Более значительные слова шефу в голову не пришли, и он принялся с усердием хлопать Сергея по плечу, что должно было выражать полное удовлетворение его работой в советском прифронтовом тылу.
Когда шли к поджидавшему их "опель-капитану", шеф пару раз остановился, чтобы повнимательнее приглядеться к возвращенцу, и опять, как и прежде, похлопал Ромашова по плечу. Разговор завел он только в машине, разместив на переднем сиденье рядом с водителем свое уже отяжелевшее тело.
- У нас мало времени, - сказал он, объясняя свою торопливость.
- Сегодня командующий нашей армейской группы улетает в Берлин. Я намерен просить генерала до отъезда вручить вам награду.
Тут Баркель посмотрел через плечо на заднее сиденье, где усаживались Ромашов и лейтенант Гросс, и его лицо впервые осветила улыбка.
- Хотелось бы, - продолжал он, - еще до встречи с генералом услышать от вас что-нибудь новенькое. История с русским аэродромом ему хорошо известна. Удалось ли вам что-то? Рюкзак ваш, вижу, не пустой.
- Как же! В нем все для вас, господин майор, - воспользовался этим намеком Ромашов, чтобы успокоить шефа… Нетрудно было понять, что он еще до встречи с генералом пытается застраховать себя от возможных неприятностей.
- Что же вы привезли для меня? - Баркель снова повернулся к Ромашову.
- Секреты разведчиков пехотной дивизии.
- Вот как! Что за секреты?
- Архивы отдела "Один-Ц"… Лично полковника Броднера.
- Манфреда Броднера? Вы его видели? Где?
- В это трудно поверить, - начал Ромашов, едва машина тронулась. - Случайная встреча в лесу под Витебском. Солдат вермахта там и сейчас предостаточно. Группы, одиночки… Я осмелился подойти к одной группе и заговорить. Их было трое: майор, полковник и лейтенант.
- Может быть, вам стали известны их фамилии?
- Представился лишь полковник, его фамилия Броднер. Увидев меня в форме советского офицера, он наверняка подумал, что я скомандую ему "Руки вверх!" Он готов был и к этому. Но потом я честно признался, кто я и откуда. Броднер повеселел. Однако он совершенно пал духом и сражаться дальше не в состоянии. К тому же он ранен, вся голова в бинтах.
- Что же он, готов сдаться в плен?
- Этого я от него не услышал. Он лишь сказал, что если я доставлю вам его портфель с какими-то важными бумагами, то его совесть перед Германией будет чиста.
Баркель долго молчал, осмысливая услышанное. Конечно, многое следует тщательно проверить. Сведения, которыми он до сих пор располагал, были совершенно иные. Агент, заброшенный в район Витебска, донес: автобус с немецкими пленными, в котором находился и полковник Броднер, был кем-то обстрелян. Сопровождавшие его пограничники открыли ответный огонь. В завязавшейся перестрелке несколько немцев погибли, в том числе и полковник Броднер. Кому же тогда верить? И если полковник погиб, то в чьих руках оказался его портфель? Каким образом он попал к Ромашову? Не могли же передать ему пограничники? А если…
- Лейтенант Гросс, взгляните, что там за бумаги, - сказал шеф, и Ромашов тут же развязал вещмешок и открыл портфель.
- Что еще передал Броднер? - спросил Баркель, пока не испытывая успокоения. Было бы приятно увидеть нечто более личное… Так сказать, собственноручное…
- Письмо, господин майор?
- Да хотя бы записку.
- Слишком большой риск, - Ромашов вздохнул. - Запросто погорел бы.
- Волков бояться - в лес не ходить. Кажется, так говорят русские?
- Я ходил, и много… Значит, волков не боялся. А сцапать меня могли чекисты.
- Да вы, оказывается, большой перестраховщик! - воскликнул Баркель, начиная раздражаться. Уж очень нуждался он сейчас в каком-либо подтверждении встречи его агента с дивизионным разведчиком. Была ли она на самом деле или он выслушал чистейшую легенду?
Ромашов переждал, пока шеф малость поостынет, и, словно рассуждая вслух, голосом обиженного произнес:
- Я все учел… Я старался… А страх, безусловно, испытывал. Но не за себя, не за свою шкуру. Я отчетливо представлял себе, что будет, если действительно меня сцапают. Они же прежде всего выхватили бы из рук этот портфель. Эти тайны, за судьбу которых так опасался полковник вермахта. Он-то знал им цену! Серьезно раненный, изможденный многодневными скитаниями по лесу, самому себе не рад, а с этим пухлым, тяжелейшим портфелем не расставался. Видели бы вы, господин майор, как засверкали его усталые глаза, когда он понял, что пришло спасение. Нет, не ему лично, а тому, в чем скрыты интересы Германии!
- Понимаю… Все понимаю, - невнятно пробормотал Баркель, искоса взглянув на ворох бумаг, в которых копался лейтенант Гросс. - Там и в самом деле есть что-нибудь стоящее? - спросил он с прежним нетерпением.
- Да, господин майор… Бумаги, кажется, подлинные… Наши грифы, штампы, печати…
- Эту находку я преподнесу начальнику армейской разведки. То-то будет сюрприз. Думаю, она отобьет у него охоту посмеиваться над офицерами абвера, - с оттенком издевки и чувства собственного превосходства, - заключил Баркель.
Ему опять вспомнились недавние огорчения - потеря двух групп связных. Похоже, обе погибли. Если столько дней молчат, что же еще можно подумать? И все же отвратительная в общем-то погода подчас балует прояснениями. Ромашова тоже считали погибшим. Но ведь вернулся! Это не кот в мешке, как соизволил выразиться начальник отдела "Один-Ц". Мозолят ему глаза чужие промахи.
"Опель", мягко шурша шинами, оставил позади аэродром и уже катился по шоссе. Час ранний, путь свободен. Редкие встречные машины и мотоциклы, полагая, что едет большое армейское начальство, жались к обочине. Это льстило Баркелю. Ему хотелось, чтобы все видели, с каким почтением к нему относятся. Эх, самолюбие, самолюбие, кто только ему не подвержен.
Верный своей манере озадачивать неожиданными вопросами, Баркель заговорил:
- Ромашов, считаете ли вы себя удачливым?
- Отчего же нет, господин майор?
- Да все оттого! Уже многих моих парней переловили. И не каких-нибудь, не бестолковых шалопаев, а башковитых…
- Меня бог миловал.
- Надеюсь. В противном случае не сидел бы рядом со мной. Хотя бывало. Возвращались и те, кого там ловили и раскалывали.
- Как это?
- А так! - У Баркеля выпучились глаза. - Их перевербовывали! Ну и потом забрасывали обратно ко мне. Конечно, всех оборотней я быстро выводил на чистую воду.
- Что же потом?
- Галстучек из пеньковой веревки, вот что! Процедура эта сильно на психику действует. Да, да, на психику! - повторил шеф и пристально взглянул на Ромашова.
После этих рассуждений о предательстве агентов, часто случавшемся в абверкоманде, Баркелем снова овладели тревожные мысли. Интуитивно он чувствовал, что основания для этого у него есть. Почему после того, как отбомбили аэродром, Ромашов так долго не отзывался. Искал новую цель или его лишили такой возможности? Вызывает сомнения история с портфелем. В чьих руках он очутился после гибели полковника? В руках нападавших на автобус немцев? А если у тех, кто отражал нападение? Если последнее, тогда грош цена всем этим бумагам. Вот и ломай тут голову.
Что же теперь ему, шефу абверкоманды, делать? Обнажить грудь и ударить в нее кулаком? Да еще перед тем, как Ромашову будут вручать Железный крест. Это же все равно, что сделать себе харакири. Последствия будут ужасны: доброе имя, чины, звания - все к черту! Сколько энергии затратил для того, чтобы подняться наверх, получить солидную должность и вдруг стремглав катись вниз. Нет, такой судьбы и своему врагу не пожелаешь. Только круглые идиоты ставят палки в собственные колеса. Ежели что, участь Ромашова можно будет решить, не причинив ни малейшего вреда самому себе.
Приближался город. Поток встречных машин нарастал. На сумасшедшей скорости проносились "мерседесы", "опели" и "ауди". Некоторое время шеф не обращал на них внимания, но вот за ветровыми стеклами замелькали знакомые лица. Офицеры штаба! Куда это они? И в такую рань?
Он приказал шоферу съехать на обочину и, выбравшись из салона, попытался остановить первую встречную. Безуспешно. Начальник оперативного отдела, подремывавший рядом с водителем, даже не взглянул в его сторону. Не узнал, что ли? Тогда майор сместился ближе к шоссе. Но машина, вывернувшаяся из-за угла поворота и широким радиатором надвигавшаяся на Баркеля, была редким в этих местах "мерседесом". Майору ничего не оставалось, как отскочить на обочину, вытянуться в струнку и отдать высокому начальству честь. Он и не предполагал, что напротив него "мерседес" притормозит и адъютант командующего, опустив боковое стекло, крикнет:
- Майор, следуйте за нами!
"Что бы это значило? - встревожился Баркель. - Куда они?"
Распахнув переднюю дверцу и втиснувшись на сиденье, он приказал водителю развернуться и гнать на аэродром. Происшедшее было полной загадкой. Чем вызван отъезд командующего? Зачем гнать обратно?
Теряясь в догадках, майор на время даже забыл о своем агенте. Ромашов же не смел нарушать молчание. К тому же так было безопаснее: меньше риска навлечь на себя гнев начальства.
Глава девятнадцатая
Следование такого потока машин на аэродром было обусловлено лишь необходимостью чиновников придать больше важности отъезду командующего в Берлин. Потолкавшись среди высоких чинов и не осмелившись напомнить генералу о лично им обещанной церемонии, Баркель дождался, когда взлетит самолет, и тут же отправился к себе в штаб. То, что награждение не состоялось, уже не казалось ему трагедией. Может, это даже и к лучшему.
Отныне все его мысли были сосредоточены на Ромашове. Предстоял более обстоятельный разговор, а тот, в машине, был всего лишь его предисловием. Поэтому Баркель распорядился, чтобы "долгожданного", как он выразился, гостя поселили отдельно от агентов, дожидавшихся своей очереди на полет за линию фронта, и хорошо покормили после его нелегкого путешествия. Последним занялся лейтенант Гросс. Он велел повару подать Ромашову еды столько, сколько он сможет употребить. Заодно позаботился и о собственном желудке. Причмокивая губами от удовольствия, он уплетал с таким аппетитом, что ему мог бы позавидовать любой чревоугодник. Опорожнив в заключение пару кружек крепчайшего чая, он взглянул на часы и вскочил со стула.
- Ромашов, нам пора… Шеф уже ждет…
В начале разговора Баркель решил как бы пройтись по всему пути возвращения Ромашова из-под Витебска.
- Итак, вы пересекли поперек почти половину Белоруссии. Как? По железной дороге? Или на попутных?
- Пассажирским поездом, господин майор.
- Что, поезда уже ходят?
- Пока не регулярно. Приходилось долго ждать.
- И куда же вы доехали?
- Поездом через Лепель до Молодечно. Дальше до Гродно на перекладных.
- Что значит на перекладных?
- То есть на попутных машинах.
- Билеты на поезда сохранили?
Ромашов, порывшись в карманах гимнастерки, выложил на стол Баркеля небольшую прямоугольную пластинку картона, иссеченную компостерами. Вооружившись очками, шеф долго изучал это замысловатое кружево из частых проколов. Судя по его хмурившимся бровям, ему не удалось точно установить ни номер поезда, ни дату поездки.
- Почему вы решили ехать именно в Гродно? - спросил он, приближаясь к своему главному вопросу.
- А как же, господин майор? Ведь ваш переправочный пункт под Гродно.
- Вы знали об этом моем "Мельдекопфе"? Откуда?
Именно этот вопрос был для него главным. Поэтому, сняв очки, он пристально смотрел теперь в глаза Ромашову. В кабинете впервые установилась гнетущая тишина.
- Постарайтесь ответить мне честно: откуда узнали место расположения моего "Мельдекопфа"? Кто вам подсказал?
Сергей с трудом сдержал себя, чтобы не рассмеяться.
- Да вы что, господин майор! Кто б это мог подсказать мне такое. Ну, вы и подумаете же…
Баркель оторопел. Что он, этот Ромашов, в самом деле? Говорит правду или точно следует легенде, сочиненной русской контрразведкой?
- Может, скажете - случайно? - продолжал допытываться Баркель.
Лицо Ромашова приняло серьезное выражение.
- Нет. Чего не было, того не было.
- Следовательно, остается одно - вам подсказали… Кто же?
- Вы, - спокойно ответил Сергей.
- Я? - Баркель даже привстал. - Когда же? Где?
- Господин майор, зачем разыгрываете меня, берете на пушку? Так можно и всю обедню испортить. Встретили лучше некуда, поздравили с наградой, а теперь чуть ли не подозреваете в измене.
Ромашов поднял пилотку, лежавшую у него на коленях, пальцем поддел подкладку и извлек из-под нее узкую полоску тонкой, почти папиросной бумаги. Ту самую, которую пограничники нашли у Царькова.
- Вот, господин майор… Взгляните, - он расправил ее на столе. - Чертили сами… Собственной рукой. Здесь, в этом кабинете, когда объясняли мне задание. Открыли сейф, достали эту полосочку с верхней полки, из левого угла, и… Узнаете? Бумага особая, с водяными знаками. Такую в магазине не купить.
Баркель побледнел. Он бледнел всякий раз, когда его неожиданно в чем-то уличали. Да, эта схема его. Его бумага, чернила. Наконец, его почерк.
- Узнаю, - неохотно пошевелил он губами и еще раз склонился над столом. - Бывает… Бывает, - глухо повторил он и, словно бы ничего не произошло, выпрямился. - Правильно говорят русские: и на старушку бывает прорушка…
Баркель любил к месту и не к месту щегольнуть знанием русских поговорок. А заимствовать их начальнику абверкоманды было у кого. Просвещал народец, с которым он имел дело. Вот уж воистину: с кем поведешься, того и наберешься.
Вернувшись из Берлина, генерал Эккес скрепя сердце все же согласился вручить награду агенту прифронтовой абверкоманды Сергею Ромашову. Процедура награждения прошла наспех и не так торжественно, как того хотелось Баркелю. Кабинет командующего оказался почти пуст, многие офицеры штаба срочно выехали в войска. На фронте опять завязывались тяжелые оборонительные бои. Эккес принимал экстренные меры, пытаясь избежать новой катастрофы.
Поездка в Берлин не дала тех результатов, на которые он рассчитывал. Командующий фактически оставался с теми же силами, что перешли к нему по наследству от прежнего генерала. Прибавки не только не было сейчас, но ее не обещали и в будущем. Поэтому настроение глубокой озабоченности не покидало Эккеса даже во время чествования награжденного. Официально поздравив "храбреца", он выразил надежду, что свое сотрудничество с немецкой разведкой он будет продолжать до полной победы и окажет еще не одну услугу его армиям, нуждающимся в оперативной информации о противнике.
Баркель не был бы самим собой, если бы упустил благоприятный случай набить цену себе и абверу. Воздав должное кавалеру Железного креста, он тут же пустился расписывать заслуги своих разведчиков. Исполнялась давняя мечта начальника абверкоманды - иметь в русском тылу крупную подвижную шпионско-диверсионную группу, нечто вроде своего филиала. Гауптман Шустер, благополучно перебазировавшись, приступает к решительным действиям. Только что от него получено важное сообщение о переброске к линии фронта советского танкового корпуса.
"Филиал… Филиал Баркеля… Вот куда надо мне теперь метить! - осенило Сергея. - Если не окопаюсь здесь, в абверкоманде, тогда - филиал. Я не мог заговорить о нем первым. Но раз уж шеф проболтался, спрос с меня невелик. По крайней мере останусь вне подозрений".
Баркель вдоволь наговорился, пообещал даже предоставить лучшему своему агенту десятидневный отпуск, затем постоял молча, пока в кабинете плескались редкие аплодисменты, и опустился в кресло.
- Вам необходимо ответить, - шепнул он Ромашову. - Поблагодарить, пообещать на дальнейшее… Командующий уже смотрит на вас…
"Сейчас… Сейчас я им пообещаю, - подумал Сергей, крепко сжав подлокотники кресла. - Решусь, иначе будет поздно".
Он встал. Эккес, слегка кивнув ему, спросил:
- Вы хотите что-то сказать?
- Я осмелюсь просить вас отложить мой отпуск - сейчас не до этого - и поручить мне новое, может быть, даже рискованное задание.
- Да, он прав, - бросил реплику Эккес. - Какой сейчас отпуск!
- Я мог бы принести моему шефу большую пользу здесь, при штабе. В русском прифронтовом тылу я обогатился опытом, который очень пригодится новичкам. Тем более что условия для нашей работы там резко усложнились. Безлюдные в прошлом леса сейчас наводнены чекистами. Они охотятся не только на блуждающих солдат вермахта, но и на нашего брата.
- Ваше предложение можно рассмотреть, - пообещал Баркель неохотно.
- В противном случае я мог бы присоединиться к гауптману Шустеру, - предложил Ромашов на всякий случай. - Радист моего класса ему пригодился бы. Да и работать там мне сподручнее, проще… Знакомая стихия…
- А он дело говорит, - заметил генерал, обращаясь уже непосредственно к шефу абверкоманды. - Его инициативы вполне уместны. И разумны.
Что оставалось Баркелю? Не мог же он теперь на глазах у всех расписаться в своей несостоятельности. Не мог честно признаться командующему, что Ромашов у него под подозрением. Получится, как в той поговорке: начинал за здравие, а кончил за упокой. Глупейшая ситуация! Не благоразумнее ли промолчать, оставить сомнения при себе? Отпуск был предложен с задней мыслью - потянуть время, еще покопаться в душе Ромашова. Об этом командующий даже не догадывается. А то, что он советовал тут, как использовать Ромашова в дальнейшем, начальнику абверкоманды даже на руку. Будет на кого вину свалить, если что. Не видит Баркель особого риска и в том, чтобы послать радиста в отряд гауптмана. Какая разница, где с ним расправиться, если что. Свое мнение на сей счет он готов высказать и сейчас.
- Да, господин генерал, - решился все-таки Баркель, - второй вариант тоже заслуживает внимания. Учитывая серьезные изменения на фронте, я и сам обещал гауптману прислать еще одного радиста.
- Как видите, нам не до отпусков. Да и кому отпуск - этому атлету? Прежде я соглашался с вами только потому, что Ромашова и в глаза не видел. А, оказывается, он у вас орел. Да и настроен по-боевому. Так что поступайте, исходя из интересов разведки…
Церемония награждения на этом и закончилась. Командующий отпустил всех, кроме Баркеля, а затем вызвал адъютанта и приказал ему никого в кабинет не пускать и по телефону ни с кем не соединять.
- Сначала хочу предупредить вас, майор, - начал Эккес в явно доверительном тоне, - наш дальнейший разговор будет строго конфиденциален. То, что я вам сообщу, должны знать только вы и никто больше. Ни одна душа, поняли?
- Так точно, господин генерал! - заверил Баркель, готовясь услышать что-то очень важное.