Держать обещание зимой было легче. Она продумывала дальнейшую стратегию поиска, размышляла о том, какое еще понадобится оборудование. В некоторых местах могли понадобиться вилы, кое-где – кирка. Она снова и снова рисовала на бумаге свой путь, будто путешествовала по пересеченной местности. Она начала заниматься с Олли по программе он-лайн курса дрессировки собак, заставляя его искать спрятанные тряпки по всему двору. Иногда у него получалось, иногда нет, и тогда он смотрел на нее жалобно, будто ожидая подсказки. Она говорила:
– Ты хочешь найти ее или нет? Или, может, я напрасно трачу время?
Она следила за сайтом и новостями. Больше всего боялась, что однажды откроет страницу – и увидит, что девочка найдена, но ничего не менялось, месяц за месяцем. Уже два с половиной года. Возможно, кроме членов семьи, она была единственным человеком, кто еще помнил эту историю и занимался поисками.
В марте она снова прикрепила на стену карту. Превратила стол в комнате старшего сына в центр управления, заполнив столешницу и ящики стола компьютерами и проводами. Составила новый график, по которому могла бы заниматься поисками четыре дня в неделю – если позволит погода. Теперь она понимала, в чем ее ошибка: она была слишком нетерпелива, слишком эмоциональна, думала, что чуть ли не с первой попытки найдет девочку. А нужно было быть спокойной и искать методично. Теперь она знала, как надо работать, и была уверена в успехе.
Олли любил ездить в машине и много гулять на воздухе. Он старался, но запах смерти заставлял его чихать. Запахи, которые его интересовали, принадлежали другим собакам, и он немедленно покрывал их своим, задирая ногу и заставляя ее останавливаться и подолгу ждать. За всю весну и начало лета ему удалось найти только осиное гнездо, из которого вылетел рой ос с намерением искусать его любопытный нос. Он хотел было вступить с ними в бой, но она поскорее утащила его от опасности.
Она совершила ошибку, когда рассказала о своих занятиях младшему сыну. Тот немедленно сообщил старшему, который позвонил и недовольным тоном напомнил, что они вроде договаривались, что она перестанет это делать.
– Я не понимаю, почему тебя это так расстраивает, – сказала она.
– Я беспокоюсь за тебя, мам. Ты понимаешь почему?
– Нет.
– Вот именно поэтому, мам.
Теперь всякий раз, когда звонил, он считал своим долгом узнать, как идут поиски.
Ей не хотелось врать.
– Все то же, – говорила она.
– И что это значит?
Это значило, что она продвигалась все дальше на запад, неделями топчась в стороне от оживленных автомагистралей, в зарослях, кишащих насекомыми, вдалеке от туристических троп и площадок для фейерверков, изучая все новые и новые заборы, независимо от того, были рядом с ними граффити или нет. Колени ее скрипели, руки болели, а потом, на работе, когда ей приходилось склоняться к кассе и класть галлон молока в чью-то корзину, она начинала думать, что сын, пожалуй, прав: она слишком стара, чтобы этим заниматься.
Ведь еще оставалась вероятность, что Джеймс Уэйд солгал.
Но карта продолжала заполняться все новыми булавками – она не могла просто взять и бросить поиски.
В августе, перескакивая через канаву, она подвернула ногу и пропустила целых три недели, нарушив график и дав сыну новый повод дразнить ее. Чтобы не отстать от графика, она начала работать по пять дней в неделю и чувствовала, что стремительно приближается к своей цели. Погода была благоприятная – бабье лето задержалось до середины октября. Если бы так шло и дальше – а синоптики говорили, это вполне возможно, – у нее появлялся реальный шанс закончить все до морозов.
Был яркий полдень в начале ноября, когда Олли улегся рядом с корытом, полным сосновых иголок, неподалеку от гавани Фэйерпорта, за стоянкой грузовиков. Он положил голову на лапы и отвел уши назад – будто ждал наказания. Ничему такому она его не учила.
– Пойдем же. Вставай! – Она кричала, свистела, хлопала в ладоши – но он не сдвинулся с места.
Ей с трудом удалось уговорить его встать и подойти к ней, она привязала его к дереву, но и там он приседал и горбился.
Стоянка не охранялась, зеленый пластиковый забор во многих местах был поврежден, но она все же пошла за видеокамерой, чтобы записать свои действия.
Корыто или что-то вроде ванной, приблизительно пять футов в длину, было прикопано в землю на несколько дюймов. Она выгребла из него листья и хвою, положила рядом вилы – для масштаба, когда снимала, как копает песок вокруг забора. "Третье ноября, две тысячи восьмой год, тринадцать часов двадцать семь минут".
Установив освещение, поставила камеру и подняла вилы. Она воткнула их в самую середину корыта, она протыкала ими засохшую корку земли, нажимая на них ногой, чтобы получилось поглубже, земля вокруг зубьев вил ломалась и раскалывалась. Она вынула вилы и снова вставила их в образовавшееся отверстие, а потом рывком подняла корку, словно сдернула кожу.
– Получите, – сказала она.
Когда копнула в третий раз и выдернула вилы, они вытащили за собой кусок ткани.
Цвет было трудно определить под слоем грязи, воняло плесенью, но это был явно клочок зеленого нейлона и белого ватина подкладки. Ничем иным это быть не могло.
Она отложила вилы, сняла перчатки и потянула за появившийся кончик. Ей удалось вытащить дюйм-другой того, что покоилось под землей, это был спальный мешок – она отчетливо видела толстый шов застежки-молнии. Пальцем поковырялась в грязи, очищая зубчики молнии.
"Слава богу, – думала она. – Интересно, что теперь скажет Брайан?"
Она давно ждала этого момента – но никогда не хотела видеть то, что было там, внутри. Следовало бы остановиться и вызвать полицию – но после того раза в прошлом году она не могла это сделать. Поэтому встала на колени возле ямки и голыми, без перчаток, руками, начала рыть. На сей раз она не ошиблась. И теперь все убедятся, что с головой у нее все в порядке…
Перевод Марины Тогобецкой
Джин Вулф
Лест на ветру
– Он там провел уже час пятьдесят две минуты, – сказала Эна. – За первые двадцать восемь минут он закрепил пластину. Все остальное время я уговариваю его вернуться. Никак не уговорю.
Бреннан почесал подбородок. Подбородок был массивный, чесать приходилось долго.
– Он вообще отзывается? Отвечает?
– Иногда. Не каждый раз.
– Но он в сознании?
– Да вроде бы.
– Помешался? Мания бродяжничества?
Эна пожала плечами.
– Поговори с ним, – попросил Бреннан.
– Попробую. – Эна повела рукой, и микрофон включился. – Лест, это опять Эна. И Бреннан сюда пришел. Чем занимаешься?
– Смотрю на рассвет, Бреннан. Мрак, накрывший планету, рассеивается. Рассеивается… Здешнее солнце подбирается к изгибу горизонта, вот уже показался его краешек. Я чувствую первое дуновение его солнечного ветра.
Бреннан заговорил, пытаясь придать голосу мягкость:
– Лест, ты никак не можешь чувствовать солнечный ветер. Ты же в скафандре.
– Я его чувствую.
Эна сказала:
– Лест, вернись, пожалуйста. Мы завершили исследования, сделали все, что нам было поручено, и…
Вмешался Бреннан:
– Лест, наше дело сделано. Мы взяли образцы минералов, вынули керн, выполнили программу. Все ясно: на планете нет собственной жизни, но есть подходящие условия. Если засеять ее семенами жизни, через двести лет тут поселятся колонисты. Если не скорее.
Лест молчал.
Снова заговорила Эна:
– Я никогда никого ни о чем не умоляла, но теперь…
– Птицы. Я вижу птиц.
Бреннан презрительно фыркнул:
– Что за шуточки? Никаких птиц ты не видишь! Тут вообще нет птиц, и даже если бы были – сверху их не разглядеть.
Эна сказала:
– Подумай обо мне, Лест… Если твоя жизнь тебе не дорога, хотя бы обо мне подумай. Возвращение домой займет еще пятнадцать лет. А вдруг Бреннан умрет?
Молчание.
– Уолт умер. И Барбара, и Алайя. И Бреннан может умереть. Я попытаюсь довести корабль домой в одиночку, но я же сойду с ума. Не выдержу. Ты знаешь, что показали тесты: такого испытания не выдержит никто. – Она сделала паузу. Выждала. – Подумай обо мне, если о себе не хочешь позаботиться.
Лест воскликнул:
– Жаль, вы не можете посмотреть на птиц! Видны отчетливо! Такие яркие краски! У них гребешки, хохолки, бородки…
Бреннан сказал:
– Лест, они тебе мерещатся.
– Да брось, разве такое может померещиться! У меня фантазии не хватит. Ни у кого не хватит. Они такие… огромные… а когда подлетают ближе, уменьшаются. Съеживаются, съеживаются. Теперь они – как драгоценные камни.
Эна поглядела на Бреннана, ожидая его ответа, и увидела: он надевает скафандр. Выключила микрофон:
– Ты выйдешь и притащишь его?
– Если не будет другого выхода.
– Я знаю, в драке ты его одолеешь, но сможешь ли ты его поймать?
– Другого выхода нет.
Она снова включила микрофон:
– Лест, я тебе отдам все, что могу. Я стану твоей рабыней, только вернись. – Эна сглотнула слезы и подумала: "Интересно, микрофон это уловил?" – Я буду стоять за тебя вахты, каждый день, и свои вахты тоже. Дома нас встретят как героев, и я вымою тебя в ванне, выстираю и отутюжу твою форму. Буду чистить тебе ботинки и начищать эполеты. Когда-то ты сказал, что я красивая, помнишь? Разве тебе не хочется иметь красавицу-рабыню?
Бреннан пробурчал:
– Значит, он сказал, что ты красивая? Ну-ну…
– Я… Лест, я стану твоей, как ты хотел. Делай со мной все, что вздумается, я на все готова – только прикажи. Ну пожалуйста…
Лест сказал:
– Они гнездятся во мне, все эти чудные птицы. Сидят на нервных волокнах, пьют из тоненьких капилляров, Эна. Порхают и поют. Я чувствую себя деревом, летним деревом.
Эна устало отключила микрофон.
– Ему на меня плевать.
– Ему плевать на нас, – откликнулся Бреннан. – Теперь плевать.
Лест сказал:
– В моей кроне шепчет ветер, и гнездятся птицы. – В его голосе слышался восторг.
На мониторе Эны парила серебристая морская звезда: руки раскинуты, ноги растопырены, лица не видать за ослепительными бликами на стекле шлема. Морская звезда медленно-медленно вращалась, проворачиваясь, как колесо.
Эна услышала, как раздвинулись двери шлюзовой камеры.
– Пойдешь за ним?
Бреннан влетел в камеру.
– Пожелай мне удачи.
– Удачи. – Когда двери закрылись, Эна добавила: – Удачи вам обоим. Надеюсь, вы не прикончите друг друга. – И после долгой паузы: – А больше всего я желаю удачи себе самой.
Неужели она ничего не в силах сделать? Неужели остается только сидеть и наблюдать? Она отстегнула пояс, взмыла в воздух, оттолкнулась.
По идее, Уолт не должен был измениться с прошлого раза – при мгновенной заморозке крупные кристаллы не образуются, он лежит с закрытыми глазами, и вид у него – абсолютно неживой.
Не должен был измениться, но… Да, безусловно, мертв, но все еще… присутствует. Замерз мгновенно, подумала Эна, и его душа просто не успела покинуть тело. Бреннан предполагал, что Уолта, может быть, удастся реанимировать на Земле. Как знать, вдруг Бреннан прав.
Глаза у Уолта чуть-чуть приоткрыты. А ведь раньше были крепко зажмурены, разве нет? Неужели она забыла? Теперь Уолт косится на нее, точно неумело притворяется спящим.
– Может, я отдамся Лесту, если Бреннан его приведет. И Бреннану мне придется отдаться. Уолт, тебя больше нет, – Эна замялась. – Тебя нет, во всяком случае временно. Это не будет изменой.
Из-за прозрачной, как воздух, пластиковой крышки Уолт смотрел на нее, ничего не говоря.
– Ты все понимаешь, правда? – Эна стала задвигать дверцу. – И вообще, я… не так уж мы от вас отличаемся, мы – в смысле женщины.
Она отправилась назад, на капитанский мостик, поплыла по черным, яйцевидным в разрезе коридорам, по которым должно было распространяться эхо, но не распространялось. Зря мы их обеззвучили, подумала Эна. Слишком хорошая звукоизоляция, перебор. Теперь в черных коридорах шепчутся призраки: призрак Алайи, призрак Барбары.
Призрак Уолта.
Что там на мониторе? Бреннан обвязал поясницу Леста тросом. Возвращается на корабль, а сам травит трос. Оранжевая нить, озаренная светом беты Андромеды, выписывает причудливые вензеля и петли на фоне все еще темной планеты, вокруг которой обращается корабль. Эна включила микрофон:
– Бреннан, он тебе много хлопот доставил?
– Совсем никаких.
Переключившись, Эна увидела, как Бреннан забрался в шлюзовую камеру, развернулся и начал затаскивать Леста внутрь. Тот не сопротивлялся, но… Эна вставила в инъектор капсулу с успокоительным препаратом. "Лест не такой уж силач", – сказала она себе. И постаралась забыть тот факт, что в психозе человек обретает нечеловеческую силу.
В корабле Лест самостоятельно снял шлем. Лицо сияющее, взгляд устремлен в пространство. Та-ак, лучше всего в шею. Лест обмяк, зашатался. Бреннан сказал:
– Пожалуй, это ты хорошо придумала.
– Вреда не будет, – проговорила Эна, расстегивая на Лесте скафандр.
– Во мне полно птиц, – сказал ей Лест.
– Вижу.
– Они во мне гнездятся. Я тебе говорил?
Она рассеянно кивнула.
– Мы – их деревья. Поэтому там, внизу, нет никаких деревьев. Мы, деревья, только недавно прилетели, – Лест замялся. – Мне хочется присесть.
– Дело хорошее, – сказал ему Бреннан. – Снимай ботинки, и я усажу тебя в кресло.
Лест не пошевелился. Бреннан подхватил его на руки: следовало стащить ботинки на магнитных подошвах, крепко прилипающих к палубе. Бреннан устроил Леста в кресле у пульта, Эна подплыла и пристегнула ремни.
Первый прыжок перенес их на расстояние, равное 0,004 светового года; подзарядка для следующего прыжка займет тридцать шесть часов.
– Домой летим? – спросил Лест. Сонным голосом, не прикасаясь к пряжкам ремней, не пытаясь отстегнуться.
– Ну да, – откликнулся Бреннан, складывая скафандр Леста.
– Тебе придется ходить в колесе, – сказала Лесту Эна. – Мы с Бреннаном тоже ходим. Помнишь, мы так делали, пока летели к планете? Ты можешь ходить?
Лест и ухом не повел.
– Два часа в сутки, – сказал Бреннан. – Иначе, когда вернемся, у тебя ноги переломятся.
– Все твои конечности, Лест, – с жаром подхватила Эна. – И ноги, и руки. Знаешь, что бывает, когда руки ломаются?
Лест вытаращил глаза:
– Гнезда падают.
– Молодец!
– Пойду в колесо, – Лест расстегнул пояс. – Три часа. По три часа в сутки. Не забуду.
Когда Лест ушел, Бреннан ухмыльнулся, крепко обнял Эну и поцеловал. Когда они разлетелись, Бреннан прошептал: "Ты всегда была самой умной женщиной на борту этого корабля".
Голос первой птицы Эна услышала, когда они подзаряжались для четвертого прыжка. Отчетливые трели распространялись по вентиляционным ходам. Эна искала птицу двадцать минут и нашла: она угнездилась на аккуратно подписанных мешках с камнями на "Складе образцов № 3".
Птица была немного крупнее вороны и, как рассудила Эна, не слишком походила на настоящую. Шея, защищенная алмазной чешуей, – какая-то извилистая, как у змеи; обе половинки длинного изогнутого клюва – с зубьями, как у пилы. Когда Эна приблизилась, птица распустила крылья, угрожающе выпустила когти – они выдвинулись из крыльев, спереди.
– Я тебя не обижу, – мягко сказала Эна. – Правда-правда. Ты очень, очень дорога всем нам, всем троим. Ты ведь образец внеземной жизни, знаешь ли.
Нужно было сохранять спокойствие, но как же это трудно.
Птица загремела перьями – предупреждающий сигнал, громкий, резкий.
Эна оттолкнулась от мешка с образцами. Поплыла прочь.
– Я тебе принесу что-нибудь поесть. Не знаю, что тебе понравится, принесу разное, на выбор.
Годится ли ей человеческая пища?
Бреннан проверял по табло, как идет перезарядка.
– Аккумуляторы в норме, – сказал он Эне. – В следующий раз прыгнем точно по графику.
– Лестовы птицы взаправду существуют, – проговорила Эна, отплыв к своему пульту.
– Это ты пошутила?
Перехватив его скептический взгляд, Эна покачала головой:
– Какие там шутки. Разве ты сам не слышишь? Вслушайся. По-моему, звуки распространяются по вентиляции.
Вскоре Бреннан поднялся с кресла и, оттолкнувшись пятками, воспарил к вентиляционному люку. Эна украдкой улыбнулась.
– Да это подшипник барахлит. Наверное, в одном из вентиляторов. Пойду починю.
Бреннан пулей вылетел в коридор.
– Удачи! – крикнула вслед Эна.
Взялась сама проверять табло. Тут на мостик заплыл Лест:
– Я тебе нужен?
– Не очень, – улыбнулась Эна. – Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать, – это принять душ и переодеться в чистую форму. Сделаешь это? Ради меня?
Лест кивнул.
– Спасибо! Очень мило с твоей стороны. Эту форму сними, положи в прачечной, я ею сама займусь. И не забудь вынуть все из карманов.
– Карманы у меня пустые… – Лест сделал паузу, словно ожидая возражений. – Ну ладно, я все равно все выну.
Бреннан вернулся, когда до намеченного прыжка оставалось совсем недолго.
– У нас на борту птица!
– Неужели? – притворно удивилась Эна.
Бреннан ухватился за трубу, покачался, остановился. Он тяжело пыхтел.
– Милочка, видела бы ты ее! Здоровенная, выше меня.
– Если ты намерен нюхать клей, – отрезала Эна, – я не позволю тебе называть меня милочкой. Прекрати эти штучки. Прекрати немедленно. Предупреждаю в первый и в последний раз.
– Она на палубе "Д". Пойдем, я тебе ее покажу.
– Мостик нельзя оставлять без присмотра. А раз ты нанюхался, на вахте останусь я.
– Лест тоже может подежурить.
– Лест куда-то подевался. И вообще, одному Богу известно, что он тут натворит, если останется один.
– Птица реальная. Тебе что, фотографию предъявить?
Эне стало почти жаль Бреннана. Она покачала головой:
– Не надо. Нет, Бреннан. Просто поймай птицу и выкинь за борт. Она окажется в космосе, и я увижу ее на мониторе.
– Разве ты не понимаешь, что это значит?
– Понимаю. Это значит, что галлюцинации Леста – заразные. Либо ты нанюхался. Второй вариант мне нравится больше.
– Я ее изловлю, – заявил Бреннан. – Изловлю и где-нибудь запру. И покажу тебе. Без меня не прыгай. У тебя недостаточно квалификации.
– Ты хочешь сказать, что у меня нет бумажки. А в прыжках я теперь разбираюсь не хуже твоего.
– Не прыгай! – завопил Бреннан и был таков.
Эна улыбнулась себе под нос, пытаясь проследить его путь по внутренним видеокамерам. Когда в верхнем левом углу монитора загорелась надпись: "ПОЛНОСТЬЮ ЗАРЯЖЕН", Эна дала команду "Прыжок".
Бреннан вернулся только через сутки. Через сутки с лишним. Эна так и спала на мостике, привязав себя веревкой к ручке люка: висела в невесомости среди пятисот пятидесяти двух приборов. Случайно забрел Лест, вызвался принести еду и питье. Эна пыталась отыскать Бреннана с помощью видеокамер в коридорах, когда сам Бреннан притронулся к ее плечу.