– Это что. Скоро всех вас за свою диссертацию засажу.
Вадим видел, что с Ингой что-то творится, и как вышла удобная минута, он спросил:
– Мужик твой дома иногда ночует?
– Иногда ночует, – улыбнулась Инга.
– Так, где он?
– Не знаю. У них на кафедре защита, и он звонил…
– Защита с афинскими ночами? Защищаются от амазонок, женщин, завоевывавших себе мужчин?
– Он о банкете позвонил, почти уговорил, а где банкет, не сказал. Трубку повесил.
Кроме них в кухне никого не было.
– Слушай, Инга, а тебе здесь не надоело? – он внимательно смотрел на неё.
– Плюнь на всё, и с нами в Красноград..
– Ты меня, наверное, колобком считаешь: от бабушки ушла, от дедушки ушла и от тебя мужа родного – Мокашова и подавно уйду.
– А что? Выходи за Маэстро. Прекрасный парень, без пяти минут Нобелевский лауреат.
– Выходи – не выходи. Просто у тебя. Нужно на худой конец, чтобы нравился.
– А невесты для Юры у нет?
– Есть одна девочка.
– Понимаешь, уж больно хороший парень и ни дома, ни семьи. Только нам хорошая невеста нужна. А сколько ей?
– Двадцать пять.
– А ему более тридцати.
– Ей как раз не нравятся ровесники: говорит, глупые.
– Геронтофилия какая-то.
– Пригласить?
– Чужих не стоит.
– Да, она из Краснограда. Отец – Главный технолог завода. Студентка, учится в Москве.
– Ты меня правильно пойми. Он – невероятно талантлив. Все ребята в него прямо-таки влюблены, а вот женщины – слепы.
– Ой, – вдруг ужаснулась Инга, – у меня совсем нет сахара.
– Не страшно, – сказал Вадим. – Сейчас Юру пошлём.
Маэстро спускался по лестнице, ни о чём не думая. Он не стал вызывать лифт, а сбегал, крутясь по лестничному винту, как сбегает, наверное, ежедневно Борис Мокашов. Ну, а, может, Борис не сбегает, а дожидается лифта солидно, как все преподаватели, чрезвычайно уважающие себя. От чего так получается? От общения со студентами? Оттого, что у них потеряна обратная связь? Со временем, он заметил, преподаватели начинают чрезвычайно уважать себя.
"Значит так, – вспоминал он объяснения Инги, – перейти улицу и за углом, за бульварной зеленью длинный, вытянутый на весь квартал магазин. Справа – двери в общий отдел, слева – в самообслуживание. Это что получается, закрывают уже? Даже здесь не обходится без рывка. Пивка для рывка, говорит Чембарисов. Вся жизнь, по сути, набор удачных и неудачных рывков и, может, в этом её смысл и особенность".
Он успел к закрывающейся двери и даже подставил ногу, мешая её закрыть. Парень, стоящий в дверях, совсем не походил на работника магазина. Может, это был грузчик, надевший белый халат.
На лице его было написано: Знаем мы это "за сахаром". Сам ведь из таких. Только тебя впусти. Сразу мимо автомата для разлива растительного масла к винному прилавку. И попробуй тогда изъять тебя из обращения. Вон их сколько там. На полчаса очередь. Каждый чувствует себя уже с пол-литрой в кармане и горлопанит просто для души и от души. Сколько их? Сержант не справляется. Цепь его размышлений обрывалась, и сначала негромко, а потом громче он позвал:
– Сержант.
Маэстро не слышал за дверью, что сказал этот парень. Он немного надавил. Дверь приоткрылась, и Маэстро быстро заговорил:
– Послушай, парень, пусти. Поверь, очень надо. Пачку сахара, понимаешь?
Дверь слегка приоткрылась, и он опять успел поставить ногу с твердой уверенностью – уговорю. За дверью теперь было двое: парень в халате и сержант милиции, огромного роста. Рядом с ним парень казался подростком и был удивительно худ. Сержант был не молод. Его большое пористое лицо, казалось, было сделано из поролона.
– Вот надо же, – подумал Маэстро, – и всего сержант. Всю жизнь работает вышибалой.
Парень в халате, сделав своё дело, ушел в кусты. И теперь все околодверное пространство занимала фигура сержанта. Экспедиция Маэстро зависела только от него. А потому Маэстро быстро повторил: вот только сахар… очень прошу… Всего пачку сахара… Будьте добры.
Сержант молча выслушал. Ничего не отразилось на его лице. Затем неожиданно для Маэстро он быстро толкнул его согнутым пальцем в грудь, и дверь перед ним захлопнулась. Идти было некуда. Может быть в центр? Наверное, не имеет смысла. По всей стране магазины закрываются в те же часы.
Глава 18
– Наташенька, очень хорошо, что ты пришла. Представляешь, куча мужиков и я одна. Да, все из Краснограда.
Наташа, улыбаясь, снимала плащ.
– Дядя говорит, – сказала она, – в Краснограде, на предприятии исключительная молодежь. Я просто заинтригована. Хочу посмотреть.
– Знаешь, приискала тебе жениха. Необычайно умён, просто до невозможности. Ты же умницу ищешь?
– Покажешь или догадаться?
– Попробуй. Пока не скажу. Но учти, не все в наличии. Сахар закончился у меня, и посыльного отправили в магазин.
– Решили подсластить?
– Именно.
В комнате уже говорили вразнобой. Чембарисов объяснял, как воевал Наполеон.
– Он не столько нападал. Он занимал удобную позицию. Противник – не дурак, отойдёт. А не сообразит – ему же хуже. Ещё Наполеон считал, что лучше отражать нападение, чем нападать самому.
"Он?" – показала глазами Наташа.
Они ходили, слушали, не вмешиваясь, переглядывались, и Инге было смешно. "Выбирай сама, – пожала она плечами, – а я молчу".
Говорили о Маэстро.
– Отчего он до сих пор не защитился? – спрашивал Аркадий Взоров.
– А от кого защищаться, если не нападают.
– Я серьезно.
– И я серьезно, – сказал Вадим. – Защита – неудачное слово, не от кого защищаться. Из всего зала, кроме оппонентов понимает пара человек. И защита всего лишь критерием честности, отношения к окружающим и окружающих к нему.
– Очень сложно загнул.
– Защита – неудачное слово, – сказал Вадим. – Скорее нападение, экспансия, захват новых земель.
– Нет, ты по делу скажи: чего он не защитился? Лентяй или ищет великую задачу?
– И то, и то.
– А Тумаков наживался. Маэстро считает, рвёт и выбрасывает в мешок, а Тумаков вынимает, разглаживает, собирает. Наутро Юра спохватывается, роется в мешке, и Тумаков продает ему обрывки по пятаку за клочок.
– Нет, ты ответь, отчего он не защитился?
– Критерии слишком высоки.
– Он просто – ленив, как чёрт.
– Наоборот, высоко стоит, далеко видит. Любая тема смотрится ему с высоты горошиной.
– Да, лень ему.
– Нет. У него высокие критерии, – сказал Чембарисов. – Решает на высоком уровне, рассекает гордиевы узлы. И бескорыстен.
– Кто бескорыстен? – спросил Аркадий Взоров.
– Тот, кто, сделав дело, ушёл в кусты. Вот ты – всем известно, пенкосниматель.
– Наполеон говорил, – сказал Чембарисов.
– Боже мой, Наполеон.
– Не слушай их. Продолжай, Чембарисов. О чем тебе говорил Наполеон?
– Наполеон о многом говорил, – стушевался Чембарисов.
– А стоит разобрать Юру, провести неофициальный разбор полёта.
– А чего разбирать? Гнать нужно за такие штучки. Ему просто повезло.
Вышло, а могло и не выйти. И на всех появилось бы чёрное пятно.
– В пиратских кругах ему предложили бы чёрную метку.
Славка смотрел на Ингу и думал: "Всё-таки изменилась". Он взял её под руку, но она руку высвободила. У них просто нет контакта. А отчего зависит контакт? Никто этого не знает, и остается только констатировать. Как она сказала?
"Ты – славный, Славочка. Ты без обмана". Но, может, именно нужен обман? А Наташа моложе, однако не волнует. А Инга волнует всем: движением, взглядом. А Наташа… Только Игунин уже выступает чуточку для неё.
– Давно хочу спросить, – приставал Чембарисов к Игунину. – с глазу на глаз.
– Замётано, – обрадовался Игунин, – наливаем рюмочки и садимся за этот столик. Нам можно за этот столик?
– Они впали в детство, – сказал Вадим. – Им обязательно требуется детский столик.
– Не детский, а тет-а-тетовый столик. Столик откровений.
– Обрадовались, столик сломают.
– Ничего, мальчики, – сказала Инга, – хорошо, если сломаете. Димка вырос, а выбрасывать жалко.
– Это вы правильно придумали, – заметил Славка. – Только прежде вас сядем за него мы с хозяйкой.
– Пожалуйста, – сказал Чембарисов, – всегда, пожалуйста.
– Отчего ты позвонила тогда?
– Когда?
– Не прикидывайся. Пригласила в гости.
– Славочка, глупенький, а ты подумал. Да? Я же в Мокашова была уже по уши влюблена, и не с кем посоветоваться. Не обижайся. И ты правильно сделал, что не пришёл. Очень правильно.
– Знаешь?
– Знаю, Славочка. Но всё всегда проходит. Было, да прошло. Давным-давно прошло.
"Слова и чего-то не хватает. И потому они пусты и невесомы. И прямо-таки, – думал Славка, – антураж космический: невесомость и пустота".
Глава 19
"Что же делать?" Маэстро был в недоумении. Кто-то посоветовал: поезжайте в центр. Он поехал в метро, и этот нелепый день частями вспоминался ему. Неловко вышло и с Мстиславом Всеволодовичем. Он небось подумал, что он из тех молодых жучков, которых масса вокруг. Что липнут липучкой и прогрызают собственные ходы. Короеды. И набираясь минутной отвагой, он отыскал записанный телефон и позвонил. Ответил ласковый женский голос.
– Мстислава Всеволодовича нет. Он на торжественном заседании. А кто его спрашивает?
– Это Зайцев. Вы меня не знаете.
И что может дать фамилия?
– Зайцев? Минуточку, погодите… Он оставил телефон.
Его с кем-то путают. И что? Он позвонит и извинится. Отчего ему не позвонить?
К телефону долго не подходили. Затем спросили:
– Кого?
Затем:
– Кто спрашивает?
И опять долгая пауза: академика вызывают из президиума.
– Алло. Это Зайцев, Мстислав Всеволодович.
И поскрипывающий голос академика:
– С наступающим вас праздником. Я просил позвонить вот почему: отложили присуждение премии Ломоносова. Премия престижная, и из-за неё у нас здесь все перессорились. Выходит, лучше бы её не было. Мы тут подумали и решили кардинальным образом: Академии Наук её в этом году не присуждать, а дать её промышленности за научный вклад. И у вас в этом смысле здоровый шанс. Потребуется выполнить формальности: опубликованные статьи и характеристики. Но я попросил вас позвонить по иному поводу. Вам где, кстати, передали мой телефон, в гостинице? Я разослал его в разные адреса. Мне вот что в голову пришло. Ваш случай можно развить таким образом… может получиться получится интересное продолжение…
– Мстислав Всеволодович, – перебил его Маэстро, – я тоже думал об этом.
– Ах, так…
Сколько раз он клял себя за несдержанность. Но ничего поделать не мог.
Его простота – хуже воровства.
– Значит, вы поняли. Именно это я и хотел вам сказать. Ну, желаю успеха.
Ничего себе. Он мог хотя бы вежливо выслушать, а он вдруг спросил:
– Мстислав Всеволодович, вы не подскажите, где сейчас можно сахара купить?
– Я вот что вам подскажу. Вы где сейчас? В центре? Очень хорошо. Поезжайте, у вас есть на чём адрес записать? Анастасия Дмитриевна очень запасливая женщина, и будет рада услужить.
– Спасибо, Мстислав Всеволодович. До свидания.
– Куда это Зайцев пропал? Не в вытрезвители ли?
– А начальство на торжественном заседании. Несправедливо.
– Ишь чего? Справедливости захотел.
– Работаешь, работаешь, а начальство всё время только за спиною крутится.
– Ну, нет. Начальство наше – восьмое чудо света. Работает больше всех.
– А устроим своё торжественное заседание, свой торжественный день.
– Юрьев день. Потому что если говорят "Космос и Юра", все думают Юрий Гагарин. А у нас много Юр.
– Попрошу не примазываться. Выпьем за Зайцева.
– Ещё чего?
– Юра глубок, как Марианская впадина, 10 тысяч 836 метров глубины.
– Юра высок, как Джомолунгма, 8 тысяч 848 метров высоты.
– Пьем или нет?
– А все умные уже давно выпили. Не будем сегодня Юру ругать, устроим разгрузочный день.
– Я постоянно готов его хвалить, и предлагаю даже назвать его именем какой-нибудь кратер Луны.
– Неплохая идея, и за нее можно даже проголосовать.
– Не проголосовать, а выпить и куда пропал с бутылкой Чембарисов?
В кухне курили, и Чембарисов объяснял соседу Паше, как относился к женщинам Наполеон.
– Он вызывал жен своих маршалов записками и не отстегивал сабли. И это их обижало…
Сосед кивал и то и дело порывался:
– Вы меня извините…
Но Чембарисов не давал ему договорить.
– Поражаюсь тебе, Чембарисов, – сказал вошедший в кухню Вадим.
Прожил уже четверть века, а туп, как… Чего не несёшь вино? А с тобою всё решено, – кивнул он Инге. – Увозим тебя с собой. Погостила в столице и хватит, пора и честь знать.
– Приедешь в Красноград, – улыбалась Инга, – ни одного знакомого лица. – Не в этом дело, – сказал Вадим. – Просто есть устойчивые и как вы. Мы устойчивые.
– Скажите проще, Вадим Палыч, – вмешался Чембарисов. – Мы – настоящие советские люди.
– Насчет тебя, Чембарисов, я бы обождал говорить. Захвати пирожки.
– Есть такая немецкая поговорка, – сказал Чембарисов, – "Вот тебе и пирожок" вроде нашего: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день".
– А чем славен Юрьев день? Помнишь?
– В этот день разрешались переходы.
– Но почему именно юрьев?
– Разрешались Юрам, – радовался Чембарисов, – ведь есть и Татьянин день.
– Татьянам разрешалось иное.
– Вы хотите сказать, не возбранялось.
– Согласен.
– Слушай, а здесь и карт нет. И куда, ты, Сусанин, нас завёл? – донимал Вадим Славку.
Между тем ребята нашли какую-то настольную игру из димкиных, расстелили её на тахте и стали с азартом играть, а Вадим комментировал ходы:
– Прекрасно схожено, и дальше так ходи…
– Куда он пропал с сахаром? – спросила Инга Славку, но Вадим услышал.
– Не беспокойся, явится. Кошмар какой-то – Зайцева посылать.
Наташа пользовалась успехом. Теперь она курила на балконе с Игуниным, где третьим лишним присутствовал и Чембарисов.
– Чувствую, не дождется она жениха, – сказала Инга Вадиму.
– Государство должно позаботиться о нём. Нужное зарезервировать. Требуется девушка, выделить. В прежние века тысячи жертв приносили на амвон, а теперь жалко одной. Маэстро нужно обеспечить. И велика ли цена одной глупой девушки?
– Почему глупой? Маэстро умная нужна. – Нет, именно глупая. Требуется недостающее. – Любовь не по заслугам, – сказала Инга.
– А это дело наживное. О, Юра. Явился, наконец.
Стол отодвинули и устроили танцы. Партнеров было много, а партнерш две. Забавны были их разговоры, предназначенные всем женщинам, которых они давно не видели.
Славка не танцевал, он уселся в кресло у телевизора. Ему доставляло особенное удовольствие взглядывать со стороны. С каждым партнером Инга танцевала по-разному. Ее движения были полны для него значения и волновали.
– Ты что заснул? – спросил его Вадим.
– Придремнулось что-то, – ответил Славка и подумал: "Плохо быть медиком. Медику не удастся, наверное, так посмотреть. Медики видят, наверное, в первую очередь мышцы и косточки, думают, что за мышца сократилась теперь. И, возможно, медику, когда он танцует, кажется, что он держится за крестец, не за талию".
– Хороша, а? – сказал еле слышно Вадим, указывая глазами на Ингу.
Она, действительно, была хороша: раскраснелась, разулыбалась в танце.
– Решено, – на этот раз громко сказал Вадим, – забираем тебя с собой. Пиши Мокашову записку: уезжаю, родной, навсегда.
– А куда? – смеялась Инга. – К прежнему мужу? Как он там? Не женился ещё?
– Слушай, а как Воронихин? – спросил Вадим.
– Не знаю, – удивленно ответил Взоров, и Славка не знал.
"Дураки, – подумала Инга, – ничего на свете не знают. Настоящие дураки".
Глава 20
– И кто?
Наташе давно не было так хорошо. Прав был дядя. Они такие… Дядя как всегда прав.
Она спросила, танцуя с Игуниным:
– А почему вас зовут космонавтом?
– Не знаю, шутят, – ответил он.
Когда за столом Инга спросила его о Краснограде, вмешался Вадим:
– Почему ты его о Краснограде? Он же нам иногородний. Подмосковный.
Живёт в Звездном под Москвой.
– Правда? – удивилась Инга.
– Временно.
– Расскажи, расскажи народу, – сказал сурово Вадим, – как ты в космонавты на пузе пролез?
– Если бы на пузе.
"Скромный", – подумала Наташа.
– И когда?
– Думаю, не скоро.
– Мы придём тебя встречать, – сказала Инга.
– Нас Беляева с Леоновым встречать посылали, – сказала Наташа. – Народу – масса. Весь Ленинский проспект. На тротуарах столики: скатерти, вода, вино. Ну, прямо, праздник. Затем закричали: "Едут". Все кричат и машут космонавтам. А когда проехали, за ними целый обоз. Столики в машину, ящики, флажки. И ходит строгая женщина со списком в руке. "Где голуби?" – спрашивает. "Какие голуби?" "За вашей точкой у меня два флага цветных значатся и три голубя мира. Так, где голуби?" А еще через полчаса моечная машина вымыла всё, будто ничего и не было.
– Расскажи, как тебя принимали?
Игунин пожал плечами. Как это рассказать? Конечно, все волновались. Один всё ходил по коридору, по ковровой дорожке и улыбался, другой непрерывно зевал, а третий – известный молчальник – болтал как попугай.
Но чаще ребята сникали.
– А как решился именно ты?
– Вот этот виноват, – Игунин кивнул на Вадима, – регулярно меня донимал.
Работая, пел противным голосом и обзывал "сапогом".
– Серьезно? – спросила Инга.
– Ты больше верь им, трепачишкам, – кивнул ей Славка. – Они без этого жить не могут.
– А теперь откуда?
– Гоняют с юга на север. Сплошные командировки. Это отвратительно.
– Это замечательно, – сказал Вадим. – Смена обстановки. Ранняя весна.
– В том-то и дело, что весны у меня не было в помине. В этом году я не чувствовал весны. Акклиматизации выбили из колеи. Чувствую себя человеком, лишенным обычных радостей. Даже весны нет для меня.
– Он был на пункте дальней радиосвязи, – пояснил Инге Славка. – Ну, как вы там?