Однажды на строевых занятиях с молодым пополнением, выкрикивая привычные слова команд: "Левым плечом вперед - шагом марш!", "Стой!", "Подравняйсь!", "Смирно!", "Вольно!" - он краем уха услышал, как командир батальона, бывший прапорщик из сельских учителей, сказал стоявшему рядом с ним комиссару:
- Любо-дорого смотреть, как старается господин капитан!
Комиссар, бывший ивановский ткач, отозвался:
- Для них шагистика - первое дело!
- А мы разве не хотим, чтобы солдат в строю был солдатом, а не попадьей с винтовкой?
- Строй и шагистика - разные вещи!
Заспорили, отошли в жидкую тень под акации. Капитана не то чтобы задели слова комиссара, нет, он подумал тогда о другом - о том, что перейти грань между "они" и "мы" он вряд ли сможет. Но тогда надо уходить из армии. А куда? Чувства одиночества и отчужденности усилились у Сергея Петровича еще и потому, что ни Ната, ни тетушка Олимпиада не отвечали на его письма. Вспоминал он часто и Сюзанну. Как она глядела на него тогда, на палубе "Рюрика"! В глазах ее была и нежность и невысказанное понимание неизбежности их разлуки! Маленькая, чуткая, умная Сюзанна! Утешилась, наверное! Может быть, и нового дружка уже завела там, у себя на родине, в своей прекрасной Франции…
Он старался отогнать от себя все эти тягостные мысли, но они, как упорная пехота, отступив, снова накапливались в его мозгу и опять шли в атаку. В этот вечер их натиск был особенно жестоким. В дверь постучали.
- Евгения Карловна, это вы?
- Сергей Петрович, к вам пришли! - голос старухи звучал тревожно. - Какой-то военный товарищ.
- Проводите его ко мне, пожалуйста!
Встал с тахты, одернул гимнастерку. Рука сама потянулась к ночному столику, куда всегда клал наган. С досадой вспомнил: "Я же сдал его!" Дверь отворилась, и в комнату вошел улыбающийся Прохоров, сказал весело:
- Гостей принимаете, Сергей Петрович?
- Очень рад, Андрей… - замялся, и Прохоров подсказал ему:
- Трофимович по батьке!
- Садитесь, Андрей Трофимович. На тахту - здесь удобнее.
Прохоров сел, оглядел комнату.
- Помещение неплохое у вас. А как насчет угощения? Найдется?
Сергей Петрович смутился:
- Кипяток будет, Андрей Трофимович. И заварка найдется. Сахар есть - вот! - три куска. И хлеба… немного.
- Негусто живут красные командиры! Ничего, мы это дело сейчас наладим!
Достал из полевой сумки, висевшей на ремне через плечо, бутылку крымской мадеры, поставил на стол.
- Винцо высшего дореволюционного качества. Получше церковного! - Порылся в сумке и извлек из нее пару копченых тараней. - А вот за тараньки извините, это уже наши, революционные, тощенькие. Хлеб пускай ваш идет. Вы куда это хотите идти?
- К хозяйке за тарелками.
- На газетке можно, по-походному. Два стаканчика найдутся?
- Найдутся. Я все-таки принесу приборы, Андрей Трофимович.
- Несите, раз уж так приспичило!
Закусывать превосходное десертное вино многолетней выдержки таранью было, в сущности, преступлением, тем не менее гость и хозяин покончили с едко пахучими рыбинами быстро и с яростным наслаждением.
Прохоров налил еще вина в опустевшие стаканы, но пить не стал, а приступил к делу, ради которого пришел:
- Как новая жизнь идет, Сергей Петрович?
- В батальоне как будто довольны моей службой. У меня тоже нет претензий.
Прохоров взял свой стакан. Отпив немного, поставил на стол.
- Решение ваше, Сергей Петрович, остаться на родине, не уходить за границу - правильное, я его одобряю. Но хочу дать вам один совет - уезжайте из Крыма, я вам помогу.
Помолчав, Сергей Петрович сказал:
- Позвольте узнать, Андрей Трофимович, мотивы этого вашего совета.
Прохоров помедлил с ответом, потом сказал:
- Не уедете вовремя, особый отдел вас все равно заберет. И я тогда ничего уже сделать для вас не смогу. Уж больно пышный хвост за вами тянется: первопоходник-корниловец с боевыми наградами. Шутка сказать! Нет у них доверия к таким, как вы!
Караев молчал.
- Особистов тоже можно понять! - продолжал как бы с самим собой спорить Прохоров, - служба у них такая. По их рассуждению, любой царский офицер - в душе контра и гад подколодный. И тем более служивший у белых. В трудные времена живем, Сергей Петрович, вопрос больно круто поставлен: или нас под корень, или мы… Одним словом, лес рубят - щепки летят! - Сделал еще глоток вина из стакана. - Но ведь так можно весь лес на щепки перевести, если глубже вникнуть! Эх, Сергей Петрович, Сергей Петрович, и какого дьявола вас к белякам понесло? За папашины имения, что ли, пошли сражаться? Так ведь у вас ни папаши, ни имениев, это нам хорошо известно. Мы, солдаты, на фронте все про вас, про своих офицеров, знали, кто чем дышит! Вот вы, полковник Закладов, еще кое-кто - настоящие были командиры, жалели солдата. Солдат, он ведь не серая скотинка, одна похрабрее, посмекалистей, другая тупее и трусоватей, а человек - такой же, как и господин офицер при золотых погонах. Были среди вас и шкуродеры и мордобойцы. Или такие, как штабс-капитан Окунев. Он нас, солдат, даже скотиной не считал, а так… дровишками. Подбрасывай их в огонь, чтобы жарче горело, этого добра у нас хватит, чего там их жалеть. Вот его и я бы не пожалел, кабы встретил… в чистом поле под ракитой… А вы - другое дело. Я знал, кого выручал, когда турок ваше благородие чуть было не надел на штык, как жучка на иголку. А вы про меня что знали? Ничего!
- Знал вас как исполнительного и храброго солдата!
- А что этот солдат уже тогда был большевиком - не знали. И уж не такой я был замечательный конспиратор, а просто на разных полочках жизни мы с вами стояли, не было между нами душевной связи. И не могло быть!.. Ну ладно, давайте, как говорится, ближе к делу. Куда вы могли бы из Крыма податься, Сергей Петрович?
- Пожалуй, в Екатеринодар, там у меня родственники.
- Екатеринодар приказал долго жить, он теперь Краснодар… Нежелательно бы туда, Кубань тоже ведь бывшая белая земля. Хотя постойте… У меня там друг работает в военном комиссариате, я ему напишу про вас. Ладно, Сергей Петрович, поезжайте в Краснодар, я вам это дело устрою, получите документы, какие полагаются. И не тяните с отъездом. Соберетесь - дайте мне знать, адрес свой я вам оставлю. - Взглянул на наручные часы. - Ого, мне пора. Ну, посошок на дорогу.
Оба разом встали, подняли стаканы.
- Давай, Сергей Петрович, выпьем с тобой за Красную Армию. И за то, чтобы она стала для тебя не злой мачехой, а доброй приемной маткой. Ну, давай… крестник!
Чокнулись со звоном и выпили.
8
Прохоров выполнил свое обещание. Сергей Петрович получил все необходимые для выезда из Крыма документы и направление в краснодарский военный комиссариат, который должен был решить его дальнейшую армейскую судьбу. Письмо краснодарскому своему другу Прохоров заранее послал почтой.
Нашелся дедок-извозчик, согласившийся отвезти Сергея Петровича в Керчь, а там - вот она и Кубань, за проливом! Дедок, бровастый, сгорбившийся почти в дугу, долго торговался, заламывая совершенно дикую цену, но когда Сергей Петрович посулил ему за поездку кроме денег еще ношеные бриджи из старорежимной офицерской диагонали и сапоги с прохудившимися подметками, дрогнул и уступил.
Лошаденка у него оказалась таким же двусмысленным созданием, как и ее хозяин. Посмотреть - кляча клячей, "уши врозь, дугою ноги и как будто стоя спит", а с места сразу пошла такой игривой рысцой, так энергично крутила поредевшим хвостом, что и любой пятилетке впору. Тем не менее привалы делали часто, чтобы, как сказал дедок, "она, тварь, не окочурилась бы от своего ехидного усердия раньше времени, не приведи господи".
Дедок был неразговорчивым. Сергей Петрович думал о своем и тоже молчал. Миновали крутой поворот дороги. Благоухающая зеленая тишина была разлита вокруг, нежно синело небо. И вдруг на дороге возник человек с винтовкой - вышел, видимо, из кустарников, ее окаймлявших. Не целясь, выстрелил в воздух. Пуля жикнула над головами седока и извозчика, кобыленка, визгливо заржав, заплясала в оглоблях, дедок, завалившись на спинку сиденья, тянул вожжи, матерясь и призывая на помощь святых угодников.
Человек, держа винтовку на изготовку, не спеша пошел к шарабану. Молодое загорелое лицо, заросшее клочковатой дикой бородой. В коричневом вылинявшем офицерском френче, в темно-синих галифе - сплошная рванина, в пудовых английских солдатских башмаках, без обмоток на тонких ногах. А на плечах черные с белой полоской и тремя звездочками погоны поручика. Приблизился, остановился. Так же неспешно, понимая уже, что седок в красноармейской форме без оружия, навел на него винтовку, приказал:
- Слезайте! Извозчик, можешь остаться в шарабане!
Сергей Петрович выполнил приказ.
- Руки вверх!
"Неужели "нечет"?!" - подумал Сергей Петрович. Отвратительный холодок пробежал по его спине.
- Идите вперед!
- Глупо это все! - хрипло сказал Караев, подняв руки, но не двигаясь с места.
- Что глупо? - удивился оборванец в погонах.
- Я - бывший корниловец, вы - бывший марковец. И вы меня собираетесь прикончить… Глупо!
Оборванец в погонах осмотрел внимательно Сергея Петровича с головы до ног.
- Чем вы можете доказать, что вы бывший корниловец?
- Только честным офицерским словом.
Оборванец подумал, опустил винтовку.
- Я поручик третьего марковского полка Доброво Павел Дмитриевич.
- Капитан Караев Сергей Петрович.
- Почему вы здесь и в этой форме?
- А почему вы здесь?
- Я и еще несколько наших офицеров - мы ушли в горы, когда еще Слащев распоряжался в Крыму. Надоела генеральская грызня. Все надоело! Реки крови пролиты. Сколько одних офицерских жизней загублено! А к чему? Итог какой? Я бы этих наших "вождей", генералов и генеральчиков, всех до одного в сортир головой!..
- У вас что здесь, отряд?
- Какой там отряд! Шесть человек: два юнкера и четыре поручика. Пятый, Дубинин Валя, вернулся в полк. Наши первопоходники его сначала скрывали. Потом пошли к Кутепову, он сказал: "Я его не трону, если вы просите, но за действия контрразведки не отвечаю". И, конечно, слащевская контрразведка дозналась. И они его повесили. Он висел в марковской форме! Никогда им Вальку Дубинина не прощу, никогда! Курить есть у вас, капитан?
Сергей Петрович достал портсигар.
- Берите все!
Доброво опустошил портсигар, бережно распределил папиросы по нагрудным карманам драного френча. Закурил, затягиваясь с жадным наслаждением. Потом спросил:
- Как там они… с нашим братом, кто не ушел с Врангелем? Всех - к стенке?
- Как видите - не всех.
Доброво бросил на дорогу недокуренную папиросу.
- Я не знаю, капитан, почему вы пошли к ним служить, дело ваше. Но я бы лично… не пошел! Даже ценой жизни!
- Предпочитаете сражаться с красными до победного конца… во главе армии из четырех поручиков и двух юнкеров…
- А, какие там сражения!
- Чем же вы занимаетесь тут?
- Разбойничаем помаленьку, капитан. Помните песню такую: "Было двенадцать разбойников, был атаман Кудеяр…" А нас даже не двенадцать, а всего шесть!
- И долго собираетесь так разбойничать?
- Может быть, удастся пробиться к берегу, добыть любыми средствами какую-нибудь шаланду и уйти в море. А там… авось турецкие рыбаки подберут! Другого выхода у нас нет. Сдадимся - нас тут же на месте… Так у нас хоть один шанс из ста остается.
Постояли молча.
- Ну, желаю дальнейшего успешного продвижения по службе, господин бывший капитан! - сказал Доброво с кривой усмешечкой.
- Я могу вам пожелать только одного, поручик: остаться в живых.
- Если вас мои остановят, скажите пароль: "Стамбул!" - пропустят. - Козырнул с подчеркнутой четкостью. - За папиросы спасибо. - Взял винтовку на ремень и нырнул в придорожные кусты.
Сергей Петрович забрался в шарабан. Дедок, радостно суетясь, зачмокал губами, хлопая вожжами по бокам задремавшую лошаденку. Та возмущенно взмахнула хвостом, брезгливо передернула ушами и побежала своей наигранно-бойкой рысью.
Сергей Петрович поглядел по сторонам: ни души, та же зеленая благоухающая тишина да два-три ястреба, зависших в небесной синеве на широко распахнутых крыльях. Дедок повернулся заросшим лицом к седоку, спросил, юля глазами:
- Дружок он вам или так… знакомый?
- Посторонний человек.
- Ну что же, и с посторонним можно побеседовать, если есть о чем! - сказал дедок и замолчал, видя, что седок не собирается поддерживать с ним разговор на эту щекотливую тему.
9
Время и житейские беды меняют облик человека иногда до полной его неузнаваемости. Но на тетушку Олимпиаду, казалось, ничего не действует. Так же энергичны, быстры были ее движения, так же сыпала она своей скороговорочкой и так же сияли ее маслинно-черные глаза. Правда, похудела заметно. И серебряные нити густо вплелись в ее черные пышные волосы.
Она причитала и ахала, слушая рассказ Сергея Петровича о том, как он остался в Крыму и как добирался до Краснодара. То, что не ушел с Врангелем за границу, одобрила:
- Правильно сделал, Сереженька! Нельзя родину оставлять! Бог даст, приживешься теперь у "них". Помнишь, как дядюшка покойный не советовал тебе с белыми из станицы уходить? Он все понимал, его господь разумом не обидел, вечная ему память!
- Тетя Липа, а вы-то как живете одна? - спросил Сергей Петрович, любуясь ее румяным добрым лицом.
- Ничего… живу! Работаю в родильном доме - считается лучшим в городе. Да и так обращаются ко мне за помощью. Придут, позовут - я не отказываюсь. Дадут денежку или какой-нибудь там подарочек - возьму, не дадут, просто спасибо скажут - и на том спасибо!
- Что с Натой, тетя Липа? Где она, где Федор Кузьмич?
- Уехали они из города. А куда - не знаю. Дядюшка болел, не до них мне было. Один раз, помню, встретила Наточку на улице - все такая же интересная. Спросила про тебя. Говорю: "А разве он вам не пишет с фронта?" Сказала: "Давно не получала писем от него, очень беспокоюсь…" И больше ничего тебе сказать не могу про них, к сожалению. Ты отдохни и завтра пойди на Посполитакинскую, где они жили, может быть, соседи знают, куда она с отцом уехала.
- А откуда вы знаете, что они уехали?
- Когда красные заняли город, я сходила к ним. Стучала, стучала в дверь - никто не отзывается. А потом вышла женщина из соседнего двора, спрашивает: "Вы к Ярошенковым стучитесь?" - "К Ярошенковым". - "Они давно уехали. Дом пустой". - "Не знаете, куда уехали?" "Не знаю", - говорит и так подозрительно на меня поглядела. Ну я пошла не солоно хлебавши! Дом-то ведь собственный у них - Федор Кузьмич его купил, когда из Софиевской сюда перебрался…
На следующий день с утра Сергей Петрович поспешил на Посполитакинскую. Нашел знакомый двухэтажный добротный дом с таким же добротным высоким крыльцом. На дверях дома была прибита казенная вывеска: "Гортоп", видимо означавшая, что в доме помещается учреждение, ведающее топливными городскими делами. Попытки Сергея Петровича узнать что-либо у соседей тоже успехом не увенчались. Соседи отвечали: "Не знаем".
На семейном совете с тетушкой Олимпиадой решено было, что Сергей Петрович поедет в Софиевскую и там постарается навести справки о Нате.
В военкомате его взяли на учет. Ответственного работника, которому было адресовано письмо Прохорова, не оказалось на месте, сказали - появится дней через десять. Сергей Петрович решил, что за это время он успеет съездить в Софиевскую и вернуться назад в Краснодар.
Однако поехать ему туда не удалось, потому что накануне дня выезда, ночью, он был арестован и препровожден в тюрьму Государственного политического управления - ГПУ.
10
…Допрашивал Сергея Петровича следователь - молодой человек интеллигентной внешности, черноволосый и бледный, в синем бостоновом пиджаке с университетским значком на лацкане.
Он кивком головы показал Сергею Петровичу на стул, стоявший в камере подле стола.
Сергей Петрович сел. Следователь не спеша развязал тесемки лежавшей на столе канцелярской картонной папки и сказал тихим, лишенным всяких модуляций голосом:
- Я буду вести ваше дело. Моя фамилия Онегин Евгений Осипович. Называть меня надо просто "гражданин следователь". Ясно?
- Ясно, гражданин следователь! - сказал Сергей Петрович и, хотя ему было сейчас не до шуток и фамильярностей, все же подумал: "Хорошо еще, что он не назвал себя Тарасом Бульбой".
Все формальные вопросы заданы, ответы записаны. Молодой человек со странной фамилией откинулся на спинку стула, что-то обдумывая. Потом спросил:
- Хотите знать, в чем мы вас обвиняем, Караев?
- Естественно, хочу, гражданин следователь!
Четко выговаривая каждое слово, как бы прислушиваясь с явным удовольствием к самому себе, следователь сказал:
- Вы обвиняетесь в том, что, проникнув обманно в ряды Красной Армии, прибыли на Кубань для установления связи с остатками белогвардейского подполья. Советую чистосердечно признаться во всем, назвать явки и фамилии связных.
- Мне не в чем признаваться! - сказал Сергей Петрович. - Я прошел регистрацию бывших белых офицеров в Крыму, запросите Крым, там все знают про меня.
Следователь усмехнулся, достал из папки бумагу.
- Нам тоже кое-что известно. Вы про такого человека слыхали - про Друшлакова Фаддея Гавриловича?
- Первый раз слышу эту фамилию!
Следователь бросил на Сергея Петровича быстрый, цепкий взгляд и стал читать бумагу, которую вытащил из картонной папки:
- "Потом они отошли в сторону и стали промежду себя (видимо, между собой) разговаривать. Всего разговора я не слыхал, слышал только, как мой седок сказал тому, который был при погонах и с винтовкой: "Даю честное офицерское слово". А почему он так сказал, этого я не слыхал, уха не хватило". Ну-с, что вы теперь скажете, Караев? Тоже будете все отрицать?
- Нет, не буду. Я просто не знал, что извозчика, который вез меня в Керчь, зовут Друшлаковым. Он не лжет, нас действительно остановил на дороге…
Следователь перебил Сергея Петровича:
- Бывший поручик третьего марковского полка Доброво - главарь белогвардейской банды, вернее, бандочки, ныне уже ликвидированной нашими людьми. Сам Доброво, к сожалению, успел застрелиться. Признайтесь, Караев, какие директивы от него получили тогда?
- Никаких директив я от Доброво не получал! - глухо сказал Сергей Петрович. - Еще раз прошу - запросите Крым про меня.
- Слушайте, Караев, свидетельских показаний Друшлакова достаточно, чтобы закрыть ваше дело. Но если вы дадите чистосердечные показания, вы, возможно, хотя я не ручаюсь и не обещаю вам ничего, сохраните себе жизнь. Будете давать показания?
- Мне не о чем говорить. Все, что было нужно, я уже сказал в Крыму комиссии.
- Хорошо, - сказал следователь, - посидите, подумайте. Но не рассчитывайте на наше долготерпение!
- Вы меня, пожалуйста, не пугайте, гражданин следователь!
- ГПУ не пугает, ГПУ делает!
Поднялся, позвал охранника.
- Дежурный, арестованного в одиночку!