В медсанбате дивизии меня заново перевязали. Сказали, что повезло: пуля не разрывная и - рядом с костью. Дали карточку раненого - направление в госпиталь разрешало находиться в тылу.
Усевшись на бревно, я закурил, впервые почувствовав, как устал и как сейчас хорошо и покойно.
- Лейтенант, обедать!
Обедать?.. Стало смешно - обедают в темноте, а сейчас день. Наступила несуетливая, нормальная жизнь.
Глава 9
Рана пустяковая. Меня направили в офицерский Армейский полевой госпиталь для легкораненых № 5286 (поселок Носовка).
Регулярные перевязки. На столе посреди палаты - неиссякаемая горка "легкого" табака. Полная свобода. И так все десять дней тихой солнечной осени. Что еще нужно окопнику? Я наслаждался. Стесняясь, что нога не болит, нет-нет да и нарочно прихрамывал. Компании мне не нашлось. Да я и не искал.
Случилась и одна радостная встреча. Я знал, что бронебойщика Сашу ранило в живот. И вдруг встречаемся нос к нocy! Оказывается, пуля по животу только чиркнула...
По части выпивки я не подкачал, но, когда Саша (старше лет на десять) повел меня "к бабам", получился конфуз. Девственнику стало стыдно и противно. Сбежал еще из-за стола.
Как-то, гуляя, набрел на скопление выздоравливающих. В доме допрашивали летчиков со сбитой "рамы".
- Соскучились по фрицам? - съехидничал я.
- Это власовцы, - сказали офицеры.
Летчиков повели к машине. Глядя на мертвые лица пленных, я дрогнул: "Похоже, что наши..."
Увижу еще множество пленных. Таких лиц, как у тех власовцев в Носовке, не будет ни у кого из немцев.
В справке о ранении понравилось начало: "В боях за Советскую Родину" - романтично! "Сквозное пулевое" - ранением можно гордиться, а то и козырять: пулю получали только на переднем крае. Справка умалчивала, что лейтенанта подстрелили во время "драпа".
Выписавшись, в армейский отдел кадров не поехал, хотя бывалые офицеры говорили, что меня вполне может ждать повышение - дадут командовать ротой.
Козлов, прибрав мой взвод, никак не ожидал, что явится хозяин. Батальон оборонялся в густом бору. Блиндажи сухие и крепкие - опоры и накаты из сосен. За день ни выстрела, ни разрыва. Вся фрицевская стрельба ночью.
Когда с темнотой начался безостановочный, до света, треск его пулеметов,
с отвычки ежась, подумал: "Надо было бы поначалу, как предписано, в санчасти отсидеться".
Взводу понравилось, что командир вернулся: дорожит ими. Но мое отношение к взводу изменилось, после того утра исчезла доверительность. Укорять их не стал. Взвод преподал мне урок. Мне наглядно открывалась собственная наивность.
У роты не было командира - Артамонов исчез.
Как прекратить ночные беснования фрицев, лейтенанты не могли придумать. Днем "эмга" молчали. Ночью стрелять по ним в ответ - бессмысленно: не видно собственных разрывов, огонь невозможно корректировать.
Но когда его минометы осмеливались тюкать по нашим стрелкам днем, мы их тут же принуждали к молчанию.
Полк вывели с плацдарма по лесной дороге в обход Киева. Батальон шел легко. Канонада далеко в стороне, так что обедом накормили засветло. Поселок Дымер, куда шли, освобожден накануне. К моему изумлению, в Дымер нас не пустили немцы! Батальон встал на несколько дней. Выбивать их было нечем. Не хватало ни людей, ни боеприпасов.
Немцы из Дымера исчезли.
- Дошла до них наша сводка! - заявил я.
В штабе батальона остроту не поняли. Комбат и адъютант ломали головы: как же воевать? Без пополнений батальон уменьшился до роты. Патроны наперечет, минометных мин нет. Главные бои - за Киев. Всё гнали туда. Нет худа без добра. Теснимые у Киева немцы, отходя, вынуждали отходить и здешних, выравнивая фронт. "Им не надо мешать", - понял комбат.
Перед селами, занятыми немцами, батальон тихо ждал. Те, чтобы просигналить для своих общий отход, поджигали какой-нибудь дом. Поднимался черный столб дыма, и жиденькая цепочка нашего батальона неторопливо шла в наступление, иногда даже крича "ура!". Немцы уходили незаметно. Лишь один раз я увидел в бинокль убегающую по улице кучку солдат, их ранцы и каски.
Дивизия получила право на мобилизацию. Под женские вопли и проклятия (мужики скандалить боялись) в батальон согнали необмундированный сброд. Немолодые мужики, подростки и кадровые красноармейцы, попавшие в 41-м в плен и, будучи украинцами, отпущенные немцами по домам. Помимо цивильной рванины их объединяли увесистые мешки с "харчами". В батальоне началась охота на эти мешки. Пошли скандалы и драки. При звуках стрельбы пополнение металось в панике. Как-то раз на меня выскочил перепуганный малый.
- Какого батальона?! - заорал я.
- Другого! Другого! - вопил парень, с ужасом глядя на "парабеллум".
- Я те дам другого! - озлился я.
По-украински "другого" значило "второго". Малый ответил четко, а я решил, что мне дерзят. Ведь мог бы и застрелить...
К большому лесному селу Лумля батальон вышел без боя. По главной улице прохода нет - поперек накрытые столы. Партизанское село встречало Красную Армию! И в других местах встречали радушно, но чтоб вот так - народным праздником! Не то в тот же день, не то накануне был взят Киев. Батальон ушел из села на третий день с хорошим настроением. Когда поздно вечером я пришел в штаб за распоряжениями, там - дым коромыслом.
Проснувшись на следующий день на лавке в штабе и услышав шум боя, пришел в смятение: "Как же с такого похмелья воевать?!"
Оказалось, что наш батальон в резерве.
Вечером меня принимали в партию. Парткомиссия заседала у костра. Вопрос один: "Почему полк не взял село?"
Ответ лейтенантский:
- Потому что наш батальон был в резерве!
Хмельные приняли хмельного единогласно. Позже никаких следов моего приема в ноябре 1943-го в ВКП(б) не нашлось.
Глава 10
Хорошо начинался ноябрь, но к середине его произошло что-то вроде катастрофы. Батальон непрерывно перебрасывали с места на место - хаотично и бестолково. То и дело мы сталкивались с нашей пехотой, бредущей или поперек, или навстречу. Утыкались и в немцев. После перестрелок обе стороны растворялись в лесу. Похоже, у немцев такая же бестолковщина.
Комбат трезв и мрачен. По поводу нашего командования - сквозь зубы:
- Потеряли управление.
Батальон стал обессиливать. Дождей не было, но от влажного воздуха шинели постоянно волглые и тяжелые. Песок, сырея, плотнел, и ботинки не вязли. Офицеру полагались сапоги. Кирзовая пара, выданная в училище при выпуске, развалилась. Отремонтировать или получить новые не удавалось. Бойцы научили: надо снять хорошие ботинки с нашего убитого. От такого совета стало не по себе. Подчиненные, углядев подходящего, привели к нему. Размеры совпали. Сняли с трупа ботинки с обмотками и отдали мне. Что оставалось? Надел... В самый раз.
Батальон переодели в зимнее. Кроме теплого белья и байковых портянок, получил понравившиеся ватные штаны, шерстяную гимнастерку, свитер, меховой жилет и трехпалые байковые рукавицы. Незадача с шинелью. В полковом ОВС (обозно-вещевое снабжение) пообещали, что скоро будут нужные размеры. Тогда, мол, вместе с сапогами. Пришлось ходить в какой-то случайной куцей - как ее называли бойцы - "шинелке". Училищная, с голубым отливом, погибла еще в сентябре в разбомбленном обозе.
Стали выбиваться из сил лошади. Узкие колеса тяжелых повозок с минометами глубоко резали песок. Бойцы выталкивали повозки и плелись рядом, держась за борта, - легче волочить ноги. По слухам, немцы захватили Житомир, куда наши вошли неделю назад. Говорят, что виноваты кавалеристы. Они-де его пропили. Сейчас немцы наступали на Киев, чтобы вернуть его к своему Рождеству. Пьяные конники батальону не попадались. Неказистых людей на заморенных лошаденках видели. Унылая колонна Ставропольской гвардейской кавдивизии имени Блинова. Существование такого рода войск показалось мне нелепой архаикой.
После очередного привала половину красноармейцев в стрелковых ротах поднять не удалось. У минометчиков повозки, на которые они, вопреки запрету - ничего, кроме минометов и мин, - давно свалили оружие, лопатки, подсумки с патронами, мешки. Стрелки же все волокли на себе. Уходя, видел, как среди лежащих бойцов растерянно бродили девчонки-медички. А что они, бедные, могли сделать?
Когда к вечеру обезлюдевший батальон притащился в какую-то деревушку, там нас ждало чудо! Кухни с горячим обедом. Не с "рататуем", а с густым супом. С хлебом, а не с сухарями. Впервые за неделю дали до утра поспать в тепле. Редкое блаженство...
Видимо, в вышестоящих штабах улеглась паника.
Батальон поставили в оборону города Коростышева - в ста километрах от Киева по Житомирскому шоссе.
Немцев на обозримом пространстве не было.
Рано утром пришел единственный офицер из минроты соседнего 2-го батальона: за рекой появился немецкий "фердинанд". Что делать?
Развернул в сторону "фердинанда" один из своих минометов.
Третья или четвертая мина легли неподалеку от цели. Еще два разрыва в створе - вилка! "Фердинанд" взвыл как сирена и резво ушел задом в лес.
Испугался не минометного обстрела. Толстенная броня, даже крыша 45 мм. Прямое попадание мины для него - ничто. Потом объяснили: у батальонных минометов и у "катюш" одинаковые прицелы. Тюк да тюк одиночным минометом, а потом на пристрелянной установке как ахнет "катюша": полыхнет "фердинанд" свечкой - выскочить не успеют!
Днем немцы навалились на стрелков жестоким артиллерийским огнем, и те потекли из Коростышева. Потрясенные обстрелом люди уходили мимо нас. Шли в рост, ни на что не реагируя и ничего не боясь. Нам приказа не было, мы остались на месте. Без пехотного прикрытия, с немцами один на один. Их артиллерия еще била по окраине Коростышева, а в полутора километрах от нас, на гребне зеленого поля, появилось множество темных точек. Немецкая пехотная цепь двинулась в наступление.
В душе что-то оборвалось, стало холодно. Очень захотелось оказаться подальше отсюда. Но - глаза боятся, а руки делают. Мясоедов стрелять отказался - нет приказа от комбата. Я сo страху неправильно определил расстояние - первого разрыва не увидел. Вторая мина также - разрыва не видно.
Фрицы шли неторопливо. Но по тому, как опускались и поднимались далекие фигурки, проходя неровности поля, двигались они непрерывно. Взяло зло. Сильно подтянул прицел, и третья мина (наконец-то!) легла хоть далеко позади цепи, но увидел разрыв! И тут от мандража заторопился - они-то идут! Стал корректировать огонь не сменой цифровых делений прицела, а командами наводчику на обороты рукояток подъемного и поворотного механизмов миномета. Так быстрее!
- Вверх два оборота!.. Вправо пол-оборота!
Мины полетели на головы фрицам. Цепь остановилась. В бинокль видел, как они, услышав мину, стремглав падали и по-соседству с ними тут же вспыхивало облачко разрыва. Надо переходить на поражение, стрелять двумя мино-метами. Но если в начале пристрелки второй миномет, не стреляя, синхронно повторял все смены делений прицела, то когда, засуетившись, я перешел на неуставные команды ("два оборота... полтора оборота…"), второй потерял синхронность. Чтобы он стрелял туда же, его надо заново наводить... Времени не осталось. Немецкую цепь подняли, и она пошла перебежками, торопясь выйти из-под мин. Нельзя терять ни секунды - стрелять хотя бы одним.
Взвод вдруг заволновался и стал пропускать команды. Тут самое время класть мины с опережением, туда, куда немцы перебегают. Ювелирная, но быстрая работа, а они запаниковали. Вытащил "парабеллум" и скатился к взводу:
- Пристрелю каждого, кто проявит излишнюю нервозность.
Негромко, но дошло.
Команды подавал в голос и весело. Самому нравилось.
В горячке не сразу заметил, что Мясоедов исчез, так и не начав стрелять. Видимо, сорвался, когда фрицы пошли перебежками. От его бегства мои и заволновались. Они ведь внизу - для них все вслепую и намного страшнее. Козлов сбежал еще раньше…
Через несколько дней столкнулись с дивизионными артиллеристами. Те, узнав, кто перед ними, спросили:
- Вы, что ль, под Коростышевом по полю клали?
- Мы. А что?
- Сильно дали. Аккурат мы под вас успели отойти, - сказал артиллерист. - Всем полком матчасть вытянули.
Это - высшая награда. Ордена, при всей даже справедливости, всегда - сверху. А такой отзыв от брата-окопника - истинен…
Связной от комбата:
- Товарищ лейтенант, отход!
Послал его подальше. Взвод поддержал: всех взял азарт! Было и жутко и весело. Бьем ведь! Не вообще Красная Армия, а конкретно - мы!
На дальнем краю поля немцы выкатили какой-то агрегат. Далеко - даже в бинокль не понял, что это.
Мины сыпались по всей залегшей цепи. Наводчик вел траекторию вправо-влево. Частота огня такая, что в воздухе одновременно висело по несколько мин.
От непонятного агрегата взвились дымные стрелы под прерывистый вой и скрежет, впервые услышанные мной.
- "Ванюша!" - закричал взвод.
Шестиствольный реактивный миномет. По-окопному - "ванюша". Над нами многоголосо прошелестело. Сзади за соснами, не очень далеко, раздался немыслимый грохот!
Немецкая цепь приподнялась и тут же получила несколько мин. Фрицы залегли. В тылу у нас опять грохот...
- По оврагу кладет! - понял взвод.
Стало весело. Немцы, разглядев на карте овраг, решили, что "Иван" стреляет оттуда - больше неоткуда! А мы - в ста метрах впереди, в расщелине, на картах не обозначенной, и пошло: "ванюша" бьет по оврагу, мы - по пехоте! Немцы перестали шевелиться. То ли расползлись, то ли мы их всех побили.
С третьей мины я подобрался к "ванюше", и фрицы укатили установку за бугор.
- Товарищ лейтенант! Отход! - отчаянно кричал связной снизу. - Комбат приказал: немедленно бегом! Как можно швыдче!
Внезапно понял: своих - никого... Канонада издалека, а здесь самое жуткое - тишина. Мгновенно, но без суеты расчеты взяли минометы на вьюки. Едва выбежали к Тетереву, как от холма, где раньше сидела 2-я минрота, понеслись немецкие трассы. Досиделись! Оглядываясь на бегу, видел совсем рядом автоматчиков - на ходу секли нам в спины, время от времени попадая... Человеку впереди раскололо голову - мозги полетели на меня...
Мы могли бежать только прямо. Справа - река, слева - покатая гряда, поросшая кустами и прорезанная оврагами. Только вперед! Лишь бы повезло...
Убегая от смерти, мы бежали быстрее немцев. Фрицы, раззадорившись, сдуру погнались, стреляя из автоматов. Пока мы были близко, при густом огне, они попадали. Но отрыв увеличивался, и стрельба теряла смысл. У автоматов большое рассеивание, да еще на бегу. Если б фрицы ударили из "эмга", да с высотки - положили бы многих. Пулемет у них, конечно, был, да стрелять не могли: их собственные автоматчики перекрывали сектор обстрела.
Мы влетели в лесистую лощину. Фрицы не рискнули соваться в лес. Вломившись в чащу, мы перешли на шаг и ходом-ходом, где напролом, где тропками, как можно дальше от отставшей погони. На бегу я пытался разглядеть: все ли мои выбрались?
В глухом лесу нагнали своих. По пути к нам прибились чужие потерявшиеся. Даже из соседней дивизии. Кто-то присоединялся, кто-то исчезал... Когда вышли к своему батальону, нас было не менее двадцати душ. Какая же это радость - увидеть своих! Родные серые шинели...
Мы повалились - отдышаться и покурить. Бойцам досталось: бежать с матчастью под пулями, потом из последних сил тащить ее по лесным буеракам, боясь отстать и потеряться. Первый миномет выбрался полностью. От второго - только третий номер с опорной плитой. Когда и где пропали наводчик и заряжающий?
Горстка людей, показавшаяся остатками батальона, оказалась остатками полка.
Три стрелковых батальона, две полковые батареи, спецподразделения: разведка конная и пешая, автоматчики, саперы, связисты, комендантский взвод, штаб и санчасть - и все это теперь только эти люди?!
Именно так. Вот и два майора - командир полка и начальник штаба. Как-то сразу все стало безразлично. Когда сказали, что 2-я минрота, что сидела на берегу Тетерева, накрылась, я вяло подумал: "А могли и мы".
В дреме медленно растворялось, тяжело растаивало зеленое поле с темными фигурками немецкой пехоты.
Глава 11
После отхода от Коростышева полк, а с ним батальон, вернули к Житомирскому шоссе, но - немцы продолжали давить - ближе к Киеву. От опушки было видно, как вдали через поселок Кочеров идут в сторону Киева немецкие машины. У минометчиков не было мин. Минометы на повозках в обозе. Минрота превратилась в стрелковую. Мясоедов и Козлов перемену в стрелки не признали, ушли из роты - болтались без дела. Я роту бросить не мог, остался с бойцами.
Остановить немцев взялись артиллеристы. Выкатили к опушке дивизионку (76-мм дивизионная пушка).
Куда стреляли - затянуло дымом. Артиллеристы уверяли, что с десяток машин разбили. Кончились снаряды, и конная шестерка увезла пушку. Немцы поехали снова.
Перекрыть огнем не получилось, приказали: "Перекрыть штыком".
- В Кочерове немцы-водители всю нашу дивизию одними заводными ручками погонят! - высказался комбат. - Сколько их, и сколько нас.
И указал офицерам батальона место сбора. После неудачной, - а какой она еще могла быть? - вылазки горсточка людей (вместо пятисот в строю - от силы человек тридцать) могла легко затеряться.
Батальон легко дошел до центра Кочерова. Полно немецких грузовиков, многие разбиты - молодцы артиллеристы! Оголодавшие бойцы накинулись на трофеи: консервы, шнапс, колбасу... Немцы вот-вот могли опомниться, но командиров никто не слушал, и я заорал:
- Танки!
И побежал из села. Минометчики и стрелки следом. На полдороге к лесу позади действительно раздались танковые выстрелы. Звук выстрела танковой пушки отстает от разрыва снаряда - такова скорость снаряда. Сначала слышен разрыв, а уж потом выстрел. Разрыв - выстрел... Это ни с чем не спутаешь.
Дальновидность комбата - "Идя в наступление, надо знать, куда отступать" - помогла. В лесу нашли друг друга. Минометчики наперебой захлебывались: "Как товарищ лейтенант всех спас!"
Мы пили французское вино, заедая черными сухарями.
Главное: кто ходил на Кочеров - все вернулись. "Танки!" крикнул только потому, что ничем другим "славян" от трофеев не оторвать. А танки легки на помине. Неужели "почуял"?
После Коростышева нас истерзали, гоняя с места на место. Едва окопаемся ("Чего роем? Укрытия или могилы?"), как срывали куда-то еще. Всё на ногах и впроголодь. Перестрелки, артналеты, потери. Постоянно тянуло в сон - настороженность не давала хоть вполглаза выспаться. Есть определение: "Войска устали". С этим всерьез считаются в самых высоких штабах. Это ведь не после тяжелого перехода - день поспали и отошли. "Усталость войск", когда никого нельзя поднять в бой - ни призывом, ни приказом, ни наганом. Дивизию, вовремя не заменив, додержали до износа. Даже восемнадцатилетние вроде меня стали желать скорой смерти, лишь бы отмучаться. Сил дальше жить не осталось. Устали...
Старшина, привезя ужин, матерился: "Завтра в наступление!.."