Дмитрий держал канистру, Адам лил струйкой из ведра, проливая на землю.
Канистру заполняли в доме, как и было приказано.
Кто-то из бойцов подсвечивал им фонарем. Остальные уплетали консервы.
– Да нормально жили.. – скрипел в темноте голос кибуцника, – и с арабами дружили. "Солель Боне" бараки построила, детский сад. Ну, работали, конечно, тяжело, под землей в шахте горбатиться, это вам не поле вспахивать. Арабы, кстати, тоже к нам на работу нанимались. Из Мадждель Яабе, деревня там такая находилась, рядом. Ну а потом, в сорок седьмом им, как вожжа под хвост попала. Еще и иракские войска подошли, крепость заняли. Мы тогда ели ноги унесли, хорошо хоть не погиб никто. Каменоломню всю разграбили, бараки наши пожгли.
– Чего встал!? – Адам ткнул Дмитрию мокрое ведро, – Давай, твоя очередь…
Дмитрий вышел наружу, вслед ему летел дребезжащий тенор кибуцника:
– …ну, а через годик уже мы обратно вернулись, да не одни, с пальмахниками. Тут уж арабы драпанули, а иракцев пальмахники вышибли. Только я больше в шахты не вернулся, хватит с меня. К солнышку на старости лет потянуло.
Когда заполнили последнюю канистру, Ишай сунул Дмитрию горячую банку тушенки:
– Подкрепитесь на дорожку.
Адам извлек штык и отобрал банку. Толстое исцарапанное лезвие легко вспороло крышку.
– Эй, ротный! – попросил Ишай, – ты бы рассказал молодежи про Красную скалу, а?
– Про Красную скалу им профессор Глик должен рассказывать, – подал голос Бар-Цион, – это он специалист по всяким набатеям и прочим первобытным людям.
В темноте хохотнули.
– Глик им не расскажет, как ты четыре дня и ночи шлялся по Петре и окрестностям, – снова заговорил взводный, – а затем умудрился вернуться назад, ни разу не нарвавшись на легионеров, и даже никого не убив. Петра, если кто не знал, находится в очень дружелюбно настроенной к нам стране, Иордании, – Ну, я же пошел с девушкой, – фыркнул Бар-Цион, – а убивать живых людей, дурной вкус.
– Ага, – хохотнул кто-то невидимый рядом с Адамом, – особенно если это легионеры, которые в тебя стреляют!
Все засмеялись. Когда смех стих, ротный вдруг заговорил негромким спокойным голосом, без обычной для него скрытой иронии.
– Мы перешли границу севернее Беер Менухи и почти сразу заблудились. Поплутали, конечно. Не получалось выдерживать направление. Ущелья уводили нас в сторону, идти приходилось скрытно, чтоб не нарваться. Топали даже ночью под лунным светом. Воду во флягах не трогали, оставили ее про запас, а сами пили воду из гевов. Весна тогда была дождливой и воды хватало.
К Петре мы вышли утром. Ну и красотища там… Красные скалы, разноцветный песок, блестящий на солнце, дворцы, высеченные в ущелье, громадный амфитеатр из бордового камня… Мы спрятали оружие и прикинулись простыми туристами. Гуляли там целый день.
– Ешь, давай, чего рот раскрыл! – Адам сунул ему полупустую банку, но Дмитрий сердито отмахнулся, тут не до тушенки. Он слушал ротного как змея, завороженная дудкой факира.
– На легионеров, кстати, мы нарвались, но они нас не заметили. Потом ночью несколько раз натыкались на бедуинов-контрабандистов, но обходили их стороной.
Где-то в темноте затарахтел телефон. Бар-Цион умолк.
– Здесь твои орлы, – заговорил Ишай, – тушенкой подкрепляются.
Он зажег фонарь и приказал: – Фридман, Адам! Дуйте вниз, там сержант без вас совсем заскучал.
Дмитрий подхватил обвязку с канистрой.
– Спасибо за тушенку, – поблагодарил за его спиной Адам.
– Что это за профессор Глик? – первым делом поинтересовался Дмитрий у сержанта, поставив на камни тяжеленную канистру.
Горелый уставился на подчиненного, его обезображенное ожогами лицо удивленно сморщилось.
– Это старикан один, – вместо сержанта ответил Гаврош, – не то археолог, не то историк, мы пару раз его экспедиции охраняли, пока они там песок перекапывали.
– Ох, и сказки он тогда задвигал, – подал голос Буадана, – про каких-то не то набатеев, не то идумеев. У меня в башке через десять минут все перепуталось.
– У тебя там при рождении все перепуталось, – поддел Гаврош. – Видать акушерка не поймала. Вот и выпал башкой об пол.
Буадана засопел и пнул обидчика ботинком. Гаврош ловко увернулся.
Дмитрий сидел, прислонившись к стене, и думал. Петра не выходила у него из головы. Он пихнул локтем дремавшего рядом Адама.
– Чего? – удивленно зашептал тот.
– Слушай, – поделился наболевшим Дмитрий, – давай тоже махнем Петру. Как Бар-Цион.
– Те чего делать нечего? Как ты туда попадешь-то?
– Как, это потом, сначала надо решить идем или нет. Рискнешь?
Адам подавился зевком и посмотрел на Дмитрия, моргая белобрысыми ресницами.
– Отстань от меня, а? Хочешь в Петру, пойдем в Петру, только спать не мешай.
Он откинулся вдоль стены и надвинул на лицо панаму.
Ночь принесла легкий бриз, а на рассвете стало почти прохладно. Запахло сухой влажной травой, и роса выступила на стеблях. Звезды потускнели, а небо наоборот засветилось сначала фиолетовым, а затем темно-синим. Из грязной дымки застилавшей линию горизонта блеснул желто-оранжевый свет.
Дмитрий потянулся, зевнул так, что в ушах захрустело, и тут внизу, в фундаменте затарахтел телефон.
В яме кто-то ответил, забурчал в трубку, а затем четким голосом подтвердил: "Понял!".
Безмятежность раннего утра смахнуло, как рукой. В фундаменте завозились. Потом на поверхность высунулась голова сержанта и рявкнула:
– Быстро снимаемся и к шоссе! Бегом!
Дмитрий рванулся назад за ранцем и канистрой. Краем глаза он заметил сыпавшихся по склону бойцов первого отделения. Берль возился с телефоном. Дмитрий нацепил на себя рюкзак и канистру, оглянулся по сторонам, убедившись, что все взял, полез наверх.
Мимо пробежал Ишай, что-то говоря в рацию.
Взвод вытянулся в цепочку и припустил обратно к шоссе.
– Не отставать! Подтянуться! – подгонял сзади Горелый.
– Какого хрена стряслось-то, сержант? – прохрипел на бегу Двир.
– Федаины! – ответил тот, – Обошли нас южнее! Поберегите дыхалку, пригодится!
Раз они прорвались южнее, значит облажались пограничники. Интересно, думал, на бегу Дмитрий, как они их обошли?
Жара наваливалась упругой, плотной волной. Не хватало воздуха. Взмокшая гимнастерка прилипла к телу. Но парни упрямо топали по тропе, изредка переходя на шаг. Только гном-кибуцник безнадежно отстал и плелся где-то в хвосте.
Грузовики их уже ждали. Первым до них добежал ротный.
– Быстрее, быстрее! – орал он.
Дмитрий тяжело перевалился через борт и упал на дно, хватая ртом воздух. На него рухнул Линкор, бережно обнимавший пулемет. Сверху навалилось еще несколько человек.
Ротный запрыгнул на переднее сиденье, и машина рванула с места, расшвыривая колесами сухую землю.
Влажный, не приносящий прохлады воздух бил в лицо. Дмитрий немного отдышался. Двир лежал рядом у борта. Берль где-то отстал, и в машине его не было.
Они мчались по грунтовке. Бешено ревел мотор, грохотала на колдобинах подвеска. Каждый раз, когда водитель пытался снизить скорость, Бар-Цион бил его кулаком в плечо.
– Бар-Цион, ты псих! – ругался водитель, – ты нас всех угробишь!
– Штульцман, мать твою! Заткни пасть и гони! – орал в ответ ротный.
Штульцман гнал, судорожно выкручивая руль, огибая ямы и колдобины. Дорога металась между выгоревшими холмами и взгорками, то взбираясь наверх, то огибая склон траверзом. Грузовик подскакивал и проваливался, гремя железом. В глаза било восходящее солнце.
Дмитрий вцепился в стойки кузова обеими руками, сжал зубы, чтоб не откусить язык и зажмурился.
– Не выспался? – проорал в ухо Двир.
"Вот ведь, язва!" выругался про себя Дмитрий, но промолчал.
Далеко позади вынырнул второй грузовик и, завывая мотором, пополз вслед за ними вниз с холма.
Наконец дорога стала чуть лучше. Ротный сидел, прижав к уху рацию похожую на громадную телефонную трубку.
Когда вылетели на равнину, впереди показался поселок. Бар-Цион передернул затвор своего "томигана" и повернулся к ним:
– Приготовить оружие! Смотрите по сторонам!
Парашютисты защелкали затворами.
Словно подтверждая слова ротного, где-то слева вспыхнула стрельба, эхо гулко разносилось вокруг. Все завертели головами.
Страха пока не было, но адреналин вовсю хлынул в кровь.
Они влетели в ворота поселка. Наперерез им выскочил офицер пограничник и замахал руками. Водитель дал по тормозам. Всех швырнуло вперед. Двигатель заглох.
Дмитрий поднялся на ноги и огляделся. Маленькую площадь загромождали машины. Он узнал знакомый грузовик их батальона, значит второй взвод уже здесь. Между домами торчал белый медицинский автобус. Внутри кто-то, вскрикивая, плакал навзрыд.
– Куда? – выспрашивал у офицера Бар-Цион, – направление?
– Да все уже, – успокаивал его тот, – на старом кладбище их зажали. Вон и стрельба стихла.
Чисто выбритый аккуратный офицер казался пришельцем из космоса по сравнению с толпившимися рядом взмокшими, небритыми и грязными парашютистами.
– Там они, – махнул рукой офицер, показывая на дощатый барак с вывеской "Канцелярия" и презрительно добавил: – Красавцы… Засаду пограничников вырезали подчистую.
Пять тел рядком вытянулись у дощатой стены. Тут же лежало оружие. Два Карл-Густава, две винтовки, гранаты ножи и револьвер.
Четыре трупа, смуглые усатые. Глядя на их мозолистые, крупные ладони, Дмитрий поежился, представив, как все случилось ночью с засадой пограничников.
Труп, лежавший чуть в стороне, сильно отличался от остальных. Белая, поросшая рыжими волосами кожа, и никакой растительности на лице. Точнее на том, что осталось от лица. Осколком гранаты ему разворотило правую щеку, левый глаз вытек, а на месте брови чернела запекшейся кровью дыра. Рядом валялся фотоаппарат в кожаном чехле с выдавленной надписью LEICA.
– Странный какой-то федаин, – прокомментировал Двир.
– За мной… – Ротный плечом отодвинул хотевшего что-то сказать офицера и зашагал по дорожке между бараками.
Они вышли на окраину, откуда виднелись старые арабские надгробья, разбросанные по пологой боковине холма. Офицер был прав, все уже кончилось. По склону цепочкой спускались солдаты пограничной охраны. Двое легко раненых шли сами, поддерживаемые товарищами.
Последние тащили трупы федаинов.
У канцелярии толпились какие-то гражданские, молнией поблескивала вспышка фотоаппарата. Дмитрий протолкался ближе.
Толпа вдруг расступилась пропуская мрачных пограничников с носилками. Одни… вторые… третьи… четвертые…
Тела на носилках были укрыты грубыми армейскими одеялами. Пограничники поставили носилки рядком у медицинского автобуса, отошли в сторону. Задымили сигаретами.
Бар-Цион подошел к телам и откинул край одеяла. Под ним лежал молодой парень, выкатив в небо остекленевшие глаза. Страшно чернело взрезанное от уха до уха горло. За спиной Дмитрия кто-то охнул и зашептал молитву.
Берль приподнял второе одеяло… та же картина.
Ротный вернул одеяло на место и зашагал к стене канцелярии. На скулах у него катались желваки.
Рядом шел офицер-пограничник.
– Да они забор повалили и в первый же дом вломились. – Пояснял тот, – Хозяйку убили, а муж с улицы услышал выстрел, детей прихватил и бежать. Они ему в спину очередью. Всех зацепили, но чудом не убили никого. А в доме напротив дед один живет, небось еще с Бар Кохбой против римлян воевал. У него винтарь имеется, сторожем дед подрабатывает.
Ну, он винтарь свой достал и двоих кончил, прямо через окно. А там и наши подтянулись, как раз у ворот патруль стоял.
– А чего там за рыжий? С фотоаппаратом? – вмешался Ишай.
– Хрен его знает… – пожал плечами пограничник, – Бритиш явный. Может журналист какой, в Санди Таймс решил эксклюзив тиснуть, или из Легиона офицер поразмяться решил.
Дмитрий отошел к машине. Там уже курила группка парашютистов.
Вскоре раздалась команда грузиться. На этот раз бойцы спокойно расселись в кузове. Штульцман завелся первым, выбрался с забитой машинами площади, подкатил к воротам поселка, и встал, дожидаться остальных.
Адам сидел рядом. Посмотрев на Дмитрия, он спросил:
– Че ты от меня ночью-то хотел? Вроде звал куда, а я спросонья согласился.
– Да так…, шепнул Дмитрий, – не бери в голову. В Петру мы с тобой договорились прогуляться.
Адам удивленно открыл рот:
– А маршрут? Ты знаешь куда идти?
– Нет, – Дмитрий смущенно почесал щеку, – но я узнаю, обязательно узнаю.
– Ну, когда узнаешь, скажи. Если будет карта, я б, пожалуй, рискнул.
Дмитрий стиснул шершавую ладонь друга в пятерне.
– Слушай, сержант, – поинтересовался Дмитрий, – а кроме Бар-Циона в Петру кто-то еще ходил?
– Ходили… – протянул сержант, – было дело.
Он помолчал, сплюнул на дорогу и тихо добавил, – Только живым никто не возвращался.
Бар-Цион где-то задерживался, машины стояли на обочине. Радист, сидевший рядом с водителем, отстукивал сообщение в штаб батальона. МК19 пищал морзянкой. Рации были седыми ветеранами английской радиотехнической промышленности. Перед тем, как попасть на "командкары" первой роты, старички по ленд-лизу сплавали из Англии в СССР, затем оказались в Чехословакии, и оттуда уже попали в новорожденный Израиль. На их помятых и облезлых корпусах имелись надписи на четырех языках. Рации напоминали Дмитрию буржуйский чемодан с наклейками, из детской книжки "Мистер-Твистер".
Утренний зной набирал силу.
За деревьями, метрах в десяти от обочины Дмитрий заметил столб с черным дощатым щитом, на котором белели буквы. Засохшие цветы желтели на земле у подножья столба.
Он перевалился через борт и спрыгнул на дорогу.
– Куда? – строго поинтересовался Горелый.
– Отлить… – буркнул Дмитрий и зашагал к столбу.
Облезлые белые буквы гласили:
В память о тринадцати бойцах погибших в беншеменском конвое, при попытке оказать помощь блокированному врагом Бен Шемену. 14.12.1947
Ниже шел список из тринадцати имен и фамилий. И подпись:
Да благословит господь их память.
"Вот, значит, где попал в заваруху сосед-сапожник… Ну земля вам пухом, мужики".
Дмитрий постоял немного, повернулся и побрел обратно к машине.
Ротная колонна вырулила на шоссе. Проплыли мимо забор и казармы Бейт Набаллы. Машины, натужно гудя, поползли по склону вверх, к развалинам Колы.
Дмитрий откинул голову к дощатому борту и прикрыл глаза. Представил, как неслись по спуску вниз грузовики "сэндвичи" обшитые самодельной броней. Как примыкали к "бренам" магазины, залегшие в обоих кюветах легионеры.
Яшка-сапожник был мужиком молчаливым, но тогда, на Пурим заложил лишнего за воротник и его прорвало. Навалившись на стол, раскрасневшийся, взъерошенный он медленно, через силу выдавливал слова, описывая тот самый страшный в его жизни день.
Конвой поехал окружной дорогой, потому, что два предыдущих с трудом прорвались через Лод, а днем раньше толпа арабов остановила в центре Лода грузовик с еврейскими рабочими и растерзала всех.
Бейт Набалла была английской военной базой. В Пальмахе знали о расквартированной там роте легионеров, но рассчитывали, что англичане не допустят нападения.
Возле Мадж дель Ябы конвой обстреляли, но они лишь прибавили ходу. Кто-то позаботился предупредить легионеров и у Бейт Набаллы грузовики встретил пулеметный огонь.
Стрельба по английской военной базе, даже ответная, грозила крупными неприятностями, так что они сделали ставку на скорость, да на хлипкую самодельную броню. Но это ничего не изменило, позднее англичане заявили, что конвой обстрелял базу и ответ был легитимным.
Каким-то чудом пять изрешеченных нулями машин прорвались и ушли в сторону Тель Хадида. Две других остались догорать на шоссе. Якову и еще одному раненому крупно повезло. Легионеры выволокли из машины тела и, обнаружив, что двое еще живы, принялись примыкать штыки и орать: Итбах эль яхуд!
Но к ним подбежал английский офицер. Резать при нем раненых легионеры не решились.
Тем, кто ехал во второй машине, повезло меньше.
Руку Якову не спасли. Но он всегда шутил – главное, мол, голова уцелела.
Апрель 56-го
Гавань морей, омывающих небытие,
Горький подсчёт, приходящий на смену веселью.
Лишь умерев, мы своё обретаем жильё,
Жизнь же течёт, как течёт караван по ущелью.А.Городницкий
В первых лучах рассвета они спустились с перевала в ущелье. Под ногами шуршал мелкий белый песок. На окружающих склонах чернели четкие квадраты пещер, кое-где виднелись вырубленные в камне лестницы. Скалы громоздились причудливыми, оплывшими формами, будто подмокшие песочные башни на морском берегу.
В полной тишине брели они по ущелью, все глубже погружавшемуся в толщу горы. За очередным изгибом по обе стороны показались огромные квадратные глыбы.
Дмитрий помнил каждое слово из рассказанного Гликом.
"Вход в ущелье сторожат Джинновы глыбы, бедуины называют их Сахаридж. Возможно, это гигантские гробницы или каменные идолы-божества".
Голос профессора вел, словно на экскурсии. Перед глазами вставало его разгоряченное лицо, подсвеченное красными отблесками костра, замершие лица студентов и археологов и невозмутимая, словно индейская маска, физиономия Бар-Циона.
"Ущелье называется Сик. По легенде оно образовалось от удара посоха Моисея. Так как посох был кривой, ущелье и дорога в нем тоже извивается под сводами скал. Склоны ущелья усеяны гробницами, погребальными пещерами и мавзолеями".
Двир брел впереди, с интересом осматриваясь по сторонам. Подойдя к одной из пещер, он озадаченно остановился. Вход украшал внушительный портал, а над ним расходились вверх по скале вправо и влево ступенчатые узоры.
– Интересный узор, – сообщил он подошедшему Дмитрию.
– Ага, – подтвердил Дмитрий, – это гробница, а над ней в скале лестницы для душ, так проще в небо подниматься…
– Слушай, Фридман! – взорвался Двир, – Вот откуда ты все знаешь? Может это и не лестницы вовсе, а другая какая хрень? А ты мне голову морочишь!
Дмитрий засмеялся.
– Пока ты в палатке бока отлеживал между караулами, там, на раскопках, я у профессора Глика все выспросил.
Двир недоверчиво хмыкнул и зашагал вперед.
Каждый изгиб ущелья открывал новое высеченное в красной скале архитектурное чудо. Они миновали обелисковую гробницу, увенчанную огромными конусообразными столбами, расположенный ниже зал для трапез: триклиний, подошли к входной арке. Стены ущелья здесь вздымались на добрый десяток метров. От самой арки остались лишь вырубленные опоры, да часть свода из массивных блоков. Странно, подумал Дмитрий, на акварели Робертса, что он видел в библиотеке, арка была цела.
Рядом с опорами обнаружились культовые ниши, где когда-то стояли статуи наббатейских богов.
Двир беспокойно огляделся и тихо сказал:
– В этой каменной кишке нас можно брать голыми руками. И никуда не денешься…