- Вы пройдете тут боевую подготовку, потому что в этой местности спокойно. Вы приписаны к 107-й батарее 3-го полка, мы к 329-й батарее 12-го полка. Вы к нам никакого отношения не имеете. Ваша подгруппа стоит в другом месте.
- Где же? - спросили одновременно Хольт и Гомулка.
- До сих пор стояла в Гамбурге. Но понесла там большие потери. Одиннадцать убитых, шестнадцать тяжелораненых.
Убитые? Тяжелораненые?
- А может, все это пустые слухи? - усомнился Хольт.
- Здесь есть люди, которых прислали, чтобы вас обучать, вахмистр и три ефрейтора. Спросите у них!
Хольт все еще не сдавался.
- Гамбург - пройденный этап. Там вряд ли еще предстоит что-то серьезное.
- То-то и оно, - согласился Бергер. Он затянулся сигаретой и с насмешкой посмотрел на Хольта. - Потому-то батареи и пополняются, а затем их пошлют в Рурскую область.
Хольт заметил, что его собственная рука, держащая сигарету, дрожит.
- Там вам дадут жизни, скучать не придется. Кельн и Эссен - первые города, увидевшие ночные налеты тысяч бомбардировщиков… Так что мирная жизнь имеет свои преимущества, - добавил Бергер.
- Зря ты людей пугаешь, - возразил Хольт. - Поживем - увидим. Никто не знает, что с ним будет завтра!
Бергер только улыбнулся.
- Как может батарея нести такие потери? - поинтересовался Гомулка.
- А вот накроет ее бомбовым ковром - от тебя мокрое место останется.
- Это что же, ночью было? Чистая случайность?
- Какая там случайность! Прицельное бомбометание! Ты думаешь, они там слепые? Когда наши клистиры начнут палить, на луне видно! - Он затоптал ногой окурок.
- Погоди уходить, - сказал Хольт. - Как ты думаешь, нас поставят к орудию или кого-нибудь возьмут на… на радиолокационную станцию?
- Радиолокатор, командирский прибор управления, дальномер, зенитная оптическая труба, телефон, - стал перечислять Бергер. - Самых здоровых возьмут в огневые взводы, а в прибористы - лучших математиков; вас распределят, как им нужно. Везде одно и то же. Я уж предпочитаю орудие. - Он указал на насыпь посреди огневой позиции, с виду напоминающую форт. - На батарейном командирском пункте - по-нашему БКП - постоянно торчит шеф, а у него чуть что - прыгай по-лягушачьи! Там, правда, больше увидишь, зато у орудия чувствуешь себя уютнее, тут ты по крайней мере среди своих. Командира орудия мы не очень распускаем.
Вечерело. Над ними пролетел самолет с яркими бортогнями. Бергер оставил обоих друзей у бараков. Хольт и Гомулка направились к себе.
В зыбких сумерках-циднелась какая-то фигура - это был Готтескнехт. Запрокинув голову, он следил за самолетом, кружившим над городом. Обойти вахмистра было невозможно.
- Ну-ка сюда!
- Влепит он нам плохо, - прошептал Гомулка. - Господин вахмистр?
- Совершали вечерний променад?
- Решили немного осмотреться, господин вахмистр!
- Что ж, узнали что-нибудь новенькое? Насчет вашего… назначения и тому подобное?
- Кое-что узнали, господин вахмистр! - Зачем я стану врать, подумал Хольт.
- Ну, расскажите и мне. Любопытно, чего вы тут наслушались.
- Да вот насчет Гамбурга, господин вахмистр, там, говорят, был полный разгром… И насчет Рурской области…
- Да вы, оказывается, все разнюхали! Разгром - это, пожалуй, неплохо сказано… С вами я уже знаком, - обратился он к Хольту. - Ваша фамилия - Хольт, а ваша… погодите-ка… Отец у вас адвокат, это я запомнил, а вот фамилия…
- Курсант Гомулка, господин вахмистр!
- Что это вы раскричались? Или вам нехорошо? Охота вам орать в такой чудный вечер! - Готтескнехт достал из кармана сигарету, и Хольт после некоторого колебания дал ему закурить.
- Послушайте, что я вам скажу, - доверительно начал Готтескнехт. - Я хочу подать вам добрый совет. Научитесь разбираться в людях. На прусской службе это самое важное! Перед строем я тоже требую, чтобы все у меня было по струнке - ать, два! - служба есть служба, а иначе будет у тебя не боевое подразделение, а орда папуасов… - Хольт и Гомулка рассмеялись. - Вот видите! Ну а вечерком, когда я с вами беседую частным образом и поблизости нет генерала, покажите, что вы ребята воспитанные, из порядочных семейств, сами знаете - светский лоск и приятные манеры.
- Мы это учтем, господин вахмистр, - обещал Хольт.
- Роскошно! Ставлю вам единицу за то, что вы такие понятливые молодые люди! - И Готтескнехт вытащил записную книжку. Но тут произошло нечто необычайное, на что Хольт смотрел со все возрастающим удивлением. Готтескнехт с минуту подержал книжку, словно о чем-то размышляя, а потом снова воткнул ее за борт мундира. Он уставился в пространство неподвижным взглядом, повел плечами, будто мундир ему тесен, покрутил головой, будто воротник жмет, и лицо у него как-то странно изменилось: другое выражение, другая осанка и даже голос другой, точно он снял маску. Он подошел ближе к обоим друзьям, и стало видно, что это уже немолодой, вконец усталый человек с морщинистым лицом и тревожным взглядом.
- То, что вы узнали, - сказал он тихо, - вам знать не положено. Обещайте же: никому ни слова! Если пойдут разговоры… ни в коем случае не поддерживайте. Вы должны меня понять. Я прикажу, чтобы никто с той батареи не смел с вами разговаривать. Вы еще слишком молоды. Нехорошо, чтобы у вас заранее подрывали боевой дух, - еще до того, как в дело попадете. Вы меня поняли?
- Мы никому не расскажем… Это точно!.. Можете на нас положиться!
- Порядок! - сказал Готтескнехт. - А теперь ступайте спать. Здесь вам нелегко придется. Мне приказано обучить вас в кратчайший срок. Томми времени не теряют. Ночи нет, чтобы не бомбили. Батарея должна быть укомплектована как можно скорее. А пока что берегите силы, они вам еще понадобятся! Спокойной ночи! Или вам что-нибудь от меня нужно?
- Пожалуй, неудобно вас просить… Обоим нам хотелось бы в огневой взвод!
- Не возражаю! - Готтескнехт повернулся и зашагал неторопливо прочь, заложив руки за спину и опустив голову.
2
Хольт смотрел ему вслед. Темнота вокруг стала непроницаемой. Он услышал голос Уты: "Все жертвы напрасны"… Его знобило,
Хольт, уже одетый, вышел на двор. Он любил этот ранний час, короткий промежуток между бледным мерцанием зари и пробуждением дня, когда щелкают первые дрозды и капельки сверкающей росы висят на травинках. Он думал об Уте.
Он еще накануне вечером собирался ей написать, но смертельно устал и не помня себя повалился на соломенный тюфяк. Поднялся Хольт вместе с солнцем. Как обычно, сделал десять приседаний, умылся под краном на дворе, оделся и растолкал Вольцова и Гомулку. В бараке только еще затрещал звонок, а Гомулка уже вышел к Хольту.
- Чудесно встать спозаранку. А у них там свалка из-за тазов.
Хольт стал насвистывать песенку "Раннее утро - любимая наша пора". Но вспомнив следующий стих, он осекся.
- Что же ты замолчал? - спросил Гомулка. - Продолжай! - и процитировал: - "Мы земли новые, да, новые добудем…" Кстати, я уже три дня как не слышал сводки…
- Русские очистили от наших войск весь Донецкий бассейн…
- И Сицилию мы окончательно потеряли, - буркнул Гомулка.
- Итальянцы предали…
Гомулка ничего не ответил, носком башмака он ковырял черную землю. Хольта неприятно поразило его молчание, и это чувство еще усилилось, когда Гомулка сказал:
- А ведь как подумаешь… капитуляция Италии - тревожный симптом.
- Надо с честью сносить неудачи, - возразил Хольт. - Фюрер сказал, что без Италии мы только сильнее.
Гомулка неопределенно кивнул.
Хольт подумал: Не следует поддаваться пессимистическим настроениям, надо держать себя в руках!
Ровно в семь просунулась в дверь голова старшего ефрейтора.
- Выходите. Да поживее! Прошу!
Когда все высыпали на улицу, он скомандовал:
- А ну, по росту становись, черти-турки! Я старший ефрейтор Шмидлинг, и как я теперь ваш инструктор, обязаны обращаться не иначе, как "господин". И нечего ржать! Эй, ты, третий во второй шеренге, чего глаза вылупил?
- Я и не думал смеяться, - обиженно отозвался Надлер.
- Я требую, чтобы соблюдать дис-чип-лину! - выкрикнул Шмидлинг. Видно было, что со словом "дисциплина" он не в ладах. - Внимание! Сейчас я вам назову фамилии, которые обязаны присутствовать, и как прочту, - который должен быть здесь, обязан сказать "Здесь!" Поняли?
- Так точно, господин старший ефрейтор! - проорал вместе с другими Хольт.
Старший ефрейтор прочитал все фамилии - от Бранцнера до Эберта.
- Так, значит, все налицо. Все в полном порядке. А теперь вас перво-наперво нужно одеть.
В кладовой какой-то мрачно настроенный унтер-офицер окинул Хольта небрежным взглядом и швырнул ему в руки трое длинных серых кальсон, нижние рубахи из плотной шершавой ткани, тренировочные брюки и три пары шерстяных носков. "Размер обуви!" В ту же секунду в него полетели высокие черные башмаки на шнурках и парусиновые обмотки.
- Вон!
В следующем помещении каждому выдали комбинезон, серо-голубую форму военно-воздушных сил, но только без погон и петлиц, двубортный плащ, лыжную шапку, каску, пояс с крючком, котелок, масленку из желтой пластмассы и смену постельного белья в голубую шашечку.
- Вон! Чего вам еще надо?
Выйдя во двор, Вольцов заворчал:
- А как же выходная форма?
- Ишь чего захотел! Какое тебе еще увольнение во время при прохождении боевой подготовки! - Шмидлинг не совсем складно строил свои фразы. - Ну, чего ждете? Комбинезоны надеть, - крикнул он им вслед, - на ученье полагается в комбинезонах.
- Тоже мне начальник! - буркнул Вольцов. - В германской армии старший ефрейтор - ноль без палочки. А этот еще над нами куражится.
- По-моему, он добродушный малый, - возразил Хольт. Но тут опять раздался окрик:
- Выходи!
Два других ефрейтора стали на правом фланге. Когда у бараков показался Готтескнехт, Шмидлинг удвоил старания, его изборожденное морщинами лицо даже перекосило от усердия.
- Учебная команда… смирно! Для приветствия господина вахмистра… направо равняйсь! - Он отдал честь и отрапортовал по всей форме.
- Благодарю. Вольно! - Готтескнехт держался с достоинством генерала. - Ваша боевая подготовка начинается в знаменательный момент. А потому долго мы с вами канителиться не будем - месяц, ну полтора! Служба вам предстоит нелегкая - будете вкалывать с семи утра до восьми вечера за вычетом часа на обед. Ночной отдых от десяти до шести соблюдать железно, иначе придется иметь дело со мной. Никаких карт и тому подобных развлечений, понятно?.. Да, кстати, вы этого еще не знаете. Когда я говорю "понятно" - это у меня такое выражение. У каждого начальника могут быть свои словечки. Но если я скажу: "Вы меня поняли?" - это значит, я жду ответа! Вы меня поняли?
- Так точно, господин вахмистр!
- Ладно, продолжим беседу. Два раза в неделю у вас будут ночные занятия по три часа кряду. Ваша боевая подготовка почти полностью сведется к занятиям у орудий и с приборами управления огнем в условиях боевой обстановки со всеми причиндалами. Кроме того, мне вменено в обязанность поднатаскать вас в теории зенитной стрельбы. Вот где вы можете доказать, что вы люди с соображением. Все остальное - а именно чем отличается начальник от прочих смертных, и всю муру с газами, и меры против шпионажа, и прочий вздор мы с вами пройдем галопом. На строевые учения уделим сегодня и завтра по два часа - я думаю, за глаза хватит. Если с построением будут неполадки, мы это наверстаем в воскресенье на дополнительных послеобеденных занятиях. Немного движенья вам не помешает! Ну-ка, вы, толстяк со свиными глазками, как вас звать?
- Курсант Феттер, господин вахмистр!
- Прелестно! - воскликнул Готтескнехт. - Чудно! Можно сказать, незаменимо! Откормлен, как свинка из Эпикурова стада, и даже зовут Феттер . Ставлю вам за это отлично. - Он достал записную книжку и, занося в нее отметку, продолжал: - Надеюсь, вы на этом остановитесь, Феттер, иначе вас, при вашей солидности, не станут терпеть в зенитных войсках. - Кивком головы он прекратил общий смех. - Дальше! Если захотите писать домой, адрес отправителя: название населенного пункта, Большая арена, почтовых марок не требуется, мы пользуемся правами полевой почты. Ничего не сообщайте о службе, мне дано полномочие вскрывать ваши письма, и я их читаю на выборку. Сухой паек вам будут отпускать на кухне, после занятий. Обед в полдень, в столовой. - Он знаком подозвал старших ефрейторов. - Нам нужны восемнадцать человек для орудийных расчетов, остальных ставьте на приборы.
Ряды пришли в движение.
- Прекратить базар!.. - заорал Шмидлинг.
- Шмидлинг! - остановил его Готтескнехт. Он говорил вполголоса, но в рядах его отлично слышали. - Перед вами не рекруты, а курсанты, сколько раз вам повторять? - Тут Хольт подтолкнул Гомулку, и Гомулка незаметно кивнул ему в ответ.
Вахмистр отделил самых слабых и низкорослых - среди них оказался и Земцкий - и посмотрел на часы.
- До двенадцати огневая служба и боевая работа на приборах, после обеда два часа строевых занятий - это чтобы желудок у вас лучше варил. - Он сделал знак юношам, отобранным для работы на приборах управления, и вместе с одним из старших ефрейторов увел их на занятия. Вольцов, Хольт, Гомулка и Феттер старались держаться вместе. К ним присоединились Рутшер, Вебер, Бранцнер, Кирш и Каттнер. Двумя отделениями по девять человек они направились на огневую позицию.
Орудийный расчет состоял из девяти человек и старшего ефрейтора. Шмидлинг привел свой взвод в орудийный окоп, приказал снять с пушки чехол и приступил к занятиям.
Чем этот человек занимался до войны? - думал Хольт. Люди вроде Шмидлинга были ему чужды. Может, у него свой хутор в горах? Крестьянину-горцу не с кем словом перемолвиться за пахотой или севом, а тут изволь вести урок. Он, конечно, предпочел бы сидеть на хуторе, вон как его трясет от волнения. Ничего не попишешь, война - делай, что прикажут.
Шмидлинг велел открыть один из блиндажей для боеприпасов, и это вызвало общий интерес. Все здесь было так ново, так увлекательно! Пушка, настоящая пушка, это тебе не школа с неправильными глаголами, математическими формулами и прочей галиматьей!
- Эти патроны боевые? - спросил Феттер, почтительно посматривая на блестящие шляпки гильз в ладонь величиной, выглядывающие из корзин. Шмидлинг пропустил этот вопрос мимо ушей. Он показал своим ученикам блиндаж для расчета и деревянные таблички с цифрами - от единицы до двенадцати, - висевшие по стенкам орудийного окопа и указывавшие направление; цифра двенадцать указывала на север, шесть - на юг, три - на восток, девять - на запад. По команде "Воздух, направление девять - самолет!" ствол пушки надо направить на цифру девять" Шмидлинг почесал в затылке, снял фуражку, утер ливший с него градом пот и объявил пятиминутный перерыв; юноши направились в блиндаж для расчета.
Блиндаж, куда Хольт, наклонившись, втиснулся через узкий проход, шел во всю ширину орудийного окопа. Вдоль стен стояли деревянные лавки. Хольт увидел ящик с перевязочным материалом, слуховые приборы наводчиков и командира орудия, висевшие на крюке, ящик с инструментами и ветошью, а также лежавшую в углу тяжелую стальную кувалду. Вольцов, Хольт и Гомулка закурили.
- Давайте не доводить Шмидлинга, - сказал Хольт. - Он в сущности малый неплохой.
- Возможно, но если он и дальше будет так тянуть за душу, придется мне взять урок на себя, - сказал Вольцов.
Тут как раз Шмидлинг заглянул в блиндаж и крикнул:
- Вашему брату курить не положено!
Хольт молча протянул ему свою коробку, и Шмидлинга не пришлось уговаривать…
Вскоре опять начались его мучения.
- А теперь - ох, и тяжкое дело! Это, стало быть, зенитное орудие, верно? Но это орудие никакое не орудие, ясно? - Тут вмешался Вольцов и разгрыз для Шмидлинга этот твердый орешек. - А раз вы так хорошо все знаете, валяйте дальше! Мне и то языком трепать надоело.
Орудие - собирательное понятие для разных видов тяжелого огнестрельного оружия, - примерно так повел объяснение Вольцов; артиллерийское орудие в обычном смысле слова - это тяжелое огнестрельное оружие для стрельбы непрямой наводкой с большим углом возвышения. Тогда как зенитная пушка - орудие с отлогой траекторией, с длинным стволом и большой скоростью снаряда. Только дурак, судя по большому углу возвышения, может вообразить, будто в зенитной артиллерии речь идет о навесном огне, ведь цель-то находится в воздухе!
Шмидлинг довольно закивал и стал объяснять дальше.
Это орудие носит название зенитной пушки восемьдесят пять - восемьдесят восемь. В двадцатых годах ее построили на заводе Крупна и продали России. (Вот так так! - подумал Хольт. Большевики - заведомо наши заклятые враги, а Крупп им поставляет пушки!..) Калибр ее в то время составлял 76,2 мм, но русские приделали к этим пушкам новый ствол калибра 85 мм, и, поскольку .этот калибр оказался немного велик для лафета, ствол снабдили дульным тормозом. "А что это такое, потом узнаете". В 1941 году пушки были захвачены нами, стволы рассверлили и калибр увеличили до 88 мм. Отсюда и название - 85/88, по-солдатски - "русский клистир"… "А когда будет у нас смотр, называйте ее настоящим именем!"
Для этого объяснения Шмидлингу понадобилось добрых полчаса.
- Когда будет смотр, вам надо рассказать это без запинки, ясно? - О предстоящем смотре он вспоминал часто и с сокрушением.
Дальше урок повел Вольцов - медлительность Шмидлинга действовала ему на нервы.
- Если я что не так скажу, вы меня поправите, - успокоил он Шмидлинга. Но у того почти не нашлось никаких поправок, пока Вольцов рассказывал о лафете с крестовидным основанием, о шасси, о верхнем и нижнем станке лафета, о домкратах и цоколе.
- Ишь какой шустрый малый! - похвалил его Шмидлинг, когда Вольцов стал объяснять, как орудие закрепляется на грунте, а также действие домкратов.
Вольцов перешел к описанию механизма наводки. Он сел на стальное сиденье механизма горизонтальной наводки, прикрепленное к правой стороне верхнего станка лафета, уперся ногами в педали, повернул рулевой маховик и поехал вместе с пушкой кругом, словно на карусели. Остальным тоже захотелось это проделать, но Шмидлинг погнал их от орудия.
Вольцов рассказал о действии тормоза отката, на котором покоился ствол, и воздушного накатника, приводящего ствол после выстрела в нормальное положение и заполненного "коричневой тормозной жидкостью". Все это он объяснял так, словно в жизни ничего другого не делал. Затем, перейдя налево, к подъемному механизму, он повернул ствол круто вверх, а потом опять вниз и наконец обратился к прибору для установки дистанционного взрывателя. Он несся вперед на всех парах. Шмидлингу взятый им темп внушал панический ужас, и он то и дело требовал повторения.
- Ну, а уж этого вы, поди, не знаете - как действует дульный тормоз? - спросил Шмидлинг.
- Чего тут не знать? Это же совсем просто!
Но тут, откуда ни возьмись, в орудийном окопе появился Готтескнехт; он уже, конечно, давно наблюдал эту сцену.
- Внимание! - заорал Шмидлинг.
Но Готтескнехт движением руки унял его рвение.
- Так, так, Вольцов! Для вас это совсем просто? Что ж, расскажите! Но если запутаетесь - предупреждаю: я поставлю вам плохо.
Вольцов смотрел на вахмистра, сощурив глаза и склонив голову набок.