- Прибыли, - подтвердил шофер догадку Кирилла.
Полуторка, сбавив ход, вынеслась на площадь, окруженную вперемежку липами, и кленами, и молодыми елками, пышно распустившими подол у самой земли. То тут, то там кучились деревянные и кирпичные дома, камуфлированные в зеленое и оранжевое - цвета этой поры года. На настуженной земле догорали опавшие листья.
Перед Домом культуры шофер остановил машину, Кирилл выбрался из кабины, сделал несколько движений, разминая затекшие ноги. Он заглянул внутрь кузова под брезентовую крышу.
- Живы?
- Живы! - дружно и бодро, командиру в тон, откликнулись из кузова.
- Жи-вы-ы! - Кирилл узнал Пашин голос. Паша выскочил из кузова, расцарапав руку, стряхнул проступившую кровь в траву и накрыл ранку сорванным с дерева влажным вызолоченным листком.
- О! - тут как тут вырос Тюлькин. - Уже кровь пролил, - воскликнул он с насмешливым сочувствием. - Герой. - И, хмыкнув, на всякий случай отошел.
Подкатила вторая полуторка.
Десантники поднялись на блестевшие после дождя каменные ступени Дома культуры.
Они ввалились в помещение, не проявив и малейшего любопытства к случайному крову, точно бывали тут не раз. Солдатский постой - и все.
Колхозный Дом культуры был неприветливо пуст. С потолка, со стен в разных местах обвалилась штукатурка и проступала голая дранка. Затоптанный пол просторного помещения хранил белые от осыпавшейся известки отпечатки множества сапог, словно перепутались сотни троп. На окнах засохла размазанная дождями пыль, и сквозь грязно-матовые стекла падал мглистый свет. Дверь в зрительный зал грубо заколочена досками, над ней, нелепая сейчас, висела вишневая плюшевая портьера. В открытые форточки залетал ветер, и складки на портьере расходились в стороны, как круги по тронутой багровой воде. А в углу громоздились как попало трубы, валторны, тромбоны - беспорядочная груда потемневшей меди. Плакат с обвисшими краями - должно быть, вывешенный перед самой войной - радостно приглашал на первомайский вечер.
Паша отыскал в передней ведро с мятым боком и оторванной дужкой, куском железа, валявшимся тут же, приколотил дужку и направился к выходу. Вернулся, ведро с водой поставил на скамью. По морозному цинку высыпали холодные капли.
- Открывай цирюльню, братцы-однополчане! - Сверкнуло узкое лезвие, будто Паша выпустил из рук короткую синюю молнию. Он расстегнул ремень, зацепил за гвоздь в стене, и, как сполохи, заметалась бритва по ремню - сверк-сверк… - Начали! - и легко повел бритву по щеке.
Все взялись за бритвы.
На двух крюках против окна висело овальное зеркало. Левенцов, бреясь, смотрел в зеркало, перед глазами проносились рваные тучи, а под ними глухо бились на ветру разъяренные вершины деревьев, мир с настойчивой последовательностью повторялся в прозрачной и спокойной глубине стекла и выглядел яснее, чем на самом деле. Левенцов локтем задел зеркало, оно сорвалось с одного крюка и покосилось, и сразу повалились набок и небо и лес. "Вот так и жизнь сорвалась с крюка, и все к черту повалилось…" - почему-то подумал Левенцов и хмуро усмехнулся. Паша поправил зеркало, и поднялся лес, выровнялось небо, и тучи продолжали свое движение. Левенцов рассеянно следил, как уходили они за крашенный бронзой багет. Он снял с бритвы мыльную пену и снова повел лезвие по щеке.
В положенное время ефрейтор из кухни здешней роты связи привез термосы со щами и кашей. Ели с аппетитом и весело.
Потом Кирилл и Ивашкевич отправились в штаб эскадрильи. Десантники ждали их возвращения. Поглядывали на дверь. Курили. Над головами от стены к стене вяло катились белые кольца дыма и оседали на потускневших стеклах окон. Длинный день тянулся нескончаемо и виделся таким, каким и был - угасавшим, нудным, серым, словно, догорая, весь осыпался пеплом. Воздух потемнел, стал тяжелым, глазам уже не хватало света. Михась затянул окна маскировочными шторами, повернул выключатель - и под высоким потолком ожила синяя лампочка, она казалась далекой, как звезда. Лампочка источала скупой холодный свет, почти не достигавший пола, будто и не свет это вовсе, а подкрашенная ожившая тень.
Десантники ждали. Ждали долго и терпеливо, как только солдаты умеют ждать, время обрело для них другой смысл и другое значение; то стремительное, полное напряжения, то недвижное, как придорожный валун, оно перестало быть истинной мерой длительности происходящего. Они сидели, переговаривались, вставали, бродили по пустынным залам, пахнущим пылью, безразлично поглядывая вокруг.
Паша несколько раз выбегал на улицу: должно же распогодиться! Вот опять хлопнул дверью. И возбужденно:
- Небо, доложу вам, братцы-однополчане, как обсосанный леденец. И луна!
А командир и комиссар все не шли.
Постепенно в сознание бойцов вкрадывалось тревожное сомнение.
- Не везет же… - прогудел Паша.
Наконец двери с шумом распахнулись, в помещение хлынула струя ветра и ударилась об стены, послышались гулкие шаги.
- Подымайсь!
Все торопливо двинулись к выходу. Ступали молча и шумно, будто беспорядочно ухали по полу молотки. В открытой двери виднелся зеленоватый свет, заливший небо и землю.
Машины с погашенными фарами понеслись по затихшей до утра деревне. Бойцы сидели в кузовах и смотрели прямо перед собой, они видели небо, напоминавшее спущенное сверху огромное полотнище с бледными звездными узорами, и, казалось, слышно было - ветер трепал его вдалеке.
10
Грузовики остановились у ровного поля, высветленного луной. В мирное время подмосковные колхозники сеяли здесь пшеницу и клевер. С трех сторон к полю подступал сосновый бор, а с четвертой - частый ельник, в котором, как сединки в темной бороде, пробивались одинокие березы. Где-то на опушке были скрыты самолеты, но даже зоркий глаз не заметил бы их. В обнаженном небе брело легкое облачко, похожее на потерявшийся клок дыма, и никак не могло одолеть расстояние между двумя соснами. От сосен, словно тропинки, тянулись тени, длинные, прямые, как сами сосны.
Шоферы опустили задние борта. Бойцы спрыгнули на землю, построились в шеренгу. Худощавый инструктор с крепкими костлявыми руками помог им надеть парашюты, подогнать лямки. Кирилл видел, как Паша чуть согнулся, проверяя, ладно ли уложен парашют. Толя Дуник повернулся к Паше, подергал у него "грудную перемычку" из ремней, потом у себя.
- Сбруя в полном порядке, - подтвердил Паша. - Хоть с луны прыгай.
Долго возился инструктор с Петрушко, пока приладил парашютный ранец на его спине. Низенький, щуплый, придавленный ранцем, тот походил на гнома.
Наконец все были готовы.
- Пошли, - сказал инструктор.
Летчики прогревали моторы. Моторы ревели, набирая силу, и ветер ожесточенно рвался с винтов, захлестывая подходивших к самолету десантников. Из-за трескучего рокота моторов голоса десантников тонули в ночи, и никто их не слышал. Распластанные крылья самолета далеко отбрасывали широкую тень, и десантники, попав в нее, точно камни, кинутые в воду, исчезали из виду прежде, чем, поднявшись по стальной лестнице, входили в кабину.
Самолет, разгоняясь, побежал по взлетной дорожке. Земля незаметно отделилась, косая под накренившимся крылом, - еще мгновенье, и все, что держится на ней, свалится.
Она уже далеко внизу, в лунной мгле, - вся покрытая янтарем.
С щемящей грустью смотрели десантники, как медленно двигалась под ними вытянувшаяся Москва, окончательно от них отделенная. Куда-то в дым отходили погашенные улицы, не оставляя следа. Как по синей воде, ясной до самого дна, плыл самолет, и на дне виделся затонувший город. Одинаковые, как близнецы, тесно жались друг к другу, словно боялись потеряться, притихшие здания, с высоты они выглядели почти игрушечными. Тусклая, неправдоподобная, вся из длинных и коротких теней, Москва под крылом переходила с одной стороны на другую, постепенно редела и скоро совсем исчезла из виду. Потом замелькали, будто нарытые кротами, бугорочки изб, сверкнул серп неровной реки, он повторялся каждый раз, когда река поворачивала, покатился лес, и сверху казалось, что это шерсть, которой покрыта земля. Все уходило назад, пропадало, и даль открывала и быстро приближала новые леса, и новые деревни, и реки новые, совсем схожие с теми, что ушли, словно самолет, как жаворонок, висел в небе на одном и том же месте.
Затерянные в фиолетовом сумраке ночи, уже вдали от всего доброго, что осталось позади, еще вдали от всего жестокого, что ждало их впереди, десантники неслись над миром, как единственные, его первые или последние обитатели.
Мысль невольно возвращала Кирилла к тысяче мелких подробностей, которые еще полчаса назад трогали его, это были отголоски памяти, и они уже не мешали.
Он прошел в пилотскую кабину. Спокойные руки пилотов держали штурвалы, и лица их были тоже спокойные, сосредоточенные. В бескрайнем небе люди эти чувствовали себя, должно быть, так же уверенно, как и на земле. Кирилл посмотрел на щиток с приборами. Внизу двигались леса, поля, деревни, и все это ничего не значило. Значили только вот эти стрелки, стрелки, стрелки и огоньки на приборах.
Внезапно широкие струи света затопили кабину, все слилось, и глаза ничего не могли различить. "Идем над противником", - понял Кирилл. Он вернулся к десантникам. В иллюминаторы видно было, как желтые пучки огня вычерчивали горящий след к самолету. Самолет подпрыгнул раз-другой, будто попал в скрытые в небе ухабы, взмыл вверх, и туманная голубизна ночи на несколько секунд опять окутала все.
"Обошлось, - подумал Кирилл. - Пока обошлось. Проскочить бы… Да и лететь-то осталось немного. Проскочим, проскочим", - убеждал он себя.
Ослепительный огонь снова врезался в небо, и рыжее пламя бурно вспыхнуло и рассеялось у самого крыла, или так только показалось, что у самого крыла. Но фюзеляж содрогнулся. Тюлькин и Петрушко свалились со скамьи, им помогли подняться, в иллюминаторы они уже не смотрели.
Все молчали. Даже Паша ни слова не проронил, он сидел, сцепив руки и чуть склонив голову. Кирилл взглянул на Ивашкевича. Лицо его было невозмутимо, как всегда, когда предстояло что-нибудь серьезное.
Самолет шел дальше.
Впереди сверкнули разом еще несколько красно-желтых шаров, осветив вдалеке тучи, напоминавшие стаю бронзовых лебедей. А потом тучи приблизились и стали походить уже на скалистые вершины гор, покрытые дымчатым снегом.
Как хмурые волны, накатывались тучи на луну, все сдвигая на своем пути, уже не было стаи бронзовых лебедей, и скалистых вершин не было, тяжелая тень все придавила собой. Самолет шел дальше, дальше, в тьму, в опасность.
Штурман ткнул пальцем в левый квадрат карты: голубое вытянутое пятно озера на зеленом фоне лесов, окруженное синими черточками болот. Не поднимая головы, сказал Кириллу:
- Подходим.
- Подходим, - подтвердил Кирилл. Он помнил эти края.
Когда квадрат этот выплыл под самолетом, местность выглядела гораздо суровей и глуше, чем несколько минут назад представлялось штурману и Кириллу. Глядя на карту и всматриваясь в лежавшие внизу просторы, они искали соответствие между топографией и тем, что она выражала. Глубоко, глубоко под ними стояли леса, совсем черные и зловещие, озеро было тоже черное, все начисто отвергало веселые краски, обозначавшие на карте эту чертову преисподнюю, куда должны ринуться десантники.
Самолет вырвался из мрачной тесноты туч и шел теперь под ними. И все равно на глаза давила нависшая над всем тьма ночи. Кирилл продолжал смотреть в иллюминатор, только лес, сплошной лес, еще более черный, обозначался в этой темноте. Кирилл пробовал представить себе поляну, тропинку, ручей в непроглядном пространстве леса - ничего не получалось. Что и говорить, мир без света мертвый мир!
"И в голову прийти не могло, что все это так неприятно выглядит…" Кирилл с удивлением ощутил короткие удары сердца. Нервничает? Волнуется? Вот еще… Чепуха!.. Конечно же, чепуха…
Вот-вот, и в ночь, которая, похоже, никогда не кончится, словно мир навсегда погас, в лес, не имеющий границ, десять человек с парашютами выбросятся с ним вместе из самолета, и он, Кирилл, уже один будет в ответе за их трудную судьбу. Мысль эта сразу вернула ему ту уверенность, которая владела им, когда грузовики привезли отряд на поле, где в мирное время подмосковные колхозники сеяли пшеницу и клевер…
Кирилл видел себя уже там, внизу.
- Возьмем пониже, - сказал штурман. - Кучнее сядете. Идет?
Кирилл кивнул: идет.
Самолет стал снижаться.
Над самым лесом пилот выровнял машину и сбавил скорость.
Кирилл увидел густую пелену набегавшего леса, словно черная буря неслась под самым крылом. "Вот и все, - мелькнуло в голове. - Вот и все!.." Несколько минут… Минута… И все кончится. И все начнется…
Инструктор подал команду:
- Приготовиться!
Все поднялись.
Выстроились цепочкой перед дверцей, чуть обозначенной овальной линией на стене фюзеляжа.
Кирилл почувствовал, как замерло дыхание. Нетерпенье? Страх?.. Чепуха! Какой там страх. Просто ощущение неизвестности, вот и все.
Штурман потянул дверцу на себя, в самолет со свистом ворвался острый леденящий воздух, и это уже разъединило десантников с миром, который они покидали.
- Пошел! - отрывисто и настойчиво произнес инструктор и хлопнул Кирилла по плечу. - Пошел! - прозвучало совсем четкое, окончательное.
Ни полсекунды заминки. Сразу! Сразу! Иначе не собраться - раскидает в стороны, и будь здоров! Пуща - ни конца, ни краю.
Кирилл сжал зубы и оттолкнулся ногами от борта самолета.
Он врезался в холодные крутые валы ветра и крепко зажмурил глаза. Ветер неистово бурлил, хлестал в лицо. Свободный, ничем не сдерживаемый, настоящий ветер, невозможно быстрый, невозможно широкий, такой широкий - на все небо, на весь свет, - пронеслось в голове, и в то же мгновенье Кирилл разомкнул веки. В глаза хлынула черная глубина, словно перед ним разверзлись самые недра ночи.
Часть вторая
1
Он почувствовал, что коснулся земли, и, подогнув ноги, оперся на ладони. Ладони погрузились в рыхлый слой опавшей листвы, и он услышал, как под ним зашуршали потревоженные листья. "Под деревом, - понял Кирилл. - Береза или осина", - отбросил он горсть мелких листьев. Быстрыми движениями отцепил парашют, свернул его, примял коленом и приподнялся.
Вокруг - черным-черно. И откуда-то из черноты двигался на него глухой и ровный шум. Это гудел под ветром лес, прислушался Кирилл, тот самый, который на карте выглядел большим зеленым медведем, вставшим на дыбы, возле этого леса и должен был выброситься десантный отряд. "Точная работа! Молодцы! - благодарно подумал Кирилл о летчиках и штурмане. - Точная работа!" Он машинально взглянул вверх. Ему почудилось, что по небу все еще катился вибрирующий гул самолета.
Ветер слышно стлался по земле, и Кирилл догадался, что стоял на открытой поляне. Он силился расслышать хоть что-нибудь, напоминающее шаги, но ничего не услышал. Даже Алеши Блинова нет, он должен был прыгнуть после него. На какое-то мгновенье Кириллу показалось, что десантники растворились в воздухе и только один он достиг земли. Он дунул в манок. Пронзительный птичий крик развалил тишину. Птица замолчала и снова крикнула, будто застонала тревожно и зовуще, и тотчас такие же птицы откликнулись ей с разных сторон. Потом слух Кирилла уловил осторожный шорох. Нарастая, шорох приближался. "Хлопцы…" - обрадовался Кирилл.
Десантники подходили один за другим, невидные, бесплотные, и лишь частое прерывистое дыхание выдавало, что они здесь. Смутная угроза таилась во всем, их окончательно покидало то, что еще оставалось от недавнего чувства защищенности.
Все сошлись? Нет, не все, кого-то не хватает. Кого? Нет Тюлькина? Как же так… Левенцов есть, Тюлькин прыгнул за ним. Есть и Михась, он выбросился вслед за Тюлькиным. Куда ж девался Тюлькин? Куда он девался? Кирилл опять дунул в манок, подождал. Никто не откликнулся. Пропал Тюлькин, пропал… Что ж делать, черт возьми! Дольше оставаться здесь нельзя, это ясно. В лес! В лес! Темный, как ночь, лес был невиден.
"Надо взять правее, - вслушивался Кирилл в нестихавший шум вершин. - Метров триста, должно быть, напрямик…"
- За мной, - вполголоса приказал он.
Двинулись, прислушиваясь к шагам друг друга, к сухому треску мятущихся деревьев. Лес будто снимался с места и сам шел десантникам навстречу. Но где ж она, опушка?
"Ну вот, начался лес". Кирилл ощутил влажную колкость еловых ветвей, боком раздвинул их, сделал шаг, и холодный лапник хлестнул его по лицу. Лес в самом деле начался, он словно запахнулся, густой, и никого не хотел в себя пускать.
- Давай, давай, хлопцы…
Набрели на пни, кто-то споткнулся, упал, выругался и засопел, поднимаясь. "Попали на вырубку, что ли?" Остановились. Кирилл еще раз дунул в манок. Никого. Тихо. Кто-то глухо вздохнул. Вроде Петрушко. Ничто больше не нарушало тишины. "Что же с Тюлькиным?" - тревожился Кирилл.
- Гриша, - окликнул Ивашкевича. - Жди с хлопцами здесь. Левенцов, Михась, где вы приземлились? Найдете то место?
- Попробуем.
- Пошли. Паша, - сказал во мрак, - и ты с нами.
Осторожно, чтоб не шуметь, медленно переставляя ноги, четверо выбрались на еловую опушку. Михась приостановился, почувствовал, с какой стороны тянет ветер, сделал шаг-другой в направлении ветра, наткнулся на дерево, еще несколько шагов, еще деревья и еще деревья. "Сосны, - потрогал стволы. - Верно, значит…" Он помнил, что спустился среди кустов, а когда шел на крик манка, появились сосны, помнил, ветер бил в затылок. "Сосны… Верно, значит…" И двигался дальше. Кирилл, Левенцов и Паша следовали за ним.
Напоролись на мелкий кустарник.
- Вот тут, - шепнул Михась.
- Где? - не понимал Кирилл.
- Вот тут. - В темноте - ни жестов, ни выражения лица, только приглушенный голос, и голос этот звучал уверенно. - Тут.
Левенцов потоптался на месте, соображая: а где спустился он? Он хорошо помнил: там должны быть кусты. Прошли еще метров сто и замерли: неподалеку кто-то ругался, торопливо и горестно. Минуту, другую - прислушивались. Определенно кто-то ругался, и в голосе звучали ожесточение и беспомощность. Возможно, Тюлькин. Но что с ним произошло?
- Паша, - одними губами сказал Кирилл.
Паша понял и бесшумно пополз. Ползти в темноте было трудно. Он старался не дышать, напряженно вслушиваясь в неясные ночные шорохи, и полз дальше. Он узнал голос Тюлькина. Голос просил и проклинал. Что бы это могло значить? Паша решил выждать немного. Он с облегчением вытянул обессилевшие руки. "Не похоже на засаду", - подумал Паша, только голос Тюлькина и был. И медленно снова пополз.
Наконец до Кирилла, Левенцова и Михася донесся птичий крик, долгий, потом короткий, будто птица захлебнулась. "Пошли", - шагнул Кирилл.
Во мраке, у чуть видневшейся сосны, угадывался силуэт Паши.
- Вон, видели? - задрал Паша голову вверх. - Ангел небесный. - Он уже освоился с обстановкой, к нему вернулось чувство юмора.