- Вот, собаки, что задумали, - яростно прошептал Тимур. - Пробирайся к нашим, Турсун. Скажи, что старик в халате - приманка. Он не Насырхан-Тюря. Пусть его не ловят. Наших и так мало. Я буду все время с Насырханом. Пусть смотрят, где я. Беги! Быстро!
Турсун соскользнул с галереи и, незамеченный в царящей кругом сумятице, вдоль стены мечети начал пробираться к лошадям.
Через минуту горячий скакун уносил его по дороге, ведущей из кишлака в долину.
На галерею вышли Насырхан-Тюря, мулла Мадраим и Атантай. Насырхан, увидев, что из всей его личной охраны только Тимур несет службу, нашел время благосклонно кивнуть и бросить на ходу:
- Я не забуду твоей верности. Следуй за мной.
Насырхан сел на коня. К нему подъехал Истамбек. Остатки двух эскадронов - все, что удалось уберечь от паники и пулеметного огня, - столпились под защитой здания мечети. На побелевших лицах басмачей застыло выражение страха и растерянности.
- Эффенди ранен, - негромко доложил Истамбек Насырхану-Тюре, - привязали к седлу.
- Эффенди во что бы то ни стало надо вывезти, - снова входя в роль ляшкар-баши, приказал Насырхан-Тюря. - Веди воинов, мой Истамбек, по дороге на Хозрет-ша. Если дорога закрыта красными, нужно прорваться. После боя сбор в распадке у горы Босбутау. Иди.
- Воины! - обратился к басмачам Истамбек, подъехав к отряду. - Благородный ляшкар-баши приказал: разбить врага, осмелившегося напасть на нас. За мной! Нас ждут почести и богатство!
Во главе с Истамбеком шайка на карьер вынеслась из-за здания мечети и помчались вниз, к выходу из предгорья на равнину. На дворе мечети остались только Насырхан, Атантай, мулла Мадраим и человек пятнадцать басмачей, отобранных Атантаем для личной охраны Насырхана. Тимур был среди них.
Едва лишь басмачи под командой Истамбека вылетели на улицу кишлака, как снова начался стихший было пулеметный огонь. Но теперь он был значительно слабее, хотя по звуку выстрелов можно было судить, что по-прежнему работают два станковых пулемета. Но один из них вел огонь не по мечети, а по какой-то другой цели.
- Враги попались на удочку, - усмехнулся Атантай. - Одна шайтан-машина стреляет по старому Умару, думая, что это вы.
- Пора и нам, - приказал Насырхан.
Точно так же, как и шайка Истамбека, Насырхан с охраной помчался вниз по улице. Первое время пулеметный огонь не задевал их, но вот один из басмачей, охнув, шлепнулся с коня. Под вторым пуля убила лошадь, и всадник, перелетев через коня, тяжело ударился о землю.
- Скорей! Скорей! - истерически выкрикивал Насырхан-Тюря, полосуя плетью несущегося во весь дух скакуна.
Вылетев из кишлака, басмачи несколько минут мчались по дороге между привалками. Вдруг Насырхан-Тюря на полном скаку осадил своего коня. Чуть не смяв главаря, басмачи остановили разгоряченных коней и на мгновение замерли в полной растерянности.
На сотню саженей дальше, там, где дорога пересекала небольшую котловину, кипел сабельный бой. Шайка Истамбека рубилась с конниками Лангового. Всадники, сойдясь вплотную, рубились ожесточенно, без стрельбы, без ободряющих или панических криков, рубились, как могут рубиться только кровные враги, не ждущие и не дающие друг другу пощады. Опытным глазом определив, что, несмотря на численный перевес, Истамбеку не удалось смять отряд красных конников, и через минуту басмачи побегут, Атантай скомандовал:
- Обратно! Пойдем через привалки! За мной!
Но время было упущено. Насырхана уже увидели. Вырвавшись из общей свалки, несколько конников во главе с Бельским кинулись к нему.
Насырхан и его басмачи бросились обратно, но, выскочив из-за привалка, снова попали под пулеметный огонь. Круто свернув влево, Насырхан-Тюря, мулла Мадраим, Тимур и двое басмачей помчались в привалки. Атантай с остальными басмачами остановился, чтобы задержать погоню.
* * *
Все реже и реже свистели пули около удирающего главаря газавата, еще один поворот, и Насырхан скроется в предгорье. И снова на много дней заберется он в горную трущобу, чтобы плести новую сеть заговоров и восстаний. Нескоро тогда удастся напасть на его след чекистам.
Скакавший позади всех Тимур сорвал с плеча карабин и, убедившись, что около Насырхана-Тюри только мулла и двое басмачей, а Атантая не видно, выстрелил в скакуна Насырхана. Сопровождавшие Насырхана басмачи и мулла Мадраим, услышав близкий выстрел, удрали вперед, не заботясь о главаре.
Тимур подскакал к Насырхану и спешился. Главарь газавата лежал, оглушенный падением. С трудом подняв Насырхана, Тимур взвалил его на седло своего коня. Еще пять-шесть минут - и, свернув в любой боковой распадок, Тимур со своим пленником затерялся бы в предгорье! Но в этот момент появился Атантай с двумя басмачами.
- Убит?! - испуганно выкрикнул он, подъехав к Тимуру.
- О землю ударился, - с трудом скрывая разочарование, ответил Тимур, - лошадь убита.
- А где остальные?
- Удрали.
- Собаки! Вперед! Красные идут следом. Истамбек бежит. Спасайся!
Схватив поводья коня Тимура, Атантай повел его за собою. Тимур, вскочив на лошадь позади седла, стал поддерживать бесчувственного Насырхана.
* * *
В небольшой долине, у подножия горы Босбутау, собрались басмачи, уцелевшие от разгрома шайки в бою под Ренжитом. На нескольких потниках, с седлом под головою, лежал пришедший в себя Насырхан-Тюря. Около ложа Насырхана стояли Истамбек, мулла Мадраим, Атантай и Тимур. Человек двадцать басмачей - все, что осталось от двух "эскадронов", - сидели где попало, держа в руках поводья нерасседланных лошадей. Лошади торопливо щипали траву, басмачи молчали, хмурые, озлобленные и в то же время испуганные, готовые в любую минуту сорваться в паническое бегство.
- Где Мадумар? - скорее простонал, чем спросил Насырхан.
- Ранен в самом начале, - ответил Атантай. - Удалось ли ему от красных уйти, знает только один аллах.
- А Эффенди?
Все промолчали. Истамбек безнадежно махнул рукой. Насырхан, борясь с приступом боли, закрыл глаза и тихо проговорил:
- Наклонись ко мне, мой Истамбек.
Истамбек опустился на колени у изголовья Насырхана. Остальные отошли в сторону. Насырхан чуть слышно спросил Истамбека:
- По-прежнему ли ты тверд в нашем деле, мой Истамбек?!
- Война всегда война, благородный Насырхан, - суровым тоном ответил Истамбек. - Сегодня они нас, завтра, если захочет аллах, мы их. Я буду тверд до конца.
- Сейчас ты останешься один. Я пока не воин. Но и лечась у табиба, я остаюсь ляшкар-баши. Я прикажу моим мюридам, и у тебя снова будут сотни воинов. Мои посланцы будут искать тебя здесь, около Босбутау. Будь тверд и продолжай борьбу, но береги людей, собирай силы. Скоро сюда приедет Гаип Пансат со своими воинами, да и я к тому времени смогу держаться в седле. Запрети своим джигитам даже между собой говорить о том, что я разбился. Весть о несчастье, случившемся со мною, не должна просочиться в народ. Пусть мусульмане думают, что я здоров и сам веду в бой воинов газавата. Понял?
Истамбек вопросительно взглянул в глаза Насырхана-Тюри. Он хотел переспросить, но вдруг, уловив невысказанную Насырханом мысль, в знак согласия приложил руку к груди и поклонился.
Насырхан приказал:
- Позови сюда молодого джигита, который спас меня.
Истамбек жестом приказал Тимуру приблизиться. Так же, как и Истамбек, Тимур встал на колени около изголовья Насырхана.
- Ты храбр, предан мне и достоин награды. Скажи, чего ты хочешь? - спросил Тимура Насырхан-Тюря.
- Я хочу всегда быть с вами, - ответил Тимур.
- Пока я болен, со мною будет только Атантай, - искривился в болезненной улыбке Насырхан. - Не к лицу молодому воину сидеть без дела в хижине табиба. Служба мне - это твой долг, а не награда. Скажи еще.
- Когда вы покорили Зоркент, - вдруг вспомнил Тимур, - кто-то захватил девушку по имени Зульфия. Я давно люблю ее. Отдайте ее мне.
- Вот это награда воина, - снова улыбнулся Насырхан-Тюря. - Девушка сейчас у муллы в Ак-су. Она принадлежит Атантаю. Но я скажу, и он отдаст ее тебе, когда ты возвратишься, выполнив мое поручение.
- Слушаюсь и повинуюсь, - склонился в поклоне Тимур.
- Поезжай, найди Гаип Пансата. Немедленно приведи его сюда, к Босбутау. Через десять дней Гаип Пансат и его воины должны быть здесь. Сможешь ты сделать это?
- Сделаю, учитель.
- Приведешь Гаип Пансата, девушка будет твоя. Возьми лучшего скакуна из уцелевших после боя. Я жду тебя, мой верный мюрид.
11. Посланец Гаип Пансата
В кабинете Лобова, кроме Бельского, Тимура и Лангового, было всего человека четыре - ближайшие помощники Лобова. У Бельского была забинтована голова, у Лангового - правая рука.
- Все, что ты нам рассказал, Тимур, очень интересно, - после долгой паузы заговорил Лобов. - И действовал ты правильно. То, что ты не смог уйти с Насырханом дальше, конечно, осложняет дело. Но тут уж ничего нельзя было сделать. Самое опасное положение у тебя было в момент отступления в привалках, когда ты раздумывал, стрелять тебе в Насырхана или в его лошадь. Правильно сделал, что не застрелил Насырхана. В глазах темных, обманутых им людей он тогда остался бы мучеником за веру, святым человеком. Наша задача - до конца разоблачить его в глазах народа. Это лучше всего можно будет сделать тогда, когда он сядет на скамью подсудимых. Да и кроме того, пристрели ты Насырхана, пристрелили бы и тебя. Атантай или кто-нибудь другой с удовольствием сделали бы это. А отдавать жизнь чекиста за жизнь подлеца, даже такого крупного, как Насырхан-Тюря, - слишком дорогая цена.
Наступила короткая пауза. Тимур был смущен и обрадован похвалой Лобова.
- Но ты уверен, Тимур, что у Насырхана тяжелый перелом руки? - задал вопрос Лобов.
- Уверен! - вскочил с места Тимур. - Я, когда поднимал его с земли, пощупал руку, а потом видел, когда у Босбутау Насырхана Атантай перевязывал. Вот здесь сломана, - показал он на плечевую кость, - и вот здесь, - показал на предплечье. - Верно - сломана. Рука два раза согнулась там, где не сгибается.
- Насырхану за пятьдесят. Значит, рука должна не менее полутора месяцев находиться в лубке, - подсчитал вслух Лобов. - Как-то негладко получается. Какие у вас данные, товарищ Кадыров?
Нияз Кадыров - помощник Лобова, человек лет сорока, черноволосый и дочерна загорелый, сверясь с записями, лежащими перед ним, доложил:
- Насырхан сломал себе руку в бою под Ренжитом, это было двадцать пятого числа. Сегодня у нас тридцать первое. За это время Насырхан двадцать седьмого был в Ала-Буке, это от Босбутау километров пятьдесят, двадцать восьмого совершил налет на окраину поселка Нефтяников, двадцать девятого его появление зарегистрировано почти в одно и то же время в Кассан-Сае и Янги-Кургане, а сегодня он появился в Ак-су.
- Не может быть, - загорячился Тимур. - Насырхан сейчас такой… в седле сидеть не может. Он и пяти верст верхом не проедет.
- По твоему, он пяти верст не проедет, а по оперсводкам - по пятьдесят отмахивает, - с сомнением в голосе проговорил Бельский.
- А это фигуры не вроде того Насырхана, по которому Угневенко огонь вел под Ренжитом? - усмехнулся Ланговой. - Надо весь огонь по банде Насырхана сосредоточить, а на него как затмение нашло. Из одного пулемета по банде, а из другого по старому козлу в парчовом халате жарит. Ну, и задал я ему по первое число. До сих пор от комэска Угневенко паленым пахнет.
- Возможно, что и так, - согласился Лобов. - Подставные "Насырханы" пытаются спутать карты.
- Конечно так, - горячо заговорил Тимур, обрадованный поддержкой Лангового и Лобова. - Насырхан руку лечит, а другие басмачи наденут его одежду, кисеей лицо закроют - и под его именем ездят. Это Насырхан нас обмануть хочет.
- А вот в этом ты ошибаешься, Тимурджан, - поправил его Лобов. - Насырхан не дурак, и знает, что его хитрость мы быстро разгадаем. Это он не нас, а дехкан обманывает. Не хочет, чтобы весть о его ранении подорвала среди религиозных мусульман идею газавата. Ведь святой, ставший во главе газавата, должен быть неуязвимым, ему любые удары нипочем.
- Проверим, что за Насырханы еще появились, - сделал в блокноте заметку Бельский.
- Что слышно о новых сподвижниках Насырхана? - спросил Лобов Бельского.
- О Гунбине и Эффенди?
- Да.
- Гунбин сегодня днем выехал из Коканда. Двое суток был у Миян Кудрата. Билет взял только до Ташкента. А о Эффенди врачи говорят…
- Об Эффенди потом. Он в наших руках, да и фигура ясная, старый знакомый, - перебил его Лобов. - Главное - Гунбин. Смотри, чтобы не улизнул.
- Глаз не спустим, Александр Данилович. Дадим по Ташкенту походить, а когда все явки покажет, возьмем.
- Брать только тогда, когда он попытается уехать из Ташкента.
- Ясно. Ох, и будет нам мороки с этим самым Гунбиным!
- Почему ты думаешь? - спросил Лобов.
- Судя по материалам, он прошел огонь, и воду, и медные трубы… Его уже два раза привлекали за контрреволюцию, и оба раза сумел отвертеться.
- На этот раз не отвертится. Увяз крепко.
Не решаясь спорить с Лобовым, Бельский промолчал, но видно было, что он не разделяет уверенности своего начальника.
- Я думаю… - нерешительно начал Тимур и смущенно умолк, не договорив.
- Давай, давай, Тимур, - подбодрил его Лобов. - Выкладывай свои соображения.
- Я думаю так, - набрался решимости Тимур. - Гунбин знает, что я джигит из охраны Насырхана. Надо меня в одну камеру с ним посадить. Он мне многое может рассказать.
- Что же, это мысль хорошая, - согласился Лобов.
- А как же Ак-су и Гаип Пансат? - спросил Бельский.
- С Гаипом Пансатом вообще торопиться не следует, - решил Лобов. - Надо, чтобы его связь с Насырханом на время прервалась.
- Пусть для начала его Угневенко как следует пощиплет, - рассмеялся Ланговой. - А уж Угневенко ему сейчас поддаст пару. Разозлился мужик за обманный трюк с Насырханом, плюнь - зашипит.
- Но с Ак-су дальше откладывать нельзя, - настойчиво повторил Бельский.
- Да, - согласился Лобов. - Надо передать Тохта-Назару, чтобы он глаз не спускал с дома этого муллы.
- И о Зульфие надо предупредить Тохта-Назара, - вставил Тимур. - Она в Ак-су у Амина-ходжи.
- Знаем, - улыбнулся Бельский. - Девушка, которую ты выпросил себе у Насырхана. Ох, Тимурджан, узнает твоя невеста… В общем, я тебе не завидую.
- Зачем вы так говорите, Борис Михайлович, - вскочил со стула густо покрасневший Тимур. - Вы все сами знаете. Зульфия невеста Турсуна. Турсуна вы тоже знаете.
- Садись, Тимур, - вмешался в разговор Лобов. - Все знаем. Борис Михайлович пошутил, а ты как бензин, сразу вспыхнул.
- Ну и горяч, - усмехнулся Бельский. - Настоящий жених.
- Хватит, Борис Михайлович, прекрати разыгрывать Тимура, - сказал Лобов. - Тимур и так как зарево красный.
На минуту установилась неловкая пауза, но вдруг на лице Лобова появилась лукавая усмешка, и он, поблескивая глазами, продолжал:
- Операцию по Ак-су назовем условно "жених", поскольку главную роль в ней будет играть Тимур, а внешним поводом будет Зульфия. Итак, ход операции будет таков: Тимур как посланец Гаип Пансата…
12. Проигрыш Гунбина
Обстановка этой просторной темноватой комнаты была проста. Мебели в обычном смысле слова не было. Направо от входа тянулись голые деревянные нары, на которых могло улечься человек десять-двенадцать. Единственное большое окно забрано тяжелой железной решеткой, да и само окно на три четверти заложено кирпичами. Перед нарами стоял узкий дощатый стол и скамейка. Сразу было видно, что помещение не строилось специально для тюрьмы: обычную жилую комнату пришлось кое-как приспособить под временную камеру.
На нарах, с головой закрывшись халатом, лежал человек. Он, видимо, спал. Спал очень крепко. Даже звон отпираемого замка не смог разбудить его. Растворились двери, и в комнату ввели упирающегося Гунбина. Он был одет в потрепанное красноармейское обмундирование без петлиц. Не было на нем и ремня.
- Черт знает что, - прерывающимся от ярости голосом вопил он на ходу. - Я буду жаловаться. Это незаконно. Хватают, обыскивают, сажают. Хорошо же в Ташкенте встречают демобилизованных краскомов!
- Добре, добре, гражданин краском, - добродушно проговорил один из доставивших Гунбина людей. - Вот будешь на допрос вызван, там все и обскажешь, и протест заявишь.
Увидев, что конвоир и дежурный собираются уходить, Гунбин, уже севший было на нары, вскочил и снова закричал, явно рассчитывая быть услышанным не только в соседних камерах, но и за стенами здания:
- Слушай ты, тюремщик. Доложи сейчас же своему начальнику, что незаконно арестованный краском Савельев требует немедленного допроса и объявляет голодовку.
- Добре, добре, - закрывая за собой дверь, пообещал дежурный.
Звякнул запираемый замок, зачем в прорезанном в дверях отверстии появилось лицо дежурного.
- Поголодай пока, - иронически проговорил он. - Проголодаться успеешь. Обед уже раздали, а ужин будет только в шесть часов.
- Скотина! - закричал Гунбин и кинулся к дверям, но в отверстии уже никого не было видно. - Какие скоты, - закончил он уже спокойнее. - Что им от меня надо?
Повернувшись к лежащему на нарах человеку, Гунбин некоторое время недоверчиво присматривался к нему, затем потянул незнакомца за ногу:
- Эй, сосед! Хватит спать. Ночью выспишься!
- Не мешай, пожалуйста! - послышалось из-под халата. - Голова болит, бок болит, когда спишь - легче бывает.
- Били, что ли, тебя? - соболезнующе спросил Гунбин.
- Зачем били? Это я бил, - ответил лежащий, откидывая халат, и Гунбин изумленно вскрикнул, увидев перед собой Тимура.
- Сабир?!
На лице Тимура появилось хорошо разыгранное удивление.
- И-и-и! - воскликнул он, - господин?!.
- Т-с-с! - перебил его Гунбин. - Не надо никаких фамилий. Старайся не показывать, что мы знакомы. Как ты сюда попал?
- Бой был. Большой бой был в кишлаке Ренжит, - хвастливым тоном ответил Тимур. - Я двух застрелил, одного шашкой ударил. Коня убили, конь упал, я тоже упал, разбился. В плен взяли.
- А Насырхан-Тюря?
- В горы ушел.
- Разбили его?
- Зачем разбили? В плен только я попал. Убили наших человек семь. Красных больше убили.
- Значит, пощипал Насырхан-Тюря краснопузых, - довольно потер ладони Гунбин. - Я слышал, что под Ренжитом был бой. Говорят, Насырхан-Тюря после Ренжита еще кое-где дал по зубам красным.
- Не знаю. Я три дня один здесь сижу.
- Допрашивали?
- Допрашивали.
- Что обещают?
- Судить повезут.
- Куда?
- В Наманган. Скоро повезут.
- Расстреляют, наверное?
- Так я им и дался, видишь? - Тимур откинул полу халата и поднял рубашку. Гунбин увидел нож, подвешенный через плечо на ремешке. - Повезут в Наманган, зарежу конвоира, убегу. Опять к Насырхану-Тюре уйду.
- Молодец, парень, - одобрил Гунбин. - Только сумеешь ли?
- Сумею. Умирать не хочу. Жить хочу. Значит, сумею.