3
Постарел дядюшка-нотариус, постарел! Под глазами дряблые мешки и худой стал - куда девалась прежняя его вальяжная округлость? Кремового цвета чесучовый пиджак висит на его плечах, как на вешалке. А тетушка Олимпиада такая же - скорая, легкая в движениях, даже изящная, несмотря на свою полноту. В черных с масленым отливом глазах сияние догорающего бабьего лета. Тараторит, как прежде, - сто слов в минуту.
- Ой, Сереженька, каким же ты красавчиком стал! И Георгиевский крестик очень тебе к лицу! Воображаю, как Наточка Ярошенкова обрадуется, когда тебя увидит. Она ведь, бедняжечка, сейчас одна осталась в доме с Федотовной, с их кухаркой. Федор Кузьмич подался в Екатеринодар. Тут на него зубы точат наши местные большевики. И пуще всех Фрол Забейко. Помнишь его?
Фрол Забейко! Как не помнить! Плечистый, кровь с молоком, высокий не по годам парубок-казачонок. Не из богатой семьи, но и не из голытьбы. Умница, книгочей и притом весельчак: яростный плясун, на гулянках станичные девчата тогда еще на него заглядывались. Когда кадет Сережа Караев приезжал на вакации в Софиевскую, он дружил с Фролом. Позже, в юнкерскую пору, отношения их изменились. Какая может быть дружба между будущим офицером и простым станичником - рядовым казаком!
Тетушка Олимпиада продолжала тараторить:
- Он на фронте большевиком заделался. На всех митингах в станице выступает. Да говорит так складно, красиво. И, знаешь, очень убежденно. Встретил меня недавно на улице, любезно поздоровался. Спрашивал про тебя, где ты воюешь.
- Бог с ним, с Фролкой! - сказал поручик, поднимаясь. - Вы, если его снова встретите, не говорите, что я приехал в станицу. Ни к чему это!.. Я пошел, тетушка, вернусь, наверное, поздно…
…Все было как прежде: яблоневый сад, сейчас не нарядно зеленый, а черный, оледеневший. За высоким забором хриплым пугающим басом лаял, гремя цепью, славный пес Постой, притворялся сердитым, бдительным стражем.
Калитка оказалась запертой, пришлось долго трясти железное кольцо замка. Наконец послышались легкие шаги на дорожке, и за калиткой раздался тревожный старушечий голос:
- Кто тут колотится?
- Мне к Наталье Федоровне.
- Никого не велено пускать!
- Вы ей скажите, что Сергей Караев приехал с фронта и хочет ее видеть!
Калитка чуть приоткрылась, высунулась старушечья голова доброй колдуньи - из-под белой хустки видны седые космы. Старуха, скользнув по стройной фигуре поручика молодым зорким прищуром, заулыбалась.
- Вчерась только я барышне гадала, и, представьте, выпала карта король бубей - нежданный гость… Проходите, пожалуйста, в дом, мы тут с барышней как под турецкой осадой в крепости живем!
…Боже мой, вот они, ее золотые волосы, ее неправдоподобно синие глаза "морской царевны", ее милая, добрая улыбка!
- Сереженька, родной! Знала, что приедешь, сердцем чуяла!
Обнял, крепко прижал к себе, долго целовал волосы, щеки, губы. Целовал, как целуют ту, с которой - навсегда! Как жену.
Когда объятия их разомкнулись, она засуетилась, захлопотала:
- Идем скорее в столовую! Федотовна, давайте все, что у нас есть!
За столом угощала нежданного гостя вяленым лещом, холодной свининой, мочеными помидорами и соленым арбузом, домашними пирогами - всякой кубанской доброй снедью, подливала в пузатенькую стопку вишневую настойку. И снова он подумал: "Да, жена, хозяюшка!"
Ната говорила:
- Ты мог меня не застать здесь. Со дня на день за мной должен приехать папин человек, повезет в Екатеринодар. Все тут брошу на Федотовну, пусть будет как будет. Очень неспокойно у нас, Сереженька. Мы ведь теперь с папой считаемся буржуями!
- А как вообще казаки настроены?
- По-разному, Сереженька. Вон Фрол Забейко - он первый большевик, а другие… ждут! А чего ждут, понять трудно. Но у всех такое ощущение, что вот-вот что-то должно роковое случиться… Еще будешь кушать?
- Что ты?! Спасибо! Забыл, когда так вкусно ел!
Она поднялась из-за стола. Он тоже встал, подошел к ней, обнял, заглянул в глаза - синева их грозно сгустилась. Сказала тихо:
- Иди в мою комнату, я сейчас приду, только распоряжусь тут!
…Была уже ночь, когда сонная, зевающая и крестящая после каждого зевка рот Федотовна и Постой, спущенный с цепи, проводили поручика до калитки.
…Станица спит. Окна в хатах, призрачно-мутно белеющих в темноте, снаружи закрыты ставнями на железных засовах, сквозь щели нигде не пробивается хотя бы лучик света, все вокруг черным-черно. Кто тут станет зря жечь дорогой керосин!
Поручик торопливо шагал по деревянному настилу станичного тротуара, держа руку в кармане шинели - в том, где надежно и грузно покоился наган. Весенний ветер, метавшийся по станице, шумел по-недоброму.
Осторожно, двумя пальцами, постучал в ставню дядюшкиного дома. Отворила дверь тетушка Олимпиада, сонная и недовольная.
- Господи, мы тут с дядей совсем извелись, ожидая тебя! Неужели нельзя было раньше прийти!
- Нельзя! - Улыбаясь, взял ее полную руку с коротко остриженными ногтями, пахнущую хорошим мылом, поцеловал.
Тетушка Олимпиада смягчилась.
- Ужинать будешь, Сережа?
- Сыт по горло. И спать хочу, как десять тысяч братьев.
4
Рано утром явилась Федотовна, вызвала поручика на двор.
- Сергей Петрович, за барышней приехали, она велела, чтобы вы скорей пришли проститься! - сказала и резво, как девчонка, вприпрыжку убежала.
Ната, в овчинной шубе, на голове белый вязаный оренбургский платок, уже сидела в бричке. Угрюмый возница-черкес, всем своим видом выказывая нетерпение, оглаживал лоснящиеся бока хорошо упитанных коней.
- Прощай, Сережа! - Ната протянула ему руку. Он бережно и нежно поцеловал ее в губы. Она сказала шепотом: - Приезжай в Екатеринодар… адрес у Федотовны. Нельзя нам расставаться, я тебя люблю теперь еще больше!
- Я тоже! Я приеду, обязательно приеду. Пешком приду.
Черкес залез на козлы, разобрал вожжи.
- Скорей прощевайся, барышня, пожалуйста.
Кони с места тронули рысью, бричка покатилась по широкой непыльной станичной улице. Была Ната - и нет Наты!
На следующий день тетушка Олимпиада принесла с базара оглушительную новость: генерал Корнилов на Кубани, идет на Софиевскую и дальше - на Екатеринодар! Он разметал по пути с Дона красные заградительные отряды и движется неудержимо. С ним весь цвет генералитета. Армия его состоит сплошь из офицеров, юнкеров, кадетов старших классов - потому в станице и говорят: "Кадеты идут!" И еще тетушка Олимпиада рассказала, что встретила мать Фрола Забейко и она сказала ей, что Фрол хочет встретиться со своим другом детства. Зачем? Хочет уговорить его, поручика Караева, принять командование над софиевским красногвардейским отрядом, который обломает зубы мятежному генералу Корнилову. Фрол Забейко надеется, что фронтовик Караев, хоть он и офицер, пойдет с народом, а не против народа.
- Так что жди, Сереженька, дорогого гостя, он может явиться с минуты на минуту.
Поручик сказал:
- Против Корнилова не пойду. Нелепица какая-то: младший офицер дерется с главнокомандующим… хотя и с бывшим, но все же с главнокомандующим русской армией!
Вмешался дядюшка-нотариус:
- Сереже не надо встречаться с Фролом, разговор с ним ни к чему хорошему не приведет. Если он явится, ты, Липа, скажи, что Сережи нет, уехал… скажи, уехал вместе с Натой Ярошенковой. В станице знают, что Сережа и она… в общем, так скажи! Ты матери Фрола говорила что-нибудь про Сережу?
- Ничего не говорила. Она мне все это выложила и ушла - очень торопилась.
- Вот и прекрасно. Сережа, тебе придется в чуланчике отсидеться, если Фролка в дом зайдет.
- Не стану я в чуланчиках от Фролки прятаться.
- Я с ним в палисаднике поговорю, в дом не пущу, - примирительно сказала тетушка Олимпиада. - Пойду в палисадник и буду его там караулить на лавочке.
Все так и получилось, как было задумано. Как только Фрол Забейко, в бурке, с шашкой, появился в палисаднике, тетушка Олимпиада поспешила к нему навстречу. В дом вернулась довольная.
- Не знаю, поверил или нет, но сказал: "Ну ладно, коли так…"
…Через два дня, разгромив софиевский красногвардейский отряд, трехтысячная корниловская армия вошла в станицу. Фрол Забейко в этом бою был убит.
Когда звуки боя стихли, поручик подошел к окну: по улице, весело переговариваясь, шли победители - все в погонах, на рукавах шинелей углом нашиты трехцветные - сине-красно-белые - шевроны. Проскакали казаки-кубанцы. У этих на шапках-кубанках белые ленты. Шагом проехала пароконная бричка, в ней сидели и важно щурились на солнце какие-то штатские господа - бородатые, сановные, в золотых очках, в шубах и драповых пальто.
Поручик долго стоял у окна, смотрел. Вошли тетушка Олимпиада и дядюшка-нотариус.
- Тетя, дядюшка, я иду с Корниловым! - сказал поручик. - Спасибо вам за все, что вы для меня сделали.
Тетушка Олимпиада замахала руками:
- Что ты, Сереженька! Убьют же тебя! Никуда мы тебя не пустим!
Дядюшка нахмурился:
- Ты хорошо все обдумал, Сережа?
- Да, дядя Коля, хорошо!
- Понимаешь… я, может быть, по-обывательски рассуждаю, но, по-моему, у твоего Корнилова ничего не получится. Когда генералы воюют против своих солдат - всегда побеждают солдаты, потому что их больше. Арифметика! И потом… я лично думаю, что революция у нас только сейчас началась, в феврале было так… что-то вроде государственного переворота. Ты смотри, какие толщи поднялись с самого народного дна…
- Я, дядя Коля, насмотрелся на эти "толщи", когда с фронта ехал. Сейчас только армия способна навести порядок в стране.
- Какой порядок?
- Самый элементарный!
- Самый элементарный генеральский или самый элементарный солдатский? Ну-ка, скажи!
Поручик не ответил, сказал другое:
- Даже у нас, на Кавказском провинциальном фронте, офицерство молилось на Корнилова. Храбрый, решительный полководец, не монархист… Сын простого забайкальского казака.
- Ну, это уже газетная реклама. Ты по существу говори!
- По существу… У вас, дядя Коля, извините, психология глубоко штатского человека. Может быть, вы боитесь за себя, за тетушку - вернутся большевики и узнают, что ваш племянник офицер, да еще и корниловец?!
Тетушка Олимпиада улыбнулась беспечно:
- Кто тут нас тронет! Я полстаницы вот этими руками приняла - и будущих белых принимала, и будущих красных.
Дядюшка-нотариус сказал:
- Я высказал тебе свое мнение, а решать тебе, ты человек, слава богу, самостоятельный!
- Я все обдумал и все решил, дядя Коля.
- Ну, дело твое! Сапоги мои возьми, они тебе будут впору, станичный сапожник смастерил на веки вечные. В твоих, - показал глазами на хромовые сапоги племянника, - не дойти тебе до Екатеринодара… даже с генералом Корниловым!
5
Поручик, в шинели, уже с погонами на плечах и при шашке, вышел на улицу. Подле одной из казачьих хат стояли двое корниловцев и по очереди пили молоко из одного глечика. Пожилая казачка с материнской жалостью смотрела на них из-за плетня. Поручик подошел, они четко откозыряли. "Дисциплинка!" - подумал поручик с удовольствием.
- Скажите, где тут ваш штаб?
- А зачем он вам, господин поручик? - спросил один из корниловцев. Юнкер с любопытством разглядывал неизвестного офицера.
- Хочу записаться в армию генерала Корнилова.
Юнкер вытянулся по стойке "смирно", бросил строгий взгляд на своего напарника по глечику. Тот, в кадетской шинели, с румянцем во всю щеку, вытащил из кармана форменных штанов с красными лампасами грязный носовой платок, быстро вытер молочные потеки на подбородке.
- По-моему, вам лучше всего обратиться прямо к полковнику Неженцеву, господин поручик! - сказал корниловец-юнкер.
- Кто это полковник Неженцев?
- Командир нашего корниловского полка.
Мальчишка-кадет ввернул напыщенно:
- Полковник Неженцев - меч генерала Корнилова, на Юго-Западном фронте он командовал первыми ударными батальонами смерти. Он…
Юнкер снова посмотрел на него строго. Кадет покраснел и замолчал.
- Полковник остановился в доме священника, рядом со зданием школы, это недалеко.
- Благодарю вас, юнкер!
Неженцев - безусый и безбородый, в пенсне без оправы, одни стекла с зажимом на переносице, очень моложавый - сидел за ломберным столиком в зальце, заставленном фикусами и пальмами в кадках, и пил чай.
Поручик доложил о себе по форме.
- Документ какой-нибудь у вас есть с собой, поручик? - сухо спросил Неженцев.
Поручик достал из-за обшлага шинели свое отпускное свидетельство, подал полковнику. Неженцев прочитал и, улыбаясь, по-свойски сказал:
- Я знал полковника Закладова еще до войны, когда-то служили вместе. Отличный офицер! Ну что же, с удовольствием возьму вас к себе в полк - рядовым. Не обижайтесь, такая уж у нас армия: полковники ротами командуют. Я вас зачислю в первую роту. Найдите подполковника Масленникова, я ему напишу. - Достал из полевой сумки блокнот, написал, вырвал листок. - Возьмите, поручик. Имейте в виду, скоро выступаем. В бою увидимся.
Поручик хотел уходить, но тут в горницу вошел пожилой подполковник в офицерской серо-голубой шинели.
- Митрофан Осипович, у нас все готово, мы вас ждем.
- Отлично! - сказал Неженцев, поднимаясь из-за столика. - Познакомьтесь, Павел Никитич, это поручик Караев, кавказец, только что я зачислил его в свой полк, в первую роту.
Поручик и подполковник обменялись поклонами. Неженцев сказал:
- Кстати, поручик, вы можете пойти с нами. Мы в бою под станицей взяли в плен одного офицера-артиллериста, служил у красных. Сейчас его будет судить наш военно-полевой суд. Это займет минут пятнадцать, не больше. Идемте!
…Суд собрался в школе, в одном из классов. За школьными партами, словно прилежные ученики, сидели, тихо переговариваясь между собой, офицеры и юнкера, все при оружии. За отдельной партой, отодвинутой к стене, сидел подсудимый. Когда Неженцев, подполковник и поручик Караев вошли в класс, кто-то скомандовал:
- Господа офицеры!
Все шумно встали. Встал и подсудимый. Лицо его, заросшее недельной щетиной, ничего не выражало, кроме усталости и полного безразличия ко всему, что происходит здесь, в школе.
Подполковник Павел Никитич и еще два полковника уселись за столом учителя. Подполковник прочитал обвинительное заключение: бывший капитан артиллерии Майборода Иван Иванович, тридцати пяти лет, обвинялся в том, что добровольно пошел служить в Красную гвардию… командовал батареей… участвовал в боевых операциях против Добровольческой армии.
- Скажите, капитан… то есть… подсудимый, вы из идейных побуждений пошли на службу к красным? - спросил Майбороду один из полковников - членов суда.
- Нет… таких побуждений у меня не было! - тихо ответил подсудимый, так тихо, что подполковник Павел Никитич досадливо поморщился и сказал:
- Громче надо говорить, подсудимый, даже мы здесь вас не слышим.
Майборода повторил:
- Большевистских убеждений у меня не было… Ко мне пришли домой… Сначала уговаривали. Им очень был нужен артиллерист… Я за семью боялся.
- Это ваша батарея нас обстреливала на подходе к Софиевской?
- Моя!
- Метко били, черт вас подери! Неужели у вас совесть не шевельнулась, ведь по своим же братьям офицерам палили!
Майборода пожал плечами, дал понять суду, что вопрос Павла Никитича кажется ему наивным, потом сказал:
- Профессиональная привычка, господин подполковник. Бой есть бой!
Члены суда переглянулись, и чернобородый, плотный полковник, сидевший за учительским столом в центре, что-то шепотом сказал своим коллегам. Коллеги кивнули головами. Полковник взглянул на Неженцева. Неженцев снял пенсне, протер носовым платком стекла и чуть заметно при этом наклонил голову.
Чернобородый полковник поднялся - все в классе тоже встали - откашлялся и объявил приговор:
- Бывший капитан Майборода Иван Иванович за нарушение законов офицерской чести и измену Родине приговоряется военно-полевым судом Добровольческой армии к смертной казни через расстрел. - Тут полковник сделал эффектную паузу и, глядя в упор на измученное лицо бывшего капитана, закончил торжественно, мажором: - Но принимая во внимание чистосердечное признание подсудимым своей вины, а также его высокие профессионально-боевые качества артиллериста, суд считает возможным сохранить ему жизнь. Майборода Иван Иванович зачисляется низшим чином в первую батарею корниловского ударного полка Добровольческой армии.
- Павел Никитич, - обратился уже запросто чернобородый полковник к подполковнику в офицерской шинели. - Будет свободная минута - запишите наш приговор для порядка, мало ли что: вдруг кому-то понадобится эта бумага! - И к подсудимому: - А вы свободны, ступайте в свою батарею. Надеюсь, что по большевикам будете еще метче бить, чем по нас били!
…Через три часа корниловская армия выступила из Софиевской. По станице шли в одной колонне. Поручик Караев в надежных дядюшкиных сапогах и в его же коротком овчинном полушубке с трехцветным шевроном на рукаве (пожертвовали новые однополчане в роте) шагал в строю с солдатской винтовкой на ремне.
На выходе из станицы в степь армию встретил Корнилов. С ним был его конный конвой - смуглые красавцы текинцы в высоких белых папахах. Генерал сидел сгорбившись, словно коршун, на могучем буланом жеребце и - ладонь у виска - пропускал мимо себя свое войско. Его скуластое узкоглазое лицо буддийского монаха было бесстрастным и неподвижным, как маска, снятая с мертвого.
Часть вторая
И СНОВА ВЫБОР
О, Русь моя! Жена моя!..
А. Блок
1
Штурм Екатеринодара оказался для корниловской армии роковым. Казалось, что город ценой кровавых потерь уже взят. Марковцы генерала Казановича дошли почти до самого его центра, но потом повернули обратно, потому что подвела, не поспела вовремя к переправам через Кубань казачья конница генерала Эрдели.
Красногвардейцы, оборонявшие город, сражались с невиданным героическим упорством, им помогали чем могли и как могли екатеринодарские рабочие и городская беднота.
Артиллерийский снаряд угодил в одноэтажный домик, стоявший в роще на окраине города, где в тесной каморке метался от стены к стене Корнилов, черный от тоски и отчаяния, уже понявший, что решающий бой за Екатеринодар проигран, что его ставка на общеказачье противобольшевистское восстание бита, и жаждавший только смерти: "Мертвые сраму не имут" .
Командование армией после гибели Корнилова принял генерал Деникин. Ему удалось выбраться с остатками армии с обозом и ранеными из кубанского мешка и уйти назад, на Дон, - там на атаманском кресле уже сидел генерал Краснов, германский ставленник.