– Нет, такого не слышал, – ответил быстро Викторов. Словно тумблер щёлкнул внутри него. Он от чего-то отключился и теперь с интересом смотрел на Маэстро. – На всякий случай советую вам бросить курить.
– Я давно бросил, ещё в минус бесконечности, – начал было Маэстро и застеснялся. – Это я в том смысле, что вовсе не начинал.
– Значит, вам нечего бояться, – сказал Викторов и снова выключился. И хотя он улыбнулся, было видно, что он думает о своём.
"Пора, – решил про себя Маэстро и мысленно перед словами вслух сказал про себя, – до свидания, Борис Викторович, мне как раз сюда". Но вовремя спохватился. Они шли мимо ограды парка, сжимавшего решётками тесный строй деревьев, разбухший за изгородью, и некуда было свернуть. "Что бы подумал БэВэ? Подожду до первого подъезда". И в это время Викторов сказал:
– Что-нибудь будет, конечно. Какие-нибудь гонения. На мой взгляд, знаете, что нужно делать? Ровным счётом ничего. Какая, вы думаете, оптимальная стратегия?
– По-моему, – хитро улыбаясь, ответил Маэстро, – уехать в командировку.
– Действительно, блестящий вариант, – засмеялся Викторов. – Но у него существенный дефект: не пригоден для массового употребления. Знаете, у насекомых – защитный рефлекс – на время прикинуться мёртвым. Полная атрофия восприятия. Вести себя так, словно ничего не произошло. Динамическая система с огромным запаздыванием.
Они уже прошли поворот, но теперь Маэстро было интересно.
– Тем временем всё окажется в норме. А в действительности всё получается наоборот. Приказ вызывает сопротивление, и кто-нибудь обязательно попадёт под него, как под трамвай. На этом всё и закончится. Новоиспеченному приказу требуется жертва.
Они прошли уже подъезд общежития. Возле подъезда стояли заляпанные краской бидоны. В таких бидонах в магазины привозят молоко. А на ступеньках входа были постланы длинные листы плотной коричневой бумаги, на которой многие уже оставили следы.
"Кошмар какой-то, – неожиданно подумал Маэстро, хотя уже давно привык к этому ремонту и не смотрел на него взглядом со стороны. – Какой-то перманентный ремонт. Как говорили в старину, – неожиданно вспомнилось ему – дома для зажиточных, именитых и подлых. Для подлых именно общежитие, где он живёт. Кооперативные для зажиточных. Для именитых – обычные."
Они шли теперь по узкому ущелью улицы, ведущему к дому культуре и стадиону, и Викторов по-прежнему говорил своим свободным, располагающим голосом.
– Помните историю с Диоклетианом. Сначала он покровительствовал христианам, и их храм в Никомедии был даже выше императорского дворца. Домашние его вздорили с христианами, а он их защищал. Пока не вывели его из себя следующим образом. Он будто бы издал приказ, требуя отказа от христианства. Причём, в первую очередь от своих чиновников потребовал, как он считал, ему преданных. Они и в самом деле были преданны, но возразили из противоречия. "Нет, мол, государь. Мы слуги не твои, а божьи". Диоклетиан, естественно, рассвирепел, и начались знаменитые гонения. Кстати, Георгий Победоносец был, по преданию, один из его военачальников, выступивший в защиту христиан. Когда началось гонение, он сложил с себя военный сан и стал исповедником христиан, за что и был обезглавлен. Его кончина, собственно, и отмечается весной, как Юрьев день.
"Странно", – подумал Маэстро, и вслух сказал:
– А я всегда считал, что Юрьев День осенью. Нас так и в школе учили: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день".
– Есть как бы два Юрьевых дня: весенний и осенний. Осенний 26 ноября. К нему приурочено чудо Святого Георгия о девице и змее. Известная история, которая почти в каждой сказке, герой убивает дракона. И поэтому Георгия изображали юношей, воином на белом коне, поражающем дракона копьем. А как ваша статья?
– Вы о какой? – спросил Маэстро. – Которая в сборнике?
– Нет, что в "Механике".
– Вышла Борис Викторович.
Ему было приятно, что Борис Викторович вспомнил о статье. С нею он порядком помучился. Ничего не получалось. И ему немножечко было стыдно, что первой статьей он о себе как бы нагло заявил. Ему поверили, а он в кусты. Но теперь первая статья больше не волновала.
– Ну, я, собственно, и пришел, – сказал Викторов широким, удивительно приятным голосом. – А вам куда?
– А я давно прошёл, – отвечал Маэстро, сморщив лицо, и начал прощаться.
– Ну, что же, – поглядывал на него холодными серыми глазами Викторов. Я думаю, в этот раз будет совсем не трудно. Так что вашу поездку можно рассматривать, как дополнительный отпуск.
– А вы когда, Борис Викторович?
– Я скорее всего не буду в этот раз. А если буду, то перед самым пуском. Что-нибудь дня за два.
Они попрощались, но Викторов по обыкновению руки не подал.
Всё в этот вечер казалось полным значения. Конечно, не очень-то получилось с Викторовым. Он просто не оправдал его надежд. В отдел Викторова набирали по одному. И неизбежен отсев. Например, из-за отсутствия инициативы.
Часть третья
Глава 1
– Кто у вас за старшего? – подошел пилот к ожидающим.
– Я, а что? – поднимаясь спросил Вадим.
– Почему за? – возмутился Аркадий Взоров. – Вот наш командор.
В разговорах с незнакомыми людьми он всегда поначалу задирался. Но пилот не обратил на него внимания.
– Сколько у вас людей? – доставая список, спросил пилот;
– Четверо, – снова вмешался Взоров, – не считая старших научных сотрудников…
– Шесть, – перебил его Вадим, – одного возьмем на проходе.
– Командировочки попрошу, – сказал пилот и начал тщательно сверять со списком номера командировок. Окончив проверку, он сложил список, спрятал его в карман и коротко сказал: – Попрошу за мной, на посадку.
И они с некоторым запаздыванием двинулись за ним между гор чемоданов, сумок и тюков, готовящихся к отправке. Возле поворота в тоннель от группы отделился Маэстро.
– Только быстренько, – обернулся к нему Вадим. – Чтобы одна нога здесь…
Славка по-прежнему стоял у справочного столика. Девушка в форме ГВФ уже не сидела, а стояла, прислонившись спиной к табло. Форменная одежда не портила её фигуры.
– Отпустите его, – сказал Маэстро, подходя и обращая на себя внимание. Отпустите, – кивнул он на Славку, – иначе он опоздает.
– Да, кто его держит? – пожала плечами девушка. Она ответила так, точно лицо её и фигура давали ей фору в любой, даже в неизвестной наперёд игре. И даже если бы это была игра без правил, какой нередко представляется многим жизнь.
– Что? – стараясь понять по лицу, спросил Славка.
– На посадку через четвертый проход.
– Я догоню, – кивнул ему Славка. – Вот что вы наделали, девушка.
Но она и не взглянула на него. Она смотрела на Маэстро.
– Простите, – сказала она, смешавшись. – Отчего вы торопитесь? Сейчас наши девочки подойдут. У нас служебный буфет. Кофе попьём.
В конце четвертого прохода, у выхода, на краю летного поля стоял маленький красный автобус, похожий на те, в каких на фирму приезжали космонавты. Они приезжали в штатском, и это делало их непохожими и неприметными людьми. Они ходили по комнатам КБ, испытательному корпусу и цеху сборки, спрашивали, отвечали и были задействованы в общий работающий механизм. И только техников – молоденьких девушек по-человечески волновало их появление, и они договаривались друг с другом, чтобы предупредить, если космонавты появятся у них.
– Где он? – нетерпеливо спросил Вадим Маэстро.
– Одной ногой здесь, – ответил тот и полез в автобус.
– Зайцев, хуже нет тебя на свете, – по привычке пробормотал Вадим.
Пассажиры уже расселись по местам, вытащили газеты. Отправлявший помощник дежурного взглянул на часы. В это время появился Славка.
– Все, – наклонился Вадим к водителю.
Автобус мягко тронулся. Сквозь заднее стекло был виден удаляющийся помощник дежурного, водящий рукою в воздухе, точно он протирал стекло. Теперь со стороны здание аэропорта походило на блестящий, поваленный набок столбик. Неяркое солнце плавилось в его шлифованных гранях, сияло медным великолепием.
– Давай сюда, – сказал Маэстро с заднего сидения, и Славка через чемоданы и ноги полез к нему.
– Ну, что? – спросил Вадим. – Дозвонился? Но Славка только рукой махнул, и никто не стал переспрашивать его.
Самолет летел над тайгой. В салоне было холодно, дребезжали металлические скамейки. Все хохотали. Наконец Вадим сказал:
– Довольно о Юре.
– Нет, пожалуйста, – заторопился Взоров, – притчу.
– Притчу?
– Историю.
– Давай историю..
– Значит так, приехал Юра к Мстиславу Всеволодовичу со статьей. Академия Наук вся разволновалась. Еще бы. Прошел слух, что Юра решил задачу четырех тел, а это – нобелевская и памятники на каждом углу.
– Тела это кто? – спросил Чембарисов. – Он сам, жена и двое детей.
– Для Чембарисова тело – жена. Не мешай.
– Так и для трёх тел не решено.
– Спокойно, Чебарисов.
– Попал Юра сходу к ним на семинар. А там, как водится, пустили листы по рядам, где все расписываются. Так вот один академик из Сибирского филиала расписался рядом с Юрой, и их спутали. Причем академика прочили директором в этот институт, и в институте об этом слышали, но не знали в лицо. А Юра солидней выглядел. И дальше, как в бессмертной комедии "Ревизор", попёрли к нему, каждый доказывает, что не лыком шит. А их звезда – блондинка из Академии Наук тотчас без слов предложила Юре любовь.
– На что Юра им разъяснил, что задача двух тел решена Кеплером триста лет назад.
– Трепачи, – огрызнулся Маэстро, – всё было не так.
И когда утихли очередные раскаты хохота, кто-то сказал:
– Мужики, а напишем Мокашову письмо.
Вероятно, им был Славка. Он лучше всех понимал, что может значить для Мокашова посланное ото всех письмо. Но он понимал, что настаивать бесполезно. И если бы стали вспоминать: кому пришла идея? – не смогли бы вспомнить: кто же первым сказал о письме "да".
– Нет уж – ушки, – отозвался Аркадий Взоров и снисходительно посмотрел на других.
– Ничего, и тебя заставим, – сказал Славка, видимо, из противоречия. Отправим официальной почтой. Экземпляр в дело, экземпляр в адрес.
– Уймите его, – не поднимая головы, отозвался Вадим. Он играл с Взоровым в маленькие дорожные шахматы. Время от времени они ползали по проходу, отыскивая упавшие целлулоидные шахматные фигурки на полу между кресел, и снова замирали в блаженстве умственного самоудовлетворения, не прекращая вмешиваться в разговор.
– Позвольте вам не поверить, – сказал с расстановкой Взоров. Так говорят, играя в шахматы и делая очередной ход.
– А мы не позволим, – не унимался Славка. Теперь он генерировал. Подпишемся псевдонимами…
– Зайцев, например, становится Волковым, – перебил его Чембарисов и засмеялся.
– Ты какой-то маньяк, Станислав, – покачал головою Взоров, – наверное, ты – графоман, а письмо – твоя навязчивая идея.
– Обязательно нужно написать. Представляю, как у Мокашова вытянулось личико. Полез с утра опохмелиться, а холодильник пуст.
– Ничего не поймёт и жену заподозрит.
– Ещё бы – бутылок вагон и крепкий мужицкий дух. Будто в его отсутствие в квартире были маневры, и по распоряжению свыше у них останавливался пехотный полк.
– Ну, так что?
– А бумага есть? – сказал Вадим.
И все начали подсаживаться к нему. "Дорогой сэр…", – начиналось письмо.
Глава 2
"Дорогой сэр! – начиналось письмо; – Наши злоключения начались с того самого момента, когда за выдающиеся заслуги перед Родиной и всем белым светом по части освоения космоса и иным частям, нас посадили в специально поданный на байконурский аэродром опытный красавец ТУ-144 с опытными красавицами-стюардессами и специальным рейсом отправили в столицу нашей Родины (страна должна знать своих героев!) на предмет празднования Дня космонавтики (Да здравствуют покорители космоса!)…"
В действительности всё было гораздо проще.
После того как управление "Гибридом" было перенесено на пункт дальней космической радиосвязи, и головная группа улетела туда первыми самолетами, о пусковой бригаде, теперь уже никому не нужной, казалось, совсем забыли. И началась какая-то дикая самодеятельность. Приборы и пульты отправляли в Красноград согласно каким-то графикам, а люди выбирались, кто как мог.
Обычно, как правило, все получалось не так. Обычно с ТП выставляли ровно в два счёта. Отправляли за сутки, за двое до запуска. И даже обиды случались: как это? Работаешь, работаешь и хоть бы глазком взглянуть. Но так выходило обычно. А в этот раз погода была нелётной, и получалось всё наоборот. Летали только грузовыми самолетами и то не до конца, с пересадками и пассажиров на борт брали одного-двух. С утра нужно было узнавать, сколько сегодня самолетов, затем ходить к руководителю по отправке, доказывая свою необходимость. Они хотели улететь вместе, и это очень затрудняло дело. Наконец, Вадим сказал: "Баста", и они с самого утра сели играть в карты. Играли тремя филиалами: на столе и на кроватях в разных углах.
За столом играли Славка, Вадим, Аркадий Взоров и представитель приемки – белобрысый Владислав, а Чембарисов и молчаливый оптик смотрели со стороны.
– Это что за ход? – гремел иногда Чембарисов. – Для чего, Вадим Палыч, нужно было так ходить?
– А если подумать, – не задумываясь, отвечал Вадим, и Чембарисов напряженно смотрел; затем лицо его смягчалось. Он одобрительно кивал головой, а иронический оптик улыбался уголками губ.
Маэстро, оказавшийся не у дел, сначала повертелся в гостинице, сыграл, было, в шахматы с загорелым двигателистом, а затем все-таки смотался узнать на счёт отправки. Вышел он без особого плана. Но у здания экспедиции встретил баллистиков, и те посоветовали собирать остальных, так как были кое-какие шансы. Когда он вернулся, в комнате стоял кавардак.
– Вы меня простите, – орал Славка, бросая карты. – За такие вещи полагается канделябром.
– Это ещё почему? – настаивал Взоров.
– Есть такие правила.
– Где они?
– Может, поспорим?
– А с тобою противно спорить, – вмешался Вадим.
– Это ещё почему?
– С пенкоснимателем противно спорить.
– У меня на этот счёт иное мнение, – огрызнулся Аркадий Взоров. – Самый крупный пенкосниматель в отделе – это вы.
И они продолжали играть, как ни в чём не бывало.
– Ну, как? – спросил Вадим Зайцева, хотя перед этим они ни о чем не договаривались.
– По-моему, дело стоящее.
– Это, по-твоему, – улыбнулся Вадим.
– Из надежных рук… слышал…
– А из рук, Юра, нельзя слышать. Ты, наверное, хотел сказать "из уст".
– Пускай из уст. Какая разница?
– Для тебя, я думаю, никакой, – улыбнулся Вадим.
Но начав было слушать, перестал улыбаться и карты смешал. И как не шебуршились проигравшие: "В самом деле, куда спешить?", через десяток минут "теоретики", как их называли сначала в шутку, а потом по привычке, осаждали дежурного по отправке. А ещё через полчаса уже тряслись в дребезжащем старинном автобусе в сторону аэродрома по безжизненной красной надоевшей до чёртиков всем степи.
– Прошу минуточку внимания.
Они сидели компактной группой в конце хвостового салона. Только Маэстро устроился впереди. Вадим, привстав с сидения, обернулся к остальным:
– Прошу минуточку внимания. Я должен объявить, что жизнь все-таки прекрасна и немножко удивительна. Нам дико повезло.
Самолет уже был в воздухе, и на передней стенке салона горели буквы: не курить, пристегнуть поясные ремни.
– Слухи оказались верными. Самолет наш действительно летит в Москву. Он везет наших уважаемых руководителей, немного приборов и нас, в виде бесплатного приложения. По прибытию в столицу уважаемые руководители отправляются пить водку на прием в честь Дня космонавтики. На этой неделе, оказывается, этот самый День. А мы? Либо нас вместе с приборами перегружают в самолёт поуже и покороче этого и машут ручкой. Тогда мы летим столько и ещё раз столько, каждый к своему станку. Либо, а это нужно сказать довольно маловероятная штука, мы остаёмся в Москве. Но пока лучше забудем об этом.
– Это что же? – спросил Чембарисов. – В Красноград через Рио-де-Жанейро?
– Зато удобства.
– А когда в Москве?
– Час прилёта, час отлета – один час. Вылетали в десять, прилетим тоже в десять. Таким образом, каждый из нас в полёте помолодеет на три часа.
Спустя несколько минут они уже дремали, откинувшись в мягких креслах. А Вадим с Аркадием Взоровым играли в дорожные шахматы.
Чембарисов и Аркадий Взоров на космодром попали случайно. Поездка эта была для них неожиданна, как выигрышный лотерейный билет. Приезд Маэстро и Славки планировался заранее. Они и приехали раньше других. Приезд Вадима и оптика тоже планировался. Они приехали позже, перед приездом Главного, потому что после Главного, на ТП можно было и не попасть. А вот для этих двоих всё оказалось случайным. Им неожиданно повезло.
Началось с того, что Главный был сильно не в духе. Он ходил по МИКу в развевающемся халате, а за ним спешили ведущий и множество других.
– Почему здесь столько народа? Удалить всех посторонних. Посторонних в МИК не пускали.
– Отправляйте освободившихся, пока есть свободные самолеты.
Отправляли всех, даже двигателистов. "Ничего, – говорили "теоретикам", вы – умные, разберётесь. В конце концов, это ваша система, ваши микродвижки". И еще: "Вы – теоретики. Вам и карты в руки".
Теоретики поворчали для видимости: "Карты в руки… Что мы географы?", но спорить не стали. А когда всё утихло, вызвали под это дело ещё двоих: Чембарисова и Взорова.
Чембарисов был рад поездке. А Аркадий Взоров смекнул, что по делу никто не нужен, но поездка эта могла стать тренировкой в том, что его теперь занимало. Пора выделить управление полетом, до сих пор выглядевшее заключительным этапом. Но выделение "управленцев", подключавшихся в конце работы, сразу ставило их в привилегированное положение относительно остальных.
– Выходит так: одним работать, другим – сливки снимать, – сказал ему Вадим, и с тех пор Взорова иначе, как пенкоснимателем, не называл. На поездку Взоров решился не сразу. Он не хотел разъезжать без острой необходимости. В этот раз необходимости не было, но поехать было заманчиво, тем более что он ещё ни разу не был на ТП. И потому он согласился, и послали опытного Взорова и молодого Чембарисова, так как вызвали двоих.
А Чембарисов был рад неожиданной поездке, и ослепительная улыбка не сходила с его лица. В отделе он работал без году неделя и, говоря его же словами, ему вовсе не светило съездить на ТП.
Пуск в этот раз вышел "абсолютно теоретическим". И хотя "теоретиков" теперь было навалом, делать им на ТП практически было нечего. Разве только других проверить, да полетное задание подписать. Они, возможно, понадобились бы тогда, если пуск получился нерасчётным, а пока держались в запасе на всякий пожарный момент.
На ТП посылали практиков, из которых на этот раз был лишь Славка. Ему крепко досталось в последнее время, и теперь он спал в самолете и видел нехитрые полигонные сны. А Маэстро не сиделось на месте, и он пошел в хвост самолета, покачиваясь при толчках.
– У вас отличная поза, Вадим Палыч, – сказал он, проходя по проходу. – А центральная пешка – просто объедение. Он постоял еще немного, держась за сетки над головой.