- Хорошо, - говорю, а самому боязно в глаза солдату глянуть.
И тут Ведеркин стал меня успокаивать:
- Ты не волнуйся, лейтенант, я что-нибудь соображу, вывернусь как-нибудь.
Понимаете, карусель какая. По все правилам я его должен ободрить, пообещать, что прикроем, мол, не бросим на произвол судьбы. А тут он меня в чувство приводит.
- Только надо мне, - говорит, - к штабистам на минуту заскочить. Я мигом.
Вечером собрали мы Ведеркина, выделил я одного солдата, чтобы помог ему окопаться и замаскировать огневую точку, и ночью они уползли.
Под самое утро возвратился солдат, докладывает, что все в порядке, окопался Ведеркин, замаскировался отменно, просил передать, чтоб не волновались, все будет хорошо.
Не ошиблась разведка, вскоре пошли немцы в контратаку. Вначале перебежками передвигались, потом залегли, к последнему броску стали готовиться.
Мы тоже даром времени не теряли. Вот взвилась ракета, поднялись фашисты, из автоматов свинцом поливают, пулеметчики их поддерживают. Наши ребята отвечают достойно. Два пулемета с немецкими дуэль затеяли.
Я осторожно голову высовываю, слежу за боем. Вижу: совсем близко от Ведеркина немцы, пора бы уж ему в дело вступать, а он молчит. Начал беспокоиться, не случилось ли что. Приказываю усилить огонь. А немцы прут - и все тут, лавиной катятся. Надо этот первый порыв погасить, сбить гонор, уложить ретивых, а остальных прижать к земле.
Все ближе, ближе к окопу Ведеркина немцы. Пора! Только я так подумал, полоснул первой очередью Ведеркин. В упор бьет, должно быть, видит, как из шинелей клочья летят, крики и стоны врага слышит.
Фашисты заметались по полю. Сзади их офицеры подгоняют, спереди Ведеркин своим пулеметом, как траву, косит. Залегли живые рядом с мертвыми. Порядок! Ведеркин дело сделал, не меньше взвода уложил, а главное - к земле прижал.
- Теперь надо ему из этого пекла выбираться, - переговариваются между собой солдаты. - Давай, лейтенант, усилим огонь, в это время он и выскочит.
Скомандовал я, и такую мы пальбу открыли, что небу жарко. Но не возвращается Ведеркин, нигде не мелькает его рыжая голова. Случилось, видно, что-то. А гитлеровцы опять в рост поднимаются, но уж без того энтузиазма, что был, осторожнее продвигаются. Ясно, боятся Ведеркина. А он молчит. И вот, когда и мы и немцы были почти уверены, что Ведеркин погиб, ожил опять пулемет, полоснул, как кинжалом, по врагу. Тут, ясное дело, фашистов злость взяла. Повалили вперед, как пьяные. Еще две очереди вырвались из раскаленного дула, и смолк пулемет.
"Конец, - мелькнуло у меня в голове, - погиб наш Ведеркин".
И в самом деле, немцы уже и окопчик Ведеркина пробежали, дальше рвутся. Один задержался, склонился над окопчиком, потом бросился своих догонять. "Прикончил, подлец, может, еще и жив был Ведеркин", - стучит в голове. Вырвал я винтовку у Кузьмичева. Никогда так тщательно не прицеливался, не помню, как на спусковой крючок нажал, только, когда споткнулся и упал фашист, понял: попал.
Вражескую атаку мы отбили. Больше того, погнались за ними и ворвались в немецкие траншеи. Начали, как обычно, закрепляться. Вызвал я двух солдат:
- Бегите к Ведеркину, принесите тело, хоть похороним по-человечески.
Через некоторое время возвращаются солдаты, докладывают: пуст окопчик, нет Ведеркина. Что за оказия? Немцы с собой труп унесли? Зачем? Да и когда? Не до этого им было. И вдруг слышу: веселый галдеж по траншее разносится. Пошел туда и глазам своим не верю: стоит среди солдат Ведеркин и смеется. А вся голова у него и телогрейка в крови.
- Ведеркин, ты ли это?
- Я, товарищ лейтенант, цел и невредим.
- Невредим? Это называется "невредим"? Ребята срочно санитара вызывайте.
Ведеркин щурится и спокойно говорит:
- Не надо. Здоров я.
- Да какой же здоровый, если из тебя вся кровь повыхлестала. Очумел, что ли?
- Не кровь это, товарищ лейтенант, чернила. Помните, перед боем я в штаб бегал? Выпросил красных чернил, ну и навел косметику. Когда они к окопчику подбежали и стрелять нельзя стало, я и повалился на спину, будто убитый. Руки раскинул, глаза прикрыл. Фашисты через окоп перемахнули, а один задержался. Гляжу, поднимает автомат… "Конец пришел", - думаю. А немец поглядел еще, не стал стрелять и побежал дальше. Вот так, лейтенант. Водички бы мне, умыться.
Принесли воды, скинул Ведеркин телогрейку, гимнастерку, долго умывался, фыркал, а потом, когда выпрямился, застыли мы. Глядим на него, а слова вымолвить не можем.
- Паленый, да ты же сереньким стал, - промолвил кто-то тихо.
В одночасье поседел человек…
ПРОБКА
Он ввалился в землянку шумно и весело. Уже через час казалось, что мы знаем о нем решительно все. И что родом он из Москвы, и что отец его директор крупнейшей кондитерской фабрики, и что по утрам он пил в кровати горячий шоколад.
- Знаете, что такое горячий шоколад? Кто пил - подними руку?
Никто, конечно, не знал. А Поделкин без передышки перешел к фронтовым делам. И с тем-то он встречался, и с этим говорил, тому руку жал, этого от беды спас. Слушали его вначале серьезно, затем недоверчиво, потом с явной ухмылкой, а под конец Сидоров громко и отчетливо заключил:
- Трепло.
И повернулся спиной.
- Что? Кто трепло? Я трепло? Да я тебе за такое оскорбление! Да ты у меня! - задохнулся Поделкин.
- Трепло и есть, - еще раз спокойно сказал Сидоров.
Вот тут-то и рванул ворот телогрейки Поделкин, и все мы увидели на его гимнастерке орден Красного Знамени. В землянке наступило молчание. Такой орден - не шутка. И нам сразу показались более реальными и шоколад в кровати, и встречи с военачальниками.
- Ты документ покажи, - проворчал Сидоров.
Поделкин порылся в кармане и вытащил орденскую книжку, показал ее не Сидорову, а мне:
- Смотри, лейтенант.
- Все в порядке, ребята. Все верно.
После такого знакомства Поделкин и Сидоров не замечали друг друга.
Сидят солдаты, греются на солнышке, нехитрыми новостями делятся, разгадывают планы начальства. Но вот замечают на повозке Поделкина, и заулыбались лица, сдвинуты набекрень пилотки: все предвкушают веселье.
- Эй, Поделкин, - кричат, - соври на ходу.
- Некогда, ребята, - серьезно отвечает Поделкин и торопливо дергает вожжи, - из тыла подарки пришли, старшина сейчас раздавать будет.
Мелькнет колесо брички, и исчезнет Поделкин. А за ним уж гурьба спешит. Подбегут солдаты к старшине.
- Когда подарки раздавать будешь?
- Какие подарки? Вы что, очумели, что ли? Нет у меня никаких подарков.
- А из тыла что пришло?
- Да кто вам наврал?
- Поделкин.
- Так это ж Поделкин…
Засмущаются, засмеются, закрутят головами солдаты, однако не обижаются: сами просили соврать. И только Сидоров словно не замечал Поделкина, ни разу не поддался на его розыгрыши.
Получили мы сложное задание: за три дня до предполагаемого наступления пробраться в тыл фашистов и, когда наши погонят врага, создать панику, не дать спокойно отступить. Надо думать, не одним нам такая боевая задача ставилась, и другие пулеметчики принимали в этом участие, и партизаны, и десантники.
- Тут надо все обдумать, изловчиться, - задумчиво произнес Кузьмичев, когда я рассказал о полученном приказе.
- Ну, братцы, прошли года, жди попа, - вздохнул кто-то в темном углу землянки.
- Ты чего там панику раздуваешь? - взъерепенился Поделкин.
Тут подал голос Сидоров:
- Паника не паника, а вот посмотрим, что ты будешь делать, когда весь фашистский фронт на тебя попрет.
- Не на одних нас попрет, не одни мы в деле будем, - вступил в разговор Заря. - Я так думаю: главное, чтоб боеприпасов вдоволь. А там окопаемся как следует и будем до последнего сражаться. Иного выхода не вижу.
- Не вижу, - передразнил его Поделкин. - До последнего… И будет через десять лет стоять обелиск со звездочкой. А я бы и звездочку тебе пожалел.
- Это почему же?
- А потому. Сам падешь смертью храбрых, а немецко-фашистские захватчики спокойно перешагнут через твой молодой и красивый труп и улизнут от наших. А под Познанью или на Одере по твоей вине так встретят, что люди еще умирать будут. Здесь их брать надо. Умом брать или, как Кузьмичев советует, изловчиться.
- А что, не так? - обиделся Кузьмичев.
Я не мешал разговору, я знал своих солдат, верил в них. Плох тот командир, который думает, что только он один может строить хитроумные планы, а солдаты должны лишь выполнять приказы. Я знал: если солдаты сами задумаются, считай, что полдела уже сделано. Солдатский ум неистощим на выдумку. И в трудную минуту только положись на него.
Я вышел из землянки. На фоне густо-синего неба чернел далекий лес, то и дело с гусиным шипом взлетали ракеты, время от времени вспыхивали, осторожно щупая небо, прожекторы, где-то далеко заливался пулемет. Ударила приблудшая мина. Все спокойно. Укоризненно смотрели вниз на безумствующих людей крупные звезды.
Я вернулся в землянку и остановился удивленный. Друг против друга сидели и спокойно, даже весело, разговаривали Сидоров и Поделкин.
- Ну что, закончили совет в Филях? - спросил я.
- Закончили, - хмыкнул Поделкин.
- Балаболка, а с головой, - улыбнулся Сидоров, и что-то ласковое мелькнуло в его глазах.
Через полчаса я был посвящен во все детали солдатского плана.
…Пробороздив нейтралку животами, удачно прошмыгнув между вражескими траншеями, отлеживаясь днем в ельниках, прибыли мы на третьи сутки в определенный для нас район. Устроили лагерь. Затем втроем - я, Поделкин и Сидоров - поползли к дороге, осторожно осмотрели кюветы, придорожные полосы и возвратились к своим разочарованные.
- Не то нам надо, - заключил Поделкин.
- Не то, - согласился Сидоров.
И стали они каждый день уползать к дороге, искать подходящее место. Возвращались злые, голодные и уставшие. Торопливо ели, валились спать. Потом опять пропадали.
- Ты нас, лейтенант, не торопи, - говорил Поделкин.
- С умом надо сделать, - поддерживал его Сидоров.
Наконец, приползают солдаты довольные, зовут меня:
- Пошли. Посмотри.
"Пошли" мы по-пластунски, выглянули осторожно из придорожных кустов.
- Видишь, лейтенант, дорога как хорошо просматривается. Далеко немца увидим, приготовиться успеем. А здесь мы мины в рядок ставить будем.
- Так они же в обход пойдут.
- В том то и дело, что не пойдут. Видишь высокий осот? Это болото. До самого леса тянется. Конечно, лесом можно пойти, но для этого и сил, и времени немало надо. Тут их накрыть авиацией можно. С другой стороны - тоже болото. Место что надо, лучше не найти.
Вижу: в самом деле место отличное. Обосновались мы на нем основательно, капитально. Стали ждать. Ребята волнуются, ждут сигнала по рации. Дали, наконец, сигнал.
Теперь немцев ждем. Далеко видна дорога, а на ней хоть бы машина, хоть танк какой заблудший. Ничего. Лежим, чертыхаемся. И тут видим: далеко-далеко показалась точка. Заволновались солдаты. Я глянул в бинокль и растерялся - движется повозка. Кляча, еле передвигая ноги, тащит потихоньку ее вперед. На облучке сидит, покачивая головой, какой-то фольксштурмовец в задрипанной шинелишке. Время от времени очки поправляет, лениво чмокает губами - для проформы таким макаром клячу подгоняет.
- Пропустить его к чертовой бабушке, - с досадой командую.
- Что ты, лейтенант! Это же не фольксштурмовец, это же сам божий дар в немецкой шинели, - горячо убеждает меня Поделкин.
Вижу, Сидоров винтовку с оптикой пристраивает, но и его остановил Поделкин:
- Соображать надо. Божий дар, а ты в него пулю.
- Что же с ним делать, молиться, что ли? - подает голос Заря.
- Большой ты, Заря, а соображаешь туго. Сходи, возьми этот дар, клячу тоже приведи, а подводу поперек дороги поставь. И чтоб ни единого выстрела.
- Да я его пальцем, как комара, пришибу. - Заря вопросительно смотрит на меня.
Я киваю головой.
- Да не тронь ты этого старикашку. Свяжем, полежит до плена, ничего с ним не сделается.
Заря вначале полз, потом плюнул, поднялся во весь рост и пошел не таясь. Немец, вглядываясь подслеповатыми глазами, забеспокоился, начал искать что-то в повозке. Но, видя, что уже поздно, приподнялся и вздернул руки вверх. Заря развернул повозку поперек дороги, выпряг лошадь и вернулся с немцем к нам. Тот испуганно таращил глаза и все повторял:
- Гитлер капут! Гитлер капут!
- Заткнись ты, старый хрыч, - взъелся на него Поделкин и жестами показал, что тот должен лежать в яме и молчать, иначе… Что "иначе", старику не надо было объяснять дважды.
В это время на дороге показалась машина. Она шла на большой скорости, в кузове сидели человек шесть солдат. Вот машина притормозила, солдаты собрались возле повозки, намереваясь столкнуть ее в кювет. Несколькими автоматными очередями с ними было покончено.
- Кажется, началось. Теперь надо быстро поставить мины на обочинах вплоть до болота, - предложил Поделкин, и ребята, не дожидаясь команды, бросились минировать. Едва закончили, на дороге показалась колонна автомашин.
- Ну, теперь не подкачай, орлы, - крикнул Сидоров и метким выстрелом уложил водителя первой машины. Немцы, видимо, не слышали выстрела и, ничего не понимая, сигналами требовали дорогу. Неуправляемая головная машина свернула в кювет, перебралась через него, и тут сработала первая мина. Вступили в дело наши пулеметы, автоматы. Машины стали разворачиваться, но натыкались на мины.
- Ну вот, пожалуйста обедать, каша готова.
Последним машинам все-таки удалось развернуться и улизнуть.
- Могут танки привести, - отложив автомат, сказал Заря.
Не мешкая, мы связались с командованием и получили приказ немедленно отойти и где-либо поблизости дожидаться прихода своих. Пленный фольксштурмовец шел за нами по пятам, пытаясь даже помочь переносить вещи. На все наши знаки - уходи, мол, - отрицательно качал головой.
- Да хрен с ним, подойдут наши, отправим в плен, - решил я.
Мы выбрали сосняк погуще, двоих оставили в охранении и залегли спать. Но вскоре были разбужены мощными взрывами. Посмотрев в ту сторону, откуда пришли, увидели в небе самолеты: они продолжали начатое нами дело.
Еды мы с собой взяли мало, а аппетит разыгрывался.
- А вот я слышал: японцы какие-то молодые деревья едят. Или брешут, лейтенант? - спросил Заря.
- Едят, бамбук.
Заря надолго задумался и, когда все уже и забыли о моем ответе, удивленно произнес:
- Скажи на милость, какие же крепкие зубы надо иметь.
- А я вот слышал, - неожиданно развеселился Сидоров, - что некоторые в постели горячий шоколад кушали…
- И ел, - взъерепенился Поделкин, - сколько хотел, хлебал!
Я улыбнулся и повернулся на бок. Между Поделкиным и Сидоровым начинался очередной диалог.
ПОВЕЗЛО
- Я так думаю, что Гитлер специально дал задание уничтожить сержанта Поделкина. Но шиш ему, мне, братцы, везет страшно. А ты, Сидоров, не отворачивайся. Если неприятно тебе мой голос слышать или на лицо смотреть, возьми и отойди в сторону.
Сидоров молча взял свой вещмешок и пересел, однако так, чтобы можно было разобрать слова Поделкина.
- Мог бы подальше чуток, - заметил Поделкин. - Не хочешь? Желаешь послушать мой правдивый рассказ? Ну, слушай, я не жадный. В самом деле, ребята. Я думаю, есть у немцев такая картотека - на самых опасных для них солдат. Если есть, то я в этой картотеке непременно на первом месте. Только какая ни на есть операция начинается, весь свой огонь они на меня обрушивают. Иной раз лежишь и прямо видишь, что все пули так в меня и летят. Пулей не возьмут, начнут снарядами или минами швыряться. Так и метят в куски разорвать. Только и я не промах. И опять же ничто меня не демаскирует, вещмешок тощий и горбом над спиной не поднимается - так что, во-первых, трудно меня обнаружить, а, во-вторых, если и обнаружат, не так просто подстрелить.
- Да уж, драпать ты мастак, - подал голос Сидоров.
- А что? - весело откликнулся Поделкин. - При нужде могу и драпануть. Что, лучше мертвым лежать?
Поделкин снял пилотку, положил ее на колени и погладил ладонью, давая понять, что присказка закончилась и начинается рассказ.
- Было это в Белоруссии. Ну, какие там леса, вам нечего рассказывать - леса что надо, а в них множество деревушек. И каждая название имеет. Скажем, в деревне дома четыре-пять, а название хорошее, веселое: "Леснянка", "Полянка" или "Светлянка". Однажды посылает меня взводный в такую деревню - проверить, не засели ли там немцы. Если засели - в плен взять. Тогда немцы уже охотно в плен шли. Выделил мне отделение, все честь честью. Добрались мы вечером в эту самую Леснянку или Веснянку - не помню уж, прилегли на опушке, стали присматриваться. А там посреди улицы танк стоит. Наш танк. Ну, мы, конечно, обрадовались, смело уж в деревню зашли, поздоровались, поговорили с танкистами, вместе решили поужинать.
- И напились, - вставил Сидоров.
- Чего не было, того не было, - живо повернулся Поделкин. - К великому огорчению, ни у нас, ни у танкистов ничего такого не оказалось. Если б было, по рюмашке, конечно, рванули бы. Ну вот, посидели так, погоревали, поели и улеглись спать. "Утром мы вас мигом к своим доставим", - пообещали танкисты. Отдыхаем культурно, и вдруг среди ночи как рванет! И началось! Снаряды, мины, пули визжат, а тут еще рожь в поле вспыхнула, и дома, как свечки, горят. Вот такая картина образовалась.
- Сколько же немцев на вас двинуло? - спросил кто-то.
- Точно сказать затрудняюсь, а только никак не меньше полка, ей-богу.
- Свисти больше, - опять подал голос Сидоров. - Дивизия целая двинулась на одного Поделкина, иначе с ним никак не справиться.
- Ну и едкий ты, Сидоров, как ташкентский перец. Маленький стручок, а положишь в суп - весь чугунок горечью пылает. Ты возьми в толк ситуацию. Двигались немцы, разведку вперед выставили. Та разведка ночью и набрела на нас. Увидели танк…
- И Поделкина при нем, - в тон ему продолжил Сидоров.