В детали операции их посвящал заместитель комбата – Давиди. Он стоял у карты, прицепленной к стене, и обстоятельно растолковывал задачи, помогая себе указкой. Шарон сидел здесь же, в первом ряду, рядом с Клапаном и внимательно слушал своего заместителя. Позади Шарона скромно улыбался Малыш Дамари.
Иорданцы продержали его в плену полгода, таскали по разным тюрьмам, допрашивали, били. Но так ничего и не добились. Малыш кривлялся, орал, плевался кровью в иорданских офицеров. В конце концов, заработав кличку Эль Маджнун – псих, он был отпущен. Теперь Дамари сидел со всеми и слушал.
Операция выходила крупная. От них требовалось просочиться через границу, захватить и удерживать вокзал, насосную станцию и военный лагерь до тех пор, пока саперы не закончат минирование. Все объекты находились рядом. Для захвата сформировали специальную штурмовую группу, следом за которой шла группа поддержки, зачищавшая территорию и охранявшая саперов. Кроме нее имелись группы прикрытия, расставлявшие на дорогах засады, на случай если противник подтянет подкрепление.
Штурмовой группой командовал Клапан. Для усиления огневой мощи ему специально прислали "базукаи" – гранатометчика-снайпера с американской базукой. В египетский военный лагерь, как пояснил Давиди, они ворвутся с тыла, пройдя через насосную станцию. У "парадного" входа на базу, стоят вышки с пулеметами. "Базукаи" потребовался для быстрого и меткого подавления вражеских пулеметов. В предстоящей операции участвовали бойцы из разных рот, но фактически был задействован почти весь батальон.
Давиди закончил объяснять, ответил на несколько вопросов, и вопросительно уставился на Шарона. Тот кивнул и поднялся.
Давиди сел. Комбат не торопясь косолапой медвежьей походкой подошел к карте. Внимательно оглядел лица офицеров и солдат.
– В принципе, – сообщил комбат, – Аарон уже все рассказал. Я только хочу добавить, что, именно из этого лагеря федаины отправляются к нам в гости. Там у них что-то вроде арсенала, в общем, давно пора подчистить. Думаю, ваши близкие в тылу будут очень благодарны.
Шарон уперся взглядом в Малыша Дамари и удивленно вскинул брови.
– Куда это ты собрался? – поинтересовался комбат.
– Куда прикажете! – гаркнул Малыш выкатывая грудь. – Готов к выполнению боевой задачи!
– Ты, вот что, – твердо сказал Шарон, – свою задачу уже выполнил. Хватит тебе по вражеским тылам бегать. Не приведи господь, второй раз вляпаешься, живым тебя уже не отпустят. Останешься на границе с группой поддержки.
– Кен, а мефакед… потухшим голосом прошептал Дамари.
Дмитрий, вместе с Двир ом оказались в штурмовой группе, туда же попали почти все ветераны. Берля зачислили в группу поддержки, он чуть не плакал, и не успокоился пока не перевелся к "штурмовикам".
Границу перешли ночью. С полчаса петляли по дну вади. Похолодало, облачка пара поднимались над цепочкой бойцов. Наконец выбрались на дорогу у опорного пункта египтян. ОП прикрывал перекресток обычной и железной дорог.
Это был земляной вал, поверху увитый колючкой. На крыше возвышался сторожевой пост, обложенный на тяп-ляп мешками с песком. Позади тускло поблескивали рельсы, уходящие в сторону Газы.
Не прошло и минуты, как пост был окружен, телефонные провода перерезаны.
Малыш Буадана подобрал камень и швырнул в сторону торчащего из амбразуры пулеметного ствола. Над мешками с песком возникла каска.
– Мин ада?! – нервно выкрикнул часовой. Ночь разорвал винтовочный выстрел. Тело египтянина повалилось обратно за бруствер. Еще один выстрел грохнул с другой стороны.
Следом донесся предупреждающий выкрик – Граната!
В недрах поста глухо ухнуло, в небо повалил дым.
– Быстрей, быстрей! Ялла, не тормозить! – подгонял людей Давиди. Штурмовая группа устремилась вперед. Шли по шпалам, но потом с одного из дальних постов египтян взвилась осветительная ракета, и Клапан приказал убраться с насыпи.
Водонасосная станция выглядела мирно и безмятежно. Поскрипывали на ветру фонари, качая над забором конусы желтого света, мерно гудели под навесами огромные насосы.
Никакой охраны не наблюдалось.
Линия ограды превратилась в грань, отделяющую ночную тишину и покой от хаоса и разрушений. В душе на миг колыхнулась жалость к мирным, подающим воду, машинам, но с другой стороны, если уж ты взрываешь водопровод в чужой стране, пеняй на себя. Как говорят на иврите, не бросайся камнями, если живешь в стеклянном доме.
Щелк! – Шарабани перекусывает проволоку здоровенными кусачками.
Щелк! Щелк! – Колючка беспомощно виснет на опорах.
– Ялла, ялла, кадима! – подгоняет Клапан ныряющих в пролет бойцов.
Ночь наполняется приглушенным звяканьем амуниции, хриплым дыханием.
Вот и домик охраны. В воздухе чувствуется сладковатый аромат наргилы.
Кто-то шарахается в сторону от дверей, но валится перечеркнутый несколькими очередями.
Шарабани швыряет внутрь гранату:
– Римон!
Атакующие валятся на землю.
За окнами вспыхивает, брызгами вылетают стекла. Густой дым выдавливается сквозь проемы.
Вторая граната на мгновение освещает домик изнутри.
От ворот доносится выстрел, там тоже есть пост охраны. Грохочет очередь и все стихает.
– Быстрее, вперед! – подгоняет Клапан.
Следующая за ними группа поддержки зачистит территорию, а их цель – база.
Половинки ворот стянуты цепью и закрыты на замок.
Клапан уже тянет из кобуры кольт.
Бум! Збанг!
Цепь со звоном соскальзывает на землю.
Быстрее, пока египтяне не очухались.
Дмитрий, что есть силы, мчится за ротным, спотыкается на бегу и летит на дорогу, больно стукнувшись об булыжник. Его обгоняют, проносится мимо "базукаи" со своей трубой в руках, Линкор с МГ, еще кто-то.
Дмитрий вскакивает, прихрамывая, несется следом.
За колючкой серые стены стоящих вплотную пакгаузов. Оттуда слышны возбужденные крики, команды, лязг оружия. Взревела сирена. Впереди что-то белеет, то ли кучи песка, то ли еще что-то.
По глазам ударяет ослепительный сноп света. Одновременно режет уши рев нескольких пулеметов. Пули взбивают пыль на дороге, сметают замешкавшихся парашютистов.
Мгновение Дмитрий заворожено глядит на приближающиеся фонтанчики пыли, затем рыбкой сигает в неглубокую канаву. Справа и слева от него скатываются другие. С дороги почти перекрикивая сердитое стаккато пулеметного огня, страшно орет раненый.
Перед глазами сплошные разноцветные круги.
Он ползет на четвереньках вперед. Где-то рядом характерно грохочет МГ Линкора и света сразу становиться меньше. Проморгавшись Дмитрий выглядывает на дорогу. Вместо забора, там добротный КПП обложенный мешками с песком, рядом две деревянные вышки, на обеих зло пляшут огоньки пулеметных очередей. С крыши правой вышки светит прожектор. На левой прожектор уже разбит, Линкор постарался.
На дороге распластаны тела парашютистов. Один дергается, пытается ползти. Другого тянут за ноги в кювет. Третий выгибается в агонии. Остальные лежат неподвижно. На глазок человек пять там полегло.
Из канавы вразнобой отстреливаются. Он тоже стреляет по прожектору, но мажет.
– Клапан ранен! – орут спереди.
Дмитрий ползет на крик. Над ротным бестолково суетится перемазанный кровью Буадана, хотя с первого же взгляда ясно: ротному крышка. Грудь его разворочена пулеметной очередью. Все залито парящей кровью, на дне канавы натекла лужа.
– Клапан!!! – орет Буадана, – Клапан, держись!!!
Саадия не реагирует, глаза его давно закатились.
"Блядь!" шепчет Дмитрий по-русски, "Блядь! Блядь! Блядь! Твари! За Клапана к вам отдельный счет!"
Он вынимает из подсумка ротного две гранаты. Ему теперь без надобности. Надо подползти ближе, к воротам, и попытаться закидать КПП.
Над головой свистят пули, щелкают в щебенку, с глухим звуком бьют в тела лежащих наверху. Кто-то протяжно стонет.
Он натыкается на железо. Это "базукаи" возится со своей трубой. Он тоже весь в крови, на боку большое темное пятно.
– Прикрой, – хрипит "базукаи" пристраивая трубу на плече.
Дмитрий швыряет в сторону ворот гранату. Потом опустошает обойму по перебегающим в темноте силуэтам. Кто-то падает на землю.
В голове в такт выстрелам бьется мысль: Это вам за ротного, суки!
Над головой шипит, грохочет. Огненная комета проносится поверх дороги и бьет в левую вышку.
Дощатая будка исчезает в огненно-дымном разрыве.
Гранатометчик, тяжело дыша, откидывается и принимается перезаряжать свою трубу.
Пулемет Линкора смолкает. Неужели накрыли? Дмитрий ползет вперед.
Кювет заворачивает в бок и сливается с канализационной, судя по запаху, канавой. Здесь неожиданно людно. Ишай, бледный, со сжатыми зубами, изодранный рукав в крови. Герши наматывает взводному бинт на руку. Двир, с нацепленной на ствол винтовки гранатой, Линкор, слава богу, целый и невредимый, заправляет новую ленту.
Сзади возникает Давиди. Несмотря на свистящие вокруг пули, замкомбата, не ползет на брюхе, а пригнувшись, сохраняя достоинство, идет шагом.
Спокойно, как на учениях, Давиди интересуется:
– Что здесь происходит?
Разглядев взводного-один, он приказывает:
– Доложите обстановку!
Ишай открывает, было, рот, но на дороге ухает разрыв, и он сползает ниже, втянув голову в плечи.
Замкомбата не пригибается, продолжает спокойно-выжидательно смотреть на подчинённого.
Это действует. Ишай подтягивается и докладывает.
– Мы под пулеметным огнем, несем большие потери. Командир роты тяжело ранен.
Давиди невозмутимо кивает:
– Ваши дальнейшие действия?
Ишай уже взял себя в руки и спокойно отвечает:
– Собрать людей, подорвать забор и ударить с фланга.
Давиди удовлетворенно кивает:
– Начинайте! – Он поворачивается и уходит по траншее обратно.
Ишай что-то орет Линкору, перекрикивая пальбу. Тот согласно машет головой. Взводный и Гершн уползают следом за Давиди.
Линкор, закончив с лентой кивает Двиру, высовывается и бьет короткими злыми очередями. Звеня осыпаются под ноги гильзы. Доски вышки под амбразурой, покрываются строчками пулевых пробоин, летят ошметки мешков с песком. Пулемет в амбразуре смолкает, ствол задирается в небо.
Двир, приподнявшись, всаживает гранату прямо в вышку, чуть ниже амбразуры. Вниз летят какие-то обломки, доски, мешки.
Прожектор чудом уцелел, теперь светит косо в сторону. Пулемета на вышке больше нет, но другой египетский пулемет лупит снизу от будки КПП. Пули густо щелкают по камням, совсем рядом.
Двир разворачивает Дмитрия за плечо и толкает в спину:
– Меняем позицию, быстро, быстро!
Они ползут назад по кювету. Натыкаются на сползшее с дороги тело. В каске, блестя вывернутыми наружу зазубренными краями, чернеет выходное отверстие. Дмитрий осторожно стягивает тело вниз, пачкаясь в чужой крови. Пульса нет. Переворачивает раненого лицом вверх. В тусклом отблеске света, на него смотрят невидящие глаза Узи Берля.
Двир расстегивает Берлю ремешок каски, тянет, но увидев под ней кровавое месиво возвращает на место. Глядя в глаза Дмитрию, он отрицательно качает головой, берет его за рукав и тащит за собой.
Где-то грохочут взрывы, и стрельба вспыхивает уже за забором, внутри периметра.
Бессильно откинувшись на скат канавы, лежит "базукаи". Глаза закрыты. Под разрезанной гимнастеркой белеют бинты, заляпанные кровью. Руки крепко сжимают трубу.
Дмитрий осторожно трогает его за плечо. Гранатометчик открывает глаза.
– Ты как? – спрашивает Дмитрий, – Еще разок вмазать сможешь?
Утвердительный кивок в ответ.
– Надо по укрытиям, там, где мешки с песком…
Земля под ногами начинает мелко вибрировать.
– Какого хрена?!? – орет Линкор, – Танки?!
Дмитрий осторожно выглядывает и замирает.
В проем ворот, круша измочаленные створки, неуклюже втискивается знакомая и до боли родная "тридцать четверка". Линии, обводы, то, что они с мальчишками разглядывали и обсуждали столько раз в детстве. Только краска, непривычно желтая.
Пальба, крики, отступают, оставляя лишь дрожь земли под ногами и рев танкового двигателя. Вместо темноты и пустыни все вокруг становиться белым, холодным.
Редкие хлопья снега валяться с серого ленинградского неба.
Перекопанный снарядами и бомбами сквер, редкие огрызки деревьев. Детские санки, на которые они с матерью увязывают щепу, ветки и то немногое, что еще может сойти на растопку. Рядом копошатся, собирая дрова, соседи.
На другой стороне улицы битая осколками кирпичная стена, покосившаяся облупленная табличка "Улица Стачек". Из-под заводской арки неповоротливо, осторожно ползет вымазанный белым танк. Откинутый люк, напряженное лицо водителя в черном обрамлении шлемофона.
Следом за первой машиной, уже ползет в облаке выхлопа вторая.
– После ремонта, на фронт возвращаются… – простуженным фальцетом комментирует дед в треухе и драном бабском пальто.
Танк почему-то поворачивает башню, так, что ствол пушки смотрит прямо в лицо Дмитрию.
Все пропадает в грохоте разрыва, раскаленная волна обжигает кожу.
Чья-то рука трясет за плечо:
– Цел? – Двир хлопает его щеке. Дмитрий ошалело кивает.
Танк стоит у ворот, из открытых люков валит дым. В левом борту прожжённая базукой дыра. Ткнулся под гусеницу мертвый водитель. Другой танкист безжизненно свешивается с башни.
Пулемет у ворот смолк. За забором слышна редкая стрельба и разрывы гранат. Бой закончился, идет зачистка.
"Базукаи" приподнимается, опираясь на трубу.
– Видел, как я его? – спрашивает он у Дмитрия, – Первый раз по танку сработал.
Отвечать не хочется, Дмитрий встает, подходит и проводит рукой по броне. На ощупь танк теплый, внутри что-то горит, глухо взрываются патроны.
– Прости, земляк… – шепчет Дмитрий застывшей стальной машине. – Так получилось…
Гранатометчик издали растерянно смотрит на него и просит:
– Отойди, от греха, еще БК рванет…
Войдя в размочаленные ворота, Дмитрий огляделся. Адреналин еще бурлил в крови, но уже накатывала слабость, мышцы расслабились, задрожали руки.
У длинного кирпичного пакгауза возились двое. Точнее, один плескал на себя воду из бочки, а второй сидел у стены и видимо ждал, пока "санузел" освободится.
Едва переставляя ставшие чужими ноги, Дмитрий побрел к пакгаузу. Плескавшийся у бочки оглянулся и Дмитрий остолбенел. На него смотрел Гаврош, точнее, тело, лицо, полностью залитая кровью гимнастерка принадлежало Гаврошу. Только глаза… вместо обычного балагура, похабника и забияки, на него уставилось какое-то потустороннее существо. Из глаз шибануло таким могильным холодом, что у Дмитрия подкосились колени.
– Гаврош, ты чего… пролепетал Дмитрий.
Окружающие детали отпечатывались в сознании: рана на плече, рассеченный лоб, пустые ножны на поясе. У его ног откинувшийся к бочке здоровенный египтянин, выкативший невидящие глаза. Из груди торчит рукоять ножа. И кровь. Кровь везде. Черная, впитавшаяся, на песке. Подсыхающая бурыми пятнами на гимнастерке. Свежая, сочащаяся из резаной раны на лбу у Гавроша, текущая струйками между пальцами египтянина. Тело другого египтянина на полу, за распахнутой дверью пакгауза. Из-под него тоже расползается, ручейком стекая по ступеням, темная лужа.
Гаврош расфокусировал глаза и словно вернулся обратно в этот мир из того.
– Ничего, – чужим голосом прохрипел он, и осел на залитое кровью крыльцо.
Шумно сглотнул, дернув кадыком на тощей шее.
– Прямо на меня выскочили…
Он перевел дух.
– Здоровые черти… думал все, хана, к Абдель Кадеру отправят.
Гаврош оттянул пальцем гимнастерку, заглянул в рану на плече и брезгливо поморщился.
Убитых было восемь, раненых почти вдвое больше. Египтян погибло человек сорок. Остальные убежали в пустыню.
Со стороны водонасосной станции уже донеслись резкие раскаты взрывов. Полыхнуло зарево и со стороны вокзала.
– Заканчивайте! – Давиди ударил ладонью по борту трофейного "бедфорда".
Дмитрий и остальные грузили в кузов найденное вооружение. Пулеметы, минометы, целую гору "Порт Саидов", патроны и гранаты сложили в кузова двух грузовиков. На третий погрузили раненых. Найденные запасы взрывчатки замкомбата предусмотрительно приказал не брать, а подорвать вместе с оружейкой.
Уйти с комфортом не получилось.
– Мудрый у нас замкомбата.. – рассуждал Герши, разглядывая грузовик с трофеями, печально чадивший поперек дороги. – Приказал бы грузить взрывчатку, небось, даже колес не осталось бы.
Кузов и кабину машины разворотило пулями крупнокалиберного пулемета. Водитель чудом успел выскочить. Оказалось, что дорога хорошо пристреляна с близлежащего ОП египтян. Заслышав звук мотора, они пустили осветительную ракету и разделали грузовик из пулеметов, как бог черепаху.
Второй грузовик с трофеями умудрился проскочить. Машину с ранеными Давиди приказал разгрузить и нести на руках по проходящему параллельно шоссе оврагу. Носилок не хватило. Пришлось импровизировать, просовывать винтовки в куртки и гимнастерки.
Уставшие парашютисты, отдуваясь, проволокли носилки и тела погибших по узкой козьей тропе и выбрались на дорогу уже в мертвой зоне. Позади продолжали глухо и раскатисто долбить египетские пулеметы. Изредка взлетали осветительные ракеты, заливая все мертвенным светом. Вскоре их догнал порожний грузовик. В дощатом кузове зияли занозистые пулевые пробоины, лобовое стекло осыпалось. За рулем глупо улыбался бледный Штульцман.
– Вот, чуть мне башку не снесли, сволочи! – сообщил он прыгающими губами. – Грузите обратно.
В общем, задачу рота выполнила, только цена оказалась непривычно высокой. На этот раз все детали попали в газеты. Впервые, на памяти Дмитрия, опубликовали и номер подразделения и подробности операции.
А их отвели на отдых, что означало – несение караульной службы и тому подобные несложные задания.
Второй день, как они охраняли раскопки на какой-то безымянной горе в пустыне.
Картошка бесшумно выскользнул из темноты, словно из воды вынырнул.
Присел на край окопчика и поинтересовался.
– Бдишь?
Фридман кивнул. Картошка протянул ему флягу.
– Чаю хочешь?
Дмитрий принял теплую флягу, открутил пробку и глотнул. Чай был знатный, сладкий, с листками мяты.
– Спасибо, – поблагодарил он.
Картошка молча кивнул.
Дмитрий глотнул еще и поинтересовался:
– Слушай, а почему у тебя кличка такая странная? Картошка?
Ротный усмехнулся в усы:
– А это не кличка, – объяснил он, – это фамилия.
Дмитрий от удивления захлопал глазами:
– Как так? Откуда? Ты ж в Иордании родился?
– Откуда… откуда… – проворчал Картошка, – оттуда же откуда у тебя такое имя.
И видя, что совсем запутал собеседника, пояснил:
– Родители у меня из России. Потом, здесь уже, отец пошел служить в британскую армию. Стал офицером, вот его и послали в Трансиорданию, а там я возьми и родись.
Дмитрий хмыкнул:
– Я-то был уверен, что ты из восточных…
– Из каких таких восточных? – насторожился лейтенант.