А яростная схватка между тем продолжалась: противники уже вновь были на ногах – видимо, исход поединка решался в противостоянии физической силы и выносливости. В конце концов одному из сражавшихся удалось сбросить другого с выступа скалы, и тот головой вниз полетел прямиком в глубокий бурлящий поток. Вольферт услышал, как тело плюхнулось в воду, и еще какие-то сдавленные булькающие звуки, но детали картины скрыл ночной мрак, а прочие шумы потонули в рокоте стремительно несущейся воды. С одним покончено, думал Вольферт, да только неизвестно, друг то был или недруг, кто знает, может, оба они – его враги. Победитель приближался к нему, и Вольферта с прежней силой охватил страх. По кромке хребта скалы, прорисованной на фоне горизонта, двигалась человеческая фигура. Ошибки быть не могло: это мертвец-флибустьер. Бежать, но куда? Ведь он не умеет летать! Позади – обрыв, впереди – убийца. Расстояние, отделявшее Вольферта от врага, неумолимо сокращалось – несколько шагов и… Вольферт попробовал спуститься по крутому откосу. Его плащ зацепился за колючки росшего у края обрыва растения, он не удержался на ногах и повис в воздухе, едва не задушенный шнурком, которым заботливая жена закрепила плащ вокруг его шеи. Вольферт уже почти простился с жизнью и препоручил свою душу святому Николаю, как вдруг шнурок разорвался, и он полетел вниз, перекатываясь с камня на камень, сминая попадавшиеся на пути кусты. Красный плащ, оставшийся висеть на колючках, теперь развевался на ветру словно кровавое знамя.
Немало времени утекло, прежде чем Вольферт пришел в себя. На востоке уже зарделась алая полоска рассвета. Он обнаружил, что лежит на дне лодки. Побитое камнями тело сильно ломило. Вольферт попробовал сесть, но от боли не смог даже пошевелиться. Дружелюбный голос тут же посоветовал ему лежать и не двигаться. Приподняв голову, Вольферт увидел Дирка Вальдрона. Оказывается, Дирк следовал за ними по пятам по убедительной просьбе госпожи Вебер и ее дочери, которые с неуемным любопытством, отличающим женский пол, выведали предмет секретных консультаций Вольферта с доктором. Дирк не смог соперничать в скорости с легким яликом черного рыбака и подоспел как раз в тот момент, когда нужно было спасать бедолагу-кладоискателя от преследователя.
Вот так закончилось это опасное предприятие. Доктор и Грязнуля Сэм добирались до Манхэттена порознь, и у каждого была своя жуткая история о пережитых приключениях. Что до несчастного Вольферта, то вместо триумфального возвращения с мешками, наполненными золотом, он в сопровождении любопытных мальчишек был доставлен домой на импровизированных носилках, в качестве которых использовали створку ворот. Жена и дочь Вольферта, заметив эту скорбную процессию издали, завопили так, что переполошили соседей, ибо подумали, что бедняга в очередном припадке безумия свел счеты с жизнью. Но, увидев, что он еще дышит, женщины быстренько уложили его в постель, а у ее изголовья тотчас собрался консилиум из солидных соседских кумушек, чтобы решить наконец, как и чем лечить больного. История с кладоискателями переполошила весь город. Многие успели лично побывать на месте описанных ночных событий, однако, кроме вырытой ямы, там не было ничего такого, что могло бы компенсировать потраченное время и хлопоты. Некоторые, правда, утверждали, будто нашли обломки дубового сундука и пахнущую золотыми монетами железную крышку от кубышки, а в старинном склепе якобы обнаружили следы тюков и ящиков, что, впрочем, весьма сомнительно.
Многое в этой истории до сих пор остается тайной: был ли в том месте на самом деле зарыт клад? Если да, то, возможно, сокровища унесли ночью те же люди, которые их спрятали? Или клад и поныне там под охраной гномов и духов и останется лежать под землей до тех пор, пока кто-нибудь не займется его розысками всерьез? Все это предмет домыслов и предположений. Я склоняюсь к последней гипотезе, ибо уверен, что и там, и поблизости, и в других местах острова зарыты огромные сокровища, оставшиеся со времен пиратов и голландских первопоселенцев; и я настоятельно рекомендовал бы взяться за их поиски тем из моих сограждан, кто не поглощен другими занятиями.
Немало догадок было высказано и о странном моряке, что главенствовал некоторое время в небольшом братстве мыса Корлирс Хук, затем загадочным образом сгинул и вновь объявился при столь драматичных обстоятельствах. Одни полагали, что он занимался контрабандой и поселился в трактире, чтобы помогать своим товарищам сгружать товар в скалистых бухточках острова. Другие считали его пиратом, соратником Кидда или Бредиша, вернувшимся, чтобы забрать сокровища, некогда сокрытые в здешней земле. Единственное, что проливает хоть какой-то свет на всю эту историю, – появившееся тогда сообщение об иноземного вида шлюпе, похожем на пиратское судно, который курсировал туда-сюда по проливу в течение нескольких дней, не заходя ни в одну торговую гавань и не заявляя о себе властям, тогда как от него к берегу и обратно то и дело сновали лодки; в предрассветные часы после злосчастного происшествия с кладоискателями шлюп находился у входа в гавань.
Не могу не упомянуть еще об одном обстоятельстве, хотя, должен признать, его следовало бы отнести к разряду апокрифических: утонувшего на глазах у всех флибустьера видели как-то на рассвете. Он проплывал через Врата Ада верхом на своем огромном сундуке, держа в руке фонарь, и вода там ревела и неистовствовала с удвоенной силой.
Пока любители посплетничать строили догадки и разносили всякие небылицы о последних происшествиях, бедный Вольферт, больной и удрученный, лежал в постели. Тело Вольферта было сплошь покрыто синяками, но не меньше пострадал его дух. Жена с дочкой делали все, чтобы облегчить ему боль от мучительных ран – как телесных, так и душевных. Славная пожилая женщина ни на шаг не отходила от кровати мужа, с утра до ночи проводя время за вязанием; дочь с трогательной нежностью ухаживала за отцом. Соседи и знакомые также помогали, чем могли. Они оказались не из тех, кто бросает друзей в бедствиях и несчастьях. Не нашлось ни одной соседской кумушки, которая хотя бы раз в день не оставила свою домашнюю работу и не поспешила в особняк Вольферта Вебера, чтобы справиться о его здоровье и узнать новые подробности приключившейся с ним истории. Отправляясь к Веберам, они обязательно прихватывали горшочек с отваром болотной мяты, шалфея, бальзамом или другой какой-нибудь настойкой, и каждая испытывала наслаждение от того, что публично демонстрировала свою доброту и познания в медицине. Каких только микстур не перепробовал бедный Вольферт, но все безрезультатно! Невозможно было равнодушно смотреть, как он усыхал день ото дня, как его тело принимало мертвенно-бледный оттенок, с каким горестным выражением он смотрел из-под ветхого лоскутного одеяла на обступивших кровать сердобольных матрон, которые то и дело сочувственно вздыхали, охали и бросали на него печальные взгляды.
Дирк Вальдрон был единственным, кто, казалось, излучал солнечный свет в этой обители скорби. Он всегда выглядел веселым, пребывал в приподнятом настроении и старался вдохнуть жизнь в угасающую душу горе-кладоискателя; но и его усилия не давали никаких результатов. Дух Вольферта был сломлен совершенно. Если бы кто-то задался целью добить его окончательно, вряд ли бы ему удалось придумать нечто более эффективное, чем известие, которое получил Вольферт Вебер в самый тяжелый период болезни: городские власти постановили проложить улицу прямо через его капустное поле. Для Вольферта это означало нищету и полное разорение: если последний оплот благосостояния семьи – о город предков – будет уничтожен, что станется с его несчастной женой и с дочерью?
Однажды утром он провожал глазами заботливую Эми, выходившую из комнаты, и прослезился. Рядом сидел Дирк Вальдрон; Вольферт схватил его за руку, указал на дочь и впервые за время болезни нарушил молчание.
– Я умираю! – сказал он, немощно тряся головой. – И, когда это произойдет, моя бедная дочь…
– Положитесь на меня, отец, – решительно прервал его Дирк, – я о ней позабочусь!
Вольферт посмотрел в лицо жизнерадостному статному юноше и понял, что тот в самом деле будет подходящей опорой для молодой женщины.
– Хорошо, – рассудил он, – она твоя! А теперь позови мне нотариуса, я составлю завещание и упокоюсь с миром.
Пришел нотариус – щеголеватый, суетливый, круглоголовый человечек по фамилии Роорбак (или Роллебук, если ее правильно произносить). При его появлении женщины громко запричитали, поскольку подписание завещания было для них равносильно подписанию смертного приговора. Вольферт из последних сил жестом велел им замолчать. Бедняжка Эми спрятала лицо за пологом кровати, чтобы не показывать своего горя. Госпожа Вебер, в попытке подавить отчаяние, схватилась за вязание, но не сумела скрыть душевные страдания: ее выдала прозрачная слеза, скатившаяся по щеке и повисшая на кончике острого носа. Лишь кот – единственный из домочадцев, кого никоим образом не затронула семейная трагедия, – играл на полу с клубком шерсти.
Вольферт лежал на спине; ночной колпак сполз на лоб; глаза были прикрыты; на лице застыла маска смерти. Он попросил нотариуса поторопиться, ибо ему недолго уже осталось и не стоит терять понапрасну время. Нотариус очинил перо, развернул бумагу и приготовился писать.
– Передаю и завещаю, – едва слышно вымолвил Вольферт, – мою небольшую ферму…
– Как, всю? – возбужденно поинтересовался нотариус.
Вольферт приоткрыл глаза и посмотрел на него.
– Да… всю, – повторил он.
– Как?! Весь этот великолепный участок земли с капустой и подсолнухами, через который городские власти решили проложить главную улицу?
– Именно, – тяжело выдохнул Вольферт, откидываясь на подушку.
– Вашему наследнику можно только позавидовать! – радостно констатировал маленький нотариус, непроизвольно потирая руки.
– Что вы этим хотите сказать? – спросил Вольферт, открывая глаза.
– А то, что он станет одним из самых богатых людей в нашем городе! – сообщил маленький Роллебук.
Угасавший Вольферт, казалось, решил пока не спешить с переходом в мир иной; в его глазах появился прежний огонек; он самостоятельно сел, сдвинул свой красный шерстяной ночной колпак на затылок и широко открытыми глазами уставился на нотариуса.
– Что вы говорите?! – воскликнул он.
– Клянусь, это так, – ответил нотариус. – Ведь если по вашему обширному полю и пойменным землям начнут прокладывать улицы, а прилегающая земля пойдет под застройку, то ее владельцу, как вы сами понимаете, не придется ни перед кем снимать шляпу!
– В самом деле? – чуть ли не закричал Вольферт, спуская ноги с кровати. – Тогда я, пожалуй, повременю с завещанием.
К всеобщему изумлению, умирающий буквально преобразился. Теплившаяся в его теле жизнь была похожа на догорающую лампаду, но маленький нотариус своим радостным известием о богатстве будто подлил в нее масла, душа ожила, и жизнь разгорелась с новой силой.
Так что не пытайтесь поднять на ноги надломленного человека, не позаботившись прежде о его душе! Через несколько дней Вольферт стал выходить из комнаты; еще через несколько дней его стол уже был покрыт деловыми бумагами, планами с разметкой улиц и участков под застройку. Маленький Роллебук был при нем неотлучно, превратившись в правую руку и советника, и, вместо того чтобы составлять завещание, помогал ему теперь сколачивать богатство, что, согласитесь, намного приятнее. Вольферт Вебер действительно был одним из тех уважаемых голландских поселенцев Манхэттена, которые обрели богатство, не приложив к тому особого труда. Все эти почтенные господа цепко держались за свои наследственные акры, разводили на городской окраине турнепс и капусту, с трудом сводя концы с концами, пока городские власти безжалостно не проложили через их владения новые улицы. Тут они неожиданно пробудились от летаргии, к своему изумлению обнаружив, что имеют огромные состояния.
Спустя несколько месяцев огород Веберов прорезала широкая оживленная магистраль. Она проходила по центру поля прямо по тому самому месту, которое Вольферт видел в своих золотых снах о сокровищах. Видения сбылись: ему и вправду посчастливилось найти непредвиденный источник обогащения, ибо после раздела наследственных угодий на участки под застройку и передачи их надежным арендаторам он вместо жалких урожаев капусты стал собирать обильную ренту. Да еще какую! Приятное зрелище открывалось в каждый первый день нового квартала, когда с утра и до глубокого вечера к нему один за другим шли арендаторы с пухлыми мешочками денег, – вот какой золотой урожай давала его земля.
Старинная усадьба предков все еще стояла на своем месте; правда, если прежде это был прятавшийся в глубине сада маленький голландский домишко с желтым фасадом, то теперь жилище Веберов гордо располагалось прямо посреди улицы и считалось самым большим зданием в округе, поскольку Вольферт пристроил к нему боковые флигели, а на крыше воздвиг чайную комнату под куполом, куда поднимался в жаркую погоду выкурить трубочку. Со временем по дому забегали толстощекие отпрыски Эми Вебер и Дирка Вальдрона.
Так как Вольферт был в преклонных годах, тучен и имел солидный достаток, он завел большой безвкусно разукрашенный экипаж и пару вороных фландрских кобыл с длинными хвостами, достававшими до земли. А в память о том, с чего началось его восхождение к богатству и славе, он изобразил под коньком крыши зрелый кочан капусты с лаконичным девизом "Alles Kopf", то есть "Все – голова", подчеркивая таким образом, что разбогател исключительно благодаря уму.
Величие Вольферта было бы не полным, если бы известный Рэм Рэйпли в свое время не отошел к праотцам и не передал ему по наследству кожаное кресло в трактире на мысе Корлирс Хук. Восседая в этом кресле, Вольферт еще долгие годы влиял на местное общество, пользуясь неизменным уважением и почетом в такой степени, что никто не осмеливался ставить под сомнение истории, которые он рассказывал, и на любую его шутку все всегда отзывались дружным смехом.
Эдвард Фредерик Бенсон
Ночной кошмар
Передача эмоций – явление столь обычное, столь общепризнанное и распространенное, что человечество давно уже не замечает его, не видя смысла удивляться тому, что естественно, обсуждать то, что очевидно, ибо не находит в нем ничего более примечательного, чем, скажем, в передаче каких-либо вещей и субстанций в соответствии с установленными законами материального мира. Никто ведь не удивляется, когда в жаркой душной комнате открывают окно, и с улицы внутрь попадает прохладный свежий воздух. Или когда в ту же комнату, где, допустим, собрались, как мы полагаем, унылые, мрачные люди, входит новый человек, светлый и позитивный, который освежает душную атмосферу подобно распахнутому настежь окну. Как это происходит, нам доподлинно не известно. Но если беспроволочная связь, поначалу считавшаяся чудом, перестала казаться чем-то сверхъестественным (будучи проявлением все тех же законов материального мира) и сегодня мы как само собой разумеющееся получаем информацию из газет даже в центре Атлантики, так почему бы не предположить, что и тонкий таинственный процесс передачи эмоций тоже по-своему вполне материален. Конечно (если рассмотреть другой пример), эмоции от таких сугубо материальных вещей, как текст книжной страницы, передаются напрямую в наш разум, то есть удовольствие или жалость возникают благодаря влиянию на сознание читателя самой книги, а значит, вполне возможно и столь же материальное воздействие непосредственно между умами.
Иногда, однако, мы сталкиваемся с явлениями, которые хоть и могут также быть материальными, но встречаются крайне редко и потому кажутся нам удивительными. Для кого-то подобные феномены – свидетельство присутствия призраков, кто-то называет все это фокусами, а кто-то и вовсе чепухой. Правильнее было бы сгруппировать их в особую категорию передаваемых эмоций, воздействующих на какие-либо наши органы чувств. Одних призраков мы видим, других слышим, третьих ощущаем, и хотя мне не известно о существовании фантомов, дающих о себе знать посредством влияния на вкусовые рецепторы, события, изложенные ниже, покажут, что некоторые оккультные явления могут воздействовать на нас с помощью жары, холода или запаха. Если использовать аналогию с беспроволочным телеграфом, все мы, вероятно, в той или иной степени "приемники" и время от времени ловим сообщение или часть сообщения, которые на вечных волнах эмоций непрерывно громко взывают к тем, у кого есть уши, чтобы слышать, и материализуются перед теми, у кого есть глаза, чтобы видеть. Как правило, мы не настроены на нужную волну, а потому выхватываем из таких сообщений лишь отдельные фрагменты, обрывки – незаконченную фразу либо несколько слов, на первый взгляд не имеющих никакого смысла. Однако приведенная ниже история представляется мне весьма интересной, поскольку показывает, как разрозненные части, без сомнения, одного сообщения были получены и зафиксированы несколькими разными людьми одновременно. Десять лет миновало с тех пор, но описаны произошедшие тогда события были сразу, как говорится, по горячим следам.
С Джеком Лорримером мы подружились задолго до того, как он женился на моей кузине, что, в отличие от многих подобных случаев, не испортило наших отношений. Спустя несколько месяцев она заболела чахоткой, и ему пришлось в срочном порядке отправить жену на лечение в Давос в сопровождении ее сестры, которая должна была заботиться о ней. Болезнь, к счастью, обнаружили на ранней стадии, что при соблюдении строгого режима и соответствующей терапии давало основания надеяться на полное выздоровление в животворном морозном климате высокогорной долины.
Сестры уехали в ноябре, а мы с Джеком присоединились к ним на Рождество и пробыли там месяц, наблюдая, как больная крепнет буквально на глазах. В конце января настало время возвращаться домой, но мы решили, что жене Джека будет полезно остаться в Давосе еще на пару недель под присмотром ее сестры Иды. Женщины пошли провожать нас на станцию, и я никогда не забуду последние слова моей кузины, обращенные к ее мужу:
– О, Джек, ну что у тебя такой удрученный вид! – сказала она. – Ведь мы расстаемся ненадолго, скоро ты снова меня увидишь.
Потом небольшой локомотив нашего поезда запыхтел, огласил окрестные горы сдавленным жалобным писком, будто щенок, которого пнули носком ноги под зад, и натужно отправился в путь.
Лондон встретил нас обычной для февраля погодой с туманами и слабыми заморозками, но холод ощущался здесь сильнее, чем на солнечном высокогорье Давоса. Думаю, мы оба страдали от одиночества, и поэтому еще в дороге решили поселиться по приезде вместе – смешно жить на два дома, когда нам и одного более чем достаточно, да к тому же вдвоем намного веселее.
Поскольку наши дома были практически одинаковыми и располагались на одной улице в Челси, дабы определить, какой из них выбрать для совместного проживания, мы бросили жребий (мой дом – "орел", его – "решка"). Платить за все планировали поровну, второй дом, если удастся, намеревались сдать в аренду, а возможную выручку тоже делить пополам. Пятифранковая монета времен Второй французской империи упала вверх "орлом".