Забегая вперед, скажу, что переброска грузов увенчалась удачей: в течение месяца, отбиваясь от наседавшего на нас врага, мы приняли большую партию продовольствия и боеприпасов. Был положен конец перебоям в снабжении партизан. На Большую землю доложили: "С парашютами принято двенадцать человек и четырнадцать тонн грузов. Самолетами с посадкой доставлено шестьдесят семь человек пополнения и две тонны грузов; эвакуировано пятьдесят девять человек больных и раненых. На диверсионные операции послали шесть групп подрывников. Партизаны сердечно благодарят Родину за заботу и помощь. Выносим благодарность летному составу, участвовавшему в этой операции".
В приеме пополнения и грузов участвовали и словаки. Как радовались они каждому человеку, прибывшему с Большой земли, с какой благодарностью подбирали парашюты, сброшенные советскими летчиками! Так словаки находили первый ответ на свой вопрос: ако партизаны держутся?
А вскоре жизнь подсказала им еще один ответ.
Бойцы отряда Федоренко вместе со словацкой группой из пятого отряда искали грузы, сброшенные с самолетов. Солнце только поднялось над горами, а поисковики уже прочесали один лесной участок и, выйдя на подступы к лесной дороге, расположились на отдых.
Вдруг все насторожились. В лесу послышался отдаленный стук колес.
- Обоз! - определил Федоренко. - В засаду!
Всех как ветром сдуло.
Отдав нужные команды, Федоренко ложится в траву рядом с Николаем Сорокой. Тут же Виктор Хренко со своими друзьями.
- Голову обоза рубить, - тихо говорит командир. - Натиск ожидается здесь. Они вперед будут пробиваться. Поняли? Чтоб ни одной повозки не упустить!
А Виктор Хренко обращается к словакам:
- Хлопцы! Ударымо, абы не краснить перед партизанами!
Обоз все ближе. Он вот-вот покажется из-за деревьев. Напряжение возрастает. Но тут внезапно раздается громкая команда Федоренко:
- Не стрелять!
Он вскакивает и выходит на дорогу.
- Здравствуйте, товарищи селяне! - кричит он преднамеренно громко, оповещая и обозников и партизан. - Не хотите ли привал устроить?
Крестьян человек пятнадцать. Старики и подростки. Одеты до крайности плохо. Тут и пиджаки, облепленные заплатами, и видавшие виды гимнастерки с солдатского плеча, и самодельные безрукавки из мешковины, и разноцветные брюки, не говоря уже об обуви и головных уборах. А обоз богатый. Повозки добротные, окрашенные в один цвет. Лошади одна в одну - крупные, сытые, сильные. Сбруя ладная. Без расспросов ясно: обоз фашистский, возчики же - невольники.
Внимательно и вместе с тем настороженно всматриваются в партизан и крестьяне: алые звезды на шапках и пилотках, советские автоматы на груди, но у некоторых светло- желтые мундиры, немецкое оружие - это вызывает подозрение.
Федор Федоренко замечает недоумение обозников и, поздоровавшись, объясняет:
- Вы, товарищи, не смущайтесь. Тут все свои.
Проходят минуты, и на золотистом ковре из сухих листьев крестьянские куртки доверительно соседствуют с партизанскими. Завязывается откровенная беседа.
- Почему так мало нагрузили дровишек? - в голосе Федора звучит ирония.
- Не себе везем, - за всех отвечает седой, но еще не согнутый годами старик- бородач. Он не выдерживает командирского взгляда и отводит глаза в сторону.
- Вы в полмеры грузите фашисту повозки. Румынские, венгерские и прочие солдаты вполсилы подсобляют фашисту воевать. А он, проклятый, пользуется этим, затыкает вами прорехи! Так или не так?
Говорит Федор сдержанно, тона не повышает, но слова подбирает крепкие, и они звучат острым и горьким упреком. Крестьяне виновато молчат.
- Не по доброй мы воле, - пытается защититься тот же седой бородач. - Фашист треклятый хуже клещука впился. Он согласных не ищет. Тычет автоматом в грудь: "Ты! Ты! И ты! Поедешь в лес, привезешь дров. Не исполнишь приказ немецкого офицера - пойдешь под расстрел или на виселицу".
Лицо Федоренко мрачнеет.
- Не сладко вам под немцем.
Услышав в словах партизана нотки сочувствия, обозники заговорили все разом, наперебой жалуясь на фашистов. Тем временем Федор вытащил карту.
- Глядите, товарищи, сюда! - мягко обратился он к крестьянам. - На этой карте показаны размеры территории, уже освобожденной Красной Армией. Серым заштрихована территория, которую наши войска освободили к первому апреля этого года. А в красный цвет окрашены земли, освобожденные после первого апреля. Почти на тысячу километров отбросили наши фрицев на запад! Сейчас гонят их с Донбасса и Кубани. Красная Армия приближается к родному Крыму. Не сегодня-завтра загремят пушки на Перекопе и в Керчи. И не за горами то время, когда на советской земле не останется ни одного оккупанта!..
Федоренко умолкает. Крестьяне с жадностью рассматривают карту.
- Еще пару слов, товарищи, - продолжает Федор. - От себя хочу добавить. Мощь у нас есть. Об этой мощи говорят наши победы. И, не в обиду будь сказано, не нам хныкать и подставлять фрицам свои шеи!
- Дозволь сказать, - зашевелился маленький сухонький старичок в безрукавке из мешковины. Он привстал на колени и глядит подслеповатыми глазами на Федоренко. - Расскажи нам, дорогой товарищ, о себе, о делах партизанских. Что можно, конечно.
- Вроде как отчитаться? - партизанский командир становится опять серьезным. - Вы, конечно, вправе спрашивать с партизан. Мы ведь солдаты народа. За народ бьемся. Перед народом и ответ держим. О боевых делах партизан вы знаете. Не по божьему велению немецкие машины в кюветы летят. И на железной дороге гремит. От Керчи до Джанкоя и от Джанкоя до Севастополя. Слышали, небось?
- Слышали! Гремит часто!
- Ну, еще и не такое услышите! Хотя, признаться, и нам нелегко. Это только в песне поется, что партизаны в лесах, как орлы в небесах. Сколько схваток выдержали в лесу и с карателями, и с голодом, и с холодом. Попадали в такие переплеты, что ни повернуться, ни вздохнуть. Были в лесу нас тысячи. А бывало, оставались и сотни. Засыпали немцы листовками: "Ваше положение безнадежное! Сдавайтесь!" Карательные походы устраивали. Нет, кажется, в лесу дерева, не израненного пулями да осколками. Нет земли, не развороченной бомбой, миной, снарядом. А партизаны стоят.
Притихли все, слушают - и бойцы, вспоминая пережитое, и крестьяне.
- Поглядишь, бывало, на бойцов - ходячие скелеты. А они просятся на боевые операции. Без крохи съестного в рюкзаке. По глубокому снегу. В стокилометровые дали, в степь, к железным дорогам. А там промеж патрулей - и к насыпи, чтобы свернуть эшелон и не пустить на фронт вражьих солдат да технику. Себя не щадят, лишь бы легче было брату- красноармейцу… А когда на колонну или на гарнизон налетали! Врагов - орава, а партизан - горстка… Дорого достается партизану каждый поезд, каждая машина, каждый гарнизон. Много, очень много пота и крови, и немало партизанских жизней отдано. Теперь мы, как видите, не голодаем. Но борьба по-прежнему трудная…
Федор замолкает и окидывает взглядом лица крестьян.
- Я все это к одному и тому же: причин гнуть шею перед врагом у вас нет. Есть в руках винтовка - всади в оккупанта пулю. Есть топор - руби ему голову. Остался с голыми руками - зубами перегрызи врагу горло. Таков закон войны: если ты врага не убьешь, значит, он тебя убьет. А раз ты не хочешь стать трупом или рабом, то не сгибай хребет! За чужой спиной не отсиживайся!..
- Ну и взялся ж ты за меня! - отозвался щуплый дедок, который больше других жаловался. - Я ведь к слову сказал. А ежели по-серьезному, то в восемнадцатом под Херсоном я из пулемета немца косил. Он, треклятый, прет, а я его кошу, он прет, а я кошу…
Все засмеялись.
- Не верите! - суетится дедок. - А вот Лукьян подтвердить может. Он тоже был в том деле. Помнишь, Лукьян Тимофеич? - обращается он к деду-великану.
- Пустое ты, Сидор, мелешь. Ни к чему это. Тогда мы били немца, а теперь немец ездит на нас, дрова вот возит. Сам в лес носа не сунет - партизан боится, так посылает тебя да меня. А мы и ездим. Но теперь с меня хватит!
С этими словами старый Лукьян поднимается на ноги и направляется к возу. Он берет за низ повозку и, поднатужившись, опрокидывает ее. Вывалив поленья, ставит повозку на колеса. Потом, взяв коней за поводья, подводит к Федору.
- Бери, командир, гитлеровы кони! А Райхерту, зуйскому коменданту, мы дадим свой отчет: не помощники мы тебе, скажем! Хоть стреляй, хоть вешай, а в лес езжай сам. Так, мужики?
Крестьяне отвечают дружным согласием. Под общий гул одобрения Федоренко берет из рук старика поводья и передает их чернявому бойцу Арсентию Бровко. Тот любовно гладит коней по шее и уводит их в сторону. Федор подходит к старику.
- Одобряю, Лукьян Тимофеевич. Решение ваше правильное. Чисто по- партизански. Пусть и лошади гитлеровцев на нас поработают. Однако малую поправку в ваше решение внести надо. Вы шею свою из вражьего ярма вырываете и тут же подставляете голову: "Хоть стреляй, хоть вешай!" Это - зря. Фашист возьмет и повесит. И доволен будет. А партизан на вашем месте постарался бы свою голову сберечь. Он пришел бы к Райхерту и сказал: "Господин комендант! Бог видел - хотели мы выполнить ваш приказ. Поехали в лес. Нагрузились, но налетели партизаны. Да такая их масса - не сосчитать! Вмиг нас одолели. Лошадей с повозками захватили". Ясно?
- Яснее ясного!
- Мы ему так и доложим!
Возчики быстро сгружают дрова. Им охотно помогают партизаны.
Федор Федоренко присел на бревно и, раскрыв планшет, склонился над картой. К нему подошел Виктор Хренко.
- Федор Иванович! Ако ладно у вас, партизанов, получается! Партизанский лес - это ж место боя. Доставка дров немцам - работа враждебна. Але вы не сделали кровопролития, не выругали крестьян за помогательство немцам. Вы учинили добро. Замисто враждування - приятельство с селянами. Это дуже добре.
- Совершенно верно, - кладет Федор руку на плечо словака. - Правильно ты понимаешь, Виктор. Люди они наши. Посланы насильно. Безоружные. Зачем же с ними враждовать? Партизаны должны невольников освобождать, а не толкать их к врагу.
Он замолчал, увидев приближающегося Лукьяна Тимофеевича.
- Товарищ командир, тут вот еще какая штука, - начал старик. - Оружие у нас есть… Пятнадцать винтовок. И по сотне патронов. Райхерт вооружил. Они, оккупанты, ведь тоже не дураки. Понимают: с винтовкой в лес нашего брата посылать - шансов больше.
Гляди, и дров добудешь, и мужиков с партизанами поссоришь. Но мы по-своему решили. При въезде в лес оружие спрятали под листьями. Теперь, раз уж встретились, забирайте и оружие. Давай нам своих хлопцев, пусть заберут винтовки.
Какое-то время Федоренко думал молча, а затем обратился к деду:
- Хорошо ты, Тимофеич, решил. Но мы сделаем иначе. А вдруг среди вас болтун найдется. Надо предусмотреть это.
Тем временем партизаны и крестьяне, разбившись на группы, вели неторопливый разговор. Вдруг раздался сердитый голос Федоренко:
- Что ж это, товарищи? Я заглянул в донесение, - он потряс планшетом, - и вижу, что посланы вы с оружием, а вашего старшего спрашиваю, - он кивает на деда Лукьяна, - не признается. Нехорошо получается! Я должен теперь разобраться. Признавайтесь, где оружие?
Крестьяне не стали упрямиться и рассказали об оружии все то, что Федору было уже известно от Лукьяна Тимофеевича.
- Ну ладно! - смягчился Федор. - Разойдемся миром. Посылаю с вами своих ребят, и вы передадите им все винтовки с боезапасом. Коменданту же скажите, что оружие партизаны отняли при налете на обоз. Наперед же знайте: советский человек берет оружие из рук врага только для одной цели - вражьим оружием бить его же. Это вы крепко- накрепко запомните. И другим передайте.
На этом встреча закончилась. Крестьяне с пятью бойцами, посланными для изъятия оружия, ушли на Чуунчу. А партизаны, побросав вещмешки в повозки, разбрелись по лесу продолжать поиски грузов.
Когда стало вечереть, все опять сошлись на месте встречи. Партизаны уселись в повозки и двинулись к лагерю.
Федор не без умысла примостился рядом с Виктором Хренко, управлявшим лошадьми. Сперва молчали, лишь изредка перебрасываясь фразами о том, о сем. Словно почувствовав немой вопрос словаков, Федор начал объяснять им:
- Райхертовское оружие я оставил деду. Наши ребята спрячут винтовки в лесу и покажут Лукьяну тайник. Старик дал слово, что повернет эти винтовки против немцев. В селе много людей, которые хотят помогать нам. Они сколотят отряд. И начнут действовать. Жить будут пока в селе. У нас есть такие отряды. Соберутся ночью, дадут жару немцам, к рассвету оружие спрячут в тайники, а сами - по домам. Немцы кричат: "Партизанен! Партизанен!" и кивают на лес, а партизаны - рядом с ними. Хорошо, а?
Словаки дружно смеются. Потом Виктор говорит: - Добре! Дуже добре вы сделали. Я поначалу думав не так. Немецкая армия, думав я, на тридцать конских сил да на шестьдесят колес ослабела, а партизанская бригада на столько же сильнише стала. Але я не досчитав. Гитлер потеряв помощников, а партизаны их нашли. Это еще гарнише. Теперь дуже ясно видно, ако партизаны держутся: они заровень, ако у вас кажуть - заодно з народом.
И весело ударяет вожжами лошадей.
- Эй, партизански кони! Рыхло бежите! На нашу сторону!
Кони рвутся вскачь. За первой повозкой движется весь обоз… По лесной округе разносится грохот колес и цокот кованых копыт. В этот шум вплетается голос словака:
- Рыхло, рыхло бежите! На нашу сторону!..
Партизанская дружба
Война испытывает храбреца,
гнев - мудреца,
нужда - друга.Восточная пословица
С момента нашей первой встречи со словаками прошло три недели. И хотя прожили мы все эти дни по суворовскому правилу - с искренностью в отношениях и с правдой в обращении, - все же поначалу нет-нет да и пробегали тени настороженности. Ведь сошлись мы не на мирной ниве, а на дорогах войны, и злая логика ее - хочешь не хочешь, а сказывалась.
Так было. Но шли дни. Множились совместные боевые дела, и настороженность сменялась крепкой дружбой. Не раз она проявлялась во взаимной боевой выручке.
…Начался этот день обычно. Утром весь наш лагерь порадовали возвратившиеся из рейда подрывники. Группы Бартоши и Шарова пустили под откос два эшелона. Группа Александра Старцева подорвала восемнадцать столбов телефонно-телеграфной связи. Минеры Леонида Ящука заминировали мосты автомагистрали.
В полдень поднялась тревога - дозорные заметили два отряда противника. Однако каратели боя не приняли.
Тревога прилетела и с Большой земли. В одной из радиограмм обком партии, находящийся в Краснодаре, запросил: "Что слышно о феодосийцах и как дела в Симферополе? Какие последствия провала "Дяди Володи""?
Легче выдержать бой с крупными силами карателей, чем ответить сейчас на эти вопросы.
Перед вечером в штаб бригады пришел из 5-го отряда Григорий Гузий.
Он - севастопольский моряк. Для нас, партизан, слово севастополец говорит о многом. Каждого участника героической обороны города-героя, пробившегося к нам, в лес, мы с Егоровым и Колодяжным держим на особом учете, с каждым работаем сами. Тогда, после первой встречи с моряком я записал в свой дневник:
"Григорий Гузий крайне заинтересовал меня. Участник севастопольской обороны. Работник Ичкинского райисполкома. Пришел к нам от подпольщиков. Его знает и рекомендует подпольщица Евгения Островская. Оба они огорчены тем, что других новичков с заданиями уже посылают, а им дела не дают…"
В первой же беседе Григорий предложил план диверсии на железной дороге под станцией Ички. Сейчас он пришел доложить о готовности к операции. Рассказывает обстоятельно. Видно, продумал все детально.
Слушая его, вспоминаю запрос обкома о связи с Симферополем.
- Григорий! А ты Симферополь хорошо знаешь?
- Как свои пять пальцев. Бывал в нем до войны. Приходилось и ночами бродить по глухим переулкам, когда бежал из херсонесского "котла". Так что хоть с завязанными глазами могу пройти в любой конец города.
- Назови-ка своих надежных знакомых симферопольцев.
Григорий называет Володю Цюрупу, который связал его и Женю Островскую с симферопольскими подпольщиками, потом перечисляет других лиц и кратко характеризует их.
- А кого в напарники попросишь? - спрашивает комиссар Егоров. - Тебе, севастопольцу, конечно, известно, что трусливый друг страшнее врага. А наши хлопцы так говорят: партизан без друга все одно, что орел без крыла.
Григорий ответил не сразу. Подумав, неожиданно смущенно произнес:
- Для подпольных дел, кроме Жени, никого мне не нужно. А если на диверсию, то тут вам виднее. Только прошу дать ребят, проверенных в деле.
Отпускаем Гришу и составляем ответную радиограмму секретарю обкома Булатову:
"Связи эвакуацией Бабичева послать Симферополь пока некого. На диверсии проверяю Гузия Григория Ефремовича, бывшего работника Ичкинского райисполкома. Он имеет выход на крупную симферопольскую организацию. Второй ход на Симферополь начал через Зую. С Зуей установил связь по двум линиям… Подробно обстановку и предложения письмом".
Зову Степана Выскубова, нашего радиста, поручаю ему зашифровать радиограмму. И тут внезапно со стороны Орта-Сырта в лагерь ворвался шум перестрелки.
Подбегает взволнованный Яков Сакович, не говорит - кричит:
- Николай Дмитриевич! На Орта-Сырте бой. Наверное, Плетнев. Он туда пошел.
- Один?
- Да. Выручать надо!
- Тогда вот что: пулей - в пятый отряд. Пусть Кузнецов вмешается. Ему там близко.
Едва Сакович скрылся в лесной чащобе, как перед нами появляется Виктор Хренко:
- Пустите словаков до бою!
- Туда уже послан отряд.
- А мы? Рядом стреляют, а словаки опять сиди!
Приятно было видеть его в эту минуту предбоевого нетерпения, взволнованного, со вспыхнувшими огоньками в глазах. Хотя мы и условились не рисковать словаками без надобности, но тут я отказать не смог.
- Ладно. Беги к Кузнецову. Передай приказание, чтоб послал и вашу группу.
- Це друге дило! - бросил он на бегу.
Между тем стрельба на Орта-Сырте то утихает, то вспыхивает с новой силой. Наш лагерь опять поднялся по тревоге. Но стрельба вдруг смолкла так же внезапно, как и началась. А через полчаса люди возвратились с Орта-Сырта, и все выяснилось.
Темнело, когда Николай Плетнев возвращался в лагерь тропой, петляющей по Орта- Сырту. Шел неторопливо. Ничего не подозревая, он обходил глубокую карстовую воронку, когда за спиной послышался топот. Партизан обернулся и замер: два десятка вооруженных врагов бежали к нему.
- Хальт! Хальт! - орал передний.