В канун Нового года Гитлер обратился с воззванием к солдатам. Он заверял их, что 1943 год будет переломным в ходе войны, что новое секретное оружие, изобретённое немецкими военными специалистами, обеспечит Германии лёгкую и скорую победу.
Текст этого воззвания был отпечатан миллионными тиражами. Вместе с воззванием Гитлер приказал вручить каждому солдату, находящемуся на передовой, "новогодний подарок фюрера" - пакет с сигаретами, шоколадом, бутылкой шнапса. Фюрер надеялся, что эти подарки поднимут боевой наступательный дух армии.
Автоколонны с "подарками фюрера" потянулись к линии фронта.
Вечером 27 декабря одна из таких колонн остановилась на ночлег в Краснодоне. Спустив на ночь воду из радиаторов, водители и солдаты, сопровождавшие машины, расположились в одном из домов. Вскоре за тщательно прикрытыми ставнями послышался оживлённый говор, пьяные песни… На рассвете их разбудил истошный крик:
- Партизан! Руссише партизан!
Один из водителей вышел на заре, чтобы прогреть мотор своей автомашины, и вдруг увидел, что мешки с подарками, которыми был наполнен кузов, исчезли. Насмерть перепуганный немец поднял тревогу.
Слово "партизаны" отрезвило немцев. Тревожно перекликаясь, они торопливо завели моторы и уехали, оставив перепуганного водителя ограбленной автомашины объясняться с военным комендантом города.
На следующий день та же история повторилась и с другой автоколонной. Так же таинственно исчезли подарки с одной из машин, и снова к майору Гендеману прибежал взъерошенный водитель, бессвязно бормоча что–то о русских партизанах. Майор тут же отдал приказ предупреждать всех офицеров войсковых частей, проходящих через город, тщательнее следить за охраной имущества. Но и в третью ночь ещё одна машина с подарками была разграблена.
Это взбесило майора. Он понял, что кража подарков - дело рук не каких–то мифических партизан, а местных жителей. Гендеман приказал Зонсу во что бы то ни стало отыскать пропавшие мешки.
Утром шеф жандармерии вызвал к себе Соликовского, Захарова и следователя по особо важным делам Кулешова.
Возле стола Зонса стоял совсем ещё молодой круглолицый немец в пилотке с шерстяными наушниками. Его голубые, наивно выпученные глаза были полны страха. Он напряжённо следил за каждым движением Зонса и вздрагивал при звуках его голоса.
- Сколько мешков было на машине? - сердито спросил его Зонс.
- Шесть, господин гауптвахтмейстер!
- Содержимое мешков тебе известно?
- Так точно, господин гауптвахтмейстер! В каждом мешке сто пачек сигарет "Люкс", два килограмма шоколада в плитках по пятьдесят граммов, двадцать фляг со шнапсом. В машине была также свежая почта.
- Слышали? - грозно обернулся Зонс к выстроившимся у входа полицаям. - Кто–то украл шесть мешков с продуктами, предназначенными для солдат немецкой армии. Они не могли исчезнуть бесследно. Надо перерыть весь город и отыскать пропажу. Немедленно приступайте!
Выйдя из жандармерии, Соликовский глубже нахлобучил папаху.
- Опять задача с десятью неизвестными, - недовольно проворчал он. - Где их, у черта искать, эти мешки?
Захаров сунул руки в карманы.
- Вчера в ресторане Почепцов продавал немецкие сигареты. Откуда они у него? Краденые, факт!
- Что ты говоришь! - встрепенулся Соликовский. - Почепцов? Так я сейчас прямо к нему, а ты беги на базар - может, там тоже кто чужим товаром торгует…
Федора Почепцова вопрос Соликовского застал врасплох. По сути дела, вся его "коммерция" была построена на перепродаже краденого–откуда же ещё взять товары, чтобы содержать частный ресторан в оккупированном городе? Когда Соликовский, прибежав, с ходу выпалил: "Ты где взял немецкие сигареты?" - Почепцов струсил. Он подумал, что местные власти решили раскрыть все его махинации, и вместо ответа принялся пространно жаловаться на то, как трудно быть свободным предпринимателем, как приходится изворачиваться, чтобы уплатить высокие налоги в горуправу.
- Что ты мне песни поешь! - оборвал его Соликовский. - Ты говори толком: откуда сигареты?
- Эх, Василий Александрович, дались тебе эти сигареты! Ну, приобрёл частным порядком несколько пачек. Что ж это за ресторан, если без курева? - снова попытался увильнуть от ответа Почепцов.
Тогда Соликовский коротко рассказал, в чем дело.
- Так бы и говорил, - облегчённо вздохнул Почепцов и сразу взял деловой тон. - Женщина тут одна ко мне дважды приходила, приносила по десять пачек. Говорит, белье немцу стирала, а тот сигаретами расплачивался. Я, конечно, сразу смекнул, что дело нечистое - откуда такой добрый немец взялся?
- Знаешь её? - отрывисто спросил Соликовский.
- Убей меня бог, не знаю! Видать видал, а кто такая - не знаю.
- Сможешь узнать её, если снова увидишь?
- Да как не узнать? Молодая, лицом белая, брови чёрные. Пальто на ней темно–синее, с котиковым воротником, платок тёмный, на самый лоб опущен…
- Ну–ка, закрывай свою лавочку! - решительно скомандовал Соликовский. - Пошли со мной. Дам тебе двух полицаев, разыщешь свою знакомую.
Почти бегом они направились к серому бараку.
Пропустив вперёд Почепцова, Соликовский задержался возле дежурившего у входа полицая, хотел спросить что–то и вдруг услышал отчаянный крик.
Недовольно поморщившись, Соликовский спросил:
- Что там ещё такое?
Полицай безразлично повёл плечами.
- Захаров какого–то пацана с базара привёл. Допрашивает.
Соликовский толкнул ногой дверь в кабинет Захарова. В углу громко всхлипывал оборванный, худенький подросток лет двенадцати. Одной рукой он держался за вспухшую щеку, другой размазывал по лицу обильные слезы. На столе лежала смятая пачка немецких сигарет "Люкс".
Откинувшись на спинку стула и вытянув ноги, Захаров, прищурившись, смотрел на паренька:
- Ну, так кто тебе дал сигареты?
Тот на секунду умолк, шмыгнул носом, мрачно пробубнил:
- Никто, я сам нашёл… - И, увидев, что Захаров поднимается со стула, снова истошно завопил:
- Не бей, дяденька! А–а–а!..
- Цыц, гадёныш! - Захаров с маху ударил его тыльной стороной ладони по щеке. - Говори, где взял?
В это время в комнату осторожно вошёл Василий Громов. Хитро улыбаясь, он подошёл к Захарову, прошептал прямо в ухо:
- Имею срочное донесение, Виктор Сергеич. Насчёт немецких подарков…
Захаров выжидающе посмотрел на Громова. Тот, замявшись, указал глазами на подростка. Захаров ухватил мальчишку за ухо и вытолкнул за дверь.
- Ну, говори…
Громов торопливо заговорил:
- Женька Мошков с друзьями утащил эти мешки. Он директором клуба работает. Там мешки и припрятаны. Идите прямо в клуб - наверняка найдёте… И Мошков сейчас там. В аккурат на месте поймаете…
Соликовский подошёл вплотную к Громову:
- Как узнал?
- Соседи мы с ним. В одном доме живём, - испуганно вскинул голову Громов. - Вчера вечером дружки приходили к нему - Третьякевич и Земнухов, тоже в клубе работают. Я случайно ихний разговор подслушал…
Через полчаса к клубу имени Горького подкатили Соликовский, Захаров и двое полицейских. Мигом поднявшись наверх, Соликовский рванул дверь, первым вбежал в просторный зрительный зал.
Евгений Мошков, крепкий, плечистый парень в солдатской гимнастёрке и штатских темно–синих брюках, заправленных в кирзовые сапоги, стоял посреди пустого зала и спокойно разговаривал с пожилой уборщицей.
Соликовский подбежал к нему, ткнул пистолетом прямо в лицо.
- Руки вверх!
- В чем дело? - недоумевающе спросил Мошков.
- Дурачком прикидываешься?
Сильный удар рукояткой пистолета по голове свалил Мошкова. Толкнув ногой распластавшееся на полу тело, Соликовский повернулся к полицаям.
- Обыскать здание!
Громко топая коваными сапогами, полицаи забегали по пустым коридорам. Вскоре откуда–то сверху послышались их торжествующие возгласы:
- Нашли!
На чердаке, под старыми декорациями, полицаи обнаружили мешки с немецкими подарками.
Избитого, окровавленного Мошкова кинули в сани. Не заезжая в полицию, Соликовский бросился отыскивать других работников клуба.
Ближайший помощник Мошкова - художественный руководитель клуба Виктор Третьякевич был дома. Он спал. Полицаи ворвались в квартиру и, не дав ему опомниться, скрутили руки полотенцем.
- Теперь на Банковскую! - крикнул кучеру Соликовский.
На Банковской жил главный администратор клуба Иван Земнухов.
Соликовский долго стучался в дом Земнуховых. Никто не отвечал. Тогда полицаи взломали дверь - пусто…
- Ладно, никуда от нас не денется, - махнул рукой Соликовский. - Поехали…
Возвратившись в полицию, он прежде всего ухватился за телефон. Ему не терпелось поскорее доложить Зонсу о том, что приказание начальника жандармерии успешно выполнено.
- Все цело? - спросил его Зонс.
- Да почти все, за исключением нескольких пачек сигарет, - не скрывая радости, отрапортовал Соликовский.
- Немедленно пришлите все в жандармерию, - распорядился Зонс. - Узнали, кто это сделал?
- Так точно! Преступники задержаны и находятся сейчас в камере. Как прикажете с ними поступить?
- Решайте сами, - ответил Зонс. - Пусть местное население узнает, что оккупационные власти не вмешиваются в дела органов гражданского самоуправления. Не, думаю, надо наказать их как следует, чтобы другим неповадно было.
- Это уж будьте спокойны! - польщённый доверием, заявил Соликовский.
Довольно потирая руки, начальник полиции забегал взад и вперёд по кабинету. Он даже не заметил, как невысокий худой юноша в больших роговых очках вошёл в комнату, откинув свисавшую на лоб каштановую прядь, осмотрелся по сторонам и подошёл к Соликовскому.
- Мне сообщили, что полиция арестовала двух моих товарищей. Я пришёл выяснить, в чем дело…
- А ты кто такой? - вскинул брови Соликовский.
- Я главный администратор клуба имени Горького. Фамилия моя Земнухов.
- Ага, тебя–то нам и не хватало, - усмехнулся Соликовский. - Ну–ка, подойди поближе…
Земнухов спокойно шагнул вперёд. Соликовский медленно поднялся со стула, подошёл к нему и сильным ударом сбил его с ног. Звякнули и разбились о пол очки…
Это было первого января 1943 года.
- С этого дня все и началось…
Подтынный несколько раз жадно затянулся дымом, закашлялся. Наконец после долгой паузы отложил в сторону папиросу.
- Сначала Соликовский сам допрашивал трёх арестованных, - продолжал он рассказ. - Долго сёк их плетью - хотел заставить признаться в краже, требовал назвать соучастников. Но Мошков, Земнухов и Третьякевич все отрицали. Они заявили, что даже не представляют, каким образом пропавшие мешки оказались на чердаке клуба. Потом Соликовскому надоело возиться с ними, и он поручил вести следствие Захарову.
- На допросах арестованных спрашивали лишь о краже подарков, не связывая это с деятельностью подпольной организации? - спросил следователь.
- Да, Соликовский интересовался только подарками. Ведь никто в полиции тогда ещё не знал, что Мошков, Земнухов и Третьякевич являются участниками подпольной организации. Мы тогда ещё многого не знали…
8. ЧЕГО НЕ ЗНАЛИ ПОЛИЦАИ
Тёплым сентябрьским утром на пустынной окраинной улице Краснодона встретились два приятеля. Один - высокий, худой, в старом пиджаке с изодранными локтями и порыжевших запылённых сапогах, другой - небольшого роста, вихрастый, в роговых очках.
- Витька, ты? Худющий какой, не узнать! Откуда, каким ветром?
- Ванюшка! Вот кого не ожидал встретить! Ах, как здорово, что ты здесь!
Взволнованные неожиданной встречей, они долго тискали друг друга в объятиях.
- Что ж, так и будем посреди улицы торчать, будто на выставке, - спохватился, наконец, высокий. - Пойдём куда–нибудь, поговорим…
- Ну конечно! - живо отозвался приятель. - Пошли ко мне, тут недалеко. Не забыл ещё, где я живу?
Войдя в комнату, высокий опустился на скамью, с наслаждением вытянул затёкшие ноги.
- У-ух, устал… Километров тридцать пешком отмахал…
Оглядевшись вокруг, он как бы невзначай спросил:
- Что, дома никого нет?
- Нет никого. Мамка на хутор ушла, одеяло на картошку менять. - Ну давай, Вить, рассказывай. - Ваня придвинул стул поближе к приятелю. - Постой, сколько ж мы с тобой не виделись? Никак больше года…
- Десять месяцев, - уточнил Виктор. - В ноябре я из Краснодона уехал.
Он замолчал, задумчиво отбивая по столу дробь длинными тонкими пальцами. Худощавое, густо припорошенное пылью лицо его сразу посерьёзнело, лоб пересекла глубокая складка.
- Ну что ж ты?
- Не знаю, с чего и начать… - медленно заговорил Виктор. - Помнишь, после репетиции пошли мы все вместе в военкомат - я, Серёжка Тюленин, Юра Виценовский, Остапенко Сеня… Прогнали нас, вернее, не прогнали, а просто сказали: "Идите, ребята, доучивайтесь, когда надо будет - позовём". Ну, я тогда и уехал в Ворошиловград, к брату. Думал: он секретарём райкома партии работает, поможет, чтобы взяли в армию. А он не в армию, а в тыл меня отправил. Семья его эвакуировалась в Среднюю Азию, вот и меня этим же эшелоном.
Доехал я до Куйбышева, а там слышу по радио последние известия: наши войска разбили немцев под Москвой, перешли в наступление. Вот, думаю, люди воюют, а меня в тыл. Сел на обратный поезд - и домой, в Ворошиловград. Приехал. Брат, конечно,
ругается, мать плачет - она к тому времени тоже к Михаилу перебралась.
Словом, поступил я опять в школу, десятый класс кончил. А потом - немцы к самому городу подошли. Началась эвакуация. Михаил тогда уже секретарём горкома партии стал. Каждый день приходил домой поздно, хмурый, озабоченный, все о чем–то думал. Зашёл я однажды к нему в комнату. "Давай, - говорю, - Миша, серьёзно поговорим. Я уже не маленький, все понимаю. Ты остаёшься в городе?" Он мне все откровенно и рассказал. Горком партии решил сформировать партизанский отряд для борьбы в тылу врага. Командиром отряда назначили первого секретаря горкома партии Ивана Михайловича Яковенко, а Михаила утвердили комиссаром. "А вот с тобой как быть, не знаю, - говорит. - Военкомат создаёт сейчас группу допризывников для отправки в военное училище. Поедешь?" Рассердился я. "Что это, - говорю, - ты меня все в тыл да в тыл. Никуда не поеду. Насильно отправишь - все равно сбегу. В тылу мне отсиживаться нечего. Я уже не ребёнок, с оружием обращаться умею…" И стал проситься к Михаилу в партизанский отряд. Долго просился, чуть не плакал. В конце концов Михаил говорит: "Не имею права решать сам такой вопрос, есть командир отряда, иди к нему". И я пошёл к Яковенко Ивану Михайловичу… Эх, какой это человек был, Ваня! Какой человек!.. - Виктор крепко сжал зубы, резким движением руки расстегнул ворот рубашки.
- Почему ты говоришь - был? - осторожно спросил Ваня. - Он что - погиб, да?
Виктор молчал, углубившись в свои мысли. Наконец, справившись с волнением, снова заговорил:
- В общем взяли меня в отряд. В разведку зачислили. Иван Михайлович все время меня при себе держал, для особых поручений. Тринадцатого июля выехали мы в лес. Там уже база была подготовлена, продукты запасены, боеприпасы. В разведгруппе нас было четверо: я, Забелин, Алексеенцев и Галя Серикова - все из Ворошиловграда. Мы выполняли разные задания - ходили в хутор Обозный узнавать, есть ли там немцы, в Паньковку за продуктами- там свои люди пекли нам хлеб, в Николаевке разыскивали связных соседнего партизанского отряда.
Под Паньковкой первый раз участвовал я в настоящем бою. Нас было семеро. Залегли мы в кустарнике, видим - идут по дороге немцы, спокойно разговаривают о чем–то, смеются. Мы подпустили их поближе и - залпом! Четверо упали замертво, остальные начали отстреливаться. Иван Михайлович приказал всем отходить. А я незаметно отстал, подполз к убитым немцам, подобрал автомат и три винтовки. После Иван Михайлович долго меня отчитывал за то, что без приказа я. Насчёт дисциплины он был очень строгий.
Потом ещё несколько раз ходили мы на задания - нападали на обозы, разрушали связь. А в прошлом месяце пришёл отряду приказ перебазироваться в Митякинские леса - помнишь, в позапрошлом году мы ездили туда на массовку? Ночью возле хутора Пшеничного наткнулись на немцев. Началась перестрелка. Окружили они нас со всех сторон. И вот тогда Иван Михайлович подозвал меня к себе и говорит: "Слушай, Третьякевич, приказ. Немедленно выбирайся отсюда в Ворошиловград - адрес тебе известен. Доложи там обстановку". - "А вы как же, - спрашиваю, - немцев–то вон сколько, не устоять…" - "Ничего, - отвечает, - нам скоро подмога придёт. Выполняй приказ". На другой день пробрался я в Ворошиловград, узнал: погиб в том бою весь наш отряд. Геройской смертью погиб… Ты понимаешь - нарочно он меня в Ворошиловград отправил, чтобы спасти, значит… А сам в том бою…
Виктор умолк, закусив губу, чтобы не расплакаться. Ваня сидел насупившись, перебирая пальцами свисавшую на лоб прядь волос.
- Ну ладно! - словно очнувшись, тряхнул светлым чубом Виктор. - Давай поговорим, как дальше жить будем. Кто из надёжных ребят есть в городе?
- Хороших ребят много! - Сразу оживившись, Ваня начал перечислять, загибая пальцы: - Вася Левашов здесь, Жора Арутюнянц, Олег Кошевой. Серёжка Тюленин тоже в городе, Юра Виценовский, Майя Пегливанова из Первомайки - помнишь, комсорг первой школы, черноглазая, на собраниях всегда выступала?
- Помню Майю, - кивнул головой Виктор. - Что же вы - собираетесь вместе, чем занимаетесь? Немцы как - не трогают вас?
- Что ж немцы… - мрачно проговорил Ваня, - известное дело: лютуют. Рыскают по домам, коммунистов ищут. Комсомольцев, правда, пока не трогают.
- Ну, а вы их? - нетерпеливо спросил Виктор. - Вы их что же - сторонкой обходите?
Ваня растерянно улыбнулся, будто его уличили в чем–то нехорошем, потом обнял друга за плечи.
- Понимаешь, Виктор, мы уже с Васей Левашовым говорили: надо нам объединиться, создать комсомольский отряд мстителей. Если по–настоящему взяться, можно таких дел натворить! Ты как на это смотришь?
- Я за этим и пришёл сюда, - твёрдо сказал Виктор. - У меня теперь одна цель - бить фашистов, пока хоть один останется на нашей земле, мстить им за все: за эту войну, за пожары, за Ивана Михайловича…
- Ты знаешь, - зашептал Ваня, - у нас уже кто–то действует. Недавно на хлебном ларьке появилась листовка: "Долой гитлеровские двести грамм, да здравствует сталинский килограмм!" Здорово, правда? И в Первомайке, говорят, тоже листовки видели.
- Кто их пишет, не знаешь? - оживился Виктор.
Ваня пожал плечами.
- Надо немедленно установить с ними связь и объединиться! - Виктор встал. - Я сам этим займусь. А ты пока переговори с ребятами. Дня через два–три соберёмся у меня.
Через несколько дней Виктор снова пришёл к Ване.