- Ты мне льстишь. Чем я обязан такой восторженной встрече?
- Долго у нас пробудешь?
- В зависимости от обстановки на вашем участке.
- В таком случае ты сбежишь завтра же утром.
- Ничего интересного?
- Наш старик хочет заставить солдат заниматься хотя бы сборкой и разборкой винтовок. По его убеждению, людей нельзя оставлять без дела.
- Да, я кое-что слышал о нем.
- И все, по-видимому, правильно... Какого дьявола ты тут делаешь?
- Пока осматриваюсь. Говорят, он интересный человек.
- Боже, кто это говорит?
- Ребята в Париже.
- В Париже?! Париж все еще на старом месте?
- Конечно. Послушай, мне нужно проверить один факт. Я слышал, ваш старик коллекционирует куклы.
- Что, что?
- Куклы.
- Ты хочешь сказать, хорошеньких немок?
- Да нет, куклы. Деревянные куклы. Вырезанные из дерева куклы ручной работы. Будто он посылает своей жене по кукле из каждого захваченного города.
- Потрясающая липа. Откуда ты ее высосал?
- Из бутылки с коньяком.
- Похоже.
- Нет, это и в самом деле вранье, Билл?
- Послушай, наш фрукт коллекционирует только врагов по обе стороны фронта.
- Значит, он из числа этих самых...
- Вот именно. Ты слышал о Кукурузной Кочерыжке?
- Я думал, это шутка... Но ничего, Билл, я все равно хотел уехать из Парижа.
- Ты что, совсем свихнулся? Уехать из Парижа! Может, ты добиваешься, чтобы тебя выперли из армии как умственно неполноценного?
- Будет тебе. Ну а вообще как жизнь?
- Это затяжная война, Гарри. Хочешь знать, что я сплю и вижу?
- Производство в майоры?
- Если и стану майором у Кукурузной Кочерыжки, то не раньше чем к седьмой мировой войне. Нет, серьезно, ты знаешь, что мне постоянно грезится?
- Хорошенькие француженки?
- Точно. А еще?
- Сдаюсь. Не ведаю.
- Суп.
- Суп?
- Да, суп.
- Знаешь, Билл, майора-то из тебя действительно не получится.
- Я грежу о супе с макаронами и бобами в итальянском ресторане "Льюиса и Армана" на Бродвее.
- А ведь это неплохая тема, Билл. Очерки о солдатах, воюющих за мамин яблочный пирог, уже изрядно приелись. Кто знает, может, Америка жаждет познакомиться с образом героя-солдата, который сражается за суп с макаронами из итальянского ресторана "Льюис и Арман".
- Гарри, ты долго намерен пробыть у нас?
- Ну, если найду интересные темы...
- У нас тут есть солдат, в свое время сочинявший душещипательные телеспектакли для домашних хозяек. Интересно?
- Не очень.
- Связной одного из батальонов родился в городке милях в четырех отсюда. Пока этот городишко еще у немцев, но ты, возможно, покрутишься у нас, пока мы его не возьмем. Можно будет сделать хороший очерк со снимками. Я могу прикрепить к тебе дивизионного фотографа.
- Ну что ж, буду иметь в виду на тот случай, если вы возьмете город, если вы не обойдете его стороной и если ваш солдат до тех пор уцелеет. Ты не скажешь, сколько вы тут намерены отсиживаться?
- Этого я тебе сказать не могу.
- Даже если бы и знал?
- Просто я не знаю. На участке одного из наших полков отмечается небольшая активность - действуют разведгруппы и все такое.
- Спасибо, не интересует.
- К сожалению, ничего другого предложить не могу. Вот кукольная история, конечно, могла бы послужить темой для большой статьи.
- Да, если бы соответствовала действительности.
- Даже если бы и не соответствовала. Если бы, например, нам удалось убедить Кочерыжку поговорить об этом с тобой.
- Как ты думаешь, Билл, есть какая-нибудь надежда?
- Такая же, как на то, что он примет мой рапорт об отставке. Но мне хотелось бы, Гарри, чтобы ты упомянул нашу дивизию в своей корреспонденции.
- Это почему же? Уж не потому ли, что я твой любимый военный журналист?
- Надеюсь, ты упомянешь в корреспонденции мою фамилию и тем самым напомнишь начальству из Си-Би-Эс, что их сладкоголосый рыцарь, ушедший на войну, в свое время вернется к ним в поисках работы... А что, Гарри, если кукол оставить в неприкосновенности, а генерала заменить каким-нибудь солдафоном, а? Конечно, придется получить разрешение от Кочерыжки, но он не узнает, что это будет липа. У нас есть тут немец-краснодеревщик, для большего правдоподобия он может изготовить штук восемь-десять любых кукол. Что ты скажешь?
- Надо это сделать хотя бы ради того, чтобы взглянуть на морды мерзавцев, чьи побасенки заставили меня мчаться сюда из Парижа. Они позеленеют от злости, если я привезу очерк о коллекционере кукол.
- Кто тебе нужен - солдат или офицер?
- Солдат не годится. Уверен, что даже капрал или сержант в роли коллекционеров кукол покажутся читателю психами, которые попали в армию лишь по недосмотру врача. Для такого очерка нужно начальство, и чем выше чином, тем лучше. Я же могу подать кукольную историю с шумом и треском и даже, возможно, напечатать в какой-нибудь воскресной газете.
- Какое начальство тебе требуется?
- Кто-нибудь из старшего офицерского состава.
- На капитана согласен?
- Нет.
- Почему?
- Никакой капитан из строевых на такую липу не пойдет. Для пущего правдоподобия мне нужен полковник, на худой конец подполковник - настоящий, бывалый служака.
- А я-то подумал, что сойдет и капитан.
- Знаешь, Билл, я напишу о тебе статейку - миленькую сентиментальную историю для газеты "Варьете". Это будет для тебя куда лучше, чем любая кукольная брехня.
- Вот спасибо, Гарри! Значит, теперь я должен достать для тебя какую-нибудь важную птицу, как фокусник достает кролика из шляпы. Может, согласишься на начальника медицинской службы дивизии дока Сондерса?
- Он же просто штатский в военной форме, а мне нужен парень из Вест-Пойнта.
- В таком случае у меня есть подходящий человек. Подполковник Чарли Бронсон. Согласен?
- Посмотрим. Что за тип?
Билл достал из шкафа папку с фамилией "Бронсон". Папка оказалась совсем тоненькой и содержала лишь несколько фотоснимков, запечатлевших Бронсона за раздачей медалей солдатам. Выглядел он неплохо. Светлые, подстриженные ежиком волосы, прямой подбородок и какая-то смешинка в глазах. О нем говорилось только, что он родился в 1909 году.
- Что он собой представляет, Билл? По-твоему, он согласится?
- Думаю, да.
- Хороший парень?
- Отличный. Был офицером разведки в штабе полка и заглядывал сюда. Мы с ним иногда сражались в шахматы. Надеюсь, о своих людях он беспокоится больше, чем о пешках на шахматной доске. Настоящий вояка. Недавно впервые стал командиром отдельной части и, кажется, лицом в грязь не ударит.
- Что ж, давай рискнем. Коль скоро вы добрые знакомые, может, ты позвонишь ему и скажешь, что я намерен его повидать? Только не говори зачем. Скажи, командование дивизии приказало ему проявить максимальную любезность к самому важному военному корреспонденту на всем Европейском театре военных действий.
- Представлю тебя, как еще одного Эрни Пайла.
- Согласен и на ранг поменьше.
Билл поднял трубку полевого телефона, попросил "Красного тигра" (кодовое обозначение полка Бронсона) и в конце концов соединился с самим Бронсоном. Билл дал мне прямо-таки потрясающую характеристику, потом, прикрыв трубку рукой, повернулся:
- Он спрашивает, играешь ли ты в шахматы.
- Как Капабланка.
Бронсон просил передать, что с удовольствием примет меня и что я могу пробыть у него сколько захочу. Билл сообщил ему о моем намерении написать очерк о дивизии и желании получше ознакомиться с обстановкой.
В джипе, на пути из штаба дивизии в расположение полка, я, к собственному негодованию, обнаружил, что начинаю трусить. Дело в том, что как только человек ступает на чужой континент, ему начинает казаться, что каждый шаг сопряжен здесь с опасностью для жизни... Направляясь в городок, где находился штаб полка, я все время держался начеку, ежеминутно ожидая услышать свист пули снайпера. Представляю, как потешались надо мной солдаты, когда я предстал перед ними.
Надо сказать, что Чарли Бронсон с большим вкусом подобрал местечко для своего командного пункта. Двор, в который мы въехали, можно было бы использовать в Штатах для проведения футбольных матчей. Огромный шикарный немецкий дом представлял собой нечто среднее между виллой и замком. Военный полицейский в белой каске и с пистолетом в кобуре проверил мой пропуск и только тогда распахнул главные ворота. Там у меня потребовал документы другой полицейский в такой же белой каске. Позже я выяснил, что эта щеголеватость формы соблюдалась по указанию генерала Корридона. Он приказал всем военным полицейским выкрасить каски в белое и категорически потребовал соблюдать образцовый порядок в штабах и на командных пунктах. Я было подумал, что в таких условиях мне ни за что не удастся договориться с хорошим парнем - шахматистом Чарли Бронсоном, но все мои опасения рассеялись в первые же минуты нашей встречи. Бронсон пожал мне руку и сразу предложил промочить глотку добрым шотландским виски.
- Вы тот самый шахматист, о котором Билл рассказывал мне по телефону? Надеюсь, вы неплохо играете?
- Меня иной раз называют Капабланкой.
- А вот я играю ужасно, однако люблю схватиться с хорошим шахматистом. У плохого ничему не научишься.
- Должен заметить - виски просто превосходное.
- Жена присылает. Закон запрещает пересылку спиртных напитков по почте, поэтому она покупает большой батон хлеба, аккуратно удаляет мякиш, вставляет бутылку и снова залепляет хлебом отверстие в батоне. Рискует, конечно, угодить в тюрьму, но не останавливается, считает, что таким образом вносит посильный вклад в дело борьбы за нашу победу.
- Во всяком случае, это лучше, чем вязать носки для Красного Креста.
- Вот и я так думаю... Чем могу служить, мистер Уильямс?
- Зовите меня просто Капа.
- Капа?
- Ну да. Так для краткости называли Капабланку.
- С удовольствием.
- Я уже давненько не был на фронте. И вот снова тянет понюхать пороху.
- Да, но у нас тут ничего особенного не происходит. Небольшая активность разведывательных групп, вот, пожалуй, и все.
- И хорошо. Я ведь из тех, кто не любит прыгать в воду, а предпочитает входить в нее потихонечку да полегонечку.
- Надеюсь, вы побудете тут у нас. Получите нужную информацию здесь, в штабе, а потом, если захотите, можете отправиться в батальоны или в линейные роты.
- Вот и прекрасно.
- Вы бывали раньше в линейных ротах, Капа?
- Под Анцио я прожил в одной такой роте месяца три, потом участвовал с первой волной во вторжении в Южную Францию, а с сорок пятой дивизией добрался даже до Бельфора.
- Верю. Но я не хочу, чтобы вы тащились на передовую и некстати высовывали голову из окопа. Снайперы - они, знаете, не хлопают ушами. Да и мины иногда залетают. Ожесточенным боем это не назовешь, но и домом отдыха тоже.
- Скажите, вы долго тут проторчите, как по-вашему?
- Теперь уже недолго. Тут ведь проходит линия Зигфрида, благодаря ей немцы и держатся. Мы тоже пока не наступаем - сейчас как раз идет сосредоточение войск. В общем, торчим здесь, так сказать, по обоюдному согласию.
- Это ваша первая командная должность?
- Некоторое время я командовал линейной ротой, а перед назначением сюда, в полк, возглавлял разведотделение в штабе дивизии. Вы знаете, минуту назад, когда я советовал вам не подставлять голову под пули, мне пришло на память мое боевое крещение. Надо вам сказать, Капа, что я профессиональный солдат, никакой иной специальности у меня нет и не было до 1928 года, когда я поступил в Вест-Пойнт. Я не жалел сил, чтобы освоить свою нынешнюю специальность, и в течение некоторого времени был даже на преподавательской работе. Но там была только теория - практику мне пришлось проходить здесь. Вот уж чего никогда не забуду!.. В первой же атаке огонь противника прижал нас к земле на одной высотке. Все, кроме меня, лежали в грязи, подгребали к себе каждый комочек земли, чтобы спастись от пуль. А я стоял на высотке во весь рост и осматривался. Это было поразительно, Капа! Все происходило, как в учебниках. Я видел, как пошла во фланговую атаку соседняя рота - пошла именно так, как учили в Форт-Худе. Вероятно, я сейчас не рассказывал бы все это, если бы один из сержантов не бросился мне под ноги и не свалил на землю. "Прошу прощения, сэр! Если вы хотите, чтобы вам отстрелили задницу, это ваше личное дело, но вы привлекаете огонь на всех остальных". Надеюсь, вы не допустите подобной ошибки?
- Надеюсь.
- В тот день я получил большой урок, - продолжал Бронсон. - Я узнал, например, что если по счастливой случайности или по собственной глупости удастся уцелеть в первом бою, то ты еще поживешь. У тебя развивается инстинкт самосохранения, и спустя некоторое время ты уже сможешь сказать, где разорвется очередной снаряд, из орудий какого калибра ведется огонь с нашей стороны и со стороны противника.
- Я и сейчас хорошо помню свой первый бой под Анцио. И знаете, подполковник, что сильнее всего запечатлелось в моей памяти?
- Не имею представления.
- Запах. Вы когда-нибудь обращали внимание, что на поле боя, в самый разгар сражения, пахнет соком сельдерея?
- И верно, черт возьми!
- Дело происходило в сумерках, и я прекрасно помню, какими красивыми мне казались следы трассирующих пуль, пробивающих листву деревьев. Очаровательное зрелище, если не думать об опасности.
- Ну а здесь вы тоже намерены предаваться подобным восторгам?
- Что вы! Все это в прошлом. Я только что из Парижа и настроен пока на мирный лад.
- Ничего, дело поправимое. Дня через два вам наскучат уют и безопасность, и вы будете с нетерпением ждать, когда у нас начнется что-нибудь веселенькое.
- Ну, знаете... Как сказать, подполковник.
- Зови меня просто Чарли... Где ты думаешь обосноваться? Устраивайся у меня, если хочешь. Руди сообразит для тебя постель.
- Видишь ли... Я хотел заглянуть к доку и...
- Не утруждай себя, Капа. Моя Маргарет так часто посещает булочные, что виски у меня - хоть пруд пруди. Но если ты предпочитаешь спирт с лимонной кислотой...
- Ладно! Вот ты и приобрел квартиранта, Чарли!
- И прекрасно. Ты действительно играешь в шахматы?
- Я же тебе говорил: мое прозвище - Капабланка.
Бронсон провел меня в штаб и познакомил с находящимися там офицерами и солдатами. По его указанию офицер разведки подробно проинформировал меня о боевой обстановке. Он не морочил мне голову ссылками на секретность тех или иных сведений, не прибегал к таким выражениям, как "мы не имеем права сообщать подробности". Он преподнес мне все прямо-таки на блюдечке, что никак не походило на обычную процедуру, принятую у военных в отношении корреспондентов, и, несомненно, представляло искренний знак дружбы и уважения со стороны Чарли. Денщиком у него был Руди, коротышка-пуэрториканец из Восточного Гарлема. Он души не чаял в Чарли, большую часть дня носился по окрестностям, выменивая или воруя продукты, и обладал такими кулинарными талантами, что мог из крупы приготовить тушеное мясо. Бронсона он называл полковником Чарли.
Руди где-то раскопал для меня офицерский спальный мешок и раскладушку, поинтересовался, как у меня обстоит дело с сигаретами, и, узнав, что запас иссякает, добыл из неведомого источника целую коробку "Лакки Страйк".
Офицеры штаба питались в огромном зале (я решил, что он служил в замке столовой), похожем, если судить по иллюстрации в Британской энциклопедии, на зал, в котором король Артур пировал со своими рыцарями. Да и обстановка за обедом чем-то напоминала те времена. Тон задавал Бронсон, и все остальные повиновались ему, как хористы повинуются дирижеру. Не было и в помине разных похабных разговорчиков, обычных для офицерских столовых. Денщики ухитрились раздобыть вина, после еды на столе появились коньяк и сигары. Все это казалось здесь, на передовой, чем-то нереальным, хотя воспринималось офицерами как нечто вполне естественное. Трудно было поверить, что некоторые из них соберутся где-нибудь после обеда и начнут потешаться над своим Стариком. Пока же столовая напоминала островок цивилизации в самом сердце какого-то затерянного мира, и у меня даже мелькнула мысль, что офицеры рады хотя бы тут вести себя по-джентльменски.
Обед оказался превосходным, я уже давно не ел с таким удовольствием. Мой излюбленный ресторанчик на Монпарнасе, снабжавшийся с черного рынка, показался мне дешевой забегаловкой.
После обеда Бронсон провел совещание с офицером разведки и командирами батальонов, на котором разрешил присутствовать и мне. Ничего существенного или важного не обсуждалось. Первый батальон был расположен впереди и выполнял задачи охранения. Бронсон приказал отвести его в резерв. Это означало только, что люди смогут помыться в передвижной душевой установке, сменить белье, ответить на письма, отоспаться и поиграть в покер. В первый эшелон по приказу Бронсона выдвигался второй батальон при поддержке третьего. Бронсон запросил также разрешение штаба дивизии отправить часть солдат резервного батальона на три дня в лагерь отдыха, расположенный в пятидесяти километрах от передовой. На меня произвела большое впечатление его манера вникать во все детали обычной боевой деятельности полка. А его способность поглощать виски даже несколько тревожила. Мне оставалось лишь надеяться, что там, в Штатах, миссис Бронсон не устанет с прежней энергией извлекать потроха из хлебных батонов.
После обеда мы уселись за шахматы. Бронсон обманул меня: он не только не был плохим шахматистом, но играл просто-таки превосходно. В студенческие годы я несколько лет состоял членом шахматной команды университета, и на столике у моей кровати всегда лежал сборник шахматных задач. Война, безработица, амурные дела не мешали мне играть в шахматы раз пять в неделю, но с Бронсоном мне пришлось трудновато. Первую партию мы свели вничью, и я понял, что его голыми руками не возьмешь. В свое время шахматы были игрой полководцев, и Бронсон именно так к ним и относился. Для него пешки означали пехотинцев, хотя и обреченных на мгновенную гибель, но совершенно необходимых в обороне и наступлении; конями он орудовал, как кавалерией, слонами, как артиллерией, ладьями, как танками. Ферзь играл роль авиации.
Вторую партию я выиграл, в миттельшпиле прорвавшись на королевском фланге. В начале третьей партии я зевнул, сделал нелепый ход и позволил ему добиться пата. Взглянув на часы, я с удивлением обнаружил, что стрелки показывали уже без четверти три утра. Бронсон хотел продолжать игру, но я смертельно устал и отказался.
- Я пытался научить Руди играть в шахматы.
- Ну и как?
- Он решил, что это нечто вроде войны между двумя гангстерскими бандами.
- А ты хорошо играешь, Чарли.
- Практики не хватает. У меня в полку больше никто шахматами не увлекается. Некоторые офицеры из вежливости не возражают учиться, но это скучно, никто из них в действительности не интересуется игрой и не понимает ее... Что ты скажешь о рюмочке на ночь?
- Блестящая идея!