Хренко берет под козырек.
- Доложую: скупина словаков под главенством Войтеха Якобчика кинула дивизию. Они повстречали меня на Симферополе, и я привел их в лес. Войтех - тот наш солдат, про которого я вам раньше поведав. По кличке, яку ему дали в подполье, - Белла. Устрою его и цого ж дня пойду на Воинку, - как бы оправдываясь, заключает он.
- Виктор, - обращается к словаку Егоров, - а что собою представляет Белла? Надежный ли он парень?
- О, Белла парень на все сто!
- А его солдаты?
- Все сто!
- Может быть, Белле лучше было бы остаться в дивизии?
- Не, Беллу в дивизии партизаном кличут. Берите его на лес. Я за него, ако за себя, отвечаю.
- А ну позови, познакомимся с ним.
Спустя минуту, появляется рослый, плотно сложенный Войтех Якобчик. Бросается в глаза нарушение армейской формы: рабочие брюки на выпуск, короткая кожаная куртка с застежкой "молния", шея повязана красным шарфом, на голове берет. Лицо слегка бледное, энергичное. Черные живые глаза смотрят проницательно.
- Дороги други! - начинает он взволнованно. - Примите одо нас пламени привет. Прийшли на лес, услед за Виктором, просимо, приймите до себе.
- Принимаем, принимаем! Хренко уже рассказывал в чем дело, - жмем ему руку. А Мироныч шутит:
- Мы-то примем, но возьмет ли тебя Виктор? Ты же не в форме.
- Найдем форму, ако надо будет, - отвечает Хренко.
- С первым успехом тебя! - поздравляет словака Мироныч.
А наш партизанский лес слышит новые имена словаков:
- Микулаш Данько.
- Клемент Me до.
- Александр Тира…
В огне
Мы врага повстречали -
огнем угощали,
навсегда уложили в лесу.(Из партизанской песни)
Ночью с Караби-яйлы вернулись разведчики Игнат Беликов и Ваня Швецов. Они принесли тревожные вести.
Два отряда противника, примерно по сотне каждый, обнаружены при выходе на Караби-яйлу из Тайгана. Еще одна группа находится в трех километрах северо-западнее пещеры Хаджи-Хоба.
Что задумал враг? Какие это отряды? Разведывательные? Не похоже. Слишком они многочисленны. Карательная экспедиция? Почему же наша разведка не заметила концентрации основных сил противника в филесных селах? А может, это очередной налет на дровяные склады?
Последнее предположение кажется наиболее вероятным. Попытки немцев брать дрова в лесу непосредственно связаны с борьбой за урожай нынешнего года. Дело в том, что тракторов и автомобилей у оккупантов было мало. Бензина еще меньше. Фашисты использовали двигатели на твердом топливе. Но и тут беда: для газогенераторов нужны древесные чурки. Лес под боком, а дров не возьмешь - там партизаны.
А патриоты выступали все чаще. Местами хлеб поджигался на корню. Иные крестьяне протестовали: "Не жгите! Наши вот-вот придут. Урожай останется нам". Мы срочно отпечатали листовку: "…Помните, товарищи! Кто отдает хлеб оккупантам, тот помогает врагам нашей Родины… Ни зернышка хлеба врагу!" Нагруженные листовками, наши агитаторы пошли по районам. Рискуя жизнью, они вместе с подпольщиками помогали населению дать отпор фашистам.
Так развернулась борьба за хлеб. Эта борьба все чаще касалась леса. То партизаны совместно с подпольщиками срывали вывозку хлеба немцам, то оккупанты врывались в лес, чтобы любой ценой взять дрова, необходимые для уборочных работ…
- По-моему, противник подбирается к нашему аэродрому, - высказывает предположение Котельников. - Ведь его отряды появились как раз в районе баксанского аэродрома. Видно, их заинтересовал самолет.
Прошлой ночью один из воздушных кораблей ЛИ-2, принятый нами на баксанском аэродроме, не взлетел: заклинило поршни мотора. Вместе с летчиками мы долго ломали головы: что делать? Перетащить самолет в лес не позволяет рельеф: единственная дорога, связывающая аэродром с лесом, - узкая тропа, то петляющая меж карстовыми воронками, то скачущая через каменные торосы. Оставить корабль, широко распластавший серебристые крылья, на месте - опасно: немцы увидят его на безлесном плоскогорье.
- Я обязан сжечь машину, - решительно заявил командир корабля Китаев. - В тылу врага такими вещами не рискуют.
Мы не согласились. Жалко. И опасно - как бы командующий фронтом не запретил полеты к нам больших кораблей. Репутация нашего аэродрома отнюдь не блестящая. В июле сорок второго тут разбился ТБ-3. Два с половиной месяца мы доказывали: причина аварии не в аэродроме. Но вот в конце сентября того же года прилетел другой ТБ-3 и, как на зло, повредил шасси. Чтобы спасти самолет, майору Помазкову пришлось идти на большой риск. В его умелых руках летающая громада, хромая на одну ногу, чудом поднялась с нашей грунтовой площадки. Но, едва оторвавшись, самолет совсем потерял спущенную покрышку. В Адлере он приземлился, имея на одной стороне шасси только голый диск. В послужном списке нашего аэродрома числятся и другие грехи. Теперь еще ЛИ-2 сожжем!
- Нет, - ответили мы летчику. - Хорошо замаскируем самолет и будем бороться за него до конца.
Китаев снял с машины кое-какие приборы, вооружение и потребовал надежную охрану.
У самолета оставили стартовую команду Гриши Костюка и две группы партизан. Старшим заставы назначили Бартошу. Беспокоясь о том, чтобы самолет не достался врагу, Китаев проинструктировал ребят, как сжечь его:
- Откроете вот эти краны, бензин польется, тогда и поджигайте.
День прошел спокойно. А вечером противник зашевелился.
На всякий случай мы выдвинули к опушке отряд Ивана Дегтярева. В случае нападения на аэродром он должен был поддержать Бартошу.
Выходим с комиссаром на командный пункт, расположенный в центре поляны. Скоро начнет светать, и мы увидим Караби-яйлу. Хочется разглядеть и пораньше понять, что будет делать противник. Не терпится и самолет увидеть: надежно ли он замаскирован?
Самолет виден без бинокля. Щедро обвешанный ветками, он кажется огромным крестовидным кустом, таящимся в хаосе каменных глыб.
- Гляди, гляди! - дергает за руку Мироныч.
По дороге, что вьется вдоль хребта горы Яман-Таш, стремглав бежит девушка. Она то скрывается в низине, то появляется на взгорье. Узнаем ее - это Тася Щербанова, вестовая баксанской заставы.
Небольшого роста, худенькая, всегда тихая, сейчас она крайне разгорячена. Цветастый платок полощется в руке, ветер пузырит белую блузу.
Не добежав, она кричит:
- Немцы! Немцы к складу подбираются! Дрова хотят брать!..
Через несколько минут отряд Федоренко змейкой потянулся по дороге к складу. С ним пошел и Котельников.
Смотрим в бинокль на яйлу.
Вдруг там вспыхивает красная ракета противника. И вслед за ней на пригорок выползают два броневика. За машинами движутся солдаты. Два броневика с автоматчиками видны и в районе села Казанлы. Еще один отряд противника на трех машинах показывается на северо-западе. Этот беспокоит больше всех: построившись клином, он движется в направлении Хаджи-Хобы, создавая угрозу окружения заставы, охраняющей самолет.
На всех трех направлениях мы видим один и тот же маневр: под прикрытием бронемашин солдаты продвигаются на несколько сот метров вперед, останавливаются, ведут разведку и вновь продвигаются.
Сколько же их? Броневиков семь. В тайганском и казанлыкском отрядах фашистов по шестьдесят-семьдесят. В северо-западном - сотни две.
- Жаль, - сокрушается Мироныч, - потеряем самолет.
Мы неотрывно следим за продвижением каждого отряда противника.
Северо-западная группа с тремя броневиками, выдвинувшаяся со стороны Баксана, не дойдя километра четыре до пещеры, застывает на месте. Немцы окапываются. Остальные две группы продолжают наступать.
- Прямо на аэродром прут! - хмурится Мироныч. - Заметили самолет, что ли? А может, ведет их какая подлюга?
Прикидываю расстояние. До аэродрома противнику двигаться еще километра три. Расстояние с каждой минутой сокращается. Вот вражеское полукольцо, образованное строем броневиков и солдат, продвигается уже к восточным подступам охраняемого аэродрома.
- Огонь! - вырывается само собой.
Но огня не слышно и не видно. Ни в камнях, где засада, ни у самолета.
- Уснули там, что ли? - беспокоится и Мироныч.
- Ох, и подвели же вы меня! - Это Китаев с друзьями подошел сзади.
А враги все ближе. До места засады им остается метров восемьсот, семьсот… пятьсот… триста…
- Почему же они не поджигают?
Враги совсем близко. Метров сто, пятьдесят…
Только теперь внезапно застучали автоматы. Фашисты побежали назад. Падают. Вновь бегут. Стрельба затихает.
- Молодцы! - кричит комиссар. - Подпустили и внезапно ударили! Молодцы!..
Снова прикладываю бинокль к глазам. Но что это? Северо-западный "клин" направляется к пещере. Не окружают ли?
Нет, Бартоша не прозевал. Его бойцы перебегают к пещере, залегают меж валунов и встречают огнем врага. Но партизанский огонь не берет броневики. Избавлены здесь немцы и от внезапности: они видят место нашей заставы и знают, как невелики тут силы партизан.
Партизаны пустили в ход гранаты. Однако "клин" продолжает продвигаться вперед, к аэродрому.
Возобновляют наступление и первые два отряда противника. Теперь на их пути к самолету преграды нет - застава занята борьбой с "клином". Наступил критический момент.
- Давай, Дегтярев! - шлю в небо белую ракету и ловлю биноклем то место, где стоит отряд Дегтярева.
Дегтяревцы бросаются в контратаку. Группа за группой они бегут в глубь яйлы, обходя левый фланг противника.
- Правильно! В обход пошел Иван! - хвалит комиссар находчивость Дегтярева.
Развернув свои порядки влево, Дегтярев образует полукольцо на яйле. Партизаны дружно наваливаются на фланг и тыл обоих немецких отрядов. Гремят частые выстрелы; по яйле катится гулкое ура-а-а!..
Охватывающим маневром наши прижимают немцев к лесу, где дерется группа Бартоши. Еще немного, и обе фашистские группировки попадут под перекрестный огонь. Немцы не выдерживают. Они сбегаются к машинам и, вскочив в броневики, отступают в тыл своего северного отряда.
Теперь в "клине" семь броневиков и все три отряда. Немцы теснят нашу заставу.
- Дайте сигнал сжечь самолет! Дайте сигнал! - повторяет Китаев.
- Подожди! Сжечь и без нас успеют.
Шлю в небо вторую белую ракету - сигнал повторить обходный маневр.
Однако Дегтярев продолжает движение в сторону самолета. Не заметил нашего сигнала! Или не понял его!
Даю еще ракету. Теперь Дегтярев перестраивает отряд и бросает его в северном направлении. Пятнадцать-двадцать минут - и он будет на фланге объединенного вражеского отряда. Но немцы опережают. Бронированный "клин" сбивает Бартошу в долину Суата.
И тут взвивается зеленая ракета Бартоши. Описав в небе дугу, она падает на аэродром.
Проходят секунды, и самолет вдруг окутывается клубами темно-коричневого дыма. К пылающей машине бегут немцы.
- Хотя бы баки рванули! Огнем бы их, гадов, бензиновым!
Немцы уже на подступах к самолету. Но баки почему-то не рвутся.
- Посмотри на яйлу! - кричит Мироныч.
По всхолмленному взгорью движется партизанская цепь. Она образует подкову, края которой все плотнее охватывают немецкий отряд на аэродроме. Вот партизаны уже открыли огонь. И тут же со стороны пещеры на немцев обрушились бойцы Бартоши.
Теперь фашисты оказались под огневым ударом с двух сторон. Они бегут к машинам. Отстреливаясь на ходу, враги устремляются к северо-западу.
Доносится партизанское "ура!". Еще сильнее гремит стрельба. Партизаны ускоряют бег. Из-за скал выбежали бойцы Бартоши. Они тоже ведут беглый огонь. Враг откатывается.
Жаль только, что самолет горит.
Увлеченные боем на яйле, мы совсем забыли о баксанском складе. И вдруг, будто желая напомнить о себе, склад разражается гулкой стрельбой, частыми разрывами гранат. Тугие волны звуков катятся долиной Бурульчи, переполняя ее.
Жарко вскипевший бой вскоре стихает. Видно, удар был внезапным.
А спустя четверть часа вновь появляется Тася Щербанова. Как и в первый раз, она кричит на бегу:
- Товарищ командир бригады! Вас зовет к складу Котельников.
- Что там?
- Он поймал грузчика. А тот хочет что-то сказать лично вам.
Обстановка на яйле прояснилась, и я, оставив комиссара на командном пункте, отправляюсь с Тасей к загадочному грузчику.
Вот и склад. В нем вовсю хозяйничают партизаны. Одни разгружают дрова. Другие сносят в кучу трофеи. Федоренко, размахивая руками, шагает по дороге со стороны Баксана. За ним - группа таких же разгоряченных парней.
Докладывают о результатах боя:
- Пять машин захватили, остальные - около тридцати - удрали. Мы хотели отрезать им путь, но не успели.
- А эти зачем разгружаете? Хочешь угнать в лес?
- Да. Шоферы нашлись…
- Сожги машины.
- Николай Дмитриевич! Не надо жечь, - пытается он отговорить меня. - Пять таких семитонок! Газогенераторные. Древесных чурок нам не покупать. Разве партизанам заказано ездить на машинах?
- Самолет, Федя, нужнее. А все-таки пришлось сжечь. Чтоб врагу не достался. Семитонки твои на Яман-Таш не выведешь, а тут, на Бурме, где ни спрячешь - найдут. Жги!
Вспоминаю о Котельникове с грузчиком и направляюсь в другой конец склада.
Иду за вестовой в заросли орешника. Догадываюсь: Котельников прячет грузчика от посторонних; наверно, кто-то важный пришел. Но с Николаем Кузьмичем оказался русоволосый паренек лет шестнадцати. Правда, ростом он не мал. Покатые плечи уже раздаются вширь. Крепкая шея, ясное русское лицо.
Заметив меня, парень вскакивает навстречу.
- Як вам из Зуи, - сразу же переходит он к делу.
- А ты не ранен ли в перепалке?
- Нет.
- Мы били по немецкой охране, так что из грузчиков никого не зацепили, - поясняет Котельников.
Разговаривая с посланцем, пытаюсь вспомнить его, но тщетно. Мне нужен партизан, знающий зуйских подростков.
- Кузьмич, - говорю начальнику штаба. - Пошли вестового в пятый отряд. Пусть комиссар подойдет сюда. И вот еще что, - отхожу с ним в сторону: - За этими грузовиками и за трупами немцы вернутся обязательно. Подготовь им встречу. Выставь засаду. Подтяни сюда четвертый и пятый отряды. А дороги заминируй.
Возвращаюсь к юноше. Уходим еще глубже в мелколесье.
Назвался паренек Ваней Кулявиным. Из таких, как сам, парней и девчат он создал в Зуе подпольную организацию. Двадцать пять человек поклялись бороться против фашистов. Организация растет, а связей с партийным подпольем и лесом не имеет, заданий не получает. Посоветоваться не с кем. Листовок, мин, оружия нет.
- Знаете, как трудно установить связь, - говорит Ваня. - Партийное подполье есть, видимо, и в Зуе. Доказательство этому саботаж в МТС. С тракторов кто-то снимал детали, и они простаивали. Немцы приказали на ночь свозить съемные детали в склад, а он вдруг ночью загорелся. Недавно все тракторы кто-то облепил листовками. В них призывы: "Ни зернышка хлеба врагу!" Листовки и в полевых станах, и на телеграфных столбах по дорогам, и в селах - везде. Видим, есть подпольщики, а контакт нащупать не можем.
Он ведет рассказ торопливо, но от главной нити не склоняется.
- У некоторых членов нашей организации есть родичи в Симферополе. Настроены против немцев. Думали, они свяжут нас с подпольем. А там разговоры: какая-то провокаторша завалила организацию. Арестовали двадцать человек. Мы решили сообщить вам. А как - не знаем. И вот подвернулся случай. Немецкий комендант снаряжал колонну в лес за дровами. Он хитрый. Чтоб под партизанские пули им не попасть, с солдатами сажает местных жителей грузчиками. Я добровольно попросился в грузчики. Мы так решили: если на колонну будет налет - увижу вас. А нет, то записку незаметно брошу.
Прибегает комиссар пятого отряда Семен Мозгов. Увидел Ваню - обнимает его. Оказывается, они давно знают друг друга. Кулявин - бывший слесарь МТС.
Втроем продолжаем беседу. Говорим о задачах подполья, о приемах борьбы и конспирации, о том, что надо возобновить связи с симферопольскими подпольщиками. Даем Кулявину кличку "Дровосек".
Пришло время расставаться. Ване надо успеть в Зую. Хорошо бы первому прибежать к Райхерту и рассказать, что и как случилось в лесу.
В это время в Баксане поднялась перепалка. Минуту-две спустя наблюдатель поднял тревогу и у нас: эскадрон кавалерии и отряд мотопехоты на тридцати машинах движется из Баксана в нашу сторону.
- Не наткнуться бы тебе, "Дровосек", на карателей.
- Разрешите, я его выведу из леса, - предлагает Семен. - Безопаснее будет и быстрее. Да и расспрошу Ванюшку о жене своей, Полине. Как она там с дочками?
- Правильно. Идите вдвоем. И там, на опушке, облюбуйте почтовые ящики "Дровосека".
Крепко обнимаю юного подпольщика.
- Как не хочется уходить от вас! - говорит он. - Домой иду, а такое чувство, будто в тюрьму возвращаюсь.
Тем временем лес наполнился ревом моторов и звоном подков, цокающих по камням. Это приближается колонна карателей, и я спешу на командный пункт. Но меня опять догоняет Ванюшка.
- Совсем забыл, - торопливо говорит он, тяжело дыша. - Из дому прихватил. Вот, возьмите, - дает он мне свой фотоснимок. - Пусть будет у вас, на память о встрече.
Лес гудит, в вершинах деревьев хлопают разрывные пули.
- Уходи, Ванюша! - жму парню руку и сам спешу к бойцам.
Карабкаюсь по склону вверх. Вскоре попадаю в цепь. Партизаны располагаются в засаде, прижимаются поудобнее к валунам и стволам деревьев, проверяют затворы и диски автоматов, раскладывают гранаты.
Тут же, в одной цепи с партизанами, словаки - Медо, Малик, Багар.
- Мины поставили, - говорит Котельников.
Его слова заглушает нарастающий гул моторов. Немецкая колонна уже совсем близко. Вот ее головные машины вползают на поляну. От мощного взрыва дрогнула земля. Лес наполнился шумом боя…
Часа два спустя, мы в бригадном лагере. Располагаемся у костров.
- Ничего не скажешь, - довольно потирает руки Мироныч, - день сегодня выдался удачный.
- Боевой день, - присоединяет свой голос Медо, проходя мимо. - Чаще б такие дни повторялись…
Возвратился комиссар Мозгов. "Дровосека" он выел удачно. В пути Ваня подробно рассказал о своей подпольной комсомолии.
- Народ что надо! - хвалит Семен Ильич и подает мне листок бумаги - список Зуйской подпольной комсомольской организации.
Я приглашаю Мозгова присесть, и мы знакомимся заочно с каждым из молодых патриотов. Потом достаю из планшета свою неразлучную спутницу, тетрадку-дневник, обшитую парашютным шелком.
На ее страницах появляются скупые записи о главных происшествиях дня:
"14 июля 1943 года.