат. Не так! Другой стороной, пан фельдфебель!
Четвертый солдат. Ага! Не то была бы коза с горбом.
Фельдфебель. Роубичек, отодвинь башку!
Пятый солдат. Купила баба порося…
Второй солдат. Эй, остряк, пощекочи меня, а то не смешно.
Фельдфебель. Не лезьте, вам говорят! Уберите лапы!
Первый солдат. Хотел бы я знать, пан фельдфебель, из чего вы сделаете теперь козе рога и бороду?
Четвертый солдат. Осмелюсь внести поправочку. Пан фельдфебель изволят складывать козу, а в книжке козел нарисован. Ошибочка вышла.
Третий солдат. Осел! В книжке коза, чистокровная санская порода.
Четвертый солдат. Как так? В школе, осмелюсь доложить, нас учили естествоведению. У козы рогов не бывает, только у козлов. Еще у оленей да у лосих.
Фельдфебель (в задумчивости). Кем ты был до войны?
Четвертый солдат. Осмелюсь доложить, торговал сластями.
Фельдфебель. Оно и видно. Даже в козах не разбираешься. И не мешайте мне думать… Тут уже не до шуток… (Расстегивает воротничок мундира, утирает со лба пот.)
Пишвейц (тихо). У меня дома была коза без рогов, магометанской породы…
Четвертый солдат. От козла молока не получишь… Сказал тебе, не тычь под ребра!
Первый солдат. Хальт! Что это? Слышите?
Второй солдат. Кто там мяукает?
Первый солдат. У нас, сзади, никто.
Четвертый солдат. Что за свинство!
Третий солдат. Должно быть, Мойжиш окликает кого на посту.
Фельдфебель (сердито). Тихо! С вами головоломку не сложишь. Эта плашка лишняя… Не иначе - ошибка тут… Ох-хо, ребятушки, у меня уже голова кругом идет… Катитесь‑ка вы со всем этим к чертовой бабушке!
Голос (из угла, где сидят картежники)… В сентябре заняли мы один польский замок, - чего там только не было! Я немного знаю по-французски, посылают меня к княжне или как там ее величать - дьявол разберет. Говорю: "Пани графиня, силь ву пле , сделайте нам кнедлике и супе…"
Фельдфебель. Заткнитесь вы там! (Закуривает "венгерку".) Проклятье! Рассыпать все к чертям! Тоже мне изобретение, голова только от него болит…
Первый солдат. Две плашки упали на пол.
Фельдфебель. Чигак, подыми!
Первый солдат. Ребята, подберите мослы!
Второй солдат. Рюкзак‑то отодвинь!
Фельдфебель. Бог троицу любит! Сделаем, как тут сказано. Ну вот: две большие пластины - брюхо; это так же верно, как то, что я фельдфебель. Сюда приставим хвостик… Теперь - внимание! Положим этот квадратик наверх, а этот сбоку, наискось - вот так! Уже получилась голова… М-е-е… Коза рогатая! Сейчас мы ее сложим… Всякому овощу свое время… А куда девать эти штуковины?… Черт бы их побрал!
(Входит лейтенант. Парадные брюки. Шпоры.)
Фельдфебель. Хааа-бихт! Герр лейтенант, честь имею доложить: семь человек берайтшафт , тринадцать под арестом, никс найес .
Лейтенант (показывает рукой в перчатке из оленьей замши). Что это есть?
Фельдфебель. Честь имею доложить, это есть головоломка.
Лейтенант. Как?
Фельдфебель. Головоломка. Копфцербрехер.
Лейтенант. Ага! Трч-прт-крз-крт!
Фельдфебель. Так точно, герр лейтенант.
Лейтенант. Что с этим делать? Военный игра? Саперный работа?
Фельдфебель. Наин… Солдаты, которые динстфрай , складывают из этих плашек козу. Я тут приглядываю за подчиненными. Веселое развлечение, люстиге унтерхальтунг, лучше по крайности, чем в карты.
Лейтенант. Как это - складной коза?
Фельдфебель. Извольте поглядеть. Вот тут есть картинки, буквы А, В, С, D, цифры… Колыбелька-Овца… Коза… Шут… Младенец…
Лейтенант. Что такой?
Фельдфебель. Айн кляйнес кинд… Нох зауген…
Лейтенант. Я уже понималь! Дальше!
Фельдфебель. Теща с зонтиком… Все девять плашек надо сложить, и чтобы обязательно все сошлось. Ни одной меньше, ни одной больше, все чтоб в точности, тютелька в тютельку.
Лейтенант (садится на топчан. Откладывает в сторону белые замшевые перчатки. Смотрит в книжку. Небрежно закидывает ногу на ногу. Взвешивает пластины на ладони). Ja… also… das ist eine Ziege .
Фельдфебель. Так точно, герр лейтенант, циге.
Лейтенант. Тяжелый коза?
Фельдфебель. Так точно, очень тяжелая, никак не сложить.
Лейтенант (небрежно кладет пластину к пластине). Кто собираль решать этот проблем… Дольжен… Без всякий сомнений, сначало интензиф думайт… Взять в голова основной принцип, стратегише циль. Результат… Aus alles Komponenten , н-но… Also, в этот слючай все вытекайт из геометрише форм фигура. Общая площадь…
Длина и стороны… Контуры… Все прикинуль на глаз и тому прочее…
Фельдфебель. Так точно.
(Солдаты на цыпочках выходят. Последний осторожно прикрывает за собой дверь. Тишина.)
Лейтенант. Теперь дольжно получился.
Фельдфебель. Так точно, должно!
Лейтенант. Да… Дело немного усложняйт… хм… неточный перлюстрирунг . Возможно, один ошибка в образец и тому прочее.
Фельдфебель. Так точно, ошибка, герр лейтенант. Не иначе как ошибка.
(Звонит телефон.)
Фельдфебель (в трубку). Алло! Кто это? Алло, алло! Центральная? Бабушка, снова спите за своей прялкой? Ах, это ты, Владичка? Прости, кошечка! Соедини меня… Кто говорит? А, пардон… герр майор… так точно! Герр лейтенант тут… (Вешает трубку. Дает отбой. Лейтенанту.) Герр майор, честь имею…
Лейтенант (крутит в руке ромбовидную пластину. Принюхивается к ней). Какая‑то особенный вещество… Очень походиль на каштан. (Фельдфебелю.) Все порядок?
Фельдфебель. Согласно приказу, герр лейтенант!
Майор (входит). Приветствую вас. Марзишка… пожалюста, вольна стоять.