…Кулявин рассказал, что создал патриотическую молодежную группу в двадцать пять человек в Зуе и частично вооружил ее. Проинструктировал, как ее законспирировать. Беда, что все двадцать пять знают друг друга. Договорились держать связь. Он раскрыл тайну двух наших тыловиков: "радиста" расстреляли немцы, а "Бабушку Шуру" арестовали и неизвестно куда дели. Подтвердил гибель Младенова в Бешарани и перечислил почти всех расстрелянных (немцами) в Зуе 4.1.1942 г., а также назвал предателей. Мне оставил свою фотокарточку".
И еще:
"29 июля 1943 г.
…У "Дровосека" неплохой состав группы…
Тут есть такие люди, как Щербина Леонид Емельянович, отец которого расстрелян немцами; Буренко Нюра, брат ее Григорий расстрелян, и другие, тоже родственники расстрелянных. Это надежные кадры. Тут есть и симферопольцы, и люди, связанные с Симферополем. Таким образом, Зуя приобретает для нас очень важное значение, как звено, или, как окно в Симферополь".
С сердечной теплотой думаю о людях Зуи. Село, как село - менее полутысячи дворов, а как много в нем патриотов: Зуйский партизанский отряд - сто сорок один человек; группа советских патриотов во главе с Крыжановским-Юрьевым - около сотни; новое пополнение в Зуйский отряд - более семидесяти человек. Теперь организация Вани Кулявина - двадцать пять человек. Немцы обрушили на Зую зверские репрессии. Расстреляли шестьдесят человек из организации Крыжановского. Двадцать одного заложника убили, схватили и замучили Нину Савельеву, старика Баранникова и многих других жителей Зуи. Зуйский отряд потерял более тридцати человек. Словом, село залито кровью. Но не покоряется. Продолжает борьбу.
Во время обеда Вася Буряк принес сводку Советского Информбюро. Он читает вести с фронта, и, надо видеть, с какой жадностью ловят партизаны каждое слово.
"Тринадцатого июля, - читает Василий, - на Орловско-Курском направлении противник крупных атак не предпринял…"
- Ага! Не атакует уже! - прерывают его партизаны.
- Захлебнулось их наступление!
- Скоро наши двинут вперед!
А чтец продолжает:
"На Белгородском направлении нашими войсками за день боев подбито девяносто шесть немецких танков и сбито тринадцать самолетов противника".
- Хорошо! - вновь выкрикивают партизаны. - По сотне танков в день ежели выбивать, то Гитлер скоро испустит дух.
- Вы будете слушать? - теряет терпение Василий. - Или я пойду, а вы митингуйте!
Слушатели утихают.
- "По уточненным данным, за двенадцатое июля сбито семьдесят девять немецких самолетов…"
Голос чтеца снова тонет в дружном гуле одобрения. Страсти еще сильнее разгораются.
- Вася! Слышь, Вася! - кричит кто-то громче всех. - А про партизан есть что- нибудь в сегодняшней сводке?
- Про партизан нет.
- А ты, Вася, допиши. - Все затихают, и теперь голос слышится отчетливо. - Я б вставил пару таких строк: четырнадцатого июля партизаны Первой крымской бригады сожгли пять немецких грузовиков и нанесли три удара по отрядам карателей. Вот так и допиши, Вася….
Мы с интересом слушаем шумное партизанское вече и радуемся минутке душевного отдыха партизан.
- Золотой народ! - тепло улыбается комиссар, когда мы уходим в свою палатку. - В бою - львы, а поостынут - не прочь и о себе в сводке прочитать…
Но самое радостное сообщение было о нашем "крылатом партизане", как называл самолет Китаев.
Когда партизаны, прогнав немцев, подбежали к горящему самолету, они заметили: горит не самолет, а бензин на земле, который льется из баков тонкими струями. Пламя едва достает до плоскостей. Дегтярев приказал забить пламя землей. Но бензин продолжал литься, и пламя полыхало.
Тогда к нему обратился Гриша Костюк: "Разрешите перекрыть краны!" Обвернувшись плащ-палаткой и выждав, когда бойцы приглушили пламя, Григорий бросился к самолету. На какое-то мгновение пламя обволокло смельчака, и он пропал из виду. Но вот от самолета оторвался клубок дыма и огня. Это был Григорий. Он упал наземь и стал кататься по траве, стараясь потушить пламя. Ребята помогли ему. Потом они опять начали швырять в огонь землю. Когда пламя немного сбили, Костюк вторично бросился к самолету и успел перекрыть краны. Течь прекратилась, и огонь угас.
Мы слушали эту новость, затаив дыхание. Особенно обрадовались летчики, которые с трудом поверили в спасение самолета.
Позднее, в мае сорок четвертого, когда бои за Крым завершились нашей победой, Китаев пригласил меня съездить на баксанскую площадку, посмотреть, как снять с плоскогорья аварийный самолет.
Все время, пока мы шагали по каменистому аэродрому и осматривали "крылатого партизана", летчики не переставали говорить о друзьях-партизанах. Они словно впервые увидели пустынную Караби-яйлу и удивились: как тут партизаны могли успешно сражаться? На безлесном плоскогорье, в одинаковых с немцами позиционных условиях, но с далеко не равными силами.
Авиаторы поражались дерзости партизан, с какой они принимали самолеты в двадцати километрах от Симферополя, в непосредственной близости к вражеским гарнизонам. Вместе с тем летчики удивлялись, как могли они сами приземлиться в столь опасной обстановке.
- С чудесными людьми свела нас судьба в партизанском лесу! - заключил командир воздушного корабля.
К братьям-словакам
Слово - оружье, готовое к бою,
Мы не погибнем напрасно с тобою!
Может, в руках неизвестных друзей
Станешь мечом ты на их палачей.Леся Украинка
"Рыхла дивизию" скоро отправляют на фронт - это было первое, что мы услышали от только что вернувшихся из Воинки Штефана Малика и Семена Мозгова.
В дивизии идет проверка материальной части; запрещены увольнения и отпуска; в штаб дивизии прибыла большая группа немецких офицеров-инструкторов.
Весть тревожная. Шутка ли! Двадцать тысяч братьев-словаков Гитлер намерен поставить между двух огней. С фронта на "Рыхла дивизию" обрушатся советские войска, охваченные наступательным порывом, а в спину словакам неумолимо нацелятся пулеметы эсэсовских палачей, будут расстреливать тех, кто попытается отступить или перейти на сторону Красной Армии.
Прошла лишь неделя с тех пор, как, совершая свой дерзкий рейд по городам Крыма, Виктор Хренко побывал и в "Рыхла дивизии". Он рассказал тогда, что в словацких частях нарастает сопротивление. Поэтому легко установил новые связи с антифашистами. Он даже привел четырех новых перебежчиков. Но об отправке дивизии на фронт тогда речи не было. Теперь эта беда может случиться со дня на день.
- А что солдаты говорят?
- Настроение словацких солдат, - говорит Селен, - я испытал на себе.
- Как на себе? - настораживается Мироныч. - Показываться в дивизии тебе ж запрещалось.
- А я и не показывался. Так оно получилось. Провел я Штефана туда благополучно. Он спрятал меня в заброшенной землянке. Сам пошел к солдатам. Сижу день - не появляется. Стемнело - опять нет. Тревожусь. Лежу на соломе и жду. Вдруг кто-то вваливается в землянку. Фонарем светит. Вижу солдаты. Вскочил - и за автомат. Но тут Малик говорит мне: "Сеня, знакомься!" А они смеются, тянут ко мне руки, целоваться начали. Приятные ребята, товарищ комиссар, прямо скажу. Хотели даже качать на руках, да не получилось: потолок был низкий.
- Это я учинив, - говорит Штефан Малик, застенчиво улыбаясь. - Шепнув я о своем проводнике близкому дружку. Але сам стал не рад. "Показывай настоящего советского партизана". Прийшлось показать. Але, правду сказать, дуже добре порадовало. Ако праздник словацким солдатам стал! - поясняет Штефан, радостно поблескивая быстрыми глазами.
Довольный таким оборотом дела, Семен продолжает:
- Толковал я с ними в той землянке долго. Вопросов - как из мешка. Так что пришлось мне вроде бы целую пресс-конференцию закатить. Вы же знаете: партизан ко всему и всегда должен быть готов. Сами учили нас быть такими.
Семен неторопливо свертывает самокрутку:
- Началось запросто. Уселись. Смотрят на меня. Я, конечно, не теряюсь, жду. Поступает первый вопрос: "В партизанах давно воюешь?" - "Два года". - "А кто отец? Рабочий или крестьянин?" - "Рабочий" - говорю. - "А в школе учился, грамоте ты обучен?" - "В семье нас пятеро, - отвечаю, - и все обучены". - "Воюет ли кто-нибудь еще из семьи?" - "Воюем все, кроме матери".
Семен достал спички, прикурил самокрутку и продолжает:
- Вот так, значит, и началась у нас беседа. А больше всего о том спрашивали, как это мы, партизаны, выстаиваем против регулярных немецких войск?
- Ну и что, сумел ты им объяснить?
- Все чин по чину, не перешагивая, как говорится, военной тайны. Говорю им о героях. Толкую о нашей силе духа. Рассказываю, как мы живем в лесу, что едим. Словаки меня хорошо поняли. Я же им говорю: если, мол, кто из вас подумывает перейти к нам партизанить, то нечего тянуть, а поскорее переходите. Только так, действуя заодно, мы быстрее разгромим фашистов и попадем в свои семьи, вернемся к труду.
- Молодец, Семен Ильич! Ну, а что они в ответ?
- Согласны со мной. Я им советую: почитайте газету, где ваш полковник Людвик Свобода поясняет вашу наипервейшую задачу. Зовет Свобода всех под боевое знамя вашей родины, говорю, зовет на борьбу с фашистами.
- Толково, Сеня! - одобряет Мироныч. - Ну, а словаки как реагировали на эти твои слова?
- Они зашумели и говорят, что при первой возможности перейдут к полковнику Свободе или на сторону Красной Армии, или же к нам, в партизаны. Они, как один, заявили, что куда бы их Гитлер не посылал, а воевать против Красной Армии и партизан не будут.
- Ну, друзья, - отпускаем разведчиков, - вы хорошо потрудились, идите отдыхать.
Мироныч раскуривает трубку и молча шагает от костра к палатке и обратно.
- Что будем делать? - останавливается он. - В тяжелом положении оказались словаки! Их дивизия, как порох. Брось искру - вспыхнет.
- И эту искру, Мироныч, должны высечь мы, - говорю ему.
- Да, мы. Дивизия-то рядом.
- Доложим на Большую землю. По радио и письмом. Это - прежде всего.
Час спустя, когда мы составляли письмо в обком, появился Белла. Его сегодня не ждали.
- На немецком главном штабе приготовлен приказ отослать "Рыхла дивизию" на фронт. Под город Ростов алебо на Кубань, - взволнованно начинает он.
- Садись, дорогой. Переведи дух и рассказывай все по порядку.
И Белла рассказал.
В Симферополе у него есть знакомая женщина. Она знает, что Белла - антифашист. Все, что находит важным, женщина передает словаку. Кто она - Белла точно еще не знает. Полностью открыться женщина не спешит. Однако он верит ей. На квартире у ее задушевной подруги Елены живет румынский офицер. Он служит в штабе румынского корпуса и имеет доступ в главный штаб немецкого командования в Крыму. Недавно офицер доверительно рассказал ей о больших потерях немцев под Курском и Орлом, о лихорадке, охватившей немцев здесь, на юге. Они срочно собирают резервы и затыкают ими бреши на фронте. Даже неблагонадежную словацкую дивизию решили бросить на фронт. Словацкая дивизия пойдет туда под контролем немецких частей. Многие офицеры штаба считают это авантюрой. Но приказ уже подготовлен. Командующий подпишет его со дня на день.
Мы благодарим Беллу. На прощание советуем:
- Связь с этой женщиной не теряй. Она, ее подруга и румынский офицер будут полезны нам. Понял?
- Розумею, - улыбается Белла.
Вновь возвращаемся к письму на Большую землю.
- Готово. Давай-ка прочтем.
Читаю, а Мироныч внимательно слушает. "Здравствуй, дорогой Владимир Семенович!
- Еще два вопроса к тебе: о чехословаках и о "Дугласах".
1. О чехословаках.
Возвратился из рейда Виктор. Задачу выполнил. Принес ряд разведданных о Симферополе, Карасубазаре, Старом Крыме, Феодосии, Керчи и Воинке. Насадил свою агентуру. Привел четырех новичков. Его напарник скоро приведет еще группу… Обещают при нашем согласии выдернуть из "Быстрой" несколько сот, вместе с оружием.
Сейчас в этой дивизии идет солидная работа: читают наши газеты с материалами о чехословацкой воинской части в СССР, в частности со статьей Людвика Свободы, которую через Виктора я туда заслал…
В 5-м отряде они (словаки. - Н. Л.) составляют уже боевую группу. Встает вопрос: как быть дальше? Мое мнение и основательное убеждение, что надо идти на создание специального чехословацкого отряда…
В "Быстрой" сейчас 20 000. Все почти ужасно настроены против гитлеризма. Открыто идет разговор о том, что перейти в дивизию Свободы они считали бы за величайшее счастье. В конце месяца "Быструю" должны отправить на фронт: либо на Ростов, либо на Кубань… Надо забросать листовками эту дивизию. Я думаю заслать туда своих (людей. - Н. Л.)… По мнению всей группы Виктора, эту дивизию очень легко и необходимо распропагандировать и подготовить к переходу на сторону Красной Армии… Луговой".
- Своевременно наш подпольный центр ставит эти вопросы, - говорит Мироныч, - но не затянется ли там?
Беспокойство комиссара вполне понятно. Там, в обкоме и в штабе фронта, забот много. Несомненно, что словацкая дивизия не будет забыта. Весь вопрос во времени. Ясно, что острую проблему "Рыхла дивизии" надо решать общими усилиями и штаба фронта, и партизанского леса.
- Мироныч, а почему бы нам самим не попробовать высечь ту искру, о которой ты говорил? Давай выпустим листовку с обращением наших партизан-словаков ко всем солдатам и офицерам "Рыхла дивизии".
- Листовку надо писать на их родном языке, а в нашей лесной типографии словацкого шрифта нет.
Мы задумались.
- Да, загвоздка, черт возьми. Был бы этот шрифт в Симферополе, выкрали бы его наши подпольщики. Но откуда ему там взяться? Да и времени у нас в обрез.
- Может быть, в "Рыхла дивизии" есть словацкий шрифт, - высказывает предположение Мироныч.
Приглашаем Виктора Хренко. Листовки в дивизии очень нужны, соглашается он. Шрифтов там действительно нет, но можно обойтись и без них. Надо в Симферополе напечатать листовку на русском языке.
- Словаки научились понимать правду и на русском, - говорит он.
- Пожалуй, верно. Наши газеты и листовки они читают. Прочтут и эту.
Звездная июльская ночь. Лагерь, охраняемый часовыми, спит чутким партизанским сном. Лишь над словацкими шалашами сейчас не властны ни ночь, ни сон. Здесь, у большого костра мы ищем те слова, которые должны высечь искры в сердцах солдат словацкой дивизии.
Листовка рождается необычно. Первоначальный вариант сложили Хренко, Белла и их друзья. Закончив писать, они пришли к нам и сказали: "Воевать листовками нам труднее, чем винтовками. Просимо помощи". Вот почему этой ночью у костра рядом с Хренко, Медо и Якобчиком сидят Мироныч, Федоренко, майор Баландин и я. Мироныч берет у Виктора черновик и читает первую строку:
- "Смерть немецким оккупантам!"
Все мы находим начало листовки правильным. Мироныч продолжает читать:
"Прочти и передай другому!
К братьям-словакам - солдатам и офицерам словацкой "Рыхла дивизии".
В бурное время решающих боев с фашистскими ордами к вам, свободолюбивые словаки, обращаемся мы! Воины Красной Армии, отразив попытку генерального наступления немцев на Орловско-Курском и Белгородском направлениях, сами перешли в стремительное наступление, освободили сотни населенных пунктов, железнодорожных станций, города Мценск и Волхов. Пятого августа решительным штурмом советские войска овладели городами Орел и Белгород. Только с пятого по двадцать третье июля немцы потеряли две тысячи девятьсот танков, сто девяносто пять самоходных орудий, восемьсот сорок четыре полевых орудия, тысячу триста девяносто два самолета и свыше пяти тысяч автомашин. На поле боя немцы оставили более семидесяти тысяч солдат и офицеров…"
- Звучит?
- Сильно звучит! - хором отвечаем все. Мироныч, пробегая взглядом по черновику, задумывается.
- Дальше, друзья, - говорит он, - хорошо написано о партизанах. Но я думаю, что тут надо сказать о том, как под ударами Красной Армии разлагаются гитлеровские полчища. Ты же, Виктор, сам в Феодосии слышал упаднические разговоры немцев о проигранной ими войне. Те же сведения Бабичев принес из Симферополя. Согласны?
Появляются новые строки:
"Немцы проиграли войну. Разгром гитлеровской Германии неизбежен. Это понимают и сами немцы".
Мироныч с прежней взволнованностью продолжает:
- "В дремучих пущах Белоруссии, в степях Украины, в лесах и горах Крыма бьются за общее дело советские партизаны. С ними перекликаются народные воины Югославии, железом и кровью расплачиваются с угнетателями польские патриоты. Горит земля под ногами гитлеровцев и в Чехословакии. Скрепляется кровью боевое единство славян…"
Я сижу рядом с Миронычем и замечаю, как умело и тактично он помогает словакам. Черновик листовки написан ими почти таким же ломаным русским языком, как и та записка, которую они в июне вложили для нас в гондолу парашюта. Но комиссар, читая его, тут же корректирует.
- "Ныне в рядах Красной Армии, бок о бок с советскими воинами, сражается под водительством полковника Свободы чехословацкая воинская часть. Знамя дивизии Свободы уже опалено огнем боевых подвигов, которые высоко оценены Советским правительством и правительством Чехословацкой республики… Народными героями стали бойцы и командиры этой части: Вольф Курт, Оттакар Ярош, подпоручик Лом…"
Прервав чтение, говорю:
- Товарищи, а почему бы не включить в текст листовки еще и слова самого Людвика Свободы?
- Добре, - поднимается Виктор Хренко и тут же вынимает из бокового кармана "Правду". - Вот оно, послание Свободы.
Мироныч развернул газету. В знакомом тексте он быстро находит то, что нужно, и диктует, а Баландин записывает:
"Дорогие братья! К вам обращен горячий призыв патриота-славянина полковника Людвика Свободы… В кровавом бою еще более скреплена братская связь чехословацкого и русского народов. Чехословацкие солдаты и офицеры! Сейчас пришла пора решительных действий! Действуйте же как верные солдаты республики. Станьте организаторами нашей армии и партизанских отрядов!"