– Вы – сапог, Вадим Павлович. И зачем вам нужно было трогать ладью?
И не в силах наблюдать за игрой со стороны, не имея возможности вмешаться, пошёл пританцовывая дальше, в хвост самолета.
В конце самолета на привинченной низенькой скамейке курил оптик.
– Сидишь с главным теоретиком космонавтики, – как всегда неопределённо сказал он.
– Да, – на всякий случай согласился Маэстро, хотя соседкой его была та самая представительница Академии наук, потешавшая их на полигоне. Сначала сиреневыми ногами. По приезде на космодром она усердно выставляла их на солнце и они сделались сизыми и позеленели. "Спешите видеть. Единственная в мире обладательница изумрудных ног". У неё была ещё высокая грудь, удивительная, красивой формы, и ею можно было бесконечно любоваться, и высказываниями она удивляла всех. Сказала о Взорове:
– Чего он пыжится? Хочет понять доступное кандидатам наук?
Она имела какое-то отношение к механике. И когда баллистиков не было, Лосев попросил посчитать её и Маэстро. Она шепнула Маэстро: "Не напрягайте головку, явятся баллистики и наведут ажур. А сроки? Поверьте, нет в науке проблемы, которую нельзя отложить". И хотя они вроде взаимодействовали, Маэстро даже не знал как её зовут?
Спросил было Взорова, но тот начал обычный балаган:
– Не увлекайся, Маэстрик. Я чувствую, уже увлёкся и тебе нужно обозначить предмет. Но имена – бессмысленны. Другое дело – фамилии: Рыжов, Дураков, Голопупенко. В них скрытый смысл. Я вижу, увлекся ты. Следует называть по смыслу. Чистая прагматистка она. Прагмой и зови.
Теперь Прагма по Взорову сидела рядом с ним. Однако с оптиком следует держать ухо востро. Это он усвоил твёрдо.
Вернувшись на место, он повертел головой и с удивлением заметил, что через проход от него действительно сидел тот, кого в дни запусков в газетах именовали не иначе, как Теоретиком космонавтики. Он читал книгу, казался усталым, изредка разговаривал с соседом по креслу.
Делать было нечего, и Маэстро, чуть приподнявшись, стал смотреть через иллюминатор вниз. Под ними проползал город – чуть разграфленная местность. Рваной царапиной тянулась дорога. Видимость отличная. Облака лишь на горизонте, и они какие-то розоватые, странные. Но вот внизу что-то переломилось. И оттуда, из игрушечной страны, сверкнул короткий слепящий луч. Видимо, солнце, отскочив от открывшегося окошка или автомобильного стекла, короткой молнией вернулось в небо. Маэстро на минуту ослеп, беспомощно завертел головой.
Он так же вертел головой, когда, торопясь на дежурство, нырнул из ночной темноты в светящееся помещение командного бункера.
– Довольно идиотский вид, – подумал он тогда, представив себя со стороны.
В бункере кроме операторов сидели двое: ведущий Лосев и седой мужчина с довольно-таки знакомым лицом.
– Ну, я пошел, – поднимаясь, сказал ведущий. – А вы, Юрий Николаевич, обратился он к Маэстро, – объясните Мстиславу Всеволодовичу особенности посадки с качеством. Что вы там наизобретали.
Ну, что же. И хотя Маэстро совсем не был расположен и не предполагал объяснять, а собирался просто подремать где-нибудь на столе до начала тренировочного сеанса. Ну что же. Это у него не получилось. Где-то он слышал имя Мстислав Всеволодович? Мстислав Всеволодович… Впрочем, всё равно.
– О посадке… Отчего не рассказать о посадке?
Говоря, он взгромоздился коленями на стул, и время от времени взглядывал в лицо собеседника. Но лицо Мстислава Всеволодовича было непроницаемым. Только пряталась едва заметная улыбка в уголках глаз.
– Отчего он улыбается? – подумал Маэстро, возбуждаясь и повышая голос. Он был застенчив, но были у него свои маленькие уловки. Он представлял, например, для удобства, что человек перед ним совсем ничегошеньки не понимает, и тогда становилось значительно проще. И теперь он уговаривал себя:
– Чего улыбаешься, сапог ты рваный? Ничего ведь не понимаешь, ничего. Наверно, крупный начальник. Номенклатура. А разговор для повышения уровня. Ликбез. Во время учебы в институте его захватил период химизации. Химиков под рукой не было. Уговорили Левковича. Сыграли роль его работы по физической химии, и вообще Левкович знал всё. Но Левкович отнёсся к этим занятиям чрезвычайно легкомысленно. Вместо строгости к радости студентов у него был необычно снисходительный подход.
– Домохозяйка, – говорил он, расхаживая между столами, за которыми колдовали над колбами студенты, – обыкновенная необученная домохозяйка знает химию по крайней мере на три, то есть посредственно. А студент, вдохнувший запах химической лаборатории, знаком с химией минимум на четыре. И ниже четверок не ставил. Он многое изрекал, блуждая вокруг столов во время лабораторных занятий. Но из его сентенций Маэстро запомнил одну.
– Зная, не трудно объяснить любое кому угодно, – говорил он в ответ на сбивчивые объяснения во время зачёта, – мне, ему, домохозяйке, на доступном каждому из них языке. Другое дело, когда не знаешь. Тогда, действительно, понадобятся термины.
Маэстро всё ещё был на подходе к основному. Он запинался, с трудом подыскивал сравнения из житейского обихода, смотрел с сомнением: подойдут ли? Браковал их и придумывал новые.
– Простите, я вас перебью, – скрипуче и в нос заговорил собеседник. Давайте о крене.
"Скажите, пожалуйста, – Маэстро даже вспотел. – Если и есть что-то в этой посадке, так в управлении по крену".
Тогда Маэстро решил умучать собеседника, укатать его формулами и графиками. И он начал чертить траектории, исписывать листы иероглифами формул. Попутно и свой метод изложил, свою находку, хотя он здесь выглядел рогатой свиньей. На собеседника он уже не смотрел, не обращал внимания, а говорил так, словно его снимали по телевидению или за выпученным экраном осциллографа находился весь внимательный и внемлющий мир.
В одном месте собеседник зашевелился, и Маэстро отметил про себя: "слабое место". И собеседник покривил губы: "Нужно проверить".
– Что он мысли читает? – подумал Маэстро и заторопился. Он отвечал, объяснял, рисовал или говорил, что это не посчитано, и самому становилось яснее, где требуется шлифовка и где самое время рубить с плеча. В бункере было жарко. Он весь вспотел, и мокрая рубаха неприятно липла к спине.
– Вам не жарко?
– Нет, ничего.
Теперь Маэстро хотелось удивить незнакомца, поразить изюминкой расчёта, но всё неожиданно закончилось. Мстислава Всеволодовича вызвали в для разговора с Москвой. Когда он вышел, Маэстро спросил знакомого оператора:
– Кто это?
– А ты не знаешь, кому секреты выдавал?
– Нет, – облизывая губы, ответил Маэстро. – Представь себе, нет.
– Это Главный Теоретик, – напыщенно сказал оператор, – Мстислав Всеволодович – и он назвал фамилию Президента Академии наук, которого в мире называли Теоретиком космонавтики.
Вот отчего он такой похожий. Видел он его не раз. Правда, издалека и мимоходом. А встретиться нос к носу не пришлось. И вот теперь встретились и не узнал.
– Идиот, – ругал он себя. – Что я молол? И он тоже хорош. Молчит, как рыба.
Но в это время начался тренировочный сеанс. Оператор, сидящий у телефона, сыпал параметрами выведения и время от времени повторял: полет проходит нормально. А отчего ему не проходить нормально, если пока всего-навсего тренировочный сеанс с проверкой средств связи. Конечно, могли проиграть и аварийные ситуации… Но в этот раз всё было не так… Полёт проходил нормально… а для сидящих в бункере не отличить – тренировочный это или действительный полёт? Никакой разницы.
Он ругал себя, пока ему не принесли ленту замеров. Он переносил на миллиметровку точки телеметрии и не мог успокоиться. Затем забылся, пересчитывал, двигая логарифмической линейкой, а полученные точки обводил.
Разве мог он себе представить, что из этого получится?
Глава 3
Маэстро очень не нравилось доставшееся ему место. "Почему мне всегда, периодически и постоянно не везёт? – размышлял он. – И теперь все сидят себе в заднем салоне, болтают, играют в шахматы, а тут сиди, как сыч, да и люди рядом – несимпатичные. И как они могут так много спать?"
В Краснограде он жил в общежитии, в комнате на троих и поражался каждое воскресенье: как могут люди так долго спать? Он поднимался в одно и то же время и в будни и в воскресные дни, неловко чувствуя себя среди спящих. Он чувствовал, будто они поступали правильно и как надо, а он нарушал какой-то этикет.
Между тем покачивание и жужжание самолета сделали свое дело. Представительница Академии наук уже почмокивала полными губами, просматривая сладкие женские сны. Через проход от неё дремал Теоретик космонавтики, отвернув в сторону сердитое лицо. При этом он морщился, сдвигая брови, точно его во сне неотступно просили, а он вынужден был отказать, хотя понимал, что разрешить следовало бы, и это, видимо, его сердило.
Пользуясь тем, что Теоретик спит, Маэстро смотрел на него с пристальным вниманием. Лицо Теоретика казалось простым и доступным, и вся обстановка, теснота и близость, уравнивали его с другими пассажирами.
"Как же я его не узнал?" – подумал Маэстро.
На ТП возможны любые чудеса. Здесь можно поспорить с маршалом, докладывать министру, советоваться с Президентом Академии Наук. После ночного разговора Мстислав Всеволодович здоровался с Маэстро и посоветовал ему написать статью: О вашем методе в проблеме трёх тел.
"За кого он меня принимает? – подумал Зайцев. – Что я доктор?"
Эта статья стала причиною многих мучений Маэстро. Одно – выдавать сходу идеи, другое – для журнальной статьи. Он тянул и, когда стало вытанцовываться, прошло столько времени, что напоминать о себе было неудобно. Когда подвернулась командировка в Москву, он захватил и статью вместе с телефоном, по которому следовало позвонить.
– Позвони, – наставлял перед отъездом его Вадим. – Скажи от Левковича. А с Левковичем Борис Викторович насчёт тебя говорил.
В Москве Маэстро оттягивал этот звонок. "Знаем мы их. Начнут переливать из пустого в порожнее. Ну, их начисто". И позвонил перед самым отъездом.
"Приезжайте, – ответили ему. – Мстислав Всеволодович у себя".
Он побоялся запутаться в уличном лабиринте, поехал на такси. Такси доставило его на тихую улочку. Есть такие тихие улочки в Москве, рядом с гремящими магистралями, отгороженные от них домами. Он начал ходить вокруг старинного особняка. "Начнется сейчас. Объясняй им, доказывай, пока не поймут. Ну, их начисто". Когда он, наконец, позвонил, ему ответил тот же вежливый голос: "Мстислава Всеволодовича нет. Вы по какому делу?" Маэстро объяснил. "Мстислав Всеволодович уехал в институт".
– Как же так? – растерялся Маэстро. – а я уезжаю вечером.
– Я сейчас объясню, как его найти. Вы РНИИ знаете? Бывшее РНИИ.
И Маэстро отправился на окраину города. Он звонил, объяснял, доказывал, и, наконец, с пропуском в руках очутился на территории за проходной.
За проходной начинался особенный мир. Маэстро его с интересом разглядывал. Тут не было свободных пространств. На территории все перемешалось: новые и старые корпуса. К корпусам примыкали пристройки, стенды, подземные коридоры, выпиравшие наружу в виде бугров, а вверх тянулись трубы и трубочки, всех, наверное, длин и диаметров, которые разрешает ГОСТ.
В проходной, когда его спросили: "Знаете ли вы, как пройти?", он ответил, что знает, чтобы не ждать сопровождающего. Но теперь он был в затруднении, и вокруг никого не было и некого спросить. Он пошел наугад и ходил среди странных строений разнобоких и разноэтажных, пока не попал в тупик. Двор в этом месте был изрыт, среди него зияла траншея, на дне которой работали солдаты в гимнастерках, но без ремней.
Он спросил: "Как пройти к главному корпусу?" Ему ответили:
– Хрен его знает. Ты тех, кто работает здесь, спроси.
Он пошел было назад, но вышел в другое место. Здесь было пусто, и спросить было некого, а единственный человек, которого он догонял и догнал почти, вдруг исчез, точно провалился, сгинул неизвестно куда.
– Эй… – тогда крикнул он, просто так, в пространство.
– Да, – ответили рядом, у него за спиной. Маэстро обернулся.
– Ха, – обрадовался он, увидев знакомое лицо. – И ты тут?
Лицо стоявшего перед ним показалось знакомым. Где, однако, он видел его? Пожалуй, ещё в институте во время учебы, но и фамилию и имя стоявшего перед ним однокорытника он начисто забыл. Вероятно, тот учился позже на младших курсах, а возможно и в институте он не знал его фамилии, а разве только в лицо.
– Как ты попал сюда? – спросил его однокашник. В институте говорили на "ты".
Но Маэстро расхотелось отвечать.
– О-о, – протянул он вместо ответа, – долгая история. Не подскажешь, как главный корпус найти?
– Даже провожу.
Они пошли узким и извилистым коридором между глухих замурованных стен, обошли какой-то горб земли, подозрительно выпячивающийся, а потом пошли вдоль траншеи и опять увидели солдат.
– Служишь здесь? – спросил Маэстро, заполняя паузу.
– Нет, мы здесь на машине считаем. Машинный счёт.
В траншее возились солдаты. Они опускали в яму кольца бетонных труб.
– Равнение на-пр-ра-во, – закричал один из них, потому что проходила женщина, и они захохотали и смеялись всё время, пока женщина не прошла.
"Неудобно молча идти, – подумал Маэстро. – Но о чём говорить? Институтских интересуют только защиты. Кто защитился и когда". И спросил:
– Не защитился еще?
– Нет, но собираюсь. А ты?
– У нас в Краснограде пока нет Ученого Совета, – мягко ответил Маэстро, – но обещают.
– Тогда не зевай, занимай очередь. Не успеешь оглянуться, такой выстроится хвост. Ты у кого?
– У Викторова.
– Селиванова знаешь?
– Как же. Начальник сектора.
– Хороший дяденька?
– Какой он дяденька? Чуть старше нас.
– Хочу его в консультанты пригласить. Теперь требуют консультанта от промышленности. Не мог бы словечко замолвить?
Просить Маэстро не любил, но не умел и отказывать. Поэтому покивал.
– А ты, вижу, не помнишь ничего. Напомню: ТП, гостиница, засор стюардесса… Продолжать? Вижу, вспомнил.
Маэстро, действительно, вспомнил парня с ТП, но этот был стрижен под ноль и какой-то не чёрный. Видно сошёл загар.
– На разных языках говорим. Ты о кандидатской, я – о курсовой. Запустил, упустил, теперь бы закончить институт. А это, – он провёл ладонью по голове. Я ведь как бы служу. Начал там, а заканчиваю здесь. Папаня пристроил в военном институте. Он ведь у меня – заслуженный и строил космодром. Осталось всего-ничего, несколько месяцев. Хотел бы попасть в Красноград.
А пока они шли по бывшему Ракетному институту..
– Пуфф-фф, – раздался неожиданный звук. – Пуф, – выдохнула труба. И у них над головами поплыло в сторону прозрачное оранжевое облако.
– Партизанят, – кивнул студент в сторону облака. – Думаю, переведут отсюда эту богадельню. Понимаешь, роза ветров направлена в сторону города, и работа на стендах запрещена.
– А куда?
– За черту оседлости. Куда-нибудь к Окружной. Выходит, ты и не готовишься?
– Нет, – ответил Маэстро. – Мне это ни к чему.
Он подумал о задачке, описанной в статье. Как он ею переболел: бросал, не находя подходов, и начинал сызнова, и повторялось это много раз. А потом, когда что-то получилось, стало так неинтересно, что не хотелось оформлять.
Они подошли к зданию и пошли между ним и забором. Судя по виду, здание это было старым, одним из первых здесь выстроенных. Потом его неоднократно перестраивали; об этом теперь рассказывал разноцветный кирпич.
– Ты к кому, собственно? – спросил студент.
– К Мстиславу Всеволодовичу.
– О…, – с уважением сказал студент, – значит так, запросто к академикам? Тогда мы с тобой, понимаешь, напрасно здание обошли.
Потом Маэстро попал в приемную, потолкался среди ожидавших и узнал, что Мстислав Всеволодович уехал только что. Где теперь его разыскивать? В институте "Прикладной математики" или в президиуме Академии Наук?
Так он и вернулся тогда со статьей в чемодане. А потом уже из Краснограда её по почте послал. Ответа долго не было, а потом пришло уведомление, что её зарегистрировал входящим солидный журнал.
Время от времени он просматривал журналы: не появилась ли? Пока ему не надоело.
Глава 4
"… Экспериментальный красавец ТУ-144 скользил на экспериментальной высоте и экспериментальные красавицы-стюардессы приступили к своим служебным обязанностям… – продолжалось письмо. – А именно, пристегнув нас предохранительными ремнями, умащивали благовониями и непрерывно курили фимиам. Мы поступили так, как действовал в подобных случаях хитроумный Одиссей. Окруженный пением сирен, он просил своих спутников: "Привяжите меня покрепче…""
– Привяжите его покрепче, – сказал Вадим проходящей стюардессе. – У него неспокойный сон.
Славка спал, запрокинув голову на спинку кресла, постанывая и вскрикивая во сне. Ему казалось, что его вызывают, и он бежал по бесконечным коридорам, не видя конца пути.
– Почему вы не на рабочем месте? – гремело над ним, как из динамика громкой связи.
– Я на рабочем месте, – отвечал он, не прекращая бег.
– Где же ваше место? В гостинице?
– Да, – отвечал Славка, понимая, что говорит не то. – Мое место в гостинице. Я работаю в режиме вызова.
И опять бежал куда-то, спеша и опаздывая.
– Ничего, – кивал Вадим стюардессе. – Этому юноше порядком досталось. Он, если можно так выразиться, – наш основной герой.
А "основной герой" метался и вскрикивал, ворочался в удобном самолётном кресле, переживая, видимо, события последних дней.
Государственная комиссия была собрана в конференц-зале. Столы были расставлены буквою "Т". У её коротенькой палочки сидел председатель комиссии, а в углу, как раз на стыке столов, занял место Главный конструктор.
Всё пока идёт ритмично и слаженно. В комнате жарко. По углам расставлены яркие прожекторы – "юпитеры". Заседание снимается на плёнку. Стоит прекратиться стрекоту камер, как сидящие за столом тотчас хватаются за бутылки и стаканы. Их в изобилии на столе. Остальным, не членам комиссии, размещающимся у стен, остается только сглатывать слюну: что дозволено Юпитеру… Снова трещат кинокамеры и у всех торжественные лица. Снимается история. Председатель задает вопросы. Руководители служб, ответственные по системам, отвечают. И условно их ответы можно выразить одним словом.
– Готово.
– Готово.
– Гарантируете ли вы работу вашего прибора?
И первая заминка, представитель института Академии наук затянул ответ.
– Я думаю, теперь наш прибор…
Главный уже почувствовал неуверенность.
– Вы гарантируете безотказную работу?
– Я думаю…
– Здесь никого не интересует, что вы думаете. Гарантируете ли вы безотказную работу?
– Но на проверочных испытаниях имелось отклонение.
Трещат кинокамеры, снимая незапрограммированный эпизод.
– Почему прислали некомпетентного человека? Где руководитель работ?