Подтынный обвёл взглядом вокруг. На площади уже собралась толпа. Ему бросилась в глаза высокая стройная девушка в цветастом платке. Она смотрела на него в упор карими, расширившимися от гнева глазами. Столько ненависти и презрения было в этом взгляде, что Подтынному стало не по себе. Он сделал шаг в сторону девушки. Коренастый белобрысый парень, на плечо которого она опиралась, угрожающе двинулся ему навстречу. Толпа враз сдвинулась теснее, загудела. Подтынный отступил.
Поздно ночью полицаи сами кое–как откололи несколько плит от памятника и вывезли их в глухую балку. В жандармерию Подтынный доложил, что по его указанию памятник разбирали сами коммунисты.
- Молодец! - похвалил его Зонс. - Ловко придумал!
Польщённый похвалой, Подтынный искал подходящего случая, чтобы снова отличиться. И такой случай скоро представился.
В первых числах декабря в полицейский участок прискакал на взмыленной лошади староста соседнего хутора Большой Батырь. Пройдя прямо к Подтынному, он наклонился и зашептал ему на ухо:
- Возле хутора советские парашютисты укрываются. Сегодня ночью высадились. Я знаю, где они спрятались. Скорее!
- Сколько их? - одеваясь, спросил Подтынный.
- Человек пять. Может, шесть… В доме лесника сидят.
Подтынный приказал дежурному немедленно собрать по тревоге всех полицаев, сам позвонил Зонсу, попросил подкрепление.
Рассыпавшись по неглубокой ложбине, полицаи плотным кольцом окружили домик, где укрылись советские парашютисты, и обстреляли его трассирующими пулями. Осаждённые ответили дружным залпом. Завязалась перестрелка.
Зонс привёз на машинах взвод жандармов, Соликовский согнал всех свободных от патрулирования полицаев - около сотни человек осаждали маленькую группу парашютистов, но они держались стойко.
Лишь вечером гитлеровцы ворвались в полуразрушенный дом. Сорвав дверь, они вбежали в комнату. Двое оставшихся в живых парашютистов выскочили в окно. Одного из них тяжело ранил Подтынный, второму удалось скрыться.
Возбуждённые, возвращались гитлеровцы и полицаи в город. Подтынный чувствовал себя героем. Он гарцевал на лошади, стараясь держаться рядом с тачанкой, на которой ехали Зонс и Соликовский. Поперёк тачанки, бессильно свесив руки, лежал раненый парашютист. Он был в беспамятстве, дышал тяжело, прерывисто. Из ушей и рта текла кровь.
- Не довезём, пожалуй, до города. А жаль, надо бы жителям показать, - сказал Подтынный.
Затем спокойно вытащил из кобуры пистолет.
- Чего с ним возиться! - и приложил дуло пистолета к бледному виску, на котором едва заметно пульсировала маленькая жилка…
Испуганные выстрелом лошади дёрнулись, понеслись вскачь. Кучер, натягивая вожжи, с трудом остановил их. Подтынный поравнялся с тачанкой, схватил тёплый ещё труп и сбросил его на землю.
- Одежду можешь взять себе, - крикнул ему Зонс. - А трофейный пистолет дарю тебе на память. За меткую стрельбу!
Нет, не случайно Соликовский возлагал надежды на Подтынного. Он знал - этот ни перед чем не остановится…
И Подтынный старался оправдать его надежды. Каждую ночь в посёлке проводились повальные обыски. У Подтынного были основания полагать, что листовки пишутся именно в Первомайке - здесь они появлялись раньше, чем в городе.
- Если понадобится, посажу в холодную всех до единого, а этих писак найду, - заверил он Соликовского.
Целыми семьями пригоняли полицаи в участок жителей посёлка. Запирали в сыром холодном подвале, держали под замком без воды и хлеба, требуя одного: сознаться в связях с партизанами.
Но никто не сознавался. Продержав арестованных трое–четверо суток, полицаи зверски избивали их и отпускали. А в подвал загонялись новые жертвы…
Как–то вечером Подтынный зазвал к себе дежурного по участку Мрихина.
- Помнишь, тогда возле памятника девушка в толпе была - такая кареглазая, с длинными косами? - неожиданно спросил он. - Знаешь её?
- Ну да, знаю, - буркнул полицай. - Ульяна, Матвея Громова дочка.
- Она кто, комсомолка?
- Наверное. Активисткой была.
В ту же ночь Подтынный с двумя полицаями нагрянул к Громовым. В доме все спали. Подтынный вошёл в комнату, коротко скомандовал:
- Обыскать!
Заохала, беспокойно заметалась по комнате мать Ули Матрёна Савельевна, сурово насупившись, кусал прокуренный ус старый шахтёр Матвей Максимович.
Уля стояла у стены, накинув на плечи старенькое пальто, с усмешкой наблюдала, как полицаи роются в книгах, выбрасывают из комода белье, распарывают матрацы…
Ничего подозрительного найти не удалось. Подтынный ещё раз прошёлся по комнате, заглядывая во все углы. На комоде он увидел небольшую фотографию - молодой офицер–лётчик улыбался, слегка прищурив тёмные, глубоко сидящие глаза.
- Сын? - повернулся он к Матвею Максимовичу.
Старый шахтёр молча кивнул.
- Сейчас где?
Ему ответила Уля. Она сказала громко, подчёркивая каждое слово:
- Там, где должны быть все порядочные люди, - на фронте!
Подтынный подошёл вплотную к Уле, занёс над головой плеть. И снова во взгляде девушки мелькнуло что–то такое, от чего ему стало не по себе. Опустив плеть, он только пригрозил:
- Ну, погоди… Ты мне ещё попадёшься…
И, смахнув плетью фотокарточку с комода, бросил через плечо полицаям:
- Пошли…
Все испробовал Подтынный: обыскал чуть ли не каждый двор, допросил "с пристрастием" почти каждого жителя посёлка, угрожал расстрелом, пытался даже подкупить кое–кого. Специальные отряды полицаев и жандармов круглосуточно патрулировали по улицам. А утром жители снова читали расклеенные на заборах листовки с последней сводкой Совинформбюро.
Однажды Подтынный отправился к Соликовскому. Долго беседовали они с глазу на глаз. Подтынный пояснял что–то, водя пальцем по карте Первомайки…
- Разрешаю, - Соликовский махнул рукой. - Делай как хочешь, только приведи ко мне хоть одного… Живого или мёртвого приволоки!
Вернувшись на участок, Подтынный созвал всех полицейских и разложил на столе карту посёлка.
- С сегодняшнего дня ночное патрулирование по посёлку отменяется. Приказ об этом будет вывешен на самых видных местах. А между тем мы сделаем вот что…
План был прост. Вместо ночного патрулирования Подтынный решил установить на всех перекрёстках секретные засады. Спрятавшись в укромных местах, полицаи будут тайком наблюдать за дорогами. Подпольщики наверняка попадутся на удочку, поведут себя смелее.
- Увидите кого–нибудь ночью на улице - сразу хватайте и тащите ко мне на участок, - приказал Подтынный. - Я здесь буду дежурить всю ночь.
И он показал, где устроить засады.
Егору Бауткину достался самый дальний пост - отрезок пустынной дороги, ведущей к шахте № 1-бис. По этой дороге и днём мало кто ходил - шахта не работала, жилых домов поблизости не было.
Прихватив из дому тулуп, Бауткин расчистил себе место под невысоким заборчиком, принёс охапку соломы, уселся поудобней и уткнулся носом в воротник.
Сквозь дрёму он услышал чьи–то приглушённые голоса. Откинул воротник, прислушался. Со стороны шахты № 22 шли люди. Ветер донёс обрывок раз- говора.
- Серёжа, а там ещё много осталось? - спрашивал детский голос.
- На всех хватит, - отвечал ему ломкий басок. - Под ноги смотри, а то упадёшь, рассыплешь…
Бауткин осторожно высвободил винтовку, выждал, пока разговаривавшие приблизятся, громко скомандовал:
- Стой! Кто такие?
Их было трое. Два совсем ещё мальчика, третий чуть постарше, в затасканном пальтишке и лохматой шапке, сдвинутой на затылок. Услышав команду, все трое остановились. Потом старший, присмотревшись к Бауткину, бойко заговорил:
- Тю, дядьку! Хиба ж так можно? Напугал…
- Кто такие? - строго повторил Бауткин.
- Та чи вы меня не знаете? - с искренним изумлением отозвался старший. - Серёжка я, Тюленин. Помните, прошлым летом вы ещё приходили голубями меняться, за моего турмана двух сизокрылых давали. Я отказался, а вы здорово ругались… Помните? А то со мной дружки, - Серёжка кивнул на спутников. - Стёпка Сафонов и Юркин Радик. Соседи.
Тюленина Бауткин знал. Во всем Краснодоне ни у кого не было лучших голубей, чем у Серёжки. Бауткин частенько встречался с ним на голубином базаре. Но знакомство знакомством, а служба службой. И Бауткин сурово оборвал Серёжку:
- Почему так поздно шляешься? Приказ коменданта знаешь? После девяти часов…
- Та приказ–то знаем, - весело отозвался Серёжка. - А когда жрать нечего, дома не усидишь. Тут на двадцать второй шахте бабушка моя живёт. Так мы с дружками вот навестили её. Чайку попили с вареньем, у бабушки сад свой. И голубям моим тоже гостинец передала…
Серёжка скинул с плеча небольшой туго набитый мешок, быстро развязал его, зачерпнул в пригоршню калёных семечек подсолнуха. Протянул Бауткину:
- Угощайтесь.
Бауткин подозрительно посмотрел на Сережкиных товарищей. У них за плечами тоже висели набитые сумки.
- А у тех что?
- Тоже семечки, - бодро тряхнул сумкой Юркин. - У его бабушки, знаете, сколько их! А у нас дома масла ни капли, вот отнесу мамке, собьёт стакан–другой.
Бауткин помолчал в раздумье. Он твёрдо помнил приказ Подтынного вести на участок всех задержанных. Но тащиться в такую даль с этими пацанами совсем не хотелось. Холодно, грязно… И потом какие там из них партизаны! Только смеху на себя накличешь: нашёл подпольщиков, от горшка два вершка. И он решительно закинул винтовку за плечи.
- Ну, топайте, чтоб духу вашего тут не было!
Подхватив сумки, хлопцы быстро зашагали в темноту.
Заворачиваясь снова в тулуп, Бауткин крикнул им вдогонку:
- Только через посёлок не идите, дуйте прямиком через степь, слышите?
- Ладно!.. - донёсся из темноты Сережкин голос.
У остальных полицаев, находившихся ночью в засаде, никаких происшествий не было.
Утром Подтынный метал громы и молнии - так хорошо задуманный манёвр не дал никаких результатов. Полицаи смущённо разводили руками - никого в посёлке ночью не появлялось…
Последним пришёл доложить о дежурстве Шабанов - широкоплечий, удивительно неповоротливый полицай, прозванный "Кабаном".
- Зря всю ночь мёрз. Ни одной живой души… - мрачно пробубнил он.
- Ладно, иди, - устало махнул Подтынный.
Кабан неуклюже повернулся к выходу и вдруг услышал позади себя неистовый крик Подтынного:
- Стой!!!
Ухватив Кабана за воротник, Подтынный рывком толкнул его к окну, повернул к свету. На спине Кабана белел небольшой листок бумаги. На нем чёткими печатными буквами было выведено:
"Холуи! Зря стараетесь. Лучше подумайте о спасении своей шкуры. Народ жестоко отомстит предателям.
Молодая гвардия"
- Итак, ваши старания выявить подпольщиков ни к чему не привели, - констатировал следователь. - Каким же образом гитлеровцам удалось раскрыть подпольную организацию?
- Помог случай… - проговорил Подтынный. - Жандармы напали на след организации, даже не подозревая об этом. Все началось с кражи подарков для немецких солдат, которые на автомашинах доставлялись на фронт в канун Нового года…
7. В КАНУН НОВОГО ГОДА
Давно истекли три дня, предоставленные Ренатусом краснодонской жандармерии для поимки молодогвардейцев. Прошли ещё три дня и трижды по три…
Ренатус почти каждый день звонил в Краснодон, грозил всех расстрелять за бездеятельность. Соликовский совсем упал духом, стал пить больше прежнего. Он был уверен, что дни его уже сочтены.
Хмурым, озабоченным был все эти дни и Зонс. Запершись у себя в кабинете, он подолгу рассматривал многочисленные листовки, аккуратно доставляемые ему полицаями, перебирал в памяти все мельчайшие подробности дерзких налётов, совершённых безвестными смельчаками.
Он терялся в догадках. Убийство полицейского, нападение на охрану лагеря советских военнопленных, поджог биржи - все это могли совершить лишь молодые, сильные люди. В этом Зонс был убеждён. Но действуют эти люди столь осторожно, столь продуманно и расчётливо, что у начальника жандармерии не оставалось сомнений в том, что их действия направляются чьей–то мудрой, опытной рукой. Кто–то, отлично знающий законы конспирации, руководит подпольщиками. Но кто?
Снова и снова Зонс просматривал списки работающих в мастерских. Он отлично знал все, что докладывал Захарову о поведении Лютикова и Баракова тайный агент по кличке "Ванюша". Безграмотные, нацарапанные на клочках бумажки доносы Громова, неотступно следившего за каждым шагом механиков центральных мастерских, в тот же день попадали в руки Зонсу.
Знал Зонс и другое. Тщательно и осторожно собирал он сведения о Лютикове и Баракове, об их деятельности в Краснодоне до прихода немцев. Он знал, что оба они всю свою жизнь были стойкими, закалёнными большевиками. И в глубине души Зонс не верил, что они действительно отказались от своих убеждений, безропотно подчинились оккупационным властям.
Зонс никому не сказал об этих подозрениях, но про себя твёрдо решил: надо усилить наблюдение за мастерскими.
Дела в мастерских шли далеко не так хорошо, как хотелось управляющему дирекционом. Ремонт шахтного оборудования затягивался, это срывало сроки пуска шахт, подготовленных к эксплуатации. Швейде нервничал, несколько раз пытался учинить разнос Лютикову, исполнявшему обязанности главного механика. Но тот всегда хладнокровно и толково пояснял, почему происходит задержка. Доводы механика были так убедительны, что барон ничего не мог возразить. Как ни медленно, но ремонт все же подвигается, а если этот отлично знающий своё дело механик уйдёт, все остановится. Кто знает, удастся ли тогда барону вернуть свои деньги, которые он уплатил за право концессии донецких рудников.
Зонс насторожённо следил за положением дел в мастерских: не умышленно ли затягивается ремонт оборудования, не саботируют ли рабочие?
Дважды начальник жандармерии сам заходил в мастерские и придирчиво осматривал каждый сварочный шов, наложенный русскими рабочими, ощупывал каждую гайку, завинченную ими. Нет, работу они выполняли качественно. Обстановка в цехе тоже не вызывала никаких подозрений: все трудились старательно, споро.
Но однажды произошло такое, что окончательно убедило Зонса: он на верном пути…
Когда в Краснодон вошли немцы, городская водокачка бездействовала. Всякий раз, когда в городе останавливались на отдых немецкие войска по пути на фронт, коменданту города майору Гендеману выпадало немало хлопот. Ведь нужно было накормить и напоить сотни людей, предоставить им возможность вымыться в бане. А как это сделать, если в городе нет воды? И Гендеман категорически потребовал от управляющего дирекционом восстановить водокачку.
Скрепя сердце, барон вынужден был подчиниться приказу и послать на ремонт водокачки группу людей во главе с Лютиковым.
- Постарайтесь управиться побыстрее, - распорядился он, - работы там на неделю, не больше.
Ровно через неделю Лютиков сообщил, что водокачка восстановлена.
В тот же вечер барон в сопровождении Баракова, который оставался руководить ремонтом в мастерских, отправился принимать работу. Вместе с ними поехал и Зонс.
Дул сильный порывистый ветер. Мокрые хлопья снега тучами носились в воздухе, слепили глаза, сыпались за воротник.
Выбравшись из машины, Швейде близоруко огляделся вокруг. Лютиков, как всегда спокойный и сдержанный, вышел навстречу барону, вытирая руки паклей, коротко сказал:
- Все готово. Прикажете включить насосы?
- Да, да, включайте, - поспешно ответил барон.
Лютиков вошёл в помещение водокачки. Зонс последовал за ним. Он молча наблюдал, как ловкие руки механика вращали какие–то вентили, поворачивали рычаги.
Насосы работали нормально. Вскоре огромный резервуар водокачки наполнился водой. Не обращая внимания на вертевшегося рядом Зонса, Лютиков выключил насосы и подошёл к барону.
- Завтра ещё раз проверим всю систему водопровода, и можно будет пускать водокачку.
- Хорошо, - удовлетворённо кивнул головой барон и прошёл к машине.
- Воду–то на ночь спустить? - как бы между прочим бросил ему вдогонку Лютиков.
Барон остановился, недоумевающе посмотрел на Баракова. Он плохо разбирался в механике и всецело полагался на технические познания русского инженера. Бараков, сын известного профессора Харьковского сельскохозяйственного института, пользовался у барона большим авторитетом.
- В сильные морозы наполненные водой трубы могут полопаться, - пояснил Бараков. - Но, я думаю, бояться нечего. К ночи потеплеет.
- Ладно, оставьте, - махнул Лютикову барон. Зонс заметил, что механик и инженер обменялись мимолётными взглядами. Ему даже показалось, что в глазах Лютикова сверкнула какая–то лукавая искорка…
А утром Швейде, Бараков и Зонс снова были у водокачки. Ночью ударил сильный мороз, наполненные водой трубы полопались, вышел из строя резервуар.
Проклиная все на свете, барон суетился возле искорёженных труб. Бараков сокрушённо вздыхал, Лютиков невозмутимо пожимал плечами.
Зонс исподтишка наблюдал за ними. Теперь уже он не сомневался, что авария была подстроена заранее. Сначала он хотел было тут же, немедленно отдать приказ об аресте Лютикова и Баракова. Но, поразмыслив, решил воздержаться: он знал, что арест двух специалистов вызовет гнев барона и тот потребует объяснений. Ссориться с бароном Зонсу не хотелось - у Швейде были сильные связи, кто–то из его дальних родственников служит даже в ставке фюрера. При желании барон может причинить Зонсу немало неприятностей. А какими вескими доводами мог подтвердить Зонс свои подозрения? В конце концов оставить воду на ночь в системе водокачки приказал сам барон.
И Зонс сделал вид, что ничего не заметил. Он даже выразил сочувствие барону, обругав коварный русский климат и скверную русскую привычку во всем полагаться на авось. А про себя твёрдо решил: надо держать ухо востро и во что бы то ни стало разоблачить этих двух русских. Теперь уже Зонс был уверен, что развязка близка.
Между тем новые события заставили всполошиться всю жандармерию.
Приближался Новый год. Гитлеровская Германия встречала его мрачно и насторожённо. Все больше и больше люди задумывались, что ждёт Германию впереди. К чему приведёт её эта страшная, невиданная в истории война?
Дух тревожных сомнений проник и в армию. Всех потрясли трагические события, разыгравшиеся под Сталинградом. Лучшие дивизии, цвет германской армии оказались в огромном "котле", в окружении советских войск. Отчаянные попытки верховного командования прорвать кольцо окружения под Сталинградом заканчивались провалом. Под ударами Советской Армии фашистские полчища откатывались все дальше и дальше на запад.