- Заодно протрите его спиртом, - посоветовала Галина Михайловна, сидящая к ним спиной у изголовья танкиста.
Настенька не первый раз в душе восхитилась своим доктором, ее способностью видеть спиной, чувствовать, что происходит в палатке, и тотчас реагировать на все.
- Пить… пить… Вода надо… - попросил Хабибуло, когда вся процедура была закончена и он, переодетый в чистое белье, снова лежал на спине.
Настенька смочила водой из поильника два марлевых тампона. Одним обтерла лицо и губы больного, другой подала ему.
Хабибуло неодобрительно прицокнул языком, но тампон взял и принялся сосать его, как ириску.
- Сходите в аптеку, - попросила Галина Михайловна. - Что-то система переливания не очень работает. Или пусть заменят, или эту наладят.
Мельник поспешил выполнить распоряжение. Настенька заметила, что он охотно выполняет распоряжения, связанные с уходом из палатки. Это была его маленькая хитрость: на улице он мог подышать чистым воздухом, перекурить по дороге, перекинуться словечком с товарищами.
Санитар быстро вернулся, уныло доложил:
- Они складываются. Санбат сниматься надумал.
- В армии "надумал" нет, а есть приказ, - поправила Галина Михайловна невозмутимым тоном, словно ей уже был известен приказ о передислокации.
- А как же мы? - не удержалась Настенька.
Галина Михайловна подошла, положила ей руку на плечо:
- Мы не можем бросить раненых. Значит, кому-то их передадим и тоже поедем.
Они продолжали свое дело. К ним заглядывали капитан Чернышев, замполит, комбат. Они о чем-то уславливались с Галиной Михайловной, отзывая ее для переговоров в тамбур.
Краешком глаза Настенька видела, как грузятся машины, свертываются палатки других взводов, краешком уха слышала, как заводят моторы, успокаиваются голоса, уезжают товарищи.
Им дали еще одного санитара, по фамилии Чернобай, - высокого, с длинными, чуть ли не до колен, руками. Настенька обратила внимание на то, что он явился с автоматом, деловито поставил его в угол палатки, спросил как ни в чем не бывало, как спрашивают о знакомой работе:
- Чего робыти?
- Получите термос с горячей пищей, хлеб и воду, - поручила Галина Михайловна.
Новенький кивнул и не спеша направился к выходу.
- Мельник! - позвала Галина Михайловна. - Помогите.
Мельник выскочил из палатки раньше новенького.
Новенький ухмыльнулся, давая понять, что он мог бы обойтись и без помощников, и буркнул безразлично:
- Нехай.
"Нехай", - про себя повторила Настенька и с этого момента так и стала называть новенького санитара: Нехай.
Еще раз пришел комбат, вызвал Галину Михайловну в тамбур. Настенька услышала слово:
- Рискнем.
- Этих троих готовить к эвакуации, - распорядилась Галина Михайловна, возвращаясь в палатку.
Началась обычная в таких случаях спешка. Отправляемым делали уколы, давали противошоковую, проверяли пульс, повязки, поили на дорожку, доставали дополнительные одеяла, укрывали и утепляли, чтобы их не продуло дорогой.
Когда вернулись санитары, раненые были уже подготовлены к эвакуации, оставалось переложить их на носилки и погрузить в подошедшую полуторку.
Когда они были погружены, выяснилось, что подъедет ППГ и никого никуда эвакуировать не надо.
Через пять минут раненых начали вносить в палатку.
- Кажуть, отставить. Нехай, - объяснил новенький.
Ушла последняя машина. Гудение ее долго держалось в наступившей тишине.
На какое-то мгновение Настенька ощутила страх. Столько было шуму, голосов, ходьбы, движения вокруг, и вдруг пусто и тихо. И только они - восемь раненых и четверо их, медиков.
Раздумывать не было времени. Неотправленных нужно было вновь принять, уложить поудобнее, укрыть, успокоить. Оказалось, при всех этих перекладываниях у одного с пневмотораксом разошлись швы. Он начал дышать с присвистыванием, и его пришлось срочно перевязывать и поднимать повыше. Подушек не хватило, под спину ему подложили мешок с бинтами.
А потом танкисту стало плохо, и около него провозились больше часа.
Когда он успокоился, Галина Михайловна сказала:
- Мельник, кормите раненых. Настенька, помоги.
Помощь ее состояла в том, что она кормила с ложечки и одновременно показывала санитарам, как следует это делать.
- Вода надо… вода, - запротестовал Хабибуло.
- Да нельзя же, - увещевал его Яков Федорович. - Ты ж, поди, привык. В твоих, поди, местах с водой не шибко.
- Собака и та пьет, - взвился Хабибуло.
- Ну что вы? Успокойтесь, - вмешалась Галина Михайловна, подходя к Хабибуло. - Скоро будет полегче… А сейчас напьетесь и помрете. Вы ж умный парень, понимать должны.
Хабибуло заскрипел зубами и с остервенением принялся сосать очередную смоченную водой салфетку.
Наступил момент относительной тишины и покоя. Все по очереди сумели поесть, попить теплого чаю из термоса. Санитары, вышли перекурить. И Настенька вышла подышать свежим воздухом.
И тут ей снова бросилась в глаза необычная обстановка. Тихий лес. Шорох листвы. Попискивание какой-то пичужки в ветвях. И никого кругом. Только вытоптанные площадки на месте бывших палаток. Кусок бинта на дереве. Зубчатые следы машин.
- Настенька! - послышалось из палатки.
XXII
Танкисту снова стало плохо. Он лежал закинув голову. Рубашка поднята к подбородку. Галина Михайловна давила обеими руками на левую половину его груди.
- Быстро сердечные, - произнесла она, не оборачиваясь и не повышая голоса.
Настеньку поразили ее спокойствие и выдержка. "Это ж надо уметь сказать так, чтобы не поднять панику, не растревожить других тяжелых".
Настенька сделала укол танкисту и тут заметила капельки пота на лбу Галины Михайловны. Сначала она подумала, что это от волнения, - ведь танкист был неподвижен, без пульса. Но врач продолжала массаж, значит, верила, что еще можно заставить сердце биться, оживить человека.
- Мабуть, я? - раздался густой голос.
Галина Михайловна согласилась.
- Только посмотрите, как нужно массировать.
Нехай нагнулся и подсунул свою огромную лапищу под маленькие руки Галины Михайловны. Настенька лишь сейчас заметила, какие у него действительно огромные лапищи.
Одна рука занимала чуть ли не всю грудь танкиста. Настеньке даже показалось, что Нехай сейчас раздавит больного. Словно в подтверждение ее догадки, танкист тихо ойкнул и медленно открыл потускневшие глаза.
- Настенька, отдыхать, - распорядилась Галина Михайловна. - Без разговоров. Еле держишься, а нам еще работать неизвестно сколько.
"А вы? - хотела спросить Настенька. - И почему неизвестно? Разве ППГ не приедет?" Но не спросила, наперед зная, что ответит врач: "Все разговоры после. Сейчас спать".
Она прошла в задний закрытый тамбур, где они всегда отдыхали. Из мешков с перевязочным материалом, матрасов и подушек, набитых сеном, прямо на земле была устроена лежанка. Она предназначалась для всех. Но Мельник, проявляя деликатность, устраивался в другом месте, брал свою шинель и шел в кусты. А эти дни почти и не отдыхал. Настенька не видела его спящим.
Она сняла только халат и ремень и повалилась на мягкую, пахнущую травой подстилку. Когда уходила из палатки, не думала, что так быстро уснет, но, едва приклонила голову к хрустящей под ухом подушке, веки сами собой слиплись. Лишь одна мысль промелькнула в усталой голове: "А где наши и скоро ли мы к ним?.." Ей показалось, что она повисла где-то между фронтом и тылом, как между небом и землей. И странно. И тяжко. И хочется примкнуть к какому-то берегу.
Ее разбудил незнакомый голос. Сквозь сон она продолжала ощущать себя в том странном, будто подвешенном, состоянии. И чужой голос усиливал это необычное ощущение. "Видно, в этом м е ж д у так и говорят, и я не слышала е г о раньше, потому что никогда еще не была м е ж д у…"
- Сестра, тай кличуть вже.
Тут Настенька поняла, что это новый санитар Нехай, и вскинула голову.
- Так вас же доктор кличуть.
Оказывается, наступил вечер. В палатке горели трофейные плошки. От малейшего движения пламя подрагивало и гнулось, и тени прыгали и скакали по стенам и потолку. В общем полумраке отчетливо белели повязки, простыни и подушки. Лица раненых землистого или желтого цвета. Не лица, а маски.
Настенька удивилась, заметив врача не у танкиста, а у того, с пневмотораксом. Она уже научилась быстро включаться в работу и, подойдя к больному, знала, что надо делать. Она подсунула руку под голову раненого, осторожно оторвала ее от подушки, и Галина Михайловна одобрительно повела бровью.
- Я подбинтую, - тихо сказала Настенька и достала из кармана халата широкий бинт.
Раненый дышал часто, со свистом, точно захлебывался своим дыханием.
Настенька свободной рукой достала марлевый тампон и смахнула капельки пота с лица больного. Он шевельнулся, хотел поблагодарить. Она упредила:
- Молчите. Вам не надо разговаривать.
И подумала: "Он весь горит. Аспирин бы…" Но тут же догадалась: "Уже давали. Потому-то он и потеет так обильно".
Закончив перевязку, они вместе с Галиной Михайловной вышли из палатки. И обе машинально, глубоко и с удовольствием вздохнули.
- А что это госпиталь-то не едет? - не удержалась от вопроса Настенька.
- Не нарочно же, - отвечала Галина Михайловна усталым голосом.
- Поспали бы.
- Чуть позже.
Галина Михайловна взяла Настеньку за локоть, тихонько пожала, будто утешала.
- Смотри, звездочка выглянула.
- Наверное, дождь кончится. Ведь лето.
Галина Михайловна промолчала.
- Знаешь, что на фронте самое страшное? - спросила она после паузы и сама же ответила: - Тишина.
- Вам страшно?
- Привыкла.
- А мне почему-то боязно. Ну чего они не едут?
- Приедут, - произнесла Галина Михайловна и двинулась к палатке.
Их тени метнулись в сторону, и Настеньке почудилось, что кто-то спрятался от них и затаился в темном углу. Напугаться она не успела, ее позвала Галина Михайловна:
- У танкиста придется дежурить.
Настенька зажгла новую плошку, приладила ее у постели танкиста, сама села напротив, на краешек самодельного топчана.
Танкист покосился на нее и снова сомкнул веки. Она успела заметить, как у него лихорадочно блестят глаза и как трепещут крылья носа, точно он бежит, торопится и ему не хватает дыхания.
"Хоть бы дотянул", - подумала она и, сцепив руки на животе, затаилась, чтобы не помешать больному.
Оказалось, сидеть вот так, без движения и вроде бы без дела, самое трудное. Ее тотчас начало клонить ко сну. Она пробовала кусать губы - не помогало. Тогда Настенька достала из кармана английскую булавку, оставшуюся от перевязочного пакета, раскрыла ее и стала покалывать плечо. Первый раз было больно. Она чуть не вскрикнула. Потом привыкла, приноровилась к силе укола.
В палатке было тихо. Никто не кричал, не стонал, ничего не просил. По-прежнему с присвистыванием дышал раненый с пневмотораксом. С остервенением терзал салфетку Хабибуло. Вдруг он перестал скрипеть зубами и прошептал:
- Старый усы, пиши адрес.
- Чего писать-то? - отозвался Яков Федорович. - Сам напишешь.
- Нет, ты пиши, пожалста.
- Ай, да буде… буде… Наше дело терпеть.
Тут до всех донеслось странное потрескивание. Оно приближалось, слышалось отчетливее и сильнее.
- Что это? - не удержалась Настенька.
- Чернобай, посмотрите, - спокойно сказала Галина Михайловна.
Нехай взял автомат и вышел из палатки.
- Мотоцикл, - неожиданно произнес танкист.
Настенька внутренне вздрогнула от его еле слышного голоса.
- Да, да, конечно, - поспешила успокоить она и вся подобралась, взяла себя в руки.
"Они ж совсем беспомощные. И я… все мы должны защищать их", - думала она, все более чувствуя ответственность за раненых.
"Господи! - взмолилась Настенька, хотя не верила в бога и ни разу в жизни не произносила этого слова. - Ну, сделай так, чтобы все обошлось благополучно. Ну, взвали на меня все удары, все осколки и пули. Зачем ты их, зачем Мишу, Диму, Толика, вот этого танкиста?.."
- Сестричка, - произнес танкист, - это наш… наш мотоциклист приехал. Слышу русскую речь.
- Да, да, это к нам, - ответила она уверенно. И чем больше говорила, тем тверже становился ее голос. - Скоро сюда подъедет госпиталь. Вас будут лечить. А потом отправят в тыл, и вы поправитесь. Еще повоюете… До самой победы.
Танкист открыл глаза, покосился на нее:
- Не придется.
- Да что вы, - настаивала Настенька. - Вас как зовут?
- Николай… Коля.
- А отчество?
- Просто Коля.
Он, верно, еще не привык к отчеству. И это ее удивило. Он казался немолодым, пожившим, гораздо старше ее.
- А вы какого года? - спросила Настенька.
- Двадцать четвертого.
"Господи! - изумилась она. - Так он же моего года".
Послышался знакомый голос. Появился комбат. Он быстренько обошел всех раненых, о чем-то переговорил с Галиной Михайловной и поспешно уехал. Тарахтенье мотоцикла долго держалось в ночи, словно это был не звук машины, а тихое погромыхивание тучки, повисшей над лесом. И снова они остались одни. И опять в палатке водворилась тишина. То есть не совсем тишина: слышалось неровное дыхание, покашливание, бормотание, но это были звуки, к которым Настенька привыкла и которых не замечала. Впрочем, что-то нарушилось, каких-то звуков не хватало. Настенька не успела разобраться в том, чего именно недостает, услышала шепот:
- Ангелочек, подойди, ежели можешь. Ангелочек.
"Бредит, что ли?" - подумала она и поглядела через плечо.
Ее манил к себе Яков Федорович. Настенька хотела сказать, что занята, что у нее индивидуальный пост и покидать его она не имеет права, но он настаивал, и она подошла.
- Что, Яков Федорович? Почему вы зовете меня ангелочком?
- И то верно. Беленькая… И нас это… С того самого света…
- Усните, Яков Федорович. Ус… - И тут ее резанула догадка: не слышно дыхания Хабибуло!
Она резко обернулась. Хабибуло лежал неподвижно, закинув голову, правая рука повисла чуть не до самой земли.
- Санитар, поправьте, - сказала она как можно спокойнее, стараясь не выдать своей догадки и сама еще не желая верить в нее.
- Мабуть, спит, - отозвался Нехай, подходя к Хабибуло и беря его за руку. - О, ни-и. Вже вмер.
Он произнес это ровным голосом, как будто "вмер" было обычным состоянием человека.
Настенька бросилась в задний тамбур, где отдыхала Галина Михайловна.
Галина Михайловна вскочила, словно и не спала, на ходу надела халат и на виду у Настеньки вся подобралась, подтянулась и несуетливым шагом вышла к раненым.
От движения пламя плошек качнулось. Тени метнулись по углам, и Настеньке вновь показалось, что кто-то скрылся от их глаз. Ей представилось, что этот к т о - т о и приносит им несчастье. На мгновение ей сделалось жутко, и она едва удержалась, чтобы не схватиться за Галину Михайловну…
Когда Хабибуло вынесли из палатки, Яков Федорович начал сокрушаться:
- Ну что же это, а? Он, значит, предчувствие имел, адрес-то предлагал. А я-то…
- А вы, - строго произнесла Галина Михайловна, - силы должны беречь.
- Нет, как же… Это ж… Ведь грех-то какой.
- Не терзайтесь, - смягчилась Галина Михайловна. - Не от нас зависит. А написать - мы напишем. Адрес у нас есть.
Настенька опять сидела у танкиста. Теперь она спать не могла. Ее возбуждала мысль: "Не прозевать. Не проворонить". И хотя к смерти Хабибуло она не была причастна и никто из них не был причастен, все-таки ей казалось, что они просмотрели. Вот эти тени, что скачут по углам, пользуясь их отсутствием, подобрались к солдату и унесли его.
"Но я не допущу, не допущу", - твердила она и украдкой озиралась по сторонам.
Танкист все так же лежал, закрыв глаза. На лбу снова выступили капельки пота. Настенька осторожно промокнула их марлевым тампоном.
- Умер Хабибуло? - неожиданно спросил танкист.
- Его перенесли в другую палатку, - солгала Настенька.
- Под звездочку, - после долгой паузы произнес танкист.
Настенька была поражена тем,-что он все, оказывается, чувствует и понимает, хотя вроде бы спит и не открывает глаза.
"Нет, нет. Не допущу, не допущу", - продолжала твердить она.
На улице кто-то загукал, и Настенька вздрогнула, напугавшись этого неизвестного звука.
- Филин, - отозвался танкист.
"Да спит он или нет? - взволновалась Настенька. - Быть может, это перед смертью он так все улавливает? Нет, нет, не допущу".
- Пора, - тихо проговорила Галина Михайловна, неслышно подходя к Настеньке, протянула шприц.
Настенька сделала укол танкисту и опять уселась на свое место. Танкист дышал прерывисто, то вздыхал, то затаивался, то совсем замирал. Настенька все прислушивалась к его дыханию. Раза два испуганно наклонялась к самым губам и, ощутив теплоту на щеке, сдерживала вздох облегчения и занимала свою позицию.
Ночь тянулась бесконечно. Неподвижность была мучительна. Настеньку снова стало клонить ко сну, и она вновь прибегла к своему способу - достала из кармашка булавку.
Она все-таки задремала и вздрогнула от сонного испуга: показалось, танкист не дышит. Резко пригнулась к его губам, почувствовала теплоту на щеке и стук своего сердца.
- Ну что же это? - не удержалась она, оторвавшись от больного и подходя к Галине Михайловне.
- Ждать немного осталось. Комбат привезет госпиталь.
ППГ прибыл неожиданно. Появились новые люди, новые лица. Тени заметались по палатке. Настенька уже не пугалась их.
Она как-то вдруг обессилела, от всего отупела. Ни о чем не думала. Одна мысль держалась в переутомленном сознании: "Не допустила. Он дышит".
Настенька вышла на свежий воздух, несколько раз глубоко вздохнула и, прижавшись к сосне, беззвучно заплакала.