Да и право, если угодно. Андрей Федотович - член Совета ветеранов, ведет большую общественную работу. Хоть по возрасту он прихватил только сорок пятый год, но какой же это был год, и медали за Берлин и за Прагу дали ему законно.
Два года назад Андрей Федотович вышел на армейскую пенсию - это сто семьдесят - жена Тамара Федоровна работает, детей вырастили, дав им должное воспитание - сын офицер Советской армии, дочь вышла замуж за мичмана, живут дети в других городах, лишь в отпуск привозя старикам внуков.
В пятьдесят три года Андрей Федотович хоть и несколько тяжеловат, но тугой, не рыхлый, вполне здоров, живет в двухкомнатной квартире, имеет материальный достаток и потому работает только зимой. Он прошел общевойсковое звено и потому какой-либо конкретной мирной специальности не имел. Год проработал инкассатором, но там сезонность не прошла, и тогда Андрей Федотович устроился на лыжную базу. Он осуществляет общее руководство, доверяя трем старушкам пенсионеркам работу непосредственно с отдыхающим людом.
А летом - да! - общественная работа. Тут и пионерские лагеря, и спортивные площадки - это забота о нравственном воспитании молодежи, ну, чтоб не прервалась эстафета славных дел и чтоб дети наши, смена наша, не выросли бы грачами не помнящими родства.
В исполкомовском коридоре Андрей Федотович - вот удача! - встретил председателя Совета ветеранов Вяземцева, круглого, с головой Фантомаса - бритый череп, прижатые маленькие уши.
Андрей Федотович, задыхаясь от справедливого гнева, рассказал все, и Вяземцев потянул его к Федосееву, заместителю мэра города.
Хоть часы были неприемные, секретарша, сразу поняв дело героев страны, поколыхалась к шефу, и сразу к ним вышел Федосеев, молодой, тощий, верткий.
- Будьте спокойны, выясним! - сказал Федосеев, выслушав торопливое возмущение ветеранов.
- Как же так, передовая-то была дальше, - вдруг задумчиво сказал Вяземцев.
- Это выясним, будьте спокойны, - снова заверил Федосеев.
- Вроде захоронений здесь не было.
- Выясним! - жестко уже сказал Федосеев, давая понять, что дело взято под контроль и почти улажено. А товарищи, соответственно, могут идти по своим делам.
На следующий день во двор Андрея Федотовича вкатили "Волга" и "москвич" - тут тебе и Федосеев, и Вяземцев, и горвоенком, и другие люди. И они прошли к яме. Ну, Андрей Федотович поспешил присоединиться к комиссии, и его представили как человека, от которого и поступил сигнал.
- Нет, нет, здесь захоронения не было, такое дело - суетливо говорил молодой очкастенький шпенделек. - У нас все учтено, документы имеются, ведь охраняем, такое дело.
Андрей Федотович вопросительно посмотрел на Вяземцева - это еще что за птаха.
- Директор Краеведческого музея, - тихо пояснил Вяземцев.
- Да разве все учтешь, - протянул Андрей Федотович.
- Но не было, не было, - испуганно даже сказал очкастенький шленделек.
- Это не времен войны могила. Это не менее пятидесяти лет, - уверенно сказал какой-то молодой круглолицый парень.
- Эксперт, - пояснил Вяземцев, - толковый мужик этот Федосеев, все предусмотрел.
- И сохранилось, - удивился Федосеев.
- Песок, - сказал эксперт. - Это Гражданская война. Заключение, разумеется, предварительное. Подробный документ после экспертизы.
- Добро! - сказал Федосеев. - Ищите! - обратился к директору краеведческого музея. - Кто! В принципе! Поименно тяжело, понимаю. Сколько лет! Вижу простой, строгий обелиск. Найдете имена, высечем имена. Все! Спасибо! - сказал Федосеев и крепко пожал руку Андрею Федотовичу.
И машины отчалили.
И несколько дней Андрея Федотовича не покидала радость - он хорошо исполнил свой долг. И, если разобраться, оно еще и лучше, что здесь полегли герои Гражданской войны. Потому что не будет агитации нагляднее - вот вам преемственность поколений, нет, ребятки, не прервалась связь, вот герои войны Гражданской, прадеды ваши, там, за горизонтом, могилы героев войны Великой Отечественной, это деды ваши, а отцы - они сейчас повсеместно украшают жизнь, так и вы учебой своей, делами юными будьте достойны дедов и отцов. И не будет мальчика, уверен Андрей Федотович, который не посуровел бы, слушая такую речь ветерана войны. Тут не надо будет и нажимать, тут материал готовый.
Однако вышло не так, вышло по-другому.
Через несколько дней в квартиру Андрея Федотовича позвонил директор Краеведческого музея. С ним был сухонький старичок.
- Мне дали ваш адрес, - сказал директор музея. - Мы сейчас осматривали ваш двор. И сразу к вам. Послушайте, что говорит Иван Федорович.
Они прошли в квартиру, и старичок сразу рассказал, что сам видел, как здесь расстреливали людей. Так это, словом, не красные герои, а мятежники из Крепости.
- Сколько тебе лет, отец, - строго спросил Андрей Федотович.
- Шестьдесят девять. Помню, они еле плелись, и их тащили. Ну, в бинтах они грязных. Друг друга поддерживали. Тут вот, где дом ваш, картошку раньше сажали, ну, изгородь была, их к изгороди и приставили. Ну а мы, мальчишки, через дорогу сидели, как раз в парке.
- Днем, что ли? - удивился Андрей Федотович.
- Так а чего чикаться, - криво усмехнулся старик. - Враги же.
- Ну да, ну да, - торопливо согласился с ним Андрей Федотович.
А когда они ушли, долго не проходило сожаление - не будет обелиска, наглядная агитация всего доходчивее. И зря, выходит, суетился. Но ведь кто же знал, что дело повернется так вот. И тогда даже злорадство появилось: они хотели нас придушить, но вышло иначе. Верно поется - "Там вдали на погосте стынут белые кости". Вот именно - стынут. А потому что нельзя идти против своего народа. И верно сказано - народ всегда прав.
Через несколько дней кости вывезли в лес, и там их закопали. А двор залили асфальтом.
- Ну вот, чище стало, - сказал по этому поводу Андрей Федотович своей жене Тамаре Федоровне. - Не зря беспокоился - детям теперь удобнее играть.
Конец 1970-х - начало 1980-х
Мрачный Трескунов
Да, сердитый человек Андрон Трескунов. Оно и понятно: какое, блин, время стоит, ты хочешь проявить себя и помочь перестройке, но никак не удается. Есть от чего сердиться.
И Андрон использовал любой повод, чтоб поругаться, то есть как-то проявить себя, поклокотать, так проявляя активность в окружающей жизни.
Пример? А вот он: воскресный день, праздник в парке, по пруду плавают лодки, и в них моряки из духового оркестра наяривают старинные вальсы.
Нет, чего там, красиво: солнышко ярко светит, золотится купол старинного дворца, небушко голубое-голубое, и моряки в лодках наяривают старинный вальс "Амурские волны". Ну, словно бы тебе показывают кино из давней жизни. Только вместо цыган в лодках моряки. Нет, правда, красиво. И людишки довольны: буфеты с прохладительными напитками, концерты в парке, карусели крутятся, и ко всему этому оркестр играет старинный вальс "Амурские волны". Это же плакать хоца. Воскресенье, день трезвости, а ты весел, как в будень.
Весело всем, но только не Андрону Трескунову. Козлы, ну, какие, блин, козлы, лодки-то должны плыть рядом, впритирку, а они куда их разогнали, ну, блин, козлы вонючие. Я бы им изобразил. Чтоб служба медом не казалась. Не моряки, блин, а шпана и панки. Люберы хреновы. И играют старую хренятину. Металлисты вонючие.
Да, человек находил любой повод, чтобы поругаться. Словно бы его постоянно что-то точит. Хотя вот именно точит: тоска по армии и по выпивке. Андрон двадцать два года отгудел в армии. Сверхсрочником. Макаронником, привычно говоря. Долгие годы был ротным старшиной. Порядок любил, это точно. Закалять любил солдат, тоже точно. Гонял, конечно, парней. Чтоб служба-то медом не казалась. Сам не раз вспоминал, как устроил похороны окурка.
Ну, нашел за батареей окурок. Совсем обнаглели. Окурок в подразделении! Подъем. Всей роте. Носилки в руки. Марш-бросок до леса. Шесть кэмэ. Захоронение. Торжественный митинг: клянемся, это последний окурок в подразделении. Марш-бросок обратно.
Все нормально. Веселые комбаты ведут своих орлят. Чтоб служба медом не казалась. Когда поют солдаты, спокойно дети спят.
Да, но однажды влип в ЧП. Какой-то сопляк, салага принялся палить на стрельбище. Но что характерно, не по фанерным мишеням, а в него, в прапорщика Трескунова. Не попал, но однако дознаний - в чем дело. Сопляк признался, что палил в прапорщика Трескунова - он издевается над солдатами и все такое. Спасло то, что на стрельбище было только батальонное начальство, и дальше полка дело не пошло. Оно и понятно - кому охота звенеть на всю дивизию. Да, но от греха подальше надо было Трескунова сплавить. Да, но ведь осталось несколько годков до пенсии? Надо дать человеку их дослужить? Надо. Кто-то из старых знакомых устроил ему теплое место в одном институте на военной кафедре. Ну, старшим - куда-пошлют.
Нет, студентов Андрон не любил (презрительно называл их шкубентами) - службы ни хрена не знают, а на военную кафедру смотрят как на дело десятое, забываете, козлы, что она одна и не дает вам понюхать военную портянку. Любил на студентов погаркать, это было. За это студенты дали ему прозвище - Рыло. Козлы какие, да? Человек для их же пользы старается, а они - Рыло. Хотя надо сказать, что это самое рыло у Андрона имелось. Но, понятно, не только рыло. Он и весь такой крупный и тугой мужчина. Загривок так это, живот, грудь - нет, тугой мужчина. На пляже одежды сбрасывает - отпад, ой, бабоньки, какие, оказывается, самцы на воле бродят. Да, такой тугой мужчина, словно бы его однажды накачали и разом заткнули все отверстия.
Службу в институте Андрон Трескунов не любил. Однако - терпел: надо же доскрипеть до пенсии.
Не доскрипел. Сорвалось. Тут так. Андрон иной раз не стеснялся выпить. Особенно в последние годы. Понятно, в условиях исключительно стационарных. Нет, понятно, мог он и как иные офицеры недавнего времени - после службы заскочить в "капельницу" хватить сто пятьдесят коньяку и сто шампанского и по домам, но любил все же основательно засесть. Ему надо, чтоб к водке все было в лучшем виде. Чтоб мясо и сало. Чтоб грибки обязательно. Чтоб рассыпчатая картошечка. Это другое дело. В таких условиях Андрон мог и литр засадить. И не раскисал, что удивительно, но исключительно наливался злой какой-то силой. Так это глазами зыркнет, плечами поведет, и желваки свирепо играют, при этом туманно намекнет, мол, он такое в жизни понимает, что другим ни на нюх. Мол, пока помалкиваю и коплю силы, но время придет - и я кое-что скажу, а заодно и сделаю.
Однажды он укатил в отпуск в деревню и пил безостановочно. То ли там с мясом было не так хорошо, то ли причина иная, а только Андрон сломался. Утром вернулся домой, а вечером стал гоняться с топором за супругой своей Ниной, громко крича, что она американская шпионка. Все вообще норовят Родину предать, всех надо пересажать, да нет в отечестве сильной руки. Всех, однако, хуже Нинка - она агентка ЦРУ и резидентка Рейгана. У нее в прическе (Нина на голове носила башенку времен своей молодости) запрятан радиопередатчик.
Ну, мужчину упекли. Сумели внушить - ни-ни. Иначе совсем ум потеряешь. И всё! Навсегда завязал.
Да, но из армии турнули, это конечно. Андрон своим диагнозом позорил честь службы. Да, но из-за недобора календарных лет пенсия вышла маленькая.
Зато текущая жизнь у Андрона в полном порядке. Двухкомнатное жилье. Нина - повар в столовой, женщина в теле. Скрипит иной раз, что Андрон какой-то мрачный, но ведь он ни на нюх, а за это можно все простить. И к бабам чужим не липнет, что очень важно.
Сын их Николай пошел путем отца - училище кончает. Да, вроде радуйся жизни - жилье, семья, сын - всё в порядке, да и сам не вполне старенький.
Но в том-то и дело, что Андрон не мог радоваться, потому что постоянно в душе что-то зудело, копошилось и поднывало. Это, знал Андрон, ему каждую минуту хоца выпить, и каждую минуту приходится бороться с таким позорным желанием. Но что удивительно - боролся успешно.
Это да. Но от этой борьбы он уставал и потому был мрачен. И всё ему, зараза, не так, и всё эти людишки не то делают.
Причем не бездельничал, нет. То устроился инкассатором. Все нормально - опасная работа, пистолет. Но его донимала начальница, шмакодявка, совсем девочка. Как Андрон выйдет из графика, так ему втык с визгом. А ты разве все учтешь? К примеру, баба в магазине ошиблась, ноль, можно сказать, не туда вписала, так пока она бумажку перепишет - это время или это не время?
Год терпел Андрон свою начальницу. Но однажды, когда был особенно мрачен, тихо так поиграл желваками да и выдал все, что думает про эту посикушку, И ушел. Нет, дверью не хлопал, очень тихо ее прикрыл.
Нашел другую работу. Спасательная станция на заливе. Будка, мотор, суточное дежурство. Работы немного, но и денежка соответственная.
Да, но если человеку только сорок три, то ведь рано ему в старики записываться, верно? Особенно если прежде был в гуще жизни и занимался настоящим делом. Укреплял порядок в боевом подразделении. Учил парней уму-разуму, прививал им любовь к дисциплине на всю жизнь. То есть прежде человек был в самой гуще жизни, а теперь не у дел. Нет, на станции он, конечно, нужен, но ведь это больше домино, чем спасательной работы.
И иной раз накатывало на Андрона Трескунова отчаянное такое желание как-либо проявить себя, активность свою показать. Особенно в наше, такое важное и переходное время. Когда от каждого требуется гражданская активность, о чем говорят по радио и пишут в газетах. Пусть Андрон не во всем согласен с этим временем, пусть.
Он, к примеру, не согласен, что народишку надо отдать все права, Андрон, к примеру, знает, что народишко до этих прав не дорос, и когда дорастет, неизвестно; и нельзя с народишком ласковые разговоры вести, а понимает он лишь твердый, решительный голос - делай вот так и без вариантов; а когда дают человеку варианты, он выбирает один - ни хрена не делать; и нужна ему твердая, а лучше всего железная рука. "Мы держим руку на пульсе времени". Не на пульсе времени надо держать руку, а на горле подчиненного. И этот подчиненный должен знать - чуть что, и горло сдавят так, что кишки полезут. И без вариантов. А это ляляканье оставьте для пионеров и школьников.
Да, но он ведь гражданин, Андрон Трескунов, и делать что-то надо - совсем ведь народишко распустился. Должен ведь и Андрон внести свой, пусть скромный, вклад в перестройку. Должен он как-то проявить себя. Прошлое прошлым, но ведь живем в настоящем и исключительно для будущего, верно?
Да, а лето как назло было холодным и дождливым, ни один придурок не собирался тонуть, так что на работе совсем не приходилось энергию тратить, и она скапливалась и скапливалась, и скопилась в количестве прямо-таки взрывоопасном. Да, непременно должен был Андрон как-то проявить себя; я человек, и я еще что-то стою. Ну, вот хоть выпей. Но нельзя. Да, но энергия-то скопилась, и надо было хоть пар выпустить, а то ведь так и весь котел взорвется к чертям свинячьим.
А то как-то особенно распирало его от желания проявить себя, ну, то есть никакого терпения нет. И по телику, как назло, жвачку тянули, ну там общественное мнение, все такое, общенародный педсовет. Такая злость заклокотала в Андроне, что он пожалел, что бросил инкассаторскую работу, так бы, блин, и выпустил обойму в лоб болтуну.
Да, а ужин-то был о-хо-хо. Супруга Нина кабачков нажарила да мяса хорошего, и помидор было от пуза. То есть еда хорошая, на улице дождь, по телику жвачка, и от всего этого очень уж охота было проявить себя.
Бросил супруге - пройдусь, силы застоялись, надо их равномерно по всему телу разогнать. И вышел.
А дождь такой занудный, что ну вот никогда не кончится.
Вот если разобраться: должен или не должен проявить себя человек, если энергия у него скопилась в количестве взрывоопасном? Должен. Но ведь не с женщинами же якшаться, если живешь в маленьком городе, имеешь супругу и завязал? И не с друзьями. Если опять же завязал. Все понятно.
Да, а на улице как назло пусто: дождь, серый вечер августа, и на улице ни рожи.
Ну хоть кто-нибудь был бы. И чтоб безобразие творил. Драка там, или грабил, или чтоб хулиганы к женщине приставали.
Но никого. А на безлюдье как проявишь себя?
Андрон пошел по скверику, втиснувшемуся между библиотекой и общагой строителей. И тут сердце радостно екнуло - в конце скверика появился человек, и человек этот шатался - вот от чего сердце радостно екнуло.
Андрон подобрался, и был он сейчас прямо тебе сгусток энергии. А человек между тем в сумерках и в нудности дождя выявился вполне - тощий мужчина, в расхристанной куртке и вельветовой кепочке с пуговкой на макушке. И такая злость накатила на Андрона, что его чуть не вытошнило. Ну, навстречу ему шел прямо какой-то блевотный мужчина. Вот, вот кто виноват в расхлябанности, пьянстве и всеобщем развороте.
И когда мужчина поравнялся, Андрон молча взял его за ворот куртена, встряхнул и, крякнув, рубанул кулаком.
И тут же опустил ворот. И человек, как куль с дерьмом, шмякнулся на скамейку.
Да, но в чем ведь штука: когда кулак уже летел к роже мужика, Андрон в свете фонаря разглядел, что это и не мужик вовсе, а какой-то пацан. Ну, из путяги, видать. Рост нормальный, но лицо-то детское.
И этот пацан лежал на скамейке и чего-то всхлипывал. А потом сел и жалобно посмотрел на Андрона - то ли ожидая нового удара, то ли желая узнать, за что вы меня, дяденька.
Андрон развернулся и торопливо ушел. Он долго мыл руки, и все не проходило ощущение, что правая рука в слюнях этого пацана.
Да, ты понимаешь, в том и дело, что несколько дней, блин, тру руки, а чувство, что измазался чужими соплями, никак, блин, не проходит.
Конец 1980-х
Прогулка
Нет, хорошая все-таки штука - дружба. Друг и в беде поможет и от какого необдуманного поступка удержит. К примеру, нахамят тебе в транспорте или в магазине, ты накалишься до такой степени, что плюнь на тебя, и ты зашипишь, и ты готов шандарахнуть обидчика чем-либо тяжелым. Супруга твоя, узнав о таком намерении, скажет зло: ты человеку голову разнесешь, а нам потом носи тебе передачки, нет, не пойдет. Друг же - совсем иное дело: он скажет, к примеру, да брось ты на людишек сердиться, они не сами по себе такие хамовитые, это их сделала такими окружающая жизнь. Да, это совсем иное дело. Если окружающая жизнь - совсем иное дело.
Саша Афанасьев и Витя Саленко были неразлучными друзьями. Прямо тебе близнецы. И обычную школу вместе закончили, и музыкальную, и в музучилище вместе поступили. И только тут их пути маленько разошлись.
Дело понятное: армия. После первого курса Сашу забрали в армию, а Витю - нет, здоровьишко подвело. Нет, так-то он здоров и крепок, и шустрый довольно-таки паренек, но в детстве он долго с коленом маялся, ему и операции делали, но не очень удачно - в общем, правая нога плохо гнется в колене. А так-то здоровый. Но раз правая нога все время прямая, как палка, то в армию не взяли - это понятно.
Оба переживали, что расстаются, тоже понятно. Но, пожалуй, переживали по-разному: одному было обидно, что уходит, а другому, что остается.
Ну, Саша отгудел два года, вернулся на второй курс, а ближайший друг уже на финишную прямую вышел.