Выйдя из здания вокзала на вокзальную площадь, Игорь не сразу пошел домой. Отойдя в сторону и убедившись, что никто за ним не наблюдает, двумя сильными рывками он содрал с плеч непрочно пришитые Глашей черные погоны. Он хотел бросить погоны тут же на улице, но вдруг всей кожей почувствовал, что на него сзади кто-то смотрит. Игорь обернулся: на вокзальном крыльце стоял тот самый ушастый жандарм, от назойливости которого только что избавил его поручик Губенко. Игорь быстро сунул сорванные погоны во внутренний карман и пошел через площадь, стараясь придать своей походке как можно больше беспечной неторопливости.
- Молодой человек! - услышал он за спиной голос жандарма. - Господин марковец!.. Одну минуточку!
Делая вид, что не слышит, Игорь ускорил шаги; дойдя до конца площади, свернул на боковую улицу и бросился бежать.
Редкие прохожие с удивлением глядели на бежавшего куда-то юношу в солдатской шинели без погон, с офицерской шашкой на ремне, колотившей его по ногам.
Добежав до знакомого проходного двора, Игорь нырнул туда, выскочил на параллельную улицу и только тут, убедившись, что погони за ним нет, перевел дух.
15. ВОССТАНИЕ
Ростов был занят Красной Армией, но под Батайском завязались тяжелые бои. Деникин перебросил сюда свои последние резервы в тщетной надежде внезапным отчаянным контрударом вернуть утерянное военное счастье. Но все понимали, что он обречен и что эти бои - лишь судороги предсмертного отчаяния.
Через городок на юг, в глубь Кавказа и к Черному морю на Екатеринодар - Новороссийск, днем и ночью тянулись обозы и беженцы. Проходили стада тощих, надрывно мычащих коров, гурты грязных, обессиленных овец, проезжали калмыцкие повозки и сани - их волокли низкорослые, неутомимые коньки. В повозках и санях неподвижно, как идолы, сидели старики с широкими медными лицами, древние, сморщенные старухи-калмычки в тулупах, с белыми платками, повязанными на головах чалмой, с трубками в зубах, плачущие черноглазые ребятишки и молодые девушки-калмычки, среди которых порой мелькали настоящие красавицы того удивительного монгольского типа, который некогда вдохновил Пушкина на известные стихи. Сбитые с толку буддийскими монахами, сулившими им "поголовное истребление", повинуясь воле своего феодала - князя Тундутова, калмыки бежали от красных куда глаза глядят, погибая по дороге тысячами: его величество сыпной тиф косил людей как траву.
Городок жил слухами, один другого тревожнее и страшнее. Газеты в киоск на вокзале поступали нерегулярно, да к тому же по сводкам добровольческого штаба и по газетным статьям понять действительное положение дел на фронте было невозможно. Улица и базар стали главными справочными центрами для перепуганных обывателей.
В гимназии жизнь шла как будто своим чередом: уроки начинались и кончались в положенные часы, учителя в форменных сюртуках и вицмундирах с теми же классными журналами под мышкой так же входили в классы, и так же, приветствуя их, вставали, громыхая досками парт, ученики, но уроков-то самих не было. В младших классах они еще кое-как проходили, а в старших дело всякий раз кончалось общим разговором о новостях и назревавших событиях. Преподаватель русского языка и литературы, державшийся с гимназистами особенно просто и по-дружески, симпатичный молодой армянин, прозванный Пулеметом за манеру говорить жаркой скороговоркой, - тот так прямо и начинал свои уроки:
- Ну, господа, кто что слышал? Выкладывайте!
Лишь математик, он же физик, угрюмый старый холостяк с бугристым набрякшим носом тайного пьяницы, по прозвищу Слива, продолжал политику угнетения: как ни в чем не бывало аккуратно задавал уроки на дом и с той же зловещей аккуратностью вызывал к доске.
На совещании в классе у Игоря решено было попробовать Сливу "разговорить", как всех других преподавателей, и Игорь взялся это сделать.
Как только математик вошел в класс своей падающей, вялой походкой и уселся на кафедре, Игорь поднял руку.
- Что вам, Ступин? - скрипучим голосом недовольно спросил Слива.
- Порфирий Александрович! - проникновенно сказал Игорь. - Вы, наверное, слыхали что-нибудь новенькое про положение на фронте. Поделитесь с нами, пожалуйста!
Математик поглядел на гимназиста из-под синих - у него болели глаза - очков и так же скрипуче, с ехидцей сказал:
- Идите-ка лучше к доске, Ступин, и поделитесь о нами, что новенького вы слыхали о законе Ома.
О законе Ома Игорь именно только слыхал, и "слухи" эти были такими смутными и непроверенными, что Слива с явным наслаждением влепил ему в классный журнал двойку с жирным минусом.
Раньше Игорь расстроился бы, схватив двойку по физике, но сейчас… Какое значение имеют сейчас двойки, единицы и даже пятерки, когда весь воздух в городке насыщен особым электричеством, тайны которого не изучал великий физик Ом.
После возвращения из Ростова Игорь очень сблизился с матерью. Безошибочным материнским чутьем Елена Ивановна понимала, что в душе ее младшего сына произошли какие-то большие перемены, и приняла его душевное возмужание деликатно и тактично. Теперь Игорь чаще по вечерам сидел дома, перестал искать встреч с Асей Пархаевой.
Устроившись с томиком Блока на коленях в их маленькой столовой, он украдкой наблюдал за матерью.
Елена Ивановна отгоняла от себя тревожные мысли гаданьем на картах. Она могла раскладывать их часами, гадая на бубнового короля, и Игорь знал, что бубновый король, вокруг которого вьются роковые пики, - это Дима. Видя, как туманятся материнские глаза, когда выпадал, случалось, проклятый туз пик - неожиданный удар, Игорь бросался к Елене Ивановне и, целуя ее тонкие, но теперь уже не белые и не мягкие, а огрубевшие от домашней работы руки, говорил:
- Мама, да не волнуйся ты за Димку, ради бога! Не пропадет он, даю тебе слово. Ты же знаешь, какой он умный!
- Дураков и пьяных бог бережет! - горько улыбалась Елена Ивановна. - А умные-то как раз и пропадают!
И снова с тихим шелестом падали на стол карты, ложась вокруг короля бубен, от которого давно уже не было никаких вестей.
Часто теперь заходил к Ступиным домовладелец Григорий Иванович. Этот неопрятный, одинокий шестидесятипятилетний вдовец, бывший агент страхового общества "Россия", с некоторых пор стал посматривать на Елену Ивановну маслеными глазами, стал брить седую кабанью щетину на щеках, подстригал бородку клинышком и на улицу выходил теперь не в нагольном полушубке, а в черном длинном драповом пальто с барашковым воротником. От него пронзительно попахивало нафталином многолетней выдержки. Проходя мимо домовладельца, Игорь демонстративно вытаскивал из кармана платок и, прижимая его к носу, чихал нарочно громко.
Раньше Игорь относился к Григорию Ивановичу с чувством брезгливой насмешливой неприязни, теперь он его остро ненавидел.
Тупая убежденность в своей сектантской правоте (Григорий Иванович называл себя сложно, что-то вроде адвентиста седьмого дня), с какой бывший страховой агент говорил о жизни, бесила Игоря. Ему казалось, что у Григория Ивановича даже мысли пахнут нафталином, словно они хранились на дне ящиков в его комоде или висели в платяном шкафу рядом с драповым пальто с барашковым воротником.
Все от господа бога - и бедность, и богатство, и счастье, и несчастье. Все в мире происходит по его державной воле. Большевики, конечно, голодранцы и нехристи, но и большевизм ниспослан господом богом в наказание роду людскому за его неверие и грехи. Надо молиться богу, надо просить у него милости и добра, надо жить так, чтобы он не гневался: соблюдать заповеди, почитать власти предержащие и покорно ожидать второго пришествия Спасителя.
Все эти рассуждения неизменно кончались у Григория Ивановича одним и тем же: вот посмотрите на меня, здоровье у меня хорошее, имею свою домашность, всего себе припас на старость, - в общем, не обижен господом. А почему? Потому что соблюдал заповеди и ничем господа бога не гневал, за это и взыскан им по заслугам. Выходило, что бог - это нечто вроде строгого, скуповатого, но справедливого хозяина, а Григорий Иванович - его старательный любимый приказчик, получающий от господа хорошее жалованье.
Когда Григорий Иванович, побритый и кроткий, являлся к Ступиным и, усевшись, елейно просил Елену Ивановну погадать на него, Игорь с трудом подавлял жгучее желание взять его за шиворот и спустить с лестницы.
Терпеливо улыбаясь, Елена Ивановна раскладывала карты.
- Прибыль вас какая-то ожидает, Григорий Иванович!
- Какая у меня может быть прибыль?! - милостиво шутил домовладелец. - Разве что вы за квартиру уплатите. Должок-с за вами, извиняйте, пожалуйста.
- Потерпите, Григорий Иванович. На днях уплачу.
- Пожалуйста, не беспокойтесь. Меня-с интересует, как ко мне вот эта-с червовая дамочка изволит относиться?
Он тыкал пальцем в карту на столе, лицо Елены Ивановны заливала краска беспомощного смущения. Однажды Игорь не выдержал.
- Смотрите, Григорий Иванович! Попадет вам за эти гаданья!
- А что такое? От кого… попадет?
- Как бы вас не треснул по затылку господь бог за то, что вы хотите раньше времени его святую волю узнать!
- Я же просто шучу. Это все шуточки, не более того. - И к Елене Ивановне: - Что-то наш Игорь Сергеевич домоседом заделался! Раньше, бывало, и туда, и сюда, и к товарищам, и к барышням, а сейчас, как ни посмотришь, все дома, все с мамашей. Это хорошо, это по божьему закону.
Когда он наконец убрался к себе во флигель, Игорь сказал Елене Ивановне:
- Мама, если он еще раз спросит про червонную дамочку, я, честное слово, спущу его с лестницы.
Елена Ивановна благодарно, с печальной улыбкой посмотрела на сына.
- Не надо обострять с ним отношений, Игорек! Мы от него зависим. Ты же знаешь, сейчас такой квартиры не найти за наши деньги!
…Наконец гроза, которой все ждали - одни с радостным нетерпением, другие с ужасом, - разразилась.
Однажды ночью Игоря и Елену Ивановну разбудила частая, беспорядочная стрельба из винтовок. К рассвету она стихла, а утром стало известно, что в городке произошло восстание. Вооруженные деповские рабочие захватили станцию и комендатуру, комендант города, однорукий капитан-дроздовец, застрелился. Во главе восставших стоит ревком, а в нем первую скрипку играют какой-то пришлый железнодорожный кондуктор и газетчик из вокзального киоска. И еще говорили, что конный казачий корпус белого генерала Павлова, на который Деникин возлагал свои последние надежды, обмороженный во время ночного рейда по вьюжным Сельским степям, где на десятки километров не встретишь человеческого жилья, разбит наголову все той же непобедимой и грозной Первой Конной армией большевиков, которой командуют драгунский вахмистр Буденный и луганский слесарь Ворошилов. Все у Деникина летит к черту, в пропасть!
Узнав на улице все эти новости, Игорь поспешил домой.
Елена Ивановна возилась на кухне - готовила завтрак.
- Мама, я ухожу! - объявил Игорь.
- Куда?!
- Говорят, в ревкоме главным какой-то кондуктор. Наверное, это Иван Егорович! Тем более что и Вадим Николаевич там.
- Ты никуда не пойдешь. Слышишь, Игорь? Это же смертельно опасно!
Игорь подошел к матери, взял ее руки, поцеловал и, заглянув в глаза, сказал мягко:
- Во-первых, никакой опасности нет, все уже кончено. А во-вторых… я должен повидаться с Иваном Егоровичем. Пойми, мама!
Елена Ивановна молчала. Васильковые глаза ее стали скорбными и жалкими.
- Ну хорошо, иди! - тихо оказала Елена Ивановна, - Позови его к нам… может быть, он выберет время, зайдет чаю попить… Скажи, что я хочу лично его поблагодарить за тебя.
- Боюсь, что Ивану Егоровичу сейчас не до твоих файв-о-клоков! - засмеялся Игорь и, чмокнув Елену Ивановну в щеку, выбежал из дому.
16. ПЯТЕРКА ЗА СОЧИНЕНИЕ
- Ты куда?!
Молодой, очень худой, высокий парень в замасленной ватной куртке, в обмотках на длинных жердистых ногах, стоявший на крыльце одноэтажного особняка, стукнул прикладом винтовки с примкнутым штыком о пол и подозрительно оглядел Игоря с головы до ног.
- Будьте добры, скажите, здесь помещается ревком? - вежливо спросил Игорь.
- А на кой тебе… в ревком? - сощурился парень в обмотках.
- Нужно!
Часовой еще раз внимательно оглядел Игоря и сказал решительно, будто отрубил:
- Не нужно тебе в ревком.
Игорь обиделся:
- Как это не нужно, когда нужно?
- Ни, не нужно.
- Вы не имеете права так говорить!
- Я сейчас усе права имею! - сказал парень в обмотках.
- Вы лучше ответьте, Иван Егорович здесь?
- Иван Егорович? А виткиля ты знаешь Ивана Егоровича? - оживился часовой.
- Значит, знаю!
- Ну… иди тогда.
Игорь взбежал на крыльцо. Парень в обмотках показал Игорю глазами на пустынную, непривычно тихую для этого часа главную улицу - магазины закрыты, ставни на окнах домов под железными засовами, - вздохнул, сказал примирительным тоном, как бы объясняя свою настороженность:
- Затаились, бисовы беляки! Закурить есть у тебя?
- К сожалению, не курю.
- Плохое мое дело. Ступай, там найдешь его.
Игорь вошел в коридор. Никого! За дверью, обитой клеенкой, раздавались громкие голоса.
Игорь постучал - никто не ответил. Тогда он храбро отворил дверь и сразу же в глубине большой казенной комнаты увидел сидящего за письменным столом с бронзовым чернильным прибором Ивана Егоровича в форменной железнодорожной фуражке.
В комнате были еще двое: белесый плотный мужчина в штатском и седой старичок с жидкой бородкой, в железных очках на сухом строгом носу.
- Здравствуйте, Иван Егорович, - робко сказал Игорь.
- Здорово, Иго́рь! - радостно отозвался кондуктор. Он поднялся, вышел из-за стола и крепко, до боли, пожал Игорю руку. - Я так и думал, что ты заявишься. - Он обернулся к белесому в штатском и к старичку в железных очках, удивленно глядевшим на Игоря. - Это парнишка, который письмо доставил, я вам говорил про него. Не подвел. - И снова к Игорю: - Какой балл ты имеешь у себя в гимназии по письменному сочинению?
Всего ожидал Игорь, но что в ревкоме будут интересоваться его отметками по русскому письменному, этого он никак не ожидал!
- Обычно на пятерку пишу, Иван Егорович, - ответил он, растерянно улыбаясь. - Редко когда на четверку.
- Смотри как нам повезло! А с запятыми этими… тоже справляешься?
- Справляюсь!
Иван Егорович сгреб со стола какие-то бумаги и подал их Игорю:
- Бери! Мы тут втроем сочинили воззвание к населению. Но ведь на троих мы имеем всего лишь четыре класса церковноприходского. Главный наш грамотей, известный тебе Вадим Николаевич, отсутствует, у него особое задание ревкома. Будь другом, Игорь, прочти… и поправь там, где нужно. Главное, за запятыми присмотри, чтобы они, проклятые, на своих местах стояли. Сумеешь?
- Сумею! Иван Егорович, а может быть… стихами изложить?
- Стихами?!
Иван Егорович посмотрел на своих товарищей. Белесый в штатском пожал плечами. Старичок в железных очках, усмехнувшись, не без ехидства спросил:
- Как Пушкин Александр Сергеевич, сможете? - И не своим, торжественным, сдавленным голосом стал читать наизусть: - Горит восток зарею новой. Уж по равнине, по холмам… - Запнувшись, оборвал чтение и обычным голосом сказал: - В таком вот духе бы, а?
- В таком духе не смогу, - честно признался Игорь.
- В любом духе пиши, но понятно и просто! - сказал Иван Егорович и распорядился: - Отведи его, Федор Федорович, в отдельную комнату, дай карандаш, бумагу, пусть потрудится для народа под твоим присмотром. А мы с товарищем Жеребкиным пока помозгуем насчет учета военного имущества.
Старичок в железных очках кивнул:
- Идемте, молодой человек.
Он провел Игоря в такую же казенного вида комнату, только поменьше и с выбитым стеклом.
- Тут он себя порешил, - шепотом сказал старичок в очках Игорю, имея в виду застрелившегося коменданта города. Он поднял валявшийся на полу поясной портрет генерала Эрдели в золоченой раме, скептически посмотрел на чернобрового красавчика кавалериста, щелкнул его по носу с гордой горбинкой и, аккуратно прислонив портрет к стене, добавил: - Рама хорошая. Пригодится… Располагайтесь, молодой человек! Тут на столе все есть, что вам нужно.
Не медля ни секунды, Игорь приступил к делу и быстро прочитал воззвание. Оно было написано сильно и просто. Иван Егорович или поскромничал, или слукавил. Наверное, он решил чем-нибудь занять Игоря, дать ему посильное поручение. А может быть, по соображениям конспирации нужно было удалить гимназиста из комнаты, где заседал ревком. Ивану Егоровичу не хотелось обижать недоверием своего связного, и он нашел деликатный повод избавиться от него.
Игорь увидел, что ему остается лишь кое-где поправить неуклюжие обороты да расставить "проклятые" запятые, с которыми дело у Ивана Егоровича шло действительно туго. Он сказал об этом стоявшему у стола Федору Федоровичу. Тот улыбнулся:
- Вот и действуйте, а я пойду к товарищам.
Старичок в железных очках ушел. Игорь переписал все воззвание целиком, кое-что поправив по своему разумению, и тщательно расставил запятые, многоточия и восклицательные знаки, напирая главным образом на последние. Закончив эту работу, он отправился в комнату ревкома.
- Уже готово? - удивился кондуктор. - Ну, читай!
Игорь стал читать, волнуясь от каждого произносимого слова:
- "Граждане! Кровавая власть деникинских псов и палачей пала!"
- Насчет псов и палачей это ты в точку добавил! - похвалил Иван Егорович.
- В аккурат по "Интернационалу", - сказал белесый в штатском.
- Уместно! - кивнул старичок в железных очках.
- "Революционный комитет призывает вас сохранять порядок и спокойствие, - продолжал читать Игорь, ободренный этой похвалой. - Всякие эксцессы…"
- Чего, чего? - перебил его белесый.
- Эксцессы… ну, понимаете… это беспорядки, попытки грабежей…
- Так и надо говорить. Нечего тень на плетень наводить.
Игорь смутился.
- Поправь! - сказал Иван Егорович.
- "Всякие попытки вызвать в городе беспорядки и грабежи будут пресечены силою революционного оружия", - прочитал Игорь.
- Правильно!
- "Наша задача - помочь приближающейся Красной Армии-освободительнице и передать в ее могучие руки отвоеванное народное добро в полной неприкосновенности…"
Игорь дочитал воззвание до конца и сказал:
- Тут подписи: "Председатель революционного комитета И. Е. Толкунов, члены комитета В. Н. Москаленко, Ф. Ф. Гурьев, М. П. Жеребкин". Так?
- Так! - сказал Иван Егорович. Он взял воззвание и поднялся. Улыбнулся, протянул Игорю руку: - Молодец, Игорь. Считай, что заработал пятерку от ревкома. - Поправил пояс с наганом в кобуре, кивнул белесому и старичку в очках: - Пошли, товарищи!
- А я? - сказал Игорь. - Мне можно… с вами, Иван Егорович?
Иван Егорович ласково, как тогда, на тормозной площадке, положил Игорю руку на плечо:
- Иди пока домой, Игорь. Нужно будет, я за тобой пришлю. Ты где живешь-то?
- Песчаная, двадцать один.
Иван Егорович вытащил из кармана шинели записную книжку, записал адрес.
- Видал, на крыльце парень стоит, на комара похожий? Фамилия его Забейворота. Из кубанских казаков. Лихой! Нужен будешь - пришлю его.