С этого времени центром всей работы молодых подпольщиков стал клуб имени Горького. Виктор Третьякевич был страстным музыкантом и ещё в школе руководил кружком самодеятельности - он взялся сколотить струнный оркестр. Среди молодогвардейцев нашлось немало любителей музыки: Серёжа Тюленин и Витя Лукьянченко отлично играли на балалайке, Жора Арутюнянц, Василий Левашов, Володя Загоруйко - на мандолине, Валя Борц, Майя Пегливанова и Тося Мащенко - на гитаре. В состав оркестра были включены и те, с кем нужно было ещё побеседовать, кого хотели вовлечь в организацию. На "репетициях" новичкам разъясняли цели и задачи организации, проводили собрания по приёму в "Молодую гвардию". В клубе обсуждались все очередные вопросы работы организации. Здесь, в клубе, Люба Шевцова, Серёжа Тюленин, Витя Лукьянченко и Сеня Остапенко обдумывали, как лучше выполнить очередное задание штаба - поджог здания биржи труда: нужно было сорвать задуманный гитлеровцами план массового угона советских людей в рабство.
Одновременно молодогвардейцы усиленно заготавливали оружие. В развалинах городской бани решили создать тайный склад для хранения его. Три ночи подряд Серёжа Тюленин, Лёня Дадышев, Стёпа Сафонов, Володя Куликов, Сеня Остапенко и Радик Юркин перетаскивали на склад оружие, подобранное группой Тюленина ещё летом и спрятанное в заброшенном шурфе шахты № 22. В одну из ночей Тюленин, Сафонов и Юркин наткнулись в степи на полицейскую засаду. Выручила Сережкина смекалка: это он догадался поверх коробок с патронами насыпать в мешки семечки подсолнуха.
На тайном складе подпольщиков уже имелось 15 автоматов, 80 винтовок, 10 пистолетов, 300 гранат, около 15 тысяч патронов, 65 килограммов взрывчатки, несколько сотен метров бикфордова шнура…
Молодогвардейцы готовились к решительному и открытому бою с фашистами.
Иногда с востока ветер доносил отзвуки далёкой канонады. Советские войска подходили к Донбассу. Бои шли где–то под Каменском. Каждую ночь молодые краснодонцы выходили на улицу и с жадным нетерпением поглядывали на восток. Члены штаба, прильнув к радиоприёмникам, слушали последние сводки Совинформбюро: "Скорей бы!"
Диктор сообщал, что фашистские войска в районе Каменска оказывают упорное сопротивление наступающей Советской Армии.
На одном из заседаний штаба Олег Кошевой (он заменял Третьякевича, ушедшего по заданию на несколько дней в Ворошиловград) предложил:
- Что ж мы сидим сложа руки! Давайте создадим боевой ударный кулак и пошлём его под Каменск. Свяжемся там с местными партизанами, поможем им ударить с тыла, расчистить дорогу нашим.
Так был сформирован молодёжный партизанский отряд "Молот". Пятнадцать самых отважных, самых крепких духом молодогвардейцев вошли в него. Комиссаром отряда был назначен Олег Кошевой.
19 декабря 1942 года Олег написал приказ:
"Приказ по штабу
§ 1
Каждый член отряда должен хранить военную тайну, быть бдительным и дисциплинированным.
За нарушение вышетребуемого виновный будет подвергаться высшей мере наказания.
§ 2
Приказ командира - закон.
Полученное задание член отряда должен обязательно повторить и сразу же приступать к его выполнению. Об исполнении доносить по команде.
Комиссар п/о "Молот" Кашук"
Началась подготовка к походу. Связная штаба Нина Иванцова отправилась в Каменск, чтобы установить связь с партизанами. Были запасены и продукты для отряда - шести мешков с немецкими новогодними подарками хватило бы надолго. Ждали только разрешения партийного центра. А Женя никак не мог связаться с Лютиковым. После аварии на водокачке фашисты следили за каждым шагом старого механика, а поговорить с ним наедине долго не удавалось.
Наконец через связную коммунистического подполья Налину Георгиевну Соколову Жене удалось узнать решение партийного центра: ничего не предпринимать и ждать указаний…
Внимательно следившие за положением на фронте Филипп Петрович Лютиков и Николай Петрович Бараков точно рассчитали силы, и преждевременное выступление молодогвардейцев могло сорвать намеченные планы.
Снова потянулись дни томительного ожидания.
…Всего этого не знали фашистские прихвостни, когда за кражу новогодних подарков схватили Женю Мошкова, Виктора Третьякевича и Ваню Земнухова. Не знали они и того, что в момент ареста Жени Мошкова за кулисами находился Серёжа Тюленин. Он видел, как Соликовский свалил с ног Женю, связал и бросил в сани…
Выскочив в окно, Серёжа со всех ног помчался к Туркеничу. По дороге встретил свою старшую сестру Надю, на ходу шепнул: "Беги к нашим, передай всем, кого встретишь: "Мошков арестован!"
Весь день Серёжа метался по городу. Он успел сообщить страшную весть Ване Туркеничу, Олегу Кошевому, Вале Борц, Толе Попову, Уле Громовой.
Вечером первого января 1943 года в доме Виценовских состоялось последнее заседание штаба "Молодой гвардии". Вёл его Олег Кошевой. Единогласно было принято решение: всем членам организации разобрать оружие и немедленно оставить город, укрыться в соседних хуторах.
Утром следующего дня на квартире Толи Попова собралась первомайская группа. Уля Громова обвела взглядом присутствующих.
- Все собрались?
- Нет Геннадия Почепцова, - сообщил Демьян Фомин. - Ходил к нему - нет дома.
- Начнём без него, - негромко сказала Уля. - Сообщаю решение штаба. Гитлеровцы что–то пронюхали. В этот решительный момент рисковать мы не имеем права. Штаб постановил: без паники, небольшими группками всем пробираться к линии фронта. Если не удастся пробраться через фронт - уходить к родственникам, знакомым в ближайшие села и без вызова в городе не появляться.
Всего этого не знали гитлеровцы. И они наверняка так бы ничего и не узнали, если бы в подпольной организации не оказался один человек с подленькой, трусливой душонкой…
- Мы тогда ещё многое не знали, - медленно говорил Подтынный. - Захаров долго бился с арестованными, затем на помощь ему пришёл следователь Кулешов. Вдвоём они сильно избивали Мошкова, Земнухова и Третьякевича. Те категорически отрицали своё участие в краже немецких подарков. Наконец Соликовский сказал Захарову: "Черт с ними, выпори их ещё хорошенько и гони в шею. Сейчас не до них…"
В тот самый день, когда Захаров собирался выпустить Мошкова, Земнухова и Третьякевича, я был в городской полиции и видел, как к Соликовскому прошёл немецкий жандарм с пакетом. Через минуту Соликовский выскочил из кабинета страшно возбуждённый и, сунув какую–то бумажку дежурному полицаю, приказал ему: "Беги по этому адресу и приведи его сюда немедленно!"
Вскоре полицай привёл к Соликовскому молодого парня, бледного, испуганно смотревшего по сторонам. Это он выдал полиции "Молодую гвардию", назвал всех её участников.
9. ПРЕДАТЕЛЬ
В пакете, который немецкий жандарм принёс Соликовскому, был всего один листок. Маленький листок из школьной тетради с неровными рваными краями. Расплывчатые, наспех написанные строчки разбегались по нему волнистыми, гнутыми линиями:
Заявление
начальнику шахты 1-бис
господину Жукову
В Краснодоне организована подпольная комсомольская организация "Молодая гвардия", в которую я вступил активным членом. Прошу в свободное время зайти ко мне на квартиру, и я все подробно расскажу. Мой адрес: ул.Чкалова, № 12, ход 1‑й, квартира Громова Василия Григорьевича.
20 декабря 1942 года
Почепцов Геннадий.
- Господин гауптвахтмейстер приказал немедленно заняться этим, - сказал жандарм, вручая пакет.
Соликовский читал и не верил своим глазам. Лицо его покрылось густыми багровыми пятнами, ладони рук вспотели…
Несколько раз он нетерпеливо выглядывал в коридор, спрашивал, не пришёл ли Давыдов, выбегал даже на улицу. "Самому надо было пойти, - мысленно ругал он себя, - этот бирюк пока доплетётся… Неужели упустим?"
Когда в кабинет вошёл юноша с бледным, нервным лицам и безвольно опущенными руками, Соликовский обрадованно бросился к нему:
- Ты Почепцов?
Тот кивнул.
- Твоё? - Соликовский указал на стол, где лежало заявление.
Почепцов снова кивнул.
- Ну, выкладывай все. Быстро! И смотри мне… - Соликовский взял со стола ремённую плеть, поднёс её к самому лицу Почепцова.
- Нюхал?
Почепцов отшатнулся, на лбу его выступила испарина.
- Сейчас… Сейчас я все расскажу. Я не виноват! Я ничего не делал… Я только так вступил, просто так… - шаря непослушными руками по карманам, забормотал он. - Я все расскажу. Это они все делали! Они все… Вот…
Вынув из кармана скомканную бумажку, он поспешно протянул её Соликовскому.
- Вот тут… Тут все записаны… Третьякевич, Кошевой, Туркенич, Шевцова, Тюленин, Левашов… Все! А вот тут первомайская группа, у них Попов главный… Я вам все расскажу… У них и оружие спрятано. Я вам их склад покажу, я видел…
Через час Соликовский знал все.
Вызвав к себе Захарова и Подтынного, он отдал им списки, составленные Почепцовым, приказал:
- Сегодня же ночью арестовать! Всех!
В сером бараке тревожно захлопали двери, коридор наполнился гулким топотом кованых сапог. Патрульные отряды полицейских спешно отправлялись в город.
Окинув взглядом съёжившуюся, дрожащую фигуру Почепцова, Соликовский усмехнулся:
- Можешь идти домой. Батьке привет передай. Только никуда не отлучайся. Ещё понадобишься…
Почепцов испуганно затряс головой.
- Н-нет, домой мне нельзя… Они… Они меня…
- Ладно, - усмехнулся Соликовский. - Переночуешь в камере. А завтра тебе некого будет бояться…
В пустой тёмной камере Почепцов присел на холодный земляной пол, уткнув голову в колени. Спутанные, лихорадочные мысли беспорядочно замелькали в воспалённом мозгу. Будто в калейдоскопе, завертелись перед глазами, поплыли в розовом туманном мареве какие–то фантастические видения…
Откуда–то из мрака выплыло печальное женское лицо. Ласковые, грустные, давно поблекшие глаза, вокруг губ - мелкие частые складки. Губы чуть заметно шевелятся, шепчут: "Жалкий ты мой, единственный…" Мать. Она ещё ничего не знает, ждёт дома сына, как всегда, скорбно подперев кулаком щеку, думая какую–то свою невесёлую вечную думу…
Вдруг настойчивый скрипучий голос прошипел над ухом: "Пока не поздно, сообщи кому следует все… Немцы щедро заплатят. Проси корову, а может, и дом подарят…" Маленькие глазки воровато бегают по сторонам, на худой длинной шее жалко бьётся острый кадык… А как отчим испугался, когда увидел на столе немецкие сигареты! Он все время допытывался: с кем ходишь, чем занимаешься? И всегда радовался, когда Геннадий приносил домой найденную в степи вещь - солдатский ремень, противогаз, зажигалку… А тут испугался…
Уляша… Когда она злится, у неё сразу белеет кончик носа и руки быстро–быстро начинают перебирать свисающие на грудь косы. "Ты, Геннадий, просто хотел соригинальничать. Какой же Печорин герой? Он эгоист и думал только о себе, а на окружающих ему наплевать. И ты такой же Печорин…" После того памятного сочинения на тему "Твой любимый герой" его все в школе стали называть Печориным. И Димка Фомин, друг, тоже после этого фыркал: "Тоже мне нашёл героя… Ну, я понимаю, Чапаев, Суворов, Чкалов… А то - Печорин!" Сейчас к Димке уже, наверное, пришли… А Уляшу он всё–таки не выдал. Не мог, не поднялась рука написать её фамилию…
Внезапно бешеная пляска мыслей и воспоминаний разом оборвалась, и Геннадий представил себе яркую картину: в маленькой комнатке с плотно занавешенными окнами сидят его сверстники, товарищи по школе, и Виктор Третьякевич, строгий, необыкновенно серьёзный, смотрит прямо ему в глаза: "Повторяй за мной: "И если я нарушу эту священную клятву… то пусть меня покарает суровая рука моих товарищей…" Словно эхо, торжественно звучат десятки голосов: "Пусть покарает!"
…Почепцов зябко поёжился. Прижавшись к сырой, шершавой стене, он в страхе закрыл глаза…
Так прошло несколько часов. Неожиданно скрипнула дверь камеры, и в квадратном, слабо освещённом проёме показалась приземистая фигура Димки Фомина. Кто- то толкнул его в спину: "Располагайся!" - и дверь снова захлопнулась.
Привыкшие к темноте глаза Почепцова хорошо различали, как Фомин, вытянув перед собой руки, сделал несколько осторожных шагов, остановился, прислушиваясь, потом, повернув голову в сторону Почепцова, шёпотом спросил:
- Есть тут кто?
Почепцов промолчал, теснее прижался к стене. Димка наугад двинулся вперёд, споткнувшись о вытянутые ноги Почепцова, присел на корточки, ощупал руками его грудь, шею, лицо.
- Кто, кто здесь? - И вдруг изумлённо воскликнул: - Генка, ты?!
В ответ послышалось что–то неопределённое.
- Значит, тоже? - не то обрадованно, не то огорчённо воскликнул Фомин. - Били? Как же они дознались? Неужели хлопцы?.. Нет… Не такие наши хлопцы… Верно, Генка? А? Ты что молчишь?
Димкина рука снова скользнула по лицу Почепцова.
- Дрожишь весь… Замёрз? Боишься? Не трусь… - Димка подвинулся поближе, зашептал: - Слышь, Генка, наши вот–вот уже здесь будут. Мы позавчера собирались у Попова… Я бегал за тобой, мать сказала - ушёл ты. И вчера тебя не видно было… Ты где пропадал, а? Да что ж ты молчишь? Заболел, что ли? Дрожишь весь, а лицо горячее. Ну–ка на вот, укройся.
Димка стянул с себя ватную стёганую телогрейку, пропитанную запахом мазута - прошлым летом он работал трактористом в пригородном совхозе, - и накрыл Почепцова.
…Эх, Димка, Димка! Если бы ты знал, каким подлым трусом, слабодушным щенком оказался этот дрожащий хлюпик, когда–то называвшийся твоим другом!
Да, они были друзьями - крутолобый, плотный, как орешек, Демьян Фомин и болезненно–бледный, словно выросшее в подвале растение, Геннадий Почепцов. Трудно сказать, что их сдружило. Может быть, стихи - Димка очень любил их, а Геннадий слыл в школе признанным поэтом и на литературных вечерах иногда читал глухим голосом свои произведения. А может, Димке просто жаль было этого нелюдимого тихоню, и он решил взять его под своё покровительство: зная лихую Димкину натуру, никто не отважился бы обидеть Геннадия…
У Геннадия трудно сложилась жизнь. Шести лет он остался без отца. Мать, малограмотная, тихая женщина, тянулась изо всех сил, лишь бы её единственный сын ни в чем не знал нужды. Пожалуй, только ради него вышла она вторично замуж за желчного, скупого до крайности Василия Громова: "Какой ни есть, а все отец будет". Влияние отчима сказалось на Геннадии - у него рано появился вкус к деньгам, рос он дичком, никому не доверяясь, ни во что не веря…
Когда фашисты подошли к Краснодону, Геннадий заканчивал девятый класс. В городе не хватало транспорта для эвакуации, и старшеклассники решили пешком пробираться на восток.
Перед уходом Димка забежал к приятелю:
- А ты что же не собираешься?
- Я ещё не решил… Отца жду…
- Что ты? А если отец останется - ты тоже, с фашистами?!
Геннадий неопределённо пожал плечами.
Димка ушёл, а Геннадий остался в городе. Но через полмесяца они встретились снова: фашистские войска прорвались в тыл и отрезали дорогу на восток.
Потом они виделись редко - Димка пропадал где–то в городе, у него там завелись новые знакомые. И вдруг однажды он сам пришёл к Геннадию:
- Пойдём в Деревечки - я там кукурузное поле видел, наломаем кочанов…
Когда они зашли в глубь кукурузного поля, Димка потянул Геннадия за руку:
- Присядем, есть разговор…
Туманно, не называя фамилий, он рассказал, что в городе есть ребята, которые поклялись бить фашистов, и они уже кое–что сделали, а сейчас они готовятся к ещё более решительным действиям.
- Хотел бы ты быть с ними? - посмотрел он в упор на Геннадия.
Тот утвердительно кивнул.
На следующий день Фомин свёл его с Анатолием Поповым, и они втроём пошли в городской парк. Там на усыпанных опавшими листьями скамейках сидели ребята, среди которых Геннадий увидел немало своих знакомых. Они говорили о том, кто и где сегодня ночью расклеит антифашистские листовки. Это было очередное собрание молодогвардейцев. Проводил его Виктор Третьякевич. Геннадий знал его немного. Виктор был когда–то комсоргом школы имени Ворошилова и по комсомольским делам приходил иногда в Первомайку.
Так Почепцов вошёл в подпольную организацию. На первых порах ему не давали никаких поручений. Он просто ходил на собрания и постепенно узнал всех членов штаба: Кошевого, Туркенича, Шевцову, Левашова. Геннадий искренне восхищался их мужеством, беззаветной храбростью и в душе хотел походить на них.
Но у него оказалась подленькая, трусливая душонка. Как только первомайская группа, в которую он входил, перешла к активным действиям против фашистов, Почепцов испугался. Смелые действия молодогвардейцев привлекли к Первомайке особое внимание немецкой жандармерии. В посёлке начались повальные обыски, гитлеровцы бросили все силы на розыски отважных подпольщиков, и Геннадию каждую ночь чудилось, что сейчас за ним придут.
Страх словно прожорливый червь. Закравшись в душу, он гложет её все дальше и дальше.
Скоро Геннадий думал только об одном - как отойти от подпольщиков, порвать с ними. Признаться товарищам в своей трусости он не решался и в то же время не мог, боялся оставаться с ними.
Узнав о том, что Олег Кошевой решил создать партизанский отряд "Молот" и отправить его под Каменск, Почепцов подумал: "Вот лучший выход. Вступить в отряд, уйти из города, а там… Там видно будет…"
После некоторых раздумий его взяли в отряд, но решили предварительно проверить на деле: он должен был вместе с группой молодогвардейцев участвовать в налёте на немецкую автомашину с новогодними подарками.
Ночью, перетаскивая тяжёлые мешки в клуб имени Горького, Почепцов не удержался от искушения: потихоньку от товарищей он переложил несколько пачек сигарет из мешка в свой карман.
На следующий день Геннадий сидел в своей комнате, пуская в потолок кольца дыма. Вошёл отчим, потирая руки, потянулся к Геннадию прикурить. Взгляд его остановился на распечатанной пачке немецких сигарет "Люкс". Громов отпрянул назад.
- Ты… Откуда у тебя эти сигареты?
- Друзья дали.
- Друзья?! Мошков, Третьякевич и Земнухов?! Ты знаешь, что они арестованы?
Это был удар, который окончательно сразил Геннадия. Они уже арестованы! Сейчас придут и за ним!
Дрожа, обливаясь слезами, Геннадий тут же во всем признался отчиму. Он рассказал, что состоит в организации, которая распространяла листовки, вывешивала красные флаги, подожгла биржу труда… Прижавшись лицом к пиджаку своего отчима, он плакал навзрыд:
- Что же мне теперь делать? Что делать, что делать?..
Громов рассеянно гладил его по голове, а сам мучительно думал: "Сейчас же, немедленно написать донос! Пусть Захаров убедится, что агент по кличке "Ванюша" не зря ест хлеб… Нет, пожалуй, лучше Геннадию самому все рассказать в полиции. Да, пусть сам… Ему заплатят больше…"
Вкрадчивым, елейным голоском он прошипел:
- Ты ещё можешь спастись… Иди сейчас же в полицию. Пока не поздно, сам сообщи кому следует все, что тебе известно. Немцы простят все и ещё щедро заплатят. Проси корову, а может, и дом подарят. Иди, дурачок, скорее.