Собаку положили на обочину, и она оттуда, вытягивая морду, следила, как грузят в машину трупы и раненого. Когда машина тронулась, собака завыла и на брюхе поползла вслед за ней… Кто - то предложил прикончить её, чтобы не мучилась, но ни у кого не поднялась рука. Машины уехали. Инспекторы ГАИ измерили борозду на шоссе, записали показания Гаврилыча и, остановив самосвал, кое - как прицепили к нему покалеченный "Москвич" и отогнали его к посту.
Собака так и осталась на обочине. Она глядела умными, понимающими глазами на Гаврилыча и плакала. Он видел, как текли по смешной бородатой морде собачьи слезы. И тогда он осторожно взял пса на руки и три версты с гаком тащил до своего дома. И вот выходил без ветеринара. Наложил на сломанные лапы лубки, крепко перевязал бинтами, кормил с ложки…
Во время этого рассказа Эд внимательно смотрел на Гаврилыча и даже кивал топорообразной головой, будто подтверждая каждое его слово. И в собачьих глазах светилось такое понимание, что даже как - то неловко было.
- Уже четвертый год, как стряслась эта авария, а на шоссе с ним лучше не ходи, - сказал Гаврилыч. - Подбежит к тому месту, нюхает, нюхает, а потом сядет, морду к небу - и завоет, аж мурашки по коже…
- Куда же он все время отлучается? - поинтересовался Артём. На него эта история с собакой произвела впечатление.
- У него все село - приятели, - усмехнулся Гаврилыч. - Ребятишки так и ходят за ним следом. Эд да Эд, а взрослые что дети. Кто кость приготовит, кто конфетину… Каждый норовит домой зазвать да угостить, погладить… У нас ведь интересных таких собак отродясь не было. Вот люди и интересуются…
- Настоящая породистая собака не должна из чужих рук брать и позволять себя гладить, - заметил Артём.
- Кто тут чужие - то? - сказал Гаврилыч. - Все свои. А погладит кто - велика беда! Собака ласку любит, чего ж я лишать буду её такого удовольствия?
Шли дни. Дом постепенно принимал свои очертания. Поднялись стропила, в оконные проёмы вставили рамы. Начали подгонять пол.
Это днём. А вечером он переодевался и бежал к Тане. Они шли по тропинке к Березайке, спускались с насыпи на луг, иногда присаживались под огромной сосной и, глядя на закат, разговаривали.
Она сидела совсем близко, касаясь его плечом, Артём только что прочитал в "Иностранной литературе" роман. Он стал небрежно критиковать его. Таня молча слушала. А потом, когда закончил, убедительно опровергла все его доводы.
Артём даже растерялся. Он не ожидал, что сельская учительница уже успела прочитать только что появившийся в печати роман.
Оказалось, что Таня читала не меньше, а, пожалуй, больше его. И ещё она умела слушать и никогда не перебивала, даже если Артём толковал о вещах, ей известных.
Она все больше и больше нравилась Артёму.
Он ещё не успевал остыть от разговора, Таня круто сворачивала к низенькому дому, прятавшемуся среди яблонь и вишен, останавливалась на крыльце и протягивала маленькую узкую ладонь.
- Спокойной ночи, - ровным голосом говорила она.
Артём задерживал руку, проникновенно смотрел в глаза. Таня молчала, но лицо её становилось холодным, а поза напряжённой. Она осторожно, но настойчиво высвобождала руку. И Артём, горько усмехаясь, отпускал тёплую ладонь. Таня облегчённо вздыхала и, достав из - под крыльца прут, ловко через щель в двери поднимала крючок и исчезала в тёмных сенях. Стучать после десяти вечера её хозяйке - старухе бесполезно.
Ни за что не проснётся и не слезет с русской печи, где она спала и зимой и летом.
Щелкал крючок, скрипели ступеньки под её ногами, отворялась ещё одна дверь, в избу, и все умолкало.
Возвращаясь со свидания, Артём злился на себя, обзывал размазнёй, идиотом… Потом долго ворочался на своей раскладушке, тяжко вздыхал, доставал сигареты, закуривал и понемногу успокаивался.
Как только настелят с Гаврилычем полы, махнёт на недельку на озеро! Пока будет рыбу ловить да писать пейзажи, плотник переберёт все рамы, наспех сляпанные молодчиками Серёги Паровозникова.
Пуская дым в потолок, Артём вспомнил сегодняшнюю встречу с Володей - так звали Таниного ухажёра. Володя поспешно перешёл улицу и сделал вид, что не заметил Артёма. После той драки он больше не попадался на глаза.
"К черту Володю!" - пробормотал Артём и, потушив сигарету, лёг на живот, обхватил руками подушку. Обычно в такой позе он засыпал.
Глава девятая
1
Солнце стоит в зените. Ничего вокруг не отбрасывает тени. Припекает голову и плечи. В ярко - синем небе медленно плывут облака. Пышные, причудливые. Они то сближаются, касаясь друг друга закруглёнными краями, то снова расходятся. Артём с детства любил смотреть, как разгуливают по небу облака. Иногда они гигантским раскрытым веером наползают из - за лесов, иногда плотными рядами двигаются над самой землёй, отбрасывая тени, иногда сворачиваются и подолгу стоят на одном месте. Потом разворачиваются и, бледнея, тают.
Артём лежал в резиновой лодке и смотрел на небо. Рыба что - то не клевала. Удочку он положил поперёк лодки. Неожиданно из - за облаков показался тощий бледный месяц. Он совсем был ненужным на этом синем солнечном небе. Месяц словно напоминал, что день не вечен, когда - нибудь кончится, и тогда придёт его час. Невзрачный, блеклый, он нальётся ядреной желтизной, расправит острые рога, перевернётся и поплывёт по Млечному Пути, затмевая самые яркие звезды.
Озеро было большое и вытянутое, с красивыми лесистыми островами. Лес постепенно подступал к берегам: сначала могучие сосны и ели, потом берёзы и осины, бузина и орешник, и, наконец, залезали в воду плакучие ивы. У берегов ещё топорщился, скрипел прошлогодний перезимовавший камыш. Густая зелёная поросль дружно атаковала его со всех сторон. Кое - где появились круглые блестящие листья кувшинок. Это, так сказать, первые ласточки. Целая армия кувшинок ещё пряталась под водой. Если перегнуться через борт лодки и посмотреть в спокойную воду, то можно увидеть тянувшиеся со дна к солнцу длинные красноватые стебли со свернувшимися в трубки листьями.
У прибрежного леса множество различных оттенков: от нежно - зеленого на горизонте до ярко - коричневого вблизи. Один из островов напоминал шапку Мономаха. На полукруглом пригорке внизу, будто соболевал опушка, рос невысокий бархатный кустарник, немного выше - берёзовая роща, а на горе - сосновый бор. И увенчивала эту остроконечную шапку огромная сосна с зарубцевавшимся продольным шрамом от молнии.
Второй день Артём и Таня на острове. Машину оставили на берегу под вековой елью, а сами на резиновой лодке перебрались на дикий необитаемый остров. Артём натянул оранжевую палатку, неподалёку соорудил для себя из тонких жердей шалаш, покрыл куском толстого брезента, а сверху накидал зелёных веток. Девушка молча помогала ему. Когда лагерь был разбит, она взяла учебник, надувной матрас и ушла в глубь острова.
Артём наладил снасти и выехал на рыбалку. В первый день он поймал полтора десятка окуней и маленькую щуку. Как раз на уху. Таня приподняла садок с трепещущей рыбой и спросила:
- Её нужно потрошить? Живую?
- Ладно, подождём, пока уснёт…
Артём захватил с собой картошку, лук, перец, лавровый лист. Как только котелок закипел, он стал бросать туда специи. Таня, видя, что он не нуждается в её помощи, присела у костра и стала смотреть на огонь. Пока Артём священнодействовал у котелка, они не обмолвились и двумя словами. Попробовав в последний раз сварившуюся уху, он снял котелок с рогатки. Остудив немного, чтобы уха стала душистее, Артём пригласил к "столу" девушку. Она уселась на ватник напротив, подогнув под себя ноги. Взяла деревянную ложку, зачерпнула из котелка и попробовала. Артём ждал, что она скажет. Ему очень хотелось, чтобы уха понравилась.
- Очень вкусно, - сказала Таня, придвигаясь поближе к котелку.
Артём улыбнулся и достал из вещмешка бутылку водки, пластмассовые стаканчики. Таня отрицательно покачала головой.
- Я не люблю водку, - сказала она.
- Под уху - то? Одну рюмку?
- Я не понимаю, почему люди могут выпивать в любое время… Ну ладно, в праздник, а сейчас?
- Сейчас тоже праздник, - сказал Артём.
Она пить не стала. Опрокинув один - единственный стаканчик, он закупорил бутылку и спрятал в мешок.
И хотя уха была отменной, ночь тёплой и звёздной и добродушно потрескивал костёр, а у берега всплёскивала крупная рыба, перекликались ночные птицы, хорошего разговора не получилось. Таня изредка вскидывала на него тёмные с блеском глаза, и взгляд её был насторожённый. Это связывало Артёма, он даже отодвинулся от неё подальше. Поужинав, Таня взяла котелок, ложки и спустилась к воде. И долго не возвращалась: по - видимому, дожидалась, пока Артём уляжется. Он стоял под деревом и курил. Костёр потух, и синеватый дым, поднимаясь вверх, запутывался в ветвях. Она вернулась, пожелала спокойной ночи и забралась в палатку, закрыв её с той стороны на "молнию".
Артём усмехнулся, докурил сигарету и тоже отправился в шалаш. Утром он встал на зорьке - Таня ещё крепко спала - и уплыл под другой остров, где с вечера поставил жерлицы. На двух сидели щуки. Одна с килограмм, вторая около двух. Борьба с зубастыми хищницами доставила ему удовольствие. Побросав их в лодку, он поплыл к камышам половить на удочку. Часы остались в шалаше, и он не знал, сколько времени. Судя по солнцу, часов десять - одиннадцать. В садке с дюжину подлещиков, штук пять приличных окуней. Когда солнце поднялось над островом, рыба перестала брать. Захотелось есть. Интересно, догадалась Таня сварить похлёбку из картофеля и мясных консервов? Он положил все припасы рядом с котелком.
…Вдруг удочка поползла с лодки в воду. Артём подумал, что отвязался якорь и лодку понесло, но ничего подобного не случилось. Поплавка не было видно, а удочка упорно уходила в воду. Ухватив за конец, Артём подсёк и почувствовал приятную тяжесть. По всем приметам это был…
- Лещ! - свистящим шепотом произнёс он.
Двигая прогнувшимся удилищем, осторожно стал подводить тяжёлую рыбину к лодке. Из глубины показался черный плавник и изумлённая треугольная голова с вытянутыми в трубку жёлтыми губами. Красавец лещ с золотистыми боками спокойно и зачарованно шел прямо в руки.
- Ну, иди, иди, милый, дорогой… - стонал Артём, шаря за спиной подсачек.
Нужно дать рыбине глотнуть воздуха, тогда будет совсем смирной… Артём стал подсовывать подсачек, и тут лещ, втянув губы - трубочку, мощно ударил хвостом, так что брызги взметнулись выше лодки. Тоненькая леска, жалобно тренькнув, лопнула. И лещ, ещё раз взболтнув тёмную воду, сердито ушёл в глубину. У Артёма было такое ощущение, будто его обокрали. Швырнув в лодку удочку со свившейся в блестящую пружинку леской и мокрый подсачек, он ухватил себя за бороду и сильно дёрнул, а потом принялся обзывать себя всякими нехорошими словами. Этого ему показалось мало. Вскочив на ноги, плюхнулся в воду и, сразу остыв, поплыл вокруг лодки, качающейся на поднятой им волне.
2
Подгребая к своему острову, Артём увидел, как на плёсе охотится окунь. Вода так и кипела, бурлила, во все стороны брызгали серебристые мальки. Судя по всему, жировал крупный окунь. Осторожно двигая вёслами, он подплыл поближе и без всплеска опустил якорь. Глубина метров семь. Насадив самого крупного червя, забросил удочку. Но окунь не брал.
Неожиданно лодка вздрогнула, накренилась, и Артём чуть было не бултыхнулся в воду.
- Я напугала тебя? - увидел он у кормы смеющееся Танино лицо. Она в первый раз назвала его на "ты".
- Я решил, ко мне вернулся чудо - лещ, которого я упустил, - улыбнулся он.
Держась одной рукой за лодку, она приподняла садок из металлической сетки, привязанный капроновым шнуром к резиновой уключине, и воскликнула:
- Это ты поймал?
- Мне русалка помогала, - сказал Артём. - Это разве рыба? Ты бы посмотрела, какой у меня лещ из - под самого носа ушёл!
- Ну и хорошо, что ушёл… Можно, я и этих выпущу?
- Выпускай, - сказал он, глядя на неё.
- И тебе совсем не жалко?
- Нет.
Она раскрыла под водой садок и перевернула. Живые окуни и подлещики, не веря в такое счастье, растерянно плавали рядом. И вдруг как по команде бросились врассыпную. Таня собрала в садок дохлую рыбу, которая боком плавала по поверхности, и сказала:
- Это хорошо, что ты не жадный.
- Давай вдвоём рыбачить? - предложил Артём. - Я буду ловить, а ты обратно в озеро выпускать…
- Лови один…
Она отпустила лодку и поплыла к берегу. Её намокшая белая косынка соскользнула с головы, но она даже не заметила. И тогда Артём прыгнул с лодки, зацепив ногой удочку. В несколько взмахов он подплыл к медленно опускающейся на дно косынке, подхватил её и припустил за девушкой.
Заметив, что он её преследует, Таня изо всех сил замолотила руками и ногами по воде, но Артём быстро догнал её. Полные загорелые ноги мельтешат у самого лица. Артём не удержался от соблазна и поймал её за пятку.
- Я закричу… Отпусти сейчас же!
Лицо у неё очень испуганное, глаз не видно - мокрые волосы облепили лоб, щеки.
- Я не знал, что ты воды боишься.
- Когда я увидела, что ты плывёшь сзади, мне вдруг стало страшно, - немного успокоившись, сказала Таня. - Вода, вода… Берег далеко, кругом ни души… Наверное, так чувствует себя человек в океане, когда его преследует акула…
- Это я - акула?
- Не плыви, пожалуйста, за мной, - попросила она.
То и дело оглядываясь, она поплыла к берегу. Черный, лоснящийся купальник то показывался над водой, то исчезал. В глазах ещё притаился страх, губы сжаты. Артём видел, как она вышла на берег. Повернувшись к нему спиной, отжала волосы. Сверкающие капли упали на траву. Стройная, с закинутыми вверх руками, она стояла на берегу, с головы до ног облитая солнечным светом. Он ожидал, что она оглянется, улыбнётся, но девушка, так и не оглянувшись, ушла по примятой траве к палатке, просвечивающей сквозь ольховые кусты.
Артём повязал на шею косынку, перевернулся на спину и, гладя на облака, поплыл к лодке, стоявшей на якоре.
3
Они молча сидели у костра и смотрели на огонь. Совсем рядом зудели комары, но пока не нападали. Артём то и дело подбрасывал сырых ольховых веток, и густой белый дым отгонял комаров.
- Пойду лодку на берег вытащу, - сказал Артём, поднимаясь с земли.
Большое полузаснувшее озеро примолкло. К вечеру оно всегда становилось тихим, спокойным. Огромное блестящее зеркало, отражающее закатное небо, облака, потемневший лес. Лишь на плёсе играла рыба, и большие круги разбегались то тут, то там. Артём вытащил покрытую вечерней росой лодку, поставил удочки и спиннинг к толстой сосне. Садок с рыбой привязал к осоке.
Он решил пройтись по острову. Мерцали среди высоких крон звезды - видно, тучи прошли стороной, - сиял месяц. Чуть слышно шевелились, поскрипывали ели и сосны. Ночная птица отчётливо спросила: "Кто вы? Кто вы?" И тотчас вторая с присвистом воскликнула: "Уйди-и! Уйди-и!" Из кустов выпархивали потревоженные птицы и с недовольным писком проваливались в темноту. В мокрой траве, под деревьями горели светлячки. Артём нагнулся и подобрал одного. Небольшая округлая букашка, напоминающая мокрицу, шевелила многочисленными ножками и выпячивала нижнюю часть брюшка, которое весело горело ярким зелёным огнём. Букашка и на ладони продолжала светиться. Не хотела выключаться.
Таня все в той же задумчивой позе сидела у костра. На прямых черных волосах играл красноватый отблеск.
- Я сейчас думала о тебе, - сказала она. - Когда ты ушёл, а костёр почти прогорел и я осталась одна - одна, мне стало как - то одиноко, и я захотела, чтобы ты поскорее пришёл. Я не испугалась, ничего подобного! Просто впервые подумала, что женщине необходим мужчина… Чтобы он сидел рядом, подбрасывал ветви в костёр, ловил рыбу… Ты улыбаешься, а мне до сегодняшнего дня это и в голову не приходило. Я считала, что женщины сами по себе, а мужчины… Ты смеёшься надо мной?
- Дай твою ладонь!
- Зачем?
Артём взял её руку и положил букашку.
- А теперь посмотри.
Она разжала ладонь и воскликнула:
- Светлячок!
Долго разглядывала его, то приближая к глазам, то отстраняя.
- Издали такой красивый, - сказала она, - вблизи обыкновенный червяк…
Встала и стряхнула букашку в траву.
- На них надо издали любоваться.
- Я тоже сейчас думал о тебе…
В туго натянутое полотно палатки ударялись ночные бабочки. Месяц появился среди сосновых вершин, щедро посеребрил редкие облака и снова затерялся в густых ветвях. Через равные промежутки настойчиво вопрошала птица: "Чьи вы-ы? Чьи вы-ы?"
- Почему ты засмеялся, когда я сказала, что женщины сами по себе, а мужчины тоже сами по себе? Я и сама чувствую, что рассуждаю как наивная дурочка… Но я действительно так думала. Матери и отца я не помню. Моя сестра каждый день ругается с мужем… Когда говорит о нем, у неё даже лицо меняется, становится некрасивым, злым. Мне непонятно, зачем тогда они вместе?
- Ты никогда, вероятно, никого не любила, - сказал Артём. - Мне очень приятно, что ночью у потухшего костра ты вдруг вспомнила обо мне. А если бы сейчас был день, солнце - тебе и в голову бы не пришло, что я необходим.
- Наверное, не пришло бы, - согласилась она. - Я не умею обманывать. И очень не люблю, когда меня обманывают… Не люблю - не то слово. Для меня такой человек больше не существует. Я не могу понять: зачем люди обманывают друг друга? Неужели так трудно говорить правду? Я знаю, многие не любят, когда им говорят правду… Даже ненавидят тебя за это. Но все равно лучше говорить правду, чем лгать. Это ведь ужасно, жить все время с ложью. Человек привыкает ко лжи, и она ступит у него внутри, будто второе сердце…
- У тебя, наверное, мало друзей? - спросил он.
- Мало, - сказала она. - А разве их должно быть много?
- У меня тоже мало, - сказал он. - Настоящих.
Она ничего не ответила. Заколыхалось полотнище палатки, послышалась осторожная возня: раздевается.
Угли в костре подёрнулись пеплом, комары гудели над самым ухом.
Он встал и, отмахиваясь от них веткой, пошёл вниз, к озеру.
Глава десятая
1
На острове объявился ещё один жилец. Артём и Таня чинно сидели друг против друга и пили из эмалированных кружек чай. Сидели за настоящими столом и скамейками. Все это Артём сколотил из найденных на берегу досок и жердей.
- Пр - ривет! - вдруг услышали они скрипучий старческий голос.
Таня и Артём уставились друг на друга. Они были уверены, что, кроме них, на острове никого нет.
- Здравствуйте, - вежливо поздоровалась Таня и огляделась, ища глазами незнакомца. Но его не было видно.
- Пр - ривет!
На этот раз Артём решил, что приветствие обращено непосредственно к нему, и приподнял край старой соломенной шляпы, в которой всегда рыбачил. Но и после этого таинственный незнакомец не появился.
- В прятки будем играть? - спросил Артём, держа в руке кружку с дымящимся чаем.
Молчание.
Артём встал и обошёл палатку: никого! Он даже в кусты заглянул, за стволы толстых сосен. Это становилось забавным.
- У него голос странный, - шепотом сказала Таня. - Как у Буратино.
- Почему у него? - возразил Артём. - Может быть, это она…
- Кир - ра, привет, Кир - ра!