- Нет, отпросился. Сказал, ефома, что к бабушке поехал. А он рванул со мной. До утра. Обещали, ефома, не опаздывать.
Мать Зуба, как вполне пьющая женщина, лишена родительских прав, и Зуб живет в Губинском интернате. Есть у Зуба пятнадцатилетняя сестра Зоя, которая живет в деревянном домике у пруда (то родной дом и Зуба), а поскольку мать живет у сожителя (к тому же собирается идти в декрет), то Зоя собирает в домике друзей, и они там пьют и веселятся, как могут.
- Еду шакалишь? - спросил Зуб.
- Ну-у, - так это туманно заметил Леша.
Вообще-то говоря, разговоры парней, впрочем и девочек, приходится давать в сокращенном и, конечно же, вычищенном виде. А слишком много непотребных слов. Так что приходится из разговоров вылущивать только голый смысл. Иначе это будет лепет на каком-то непонятном, почти иностранном языке. К примеру, Зуб через слово говорит "ефома", значение которого знает лишь он один.
- А поделись, ефома, - сказал Зуб.
- Поделись улыбкою своею. У меня капитал, - и Леша показал зажатый в кулаке рубль, давая, однако, понять, чтоб Зуб с дружком к нему не примыливался, - их вон в интернате кормят, на фиг было с ужина удирать.
- Значит, так, Ляпа. Купим пакет с супом, батон, у меня есть дома пшено, сварим суп, пшено, все сожрем и лопнем.
- Ага, а с утра я буду лапу сосать.
- Нет, Ляпа, всё пополам. Еще возьми сто грамм масла. И сахару, сколько выйдет. Половину съедим, половину унесешь с собой.
Это было красивое предложение - суп, каша, ну, два обеда в день.
Да, а суп был вермишелевый и обещан с мясом. Ну, вообще обжоры.
И купив все, как договаривались, они неторопливо пошли к дому Зуба. Неторопливо - чтоб, значит, отодвинуть удовольствие, тем более что оно было наивернейшее.
Деревянный маленький домик стоял на берегу Верхнего пруда, и, когда они пересекли овраг перед домиком, открылся пруд целиком, и он рябил красноватым каким-то цветом, а солнце садилось, и ярко горел ровный строй кленов на том берегу.
Домик похож был скорее на дачную будку - крыльцо, сенцы, загаженная кухонька и маленькая же, вся заклеенная кинозвездами комната. В комнате стояла низкая кушетка, на которую брошено было лоскутное одеяло.
Так что Леша подумал, что собственное его жилье - да просто царские хоромы в сравнении с жильем Зуба.
Друг Зуба выглядел лет на одиннадцать. Под носом у него висела капля, и он ловким движением правой руки снимал ее. Да с одномоментным громким шмыгом. Звали его Косей. То ли от Кости, то ли от того, что левый его глаз чуть косил.
- Тебя откуда в интернат отправили? - спросил Леша.
- Издалека.
- Из нашего района?
- Вроде нет.
- А из какого?
- А я знаю!
- А кто-нибудь у тебя есть?
- Братан. Он женат. Армию отслужил.
- А чего тебя не заберет?
- А на фиг я ему.
- Хоть приезжает?
- Нет.
Про отца-мать спрашивать было бесполезно. Все ясно - лишены прав.
- А у него батя был летчиком-испытателем, - сказал Зуб Косе, показав на Лешу.
- Врешь?
- Нет, правда, - скромно сказал Леша. Да, надо быть скромным, если у тебя отец герой, а у другого лишен прав. Все ясно.
И он с удовольствием, надо сказать, подумал, что у него жизнь еще о-хо-хо какая, живет дома, и мама хорошая, а этих парней вроде и кормят сносно, да они в интернате. То и отпросились на вечер, что хоть и голодно, да на воле.
Тут надо сказать, что Леша больше всего боялся загудеть в детский дом или в интернат. Он бы и сам не мог внятно объяснить причину такой боязни. И он постоянно помнил о случае, который произошел, по слухам, в каком-то интернате.
Ну, там парнишка чем-то насолил своим товарищам, так они затолкали его в ящик и выбросили с четвертого этажа. Парнишку привезли домой, он выжил, но, понятно, крепко побился.
Вот этим слухом Леша подогревал в себе страх попасть в детский дом или в интернат.
Да, надо было готовить еду. И тут встало два вопроса. Первый: супу варить побольше или поменьше? Леша говорил, что поменьше, тогда он будет покрепче. А Зуб и Кося говорили, что вермишель разбухнет и ее станет много и ошметки мяса тоже разбухнут и станут прямо-таки кусищами, и вообще надо добирать количеством, чтоб пузо-то набить.
- Дуй по инструкции, - решительно сказал Леша. - Сколько сказано лить воды, столько и лей.
И второй вопрос: каша варится дольше, чем суп, так вот ждать, пока сварится каша, и потом уже начинать ужин чинно-благородно или же, не дожидаясь каши, навалиться на суп? Тут Леша согласился не ждать, разделяя нетерпение парней.
- Ты пшено помой! - велел Леша Зубу, когда вода закипела.
- Губенку раскатал!
- Помой, говорю.
- Да все там будет!
- Помой. И заодно ложку мне.
- Губенку раскатал!
- Помой!
- Отсос Харлампиевич!
Леша сам помыл ложку, а заодно и тарелку. А тарелки, надо заметить, лежали на столе грязной горкой. То есть, видать, когда к сестре Зуба приходят гости, они для закуски берут тарелки, а поклевав, ставят их на прежнее место. Да и чего их мыть, если все равно все там будет, то есть в пузе. Но Леша тарелку себе помыл. Кося и Зуб чикаться с тарелками не стали.
- Вали пшено в воду! - сказал Леша.
Зуб сыпанул из коробки.
- Не жмись! - сказал Кося. - Больше насыпешь, больше получится.
Зуб сыпанул всю коробку. Леша попробовал суп.
- Нормально, - сказал он и разлил суп поровну по трем тарелкам.
От тарелок шел пар и даже стоял мясной дух.
- Ну вообще! - восторженно промычал Зуб, внюхивая мясной запах.
- Да, вообще! - согласился Кося.
Леша разрезал две трети батона (одну треть отложил в сторону - себе на завтрак) на шесть частей, каждому дал по два куска - один на суп, другой к чаю.
Парни набросились на суп, а Леша ел неторопливо и прямо чувствовал, как от мясного настоя сила вливается в него, и не торопился как раз потому, что сила должна равномерно впитываться всем организмом.
Ребята быстро заглотнули свой суп и стали кидать косяка на тарелку Леши, но, поняв, что Леше делиться нечем, стали смотреть на кастрюлю с пшеном.
- А каша-то прет, - сделал открытие Кося, увидев, что крышка сама поднимается.
- Много бросил, - сказал Леша.
- Ништяк. Больше и выйдет.
- Так ведь прет, - повторил Кося.
- А мы будем кашу ложить в тарелку, а она пусть и дальше прет, - предложил Зуб.
Так и сделали.
Леша попробовал кашу.
- Нормально, Григорий!
- Отлично, Константин! - подхватил Зуб.
Леша оставил себе на завтра грамм тридцать масла, остальное разделил на три части.
- А давайте в кашу сахар, - предложил Кося.
- А на чай? - удивился Леша.
- Так ведь много.
- Губенку раскатал! А на утро мне? - возмутился Леша.
Косе стало стыдно за свое нахальство, и он сказал:
- Ладно, я чай без сахара.
И вот они, покрякивая от восторга, лупили кашу.
- А каша-то прет! - сказал Кося.
- Прямо как в сказке про кашу, - сказал Леша.
Но парни не откликнулись - они, видать, не слышали про такую сказку.
И они сделали второй заход, бросив в кашу остатки масла. Правда, того, что выделил Леша. И снова крякали и прихваливали, но уже скорее от восторга, что они вольны.
Ну, сидят в комнате, лопают от пуза, и никто им не мешает.
- А каша-то прет! - снова сказал Кося.
И тогда они вычерпали кашу до дна кастрюли и залили кастрюлю водой, так покончив с неисчерпаемой этой кашей.
И были сыты, без масла каша шла туго, но и бросать еду несъеденной было не в их правилах, и тогда Леша в порыве необъяснимой щедрости разделил на три части масло, оставленное на завтра.
- Ну, Ляпа, ты даешь! - восхитился Зуб.
- Это да! - подхватил Кося. Потом они отвалились от стола, пыхтя, с кухоньки перешли в комнату и плюхнулись на кушетку, не снимая обуви. Тут-то воля и чувствовалась особенно, что вот плюхнулись в обуви.
- Да, а чай! - вспомнил Зуб.
- Может, варенье какое есть, - вздохнул Леша.
- Губенку раскатал!
- А я видел банку из-под варенья, - заметил Кося.
- Точно. Стоит в углу, - обрадовался Зуб. - Мы водой зальем - отсохнет.
И они залили водой двухлитровую банку из-под прошлогоднего варенья, и Зуб болтал банку до тех пор, пока варенье не отлипло от стенок. И они пили чай с очень далеким привкусом клубники, и еще было по куску мягкой булки - ну, кайф, ну, кайф, ну, пир на весь мир.
А потом, очень уж довольные вечером и друг другом, расстались. Кося с Зубом легли на пол и уставились в голубой экран, а Леша пошел домой.
А дома-то сеструшка родная, Галинка ненаглядная!
- A-а, явилась - не запылилась, - поприветствовал ее Леша. И сразу пошел в наступление: - Ну, Галька, ну, гадина, ты чего трешку захоботила? Сама болтаешься черт знает где, а я крутись.
- Пенсия через три дня, - так это презрительно отбила наскок Галя.
- Мечтать не вредно!
- Наш срок через три дня, - уже зло сказала Галя.
- Мечтать не вредно! - повторил Леша. И сразу взвился: - А эти дни как вертеться?
Тогда Галя поковырялась в кошельке, достала рубль, смяла его презрительно в кулаке и запустила комочком в Лешу, норовя, зараза, в лицо попасть.
Леша полез под стол доставать закатившийся шарик. Ласково расправил его.
А Галя достала еще рубль и таким же манером, как и первый, запустила в брата. Но Леша был готов к броску и шарик поймал.
- Нормально, - сказал он удовлетворенно. - Вот все честно. Пенсия через три дня, - проворчал он, передразнивая сестру.
Хотя все правда - пенсия через три дня. Им за отца положено шестьдесят семь рублей семьдесят шесть копеек.
К слову, Борис Григорьевич, пробивая Леше талоны, спросил про пенсию. Леша сказал: столько-то рублей, столько-то копеек. Борис Григорьевич записал: 67 рублей. Но Леша добавил: и семьдесят шесть копеек. Тот внимательно посмотрел на Лешу и дописал: 76 копеек.
Да, так пенсию приносят на мать. И нужен ее паспорт. А матери может в этот день и не быть. Нужен обязательно Леша. Потому что женщина, разносящая пенсию, Леше доверяет деньги под документ матери, а Маше и Гале, нет, не доверяет.
Галя (справка)
Учится плохо, из класса в класс переползает с большим скрипом. Стоит на учете в детской комнате милиции - однажды попалась при облаве, дышала клеем "Момент". В школу ходит рывками: походит-походит, а потом на несколько дней пропадает. Матери побаивается и при ней ночует дома. Когда же матери нет, живет у своего дружка Гены, хоккеиста городской юношеской команды.
Вообще-то Галю Леша не очень-то любил. Нет, конечно, любил, но также и презирал - всегда плохо учится. Вот Машу - да, Машу Леша любил, он ею даже восхищался. Ну, говорил себе, когда Маша дома, то вроде и светлее становится. А потому что веселая и красивая. И брата любит. И за это он Маше все прощал - и то, что она не хочет учиться и работать, и то, что болтается неизвестно где.
А Гале - нет, Гале он ничего не прощал. Так ей всегда говорил - хиленькая, а туда же, тебе только и нужно, что хорошо учиться, ты ведь маленькая, трудную работу делать не сможешь, так выучись. Нет, туда же, школу мотает, на "Моменте" попалась. Ну, не дура ли - ростом чуть выше Леши, а травит себя "Моментом" и сигаретами?
К Маше он относился почти как к матери, а Галя была ему ровней. Он мог ее ругать, воспитывать и заставлять учиться.
Галя за Машей не признавала права указывать ей, а за Лешей признавала. Она его как бы и побаивалась. Оно и понятно: Маша и сама плохо училась и потому сестре не указка, Леша же - другое дело, укор всей семье. Он вон шестой класс кончил без троек. Да о таких отметках Галя и мечтать не смеет.
- Ты чего справку подделала? - спросил Леша.
- Эти уже ныли?
- А чего они будут с тобой чикаться! И вообще я не нанимался отбиваться за тебя. И вообще спецпутяга по тебе плачет.
- Ладно, ты еще! И так тошно, - отмахнулась Галя. - Ты как эти дуры.
- Дуры не дуры, а им тоже мало радости за тобой ходить. Они к тебе в няньки не нанимались. Активистки хреновы.
- Сами, что ли, пошли? Кротова их послала. А я тебя и защитить не могу. Ты вон какая - болтаешься, а Спица отличница.
- Да ладно, ты еще! - уж как-то надсадно сказала Галя.
И Леша почувствовал, что у нее что-то случилось.
С Генкой, что ли, поссорилась. Не из-за школы же она в самом деле. Прямо-таки места себе не находит. Вон программку на пол швырнула, даже телик не включает. Да, что-то случилось.
Ее надо было бы оставить в покое, но Леша не мог отстать от сестры, не повоспитывав как следует. Отвечает же за нее, а как же. Ему чего-то вдруг стало жалко сестру. Может, она, как и он, по маме скучает. Все ее тыркают и за человека не считают. И одевается она хуже всех в классе. Да и слабенькая - все у нее живот болит. То что-то с желчным пузырем находили, то желудок не в порядке. Он хотел бы пожалеть сестру, но не знал как. Не ахать же над ней: ты моя бедненькая, ты моя бледненькая, она его фуганет и так заржет над ним, что ой-ё-ёй.
И все же Леша спросил без издевки:
- Значит, ты своих баб встретила?
- Встретила. И даже помахалась.
- А на фиг?
- А гадины.
Дело, по ее словам, выглядело так. Галя шла домой, а троица гуляла по проспекту. Ну, с упреками к Гале, мол, ты, Ляпунова, мотаешь, а мы ходи за тобой. И своих дел навалом. Так это привычно разговаривают, вроде Гале одолжение делают.
Ну, Галя говорит Спице, мол, если у тебя такие бананы, так не фиг возбухать (это понять можно: в своих латаных голубых вельветах, обносках после Маши, Галя не особенно красиво смотрелась рядом с одноклассницами). И вообще, ты - Спица. Ну, Спица толкнула Галю. А та ее, дело понятное. Тогда еще одна девка, покрупнее, Мазаева, толкнула легоньку Галю так, что та села в клумбу. И всё. И разошлись по домам.
- A-а, нормально, - сказал Леша - Тоже мне помахались.
- Как взглянуть! - хитро сказала Галя. Она, видать, что-то придумала и потому сразу повеселела.
- А как ни смотри - ты ее толкнула, она тебя. Тьфу и разотри.
- Я-то разотру, а они вот нет. Их трое, а я одна. Я не пойду в школу и скажу, что они меня избили. И вот пока их не накажут, в школу ходить не буду.
- Кротова поверит им, а не тебе. Спица - отличница, а ты кто?
- Я скажу - они сговорились. Избили, а теперь говорят, что мы толкнули друг друга по разу.
- Я тебе не пойду в школу, я тебе не пойду, - взвизгнул Леша. - Ну, Галька, ну ты и гадина. Зря они тебя не избили.
- Ой-ё-ёй. Да они бы тут у меня на коленях ползали. Вместе с Кротовой. Я написала бы директору - отказываюсь ходить в школу.
- Да, Галька, гадина ты! У Кротовой мать парализовало, ей только с тобой и возиться. Все! Чтоб завтра в школу!
- Мечтать не вредно!
- И сходи к Мазаевой, хоть узнай, что на завтра задано.
- Губенку раскатал!
- Ладно, давай спать. Утром не отстану, пока не подниму. У тебя талоны есть?
- Нет.
- На. Вот на завтрак и на обед. Все! Спать.
Глава 2
Облава
Утром, как Галя ни отбивалась, ни уговаривала и ни ругалась, Леша все же ее поднял. Правда, пришлось сдирать с нее одеяло и угрожать вылить стакан холодной воды. Они выпили чаю с батоном и пошли в школу. На прощание Леша сказал, что будет проверять Галю после первого и третьего уроков, а после второго и четвертого ждет ее в столовой.
- Гони талоны обратно, - так была уверенность, что голод удержит Галю в школе.
И сдержал обещание - после первого и третьего уроков заглядывал в кабинеты, где сидел Галин класс, а после второго и четвертого уроков ждал Галю в столовой со стоящей на столе едой.
После уроков Леша разрешил Гале два часа поваляться дома, а сам сгонял за продуктами. Галя предлагала сходить сама, но Леша не пустил ее - во-первых, может удрать, а во-вторых, вместо чего-нибудь стоящего купит сигарет.
Он зашел в "стекляшку". Продавщица мясного отдела, видя такого вежливого паренька (а он нажимал на вот это "скажите, пожалуйста" и, кивая головой, ронял подбородок аж на грудь), выделила ему полкилограмма мякоти. И Леша объяснил, почему покупает мясо - мама, знаете, придет с работы голодная и усталая, - и он еще раз уронил подбородок на грудь, и достал, вполне достал материнское сердце продавщицы, так что она с умилением смотрела вслед этому славному мальчугану.
В других отделах он, конечно, так не старался. Сто грамм масла, батон за восемнадцать копеек, четвертинку хлеба, триста грамм сахару и три килограмма картошки ему отпустили без излишней вежливости с его стороны, и, когда он положил мясо и масло в холодильник, даже потер руки от удовольствия: а дом-то становится местом обжитым и даже местом обжорства.
Галя валялась в своей комнате, а Леша у себя почитал Брэдбери.
Да, квартира у них как раз большая - три комнаты. Семиметровка у Леши (единственный мужчина и вообще надежда семьи), затем большая гостиная (там телик и мамин диван), а потом восьмиметровка Гали и Маши.
Нет, ничего лишнего в квартире нет - мебели там, или ковров, или книг. Книги - штук десять - есть только у Леши - это или Слава Кайдалов подарил, или библиотечные (записан в двух библиотеках).
Украшения есть только в комнате Маши и Гали - там все оклеено кинозвездами, ансамблями и обертками от колготок - ну, девушки примеряют колготки. Красиво, чего там, такой жилой вид.
В четыре часа Леша дал Гале команду садиться за уроки, и Галя перешла за стол в большой комнате, и они два часа честно оттрудились.
Потом пришел Слава Кайдалов и позвал Лешу погулять.
Ну, Леша бросился обуваться, но сразу замедлился, он рад приходу Славы, но надо ведь и показать, что не собирается выворачиваться наизнанку. Хотя, понятно, привычно гордился, что Слава заходит именно за ним. Вот в классе сколько парней, а Слава выделил именно его, а что он, Леша, такое, чтоб его выделил первый номер класса. Потом прошел в большую комнату и еще раз велел Гале из дома ни ногой.
- Приду - поужинаем и посмотрим телик. В семь сорок хорошая картина.
Они медленно шли по длинному, два года назад проложенному к новым домам проспекту. Прохожих не было - все ходят дворами, так быстрее. Справа тянулись сараи, гаражи, зеленый деревянный забор воинской части. Было тепло, хотя солнце, растворяясь в туманной дымке, светило тускло. Вдоль тротуара росли молодые деревца, и новый, плотного асфальта тротуар устлан желтыми и красными листьями.
Шли они, значит, медленно, сцепив руки сзади (тут Леша подражал Славе - вот это - сцепив руки сзади и внимательно глядя под ноги - и понимал это). Со стороны-то - два маленьких старичка решают невозможные мировые проблемы. Леше потому и нравилось при ходьбе по проспекту подражать Славе, что со стороны, значит, казалось, что два маленьких старичка решают невозможные мировые проблемы.
Слава рассказывал "Марсианские хроники". Первую историю он закончил, когда они дошли до конца проспекта. Разом развернулись (и, несомненно, старались, чтоб именно разом развернуться) и пошли обратно.