Уцепился я обеими руками за леер. Ревущая гора налетела на нас. Почувствовал, что ноги мои оторвались от палубы, и я повис почти горизонтально. Не успел отдышаться, старшина тянет:
- Быстрее!
Не помню, как мы добежали до люка в надстройке. Синцов склонился над ним, чтобы открыть, и тут опять волна обрушилась. Хорошо, что я догадался ухватить конец, которым был обвязан старшина. Одной рукой за леер держусь, другой - пеньковый конец тяну, на котором старшина висит. Впивается трос в руку, а я, знай, держу. Потом, когда мы уже втиснулись в люк, Синцов сказал мне:
- Спасибо. Если бы не вы, плавать мне за бортом.
И хоть было не до смеху, я улыбнулся: наконец-то заслужил благодарность старшины!
Эх и работенка нам выпала! Через каждые полторы-две минуты надстройка, в которой мы копошились скорчившись в три погибели, становилась похожей на клетку, опущенную в воду. Затаив дыхание, зажмурив глаза, мы пережидали, пока волна схлынет; успевали глотнуть воздуху, и вновь нас давила толща воды. И все же мы работали. Правда, работал в основном старшина, а я лишь подавал ему то молоток, то ключ да снятые детали держал. И как старшина на ощупь, в темноте, в воде смог заменить лопнувшую втулку - уму непостижимо.
Но пришло время, и он сказал:
- Готово. Можно выбираться.
Я вылез из люка и тотчас увидел падающую на меня зеленую, просвечивающую, как стекло, стену. Потянулся к лееру - и не успел. Надавило на грудь, перевернуло через голову. Ослепший, оглохший, я летел куда-то вниз. Трос вокруг пояса больно врезался в тело, а потом вдруг обмяк. Изо всех сил барахтаюсь, от испуга воду глотаю. Ведь раньше плавал неплохо, а тут ничего не получается. Кое-как вынырнул метрах в пяти от корабля.
Теперь у меня одна мысль: до новой волны успеть добраться до борта. Гидрокомбинезон кажется тяжелым-тяжелым. Подплыл все-таки к кораблю, уцепился правой рукой за закраину шпигата. Острый металл впивается в ладонь. И снова накрыло волной. Силы оставляют меня. Я с ужасом чувствую, как разжимаются мои порезанные пальцы, скользят по стальному листу обшивки. Конец!
Но вот что-то крепко мне сжало запястье.
- Руку! Другую руку! - услышал я, как только откатилась волна.
Протягиваю вверх и левую руку. Ее тоже сжимает крепким, надежным обручем. Поднимаю голову. Прямо надо мной свешивается бледное лицо старшины. От напряжения на висках у него вздулись жилы.
- Спокойно! - хрипло прокричал он.
Пытаюсь обо что-нибудь упереться ногами. Но они скользят по покатому борту. А сверху рушится новый вал. Ударяюсь головой об обшивку…
Прихожу в себя, услышав над головой звонкий крик:
- Раз-два, взяли!
Сильные руки вытягивают меня наверх, ставят на ноги. Оборачиваюсь, чтобы поблагодарить своих спасителей. И от удивления рта не раскрою: рядом со старшиной стоит Соломатин! Мокрая парусиновая рубаха и штаны прилипли, обтянули и без того поджарую его фигуру, а курносое в веснушках лицо так и сияет. Он-то как тут оказался?
Расспрашивать некогда. Товарищи подхватывают меня под руки, и мы бежим к рубке.
На мостике старшина совсем по-будничному докладывает командиру:
- Товарищ капитан-лейтенант, ваше приказание выполнено.
И командир так же буднично, привычно отзывается:
- Добро! - Потом строго спрашивает Соломатина: - А вы почему не обвязались концом?
- Некогда было, - оправдывается матрос. - Да и что конец? Он оборваться может.
Я трогаю обрывок троса, висящий у меня на поясе, и думаю: "Прав Ваня Соломатин. Любой трос может не выдержать. А рука товарища…"
Отогнув рукав комбинезона, смотрю на свою руку. На запястье синяк, наверное, будет. И откуда столько силищи взялось у старшины?
- Идите грейтесь, - говорит нам командир.
Вечером в боевом листке я снова увидел свое имя.
Заметка была восторженная. Очень хорошо говорилось в ней о старшине Синцове. Да и мое барахтанье в воде выглядело как настоящий подвиг. Только о Соломатине не было ни слова.
Подводный доктор
Жарко. Даже в носовом отсеке, где обычно прохладно, сейчас как в парилке. Жужжат два переносных вентилятора, но от этого не легче. Свободные от вахты матросы лежат на койках чуть не нагишом и все же исходят потом. Наволочки, простыни - хоть выжимай. Лейтенант медицинской службы Семен Клунин в трусах и майке, сгорбившись, сидит на разножке и лениво теребит баян. Из-под потертой пилотки свесился на глаза мокрый чуб. Пальцы медленно перебирают лады.
"До встречи с тобою в час тихий заката…" - приглушенно поет баян, грустит. И все о ней… Лене. Ее лицо стоит перед глазами. Лейтенант сердито встряхивает головой. Хватит! Больше она для него не существует. Глупец! Так рвался. Столько было хлопот, чтобы получить неделю отпуска. Примчался в Ленинград, влетел к ней помешанный от счастья: "Ленуша, я за тобой!" А она рассеянно отвела его горячие руки, отрезала: "Не могу". Что-то еще говорила. Семен уже не разбирал слов. Через двое суток он докладывал командиру о возвращении из отпуска. Капитан 3 ранга Варенцов спросил:
- А где жену устроили?
- Нет у меня жены!
Покосился на лейтенанта командир, но допытываться не стал.
- Это хорошо, что так быстро возвратились. Послезавтра выходим в море.
Требователен Варенцов, но никогда еще не был так придирчив. Клунин сбивался с ног. У него же уйма обязанностей. "Товарищ доктор, нужно сделать то-то и то-то". Семен, когда слышит такое, горько усмехается. Какой он доктор! На подводной лодке врач - меньше всего врач. Это - интендант, начфин, кладовщик, инспектор по чистоте, методист по физкультуре и в лучшем случае - санинструктор, к которому приходят матросы, чтобы смазать йодом царапинку.
Не знал покоя лейтенант с утра до ночи, тайком поминал лихом командира, что минуты передышки не дает. И не замечал, что на самом деле отдыхает в этих хлопотах: отвлекают они от мрачных мыслей. Вот опять он слышит: "Доктор, в отсеках душно. Плохо следите!", "Доктор, у людей ноги затекают".
Моряки считают, что лейтенант медицинской службы по своей охоте играет на баяне. Не знают они, что командир сказал ему: "Не спят матросы, доктор, надо что-то делать". Врач пожал плечами: понятное дело - не спят, попробуй заснуть в этом пекле.
Но приказано - так думай. И тогда вспомнил лейтенант, что замполит прихватил в поход баян. Музыкант Клунин не ахти какой, знает всего несколько простых вещичек. Но, может, именно потому его робкая игра и действует неотразимо: попиликает Семен немного - засыпают матросы.
Сегодня что-то не получается, ворочается народ с боку на бок. Наверно, потому, что слишком тяжко на душе у музыканта.
- Товарищ доктор, нельзя ли что-нибудь повеселее? - слышится с верхней койки.
Это рулевой-сигнальщик Нефедов. Буйная головушка, всегда у него промашки. Нынче снова нагоняй получил от боцмана: задремал у руля. Бывает так: в постели не уснуть, а на вахте у истомленных людей глаза слипаются. Но за сон на посту по головке не гладят, еще перед товарищами отвечать придется.
Лежит матрос, мучается. Доктор ворчит:
- Спите, Нефедов, а то вовсе уйду.
Все же ожил на минуту баян. Всего на минуту. Потом вновь затосковал.
…Эх, Семен, Семен! На что ты надеялся? Ну зачем маминой дочке, обеспеченной, избалованной, ехать с тобой? Ты радоваться должен, что отказалась она. Да и что в ней? Неженка, модница. Только глаза… Серые, глубокие, с искорками…
Вздыхает Семен, а предатель-баян выбалтывает правду, которую тщетно пытается скрыть от себя лейтенант:
Только у любимой могут быть такие.
Необыкновенные глаза…
К Клунину обратился вахтенный:
- Товарищ лейтенант, командир приглашает вас во второй отсек.
"Соскучился, - хмурится Семен. - Новое задание подыскал".
Командир жестом приглашает сесть. Варенцов в кителе, застегнутом на все пуговицы. Другим в жару разрешает ходить налегке, сам же всегда в полной форме. На синем полотне кителя белые разводы соли.
- Как матросы, доктор?
Обычный вопрос! Семен докладывает, что все чувствуют себя хорошо. Капитан 3 ранга потер усталые глаза. Высокий лоб прорезала морщинка.
- Беречь нужно людей. Мы с вами, доктор, должны всегда думать о них. А мне все кажется: с холодком вы работаете.
Промолчал лейтенант. Лишь голову ниже склонил, чтобы скрыть обиду. Всегда недоволен командир!
- Ну, ладно, - переменил тему Варенцов. - Мне вестовой сказал, что вы до сих пор не обедали. Давайте вместе закусим. - Он повернулся к вестовому - Наливайте, Воробышкин, доктору и не скупитесь.
Перед Клуниным полная тарелка борща, настоящего флотского - пахучего, густого. А лейтенант сейчас и запаха его перенести не может. Зачерпнул ложку и вылил обратно.
Капитан 3 ранга тоже не притронулся. Из-под насупленных бровей поглядывают на врача строгие спокойные глаза.
- Подайте второе, Воробышкин.
Вестовой кладет шницель, рассыпчатую гречневую кашу, залитую топленым салом… Вкусно пахнет, а есть не хочется.
Командир наблюдает за Клуниным. Наконец говорит:
- Сегодня почти все вот так.
Только теперь дошло до Семена.
Вскочил на ноги.
- Я ему задам!
- Кому?
- Коку. Разрешите идти?
- Идите. Но разберитесь сначала.
В четвертом отсеке как в бане. Зноем пышет стальной настил над аккумуляторной батареей. Чем ближе к камбузу подходит Клунин, тем нестерпимее жара. Но, оказывается, и она может остудить человека. Гнев спадает. Лейтенант видит, как кок Мотовилов, низкий, коренастый, "колдует" над раскаленной плитой. Он в белой куртке и таких же брюках. Коку нельзя работать без спецодежды.
Сколько ему муки с ней! Поработает кок час-другой - куртка насквозь пропитывается потом. Правда, выстирать ее не мудрено. А как сушить? На лодке может все отсыреть, но ничего не высохнет. Мотовилов - парень находчивый: выстирав куртку, слегка отжимает ее и надевает на себя влажной. И чисто и не так жарко.
Кок оборачивается. Мокрое лицо расстроенное, удрученное.
- Не едят! - огорченно говорит матрос. - Стараюсь, стараюсь, а они…
Лейтенант успокаивает его:
- А вы поговорите с людьми, спросите, чего им хочется?
- Спрашивал. Сами не знают. Я вот собираюсь им сладкое готовить. Попробуйте, товарищ лейтенант. - Кок протягивает тарелку и ложку. - Это фруктовый суп. Потом будет пудинг, тоже холодный. На третье - кисель.
Семен сначала с недоверием берется за ложку и как-то незаметно опустошает тарелки и с первым, и со вторым. С наслаждением выпивает кисель - душистый, кисло-сладкий. Матрос не сводит с него зачарованных глаз.
- А здорово, Мотовилов! - восторгается лейтенант. - Вам бы в ресторане работать.
- Что ресторан! - обижается матрос. - Там что ни сделай, под рюмку сойдет. А тут…
- Подождите, - спохватывается Семен, - это вы сами додумались до такого меню?
- Да нет, мы с командиром вместе голову ломали.
"А я прозевал, - расстроился лейтенант. - Всегда позже всех догадываюсь".
Наверху светит солнце, колышется сине-зеленая вода, а ночью сияют над головой огромные яркие звезды. Люди в отсеках не видят этого. Они живут при электрическом свете и смену суток отмечают только по часам. В остальном все по-прежнему. Несмотря на жару и усталость, моряки учатся, тренируются, зачитывают книжки до дыр, беседуют, шутят.
Провели торпедную атаку. Правда, торпед не выпускали, только имитировали стрельбу, выбрасывая из аппаратов пузыри воздуха. Сверху сообщили: позиция выбрана правильно, маневрировали хорошо. В отсеках - праздник!
Клунин встретился с командиром в дизельном отсеке. Здесь грохот, зной, глаза ест солярный пар. Лодку качает, шахту подачи воздуха то и дело захлестывает волной. Тогда срабатывает автоматическая захлопка, и дизели начинают сосать воздух из отсека. Кажется, что вместе с воздухом они и все внутренности вытягивают из тебя. Обнаженные мотористы копошатся у двигателей, переговариваются знаками: слов все равно не услышишь. Командир кивком подозвал врача, вывел в центральный пост. По сравнению с дизельным отсеком здесь - рай. Командир вытирает лицо платком.
- Доктор, выдавайте людям спирт.
- Спирт? - Брови у лейтенанта полезли на лоб.
- Да. Пусть обтираются перед вахтой и после вахты.
Скривился Клунин. Упреком пронеслось в голове:
"Ведь это я должен был… Как это командира на все хватает?"
После обеда Варенцов задержал врача:
- У вас неважный вид, доктор. Отдыхать надо.
- Где там! - отмахнулся лейтенант.
Но с командиром не поспоришь. Уложил в каюте и запер на ключ, чтобы никто не мешал. Сказал на прощание:
- Отоспитесь. А о матросах не беспокойтесь. Вместо вашего баяна им штурман прочтет лекцию по устройству гирокомпаса. Подействует сильнее!
…Снилась Лена. Хохотушка и задира, с мальчишеской прической, тонкая и гибкая как молодой стебелек. Милая-милая, ближе которой нет у него никого на свете… После все удивленно поглядывали на доктора: ходил он рассеянный, задумчивый, и ласковая улыбка не сходила с губ.
Как-то в свободную минуту командир пригласил Клунина в каюту.
- Я давно хотел вас спросить, да случая удачного не было. Что с Еленой Дмитриевной?
Вздрогнул Семен. Это о Лене спрашивает командир.
- Не знаю… Отказалась она ехать со мной.
- Почему?
Семен не ответил. Командир осуждающе покачал головой.
- У вас далеко зашло с ней?
- Как это? - не понял лейтенант.
- Она не ждет ребенка?
"Ребенка?" - молнией пронизало мозг. Вспомнились последние слова Лены: "Иди. Мы и без тебя проживем". А он? Он даже не заметил этого "мы", потонувшего в рыданиях.
Лейтенант поднялся.
- Дурень! - схватился он за голову.
- Эх вы! - укоризненно сказал командир. - Уж врачу-то положено быть сведущим в таких делах.
Ночью всплыли. Наверху бесился шторм. Лодку так зашвыряло, что на ногах не устоять. И тут случилась беда с сигнальщиком Нефедовым. Вот ведь невезучий парень! Стал вылезать из рубочного люка, накрыло волной, бросило в сторону. Не сразу разыскали в темноте. В лодку втащили уже без сознания. Сейчас лежит на столе во втором отсеке. Осмотрел Клунин ногу сигнальщика. Открытый перелом. Кровь ручьем. Чуть растерялся лейтенант. Настоящую операцию надо делать. Командир стоит рядом.
- Спасайте человека, доктор!
Лейтенант перетянул ногу сигнальщика жгутом. Спешно проинструктировал своих помощников - вестового и боцмана, облачился в стерильный халат.
Работы много. Зашил порванные сосуды, чтобы остановить кровь. Бусины пота катятся по лбу. Их торопливо стирает ваткой вестовой Воробышкин. Сигнальщик вскрикивает, открывает глаза.
- Потерпи, - бросает ему врач.
Пот застилает глаза.
- Вы что, заснули? - кричит доктор.
Ему вытирают лоб, но при этом роняют клочок ваты, и тот чуть не попадает в рану.
- Осторожнее, шляпа! - вырывается у Семена. Он гневно косится в сторону и… видит командира. - Простите! - бормочет обескураженный лейтенант.
- Ничего, - успокаивает командир.
- А где Воробышкин?
- Обморок с ним. Вон лежит на диване.
- Трусишка! - И опять смутился Семен, скользнув взглядом по побелевшему лицу командира: даже такой сильный человек, оказывается, сдает при виде крови.
Врач наложил повязку на рану, уложил поврежденную ногу в шину из проволоки, поверх туго замотал бинтами, вымазанными гипсовым тестом.
- Ну вот, - говорит он, разглаживая гипс. - Починили тебя, Нефедов. Теперь поправляйся.
Сменилась вахта. Смывают с себя грязь и пот мотористы, электрики, трюмные, ужинают и укладываются на узкие, близко сдвинутые друг к другу, подвешенные в три яруса койки. И снова поет тоскующий баян: "Услышь меня, хорошая…"
Притих отсек. Покачивается на разножке Семен, медленно разводя мехи баяна. Что она там делает сейчас - Лена? Простила ли она его?
В круглый лаз переборки протискивается заместитель командира. Все вскакивают с коек.
- Что-нибудь нового, товарищ капитан-лейтенант?
- Есть кое-что! - весело отзывается тот. - Новый курс - домой!
…Лодка у пирса. Моряки выходят на верхнюю палубу. Пьянит чистый, напоенный ароматами земли воздух.
Офицеры разошлись по домам. Получило увольнение большинство матросов. Нефедова отправили в госпиталь. А врач все занят: надо подготовить к сдаче на склад остатки продовольствия.
- Товарищ лейтенант, вас вызывают в проходную! - кричит в открытый рубочный люк вахтенный.
Семен выбирается на мостик.
- Кто вызывает?
- Говорят, женщина какая-то.
Лейтенант спешит. Но земля колеблется под ногами, к горлу подступает тошнота. Так всегда бывает, когда сходишь на берег после качающейся палубы.
Кто его может ждать? Неужели… Ему верится и не верится.
Возле будки - Лена. Она бросается к нему, прижимается лицом к его засаленной, пропахшей всеми запахами отсека куртке.
- Сеня!
Лена смотрит на него полными слез счастливыми глазами! Семен целует ее губы, руки, тщательно уложенные волосы.
- Как ты тут очутилась? - наконец спрашивает Семен. Он осматривает ее с головы до ног, отмечает, что даже сквозь пальто заметно, как она пополнела.
- Перестань так смотреть! - залилась она краской.
Потом стала сбивчиво рассказывать. Оказывается, только он уехал, пришло письмо. Командир спрашивал, что случилось: лейтенант приехал сам не свой.
- Ну вот я и постаралась быстрее приехать. Сдала экзамены - и сюда.
Она плотнее прижимается к нему:
- Ты знаешь, как мне страшно было. Приехала, а ты не встречаешь. Стою на перроне и плачу. И вдруг матрос: "Вы к лейтенанту Клунину?" Усадил меня в машину, привез в штаб. Сам адмирал меня принял. "Ваш муж в море, - сказал. - Но вы не беспокойтесь. Его командир предупредил меня, что вы должны приехать. Вашу телеграмму получили, приготовили комнату". - Лена смеется сквозь слезы. - Потом пришла какая-то женщина. Приветливая такая. Затормошила меня. Заставила чемоданы распаковать, помогла прибрать комнату. Это Ольга Сергеевна, жена вашего командира. Ты знаешь, какая она!.. - Лена даже задохнулась, не в силах подобрать нужное слово. - Она мне феей из сказки показалась, честное слово… Так что у нас с тобой и дом уже есть свой.
Семен гладит ее шелковые волосы, не может насладиться их родным теплом.
- Они чудесные люди - и наш командир и все…
Лена удивленно взглянула на него:
- А ты писал, что он сухарь, ходячий устав…
- Я обо всех болтал глупости, даже о тебе.
- Почему?
- Потому что слеп был и голова у меня была пустая, как продутая цистерна.
Они забыли обо всем на свете, прислонясь к стене проходной будки.
- Ну, встретились?
Семен обернулся на знакомый голос. Командир подошел, пожал обоим руки.
- Поздравляю.
- Спасибо вам…
- Пустяки, - мотнул головой командир. - Вот что, не ходите сегодня на корабль. То, что не успели, доделаете завтра.
Командир простился. С тревогой следит лейтенант за его тяжелой медленной походкой. Только сейчас Семен замечает, как бледен, утомлен капитан 3 ранга.
- Что с тобой? - спросила Лена, посмотрев на огорченное лицо Семена.
А тот морщит лоб: